Надо быть весьма самонадеянным, чтоб попытаться описать путешествие по библейским местам наравне с Генри Мортоном или иными великими путешественниками и учеными, — но кроме общедоступного исторического контекста соответствия увиденного и узнаваемого есть тонкая грань в точке смешения миров — и здесь личностный опыт всегда неоценим.
Потому, чтобы не упустить малейшее дуновение ветра, все эти две недели я не расставался, кроме своих фотоаппаратов, с диктофоном.
Израиль оставил самое благоприятное, довольно яркое впечатление. Подумать только — из упорствующей безводной пустыни — где кроме песка и камня изначально не было ничего, — человек смог создать цветущее государство: разбить роскошные сады, проведя к каждому кустику и каждому деревцу трубочку с водой, спланировать красивые города. Это не эмираты бедуинов, где щедрые нефтедолларовые излишества также сотворили чудо покорения пустыни — здесь сотни и тысячи энтузиастов «поднимали» ставшую им родной землю, не взирая ни на зной, ни на климат, резко отличающийся от привычных для них стран рассеяния.
Эта тенденция наметилась спокон веку. Еще Ирод Великий строил свои неповторимые шедевры архитектурной и инженерной мысли в начале новой эры – высокогорная крепость Массада и искусственно насыпанный город-порт Кейсария, — с акведуками, банями, бассейнами, театром и ипподромом, — свидетельствовали о высоком уровне правителя, любившего красоту и уединение. Правителя, который, несмотря на свои огромные достижения и верность поданных, в историю вошел, как деспот, тиран – убивающий новорожденных младенцев.
… Земля обетованная — единственно описанный в священном писании земной плацдарм, где нужды живущих под солнцем обретали сакральный смысл (притчи), а воспетые мистицизмом места соприкосновения с Богом имеют вполне реальную географическую координату.
Пожалуй, это самое сложное и трудноусвояемое из всего паломнического рациона, — естественно, за исключением традиционно-культовых воздыханий широкой аудитории, для которой сама галочка с отметкой на святыне (или о святыне) и есть наивысшая цель посещения.
Так вот, попытаться пережить, например, в узких улочках Via Dolorosa события двухтысячелетней истории, становится практически невозможным в силу развитого праздного туризма, который повсеместно отвлекает и отнимает малейшую попытку сосредоточиться и проникнуть сквозь века, созерцая лишь камни — ровесники тех событий.
Мне пришлось буквально «за шиворот» согнать какого-то туриста, попытавшегося сесть на серебряную звезду в Вифлееме, чтобы сфотографироваться, — вместо того, чтобы приложиться и поцеловать землю, ставшую с той минуты, святой. Многие, сойдя с самолета в Бен Гурионе, со слезами на глазах целуют землю Израиля, но в первую очередь, где необходимо это сделать – я буквально прочувствовал – именно здесь, в Вифлееме, на нынешней территории Палестинской автономии.
Катастрофическая суматоха и перегруженность человеческим фактором — представьте себе Москву, в которой не было бы метро, — такое присутствие толпы не может не взвинчивать нервную систему. Причем толпы разношерстной, неугомонной. Здесь на вопрос: кто вы? — вам не ответят: я еврей или я русский. Здесь все делятся по религиозным признакам: христиане, мусульмане и иудеи, — такое чувство, что в месте, где торчит «пуп земли» — каждый мечтает «схватить Бога за бороду».
Я много путешествую, но нигде не встречал более социализированного места религиозной распри, где сочтут за честь размозжить тебе голову во имя чистоты своего фрагмента вечности. И даже не важно, что двое из трех великих пророков: Муса и Иса – те же Моисей и Иисус, неважно, что речь идет о едином Боге, вне противоречий — чистота «блюдения» традиции превыше желания докопаться до эсхатологической истины.
Угораздило меня податься в Иерусалиме вглубь иудейского квартала — в маленьком магазинчике, единственном в Израиле, в самом конце улицы Меа Шеарим, 110 — я по интернету нашел нужную мне книжечку одного из мистиков хасидизма — земляка моего отца, ребе Нахмана из Брацлава.
С трудом втиснулся в автобус под номером один, который, проходя мимо нужной точки, идет прямо к Стене Плача.
— Я туда не поеду. Меня побьют камнями, — сказал водитель. — Но ведь это же — ваш маршрут?! — удивился я.
Пришлось идти пешком через весь довольно мирный внешне, но так напугавший еврейского водителя, еврейский квартал. Я шел и удивлялся. Это было в чистом виде настоящее гетто. То, что послужило началом Катастрофы XX века, — сегодня, в современном мире вновь воссоздано с теми же заборами, с той же колючей проволокой, но с одной разницей – добровольно, сознательно отрезав себя от прочего социума. Ни о каком интегрировании и речи быть не может – хуже, чем на войне. Вот она – настоящая Шоа, Катастрофа. Могли ли тысячи заточенных в Варшавском гетто, в лагерях, — все те безвестные миллионы так бережно собранные воспоминаниями в музее Яд Вашем, — предположить, что спустя полвека, в свободном еврейском государстве, евреи от евреев добровольно закроют заборами школы, заведения, религиозные институты, — создадут свои «мирки» из которых и носа не пожелают высунуть?!
