Усадьба построена во второй половине 18 века князьями Голицыными. Затем усадьба перешла во владение царского генерала и тайного советника Александра Скребицкого. После смерти очередного владельца усадьба перешла к родной дочери Скребицкого Софии Стремфельд. А та завещала имение баронессе Екатерине Перси-Френч. Перед Первой мировой войной состояние баронессы оценивалось в 50 млн рублей, она считалась самой крупной землевладелицей Симбирской губернии. Начало революции застало баронессу в Петрограде. А когда осенью 1917 года она вернулась в Симбирск, ее имение в Тереньге уже разграбили. После 1928 года ее имение в Ульяновской области восстановили и разместили здесь здание Тереньгульского райисполкома. Затем здесь была школа крестьянской молодежи. А с 30-х годов и до недавнего времени — начальная школа.
На данный момент, усадьба заброшена.

Последняя из рода Киндяковых.
“Далеко за пределами Симбирской губернии и даже в блистательной столице дом Киндяковых почитался гостеприимным, широким, хлебосольным, — вспоминал бывший симбирский кадет Георгий Ишевский в романе “Честь” — Киндяковы были на редкость культурными людьми. В стенах их дома находили частый и долгий приют поэты, музыканты, художники, писатели и ученые. Личным другом семьи Киндяковых был Иван Гончаров, вдохновленный Волгой, написавший роман "Обрыв".

Единственная дочь Киндяковых Соня по окончании Симбирской гимназии отправилась в Санкт-Петербург для продолжения музыкального образования, к коему имела влечение. Она радушно была встречена влиятельной при дворе теткой, взявшей в свои руки полную заботу о племяннице. Скоро на одном из балов молодой Соне Киндяковой был представлен чиновник английского посольства Максимилиан Перси-Френч.

“Гордый ирландец с ярко выраженной англо-саксонской красотой, с отличными манерами прирожденного аристократа, оставил в мыслях и в сердце Киндяковой больше, чем приятное впечатление, — пишет Ишевский. — Через два года Перси-Френч к неудовольствию английского парламента навсегда оставил дипломатическую карьеру, приехал в Киндяковку, где и состоялась пышная свадьба. Вскоре молодые уехали в северную Ирландию, в родовое майоратное имение Френча — «Manywau». Максимилиан окружил молодую жену искренним вниманием, заботой, любовью, но русское сердце молодой Френч не могло понять и полюбить суровой туманной Ирландии. Скоро ее потянуло на родину, на Волгу, в Симбирск…”

Говоря проще, молодая пара развелась. Соня Перси-Френч вернулась в Киндяковку. В 1864 году у нее родилась первая и последняя дочь, названная в честь бабушки Екатериной.
Маленькой девочкой Екатерина Перси-Френч обучалась в закрытом аристократическом пансионе в Англии и свободно говорила на английском, французском и немецком языках. В 17 лет рыжекудрая ирландка впервые переплыла широкую и быструю (тогда) у Киндяковки Волгу.

Когда Екатерине исполнился 21 год, она уехала в Париж к отцу и поступила в Сорбонну.

Екатерина со своим отцом. Фото — Jean Lombard.
Отмена крепостного права отрицательно сказалось на финансовом положении Киндяковых. Что еще хуже, в 1884 году во владение имением вступила мама Екатерины Софья Александровна, не прижившаяся прежде в Ирландии. Она, не захотев вникать в хозяйственные проблемы, стала безоглядно прожигать полученное наследство. Маменька к среднему возрасту стала передовой личностью и с головой погрузилась в декаданс за полвека до всеобщей моды на него. Она употребляла морфий, у нее было много мужчин… Паникующие родственники попросили Екатерину вернуться и взять дела в свои руки, пока имение не было пущено по ветру. Она согласилась.

В 1896 году умер отец Екатерины Максимилиан Перси-Френч, завещав единственной дочери замок Монивей и дом в Лондоне. В 1899 году, после кончины бездетной двоюродной бабушки, она унаследовала усадьбу в Тереньге, стекловаренный завод в Русской Темрязани, водяную мельницу и огромные наделы земли в Сызранском и Сенгилеевском уездах. Таким образом, в начале XX века Екатерина Перси-Френч стала самым крупным землевладельцем в Симбирской губернии. Ее состояние оценивалось в 50 миллионов рублей. Если перевести эту сумму на нынешний курс, то это почти миллиард долларов.

Екатерина толково вела дела, в ее хозяйстве были высокопродуктивный бестужевский скот, каракулевые овцы, конезавод, швейное ателье, фруктовая оранжерея.

Но не меньше внимания она уделяла благотворительности: с начала 1900-х годов Перси-Френч возглавляла Симбирское общество христианского милосердия, опекала общину сестер Красного Креста, принимала деятельное участие в открытии и содержании госпиталей, бесплатных столовых и раздаточных продовольственных пунктов в губернии, покровительствовала искусству.

В 1903 году она купила в Симбирске один из престижных домов, в котором создала картинную галерею, впоследствии ставшую основой художественного музея, а в 1912 году заказала симбирскому архитектору проект беседки, которую установила как памятник писателю Гончарову, некогда гостившему в Киндяковке.

Когда-то отец писал ей из Англии: "Ты та особа, которую труднее всего выдать замуж. Ты сможешь выйти замуж только за русского, так как будет трудно найти иностранца, который захотел бы похоронить себя в Симбирске. Мы опасаемся, что ты будешь тяжелым человеком, и белого дрозда (диковинку такую), который тебе нужен, трудно найти". Он был прав — замуж Екатерина Перси-Френч, несмотря на ее красоту и богатство, так и не вышла. Однако отношения в ее жизни были.

Революция

В письмах сохранилось мнение Екатерины Перси-Френч о всем происходящем во время Революции:

"Силы небесные! Это же не революция в полном смысле этого слова. Варвары, и в особенности их молодое поколение, набросились на мои поместья, на плоды моего многолетнего труда и за три дня разрушили храм созидания, искусства, науки и благородства, на восстановление которого уйдет три столетия, да и то вряд ли его удастся воскресить всё в прежнем великолепии".

"Все, чем я жила, было разрушено, все замечательные вещи, которые мы имели: они разрушили все леса, фруктовые сады, огороды, затем разобрали дом по камешку и по дощечке и сожгли его".

Вскоре она оказалась в Чрезвычайной комиссии. Сначала ее содержали в Симбирской тюрьме, потом перевезли в Москву. Описала Перси Френч и тюрьму: "Нестерпимая духота напоминала мне катакомбы в Венеции. Еда состояла из зловонной селедки и протухшей капусты. Мне стало дурно, когда я вошла в камеру. Шум стоял неописуемый и днем, и ночью. Меня мутило от голода. Три месяца мне не удавалось нормально выспаться”.

Петр фон Брадке приезжал в Москву навестить ее. В то время он не был прикреплен к действующей армии, и у него была возможность бежать на восток с адмиралом Колчаком по железной дороге, но он не захотел покидать Екатрину. Она же сказала: "Ты должен ехать, у меня есть ирландский паспорт, и я смогу уехать. У тебя нет другого выхода, кроме как пуститься в бега".

“Освободили меня без каких-либо разъяснений и извинений, — рассказывает в своих письмах Перси Френч. — Просто-напросто мне объявили, что направленный материал не давал достаточных оснований для моего ареста. Итак, через три месяца я оказалась на улице. Без копейки денег".

Конрад Фальк Томонд О'Брайен-Френч 1919 год
Это было очень загадочное освобождение. Его списывают то на участие ее троюродного брата Конрада О'Брайн-Френч, имевшего в ту пору влияние в британской разведке, а позже ставшего одним из прототипов агента 007, Джеймса Бонда, то неожиданную заботу одного из первых чекистов латыша Петерса, который помочь действительно мог, но непонятно зачем бы ему это понадобилось.

Ишевский пишет: “Потеряв Киндяковку, особняк на Покровской улице, реквизированный и превращенный большевиками в городской музей, мисс Френч, английская подданная, не поехала в Англию, а с русской волной пила чашу беженства и докатилась до Харбина. Она жила с доходов своего ирландского имения, и так как запросы личной больной жизни были уже незначительны, широко занялась благотворительностью”.

Джина Ломбарда в своей книге рассказывает, что Екатерина Перси-Френч так ничего и не узнала о судьбе Петра фон Брадке, отступившего с Белой армией на восток. Когда остатки белогвардейцев дошли в Маньчжурию, она ездила туда на машине, месяцами искала его по дорогам среди разбитых, измотанных русских, но так и не нашла.

В конце 1937 года в Харбине перед Перси-Френч выступал со своим хором бывший симбирский кадет Георгий Ишевский, который вспоминал, что их первым русским романсом старушка сначала заслушалась, но к середине вдруг заплакала.

“— Простите мне мою слабость… так вспомнилось… вспомнилась вся жизнь, — тихо сказала она”.

Через 17 дней, 1 января 1938 года, симбирская ирландка Екатерина Перси-Френч умерла. Ее последней просьбой было, чтоб отпевание по очереди провели православный и католический священник.