В этой стране каждый кого-то не признает. Имея столько общего для почитания – они живут в априорном размежевании: арабы-христиане знать не хотят арабов-мусульман, евреи-ортодоксы – евреев, менее чтящих традицию. А по городу развешены дорожные знаки – «осторожно, ангелы!» — точно такие же, как «осторожно, люди!», — только с крылом за плечом…
Такое ощущение, что весь гомон мира слился в этом великом городе – вечном, как сама история, возвышенном и воспетом, разделенном и неделимом. В средневековой европейской литературе часто встречалось просто слово Город. Без названия. И всем было ясно, что если это слово написано с большой литеры, речь идет об Иерусалиме. В этот город нельзя въехать, нельзя войти, — в него можно только подняться. На иврите есть специальный термин, означающий «восхождение в Иерусалим». Белоснежный красавец высоко под облаками, 800 метров над уровнем моря – в прошлые века именно таким он открывался паломникам, прибывшим с моря и долго шедшим к нему пешком по пустынной равнине. Его дома сложены из особого иерусалимского камня, — бежевый песочный оттенок придает осанку его древним и современным постройкам – нивелирую разницу эпох. Будь-то новые районы Гило – куда еще совсем недавно долетали палестинские пули из соседнего Вифлеема, или грандиозные раскопки Вифезды, — стройная геометрия его архитектуры не позволит спутать его ни с каким другим местом на планете.
Я долго думал, почему придается огромное значение «святому городу» – «раю на земле». Даже его арабское название «Эль-Кудс» переводится, как «святой». Трудно представить, что в этой клоаке святости хоть на грамм больше, чем в любой другой точке земного шара. Почему рай олицетворяется не с какими-то садами, местами уединения и буйствующей природы, а именно с городом? Потому, что в городе нужно еще научиться жить. В городе с заявкой на святость – надо проявить себя в социуме среди равных, стремящихся к святости, — речь идет о потенциальной возможности коллективно, соборно обрести святость. Это очень высокая планка для человечества. Пока что – запредельно высокая… Именно поэтому, наряду с хвалебными эпитетами: «начало начал», «город городов», «светило всех светил», — в последнее время все чаще раздается: «конец всех концов»…
Об этом плачут и каббалисты. Каббала основана на книге Зоар – мистическом толковании к Торе, где каждая буква, каждый символ имеют свой зашифрованный смысл и задача — раскрыть внутренний мир текста. Даже графически, например, первая буква א (алеф), — как бы «смотрящая» в разные стороны – символ хаоса, ב (бет) — символ порядка. Есть мнение, что с помощью этих двух букв и был создан мир. Основа каббалистического учения – о 10 небесных сферах — проста: Всевышний создал этот мир и сократился сам в себе, предоставив человеку свободу выбора и воли – ошибаться и даже совершать грехи. Он (человек) создан по образу и подобию Бога, но дальше – он должен сам решить, будет ли идти вверх к Нему или вниз от Него. По инерции человечество неразумно воспользовалось своей свободой выбора и «побило горшки» – «мишбар килим» («разбитые сосуды») Поэтому его (человечество) ждет непростая задача: перейти к периоду «тиконим» («исправления»). Механизм прост – от разбитых сосудов крупицы истинного знания или света сохранились в сердцах людей. Очевидно – это и есть мост к соборной коллективной святости...
…«Если я забуду тебя, Иерусалим, — забудь меня десница моя; прилипни язык мой к гортани моей, если не буду помнить тебя, если не поставлю Иерусалима во главе веселия моего» (136 Псалом). Для многих верующих – это не просто святой город. «Я бы сказал – при всей внешней вражде — это город земного покоя. Понятно и без того, что нет ни нам — никому на этой земле покоя – мы пришли, мы страдаем. И мы находимся в рассеянии. Но не потому, что мы живем далеко и рассеяны по миру. Мы в рассеянии от самих себя, не можем собрать себя... Так вот – Иерусалим – живой эквивалент точки средоточения, нашей целостности». Когда я записал эти строки в своем дневнике, ветер сорвал пелену над городом, солнце ударило «окном», и это «окно» вихрем пронеслось над головами...
И вспомнился мне запрещенный в Союзе стих Самуила Яковлевича Маршака, который он написал после посещения Иерусалима в 1918 году:
По горной царственной дороге
Вхожу в родной Иерусалим
И на святом его пороге
Стою смущен и недвижим.
Меня встречает гул знакомый,
На площадях обычный торг
Ведет толпа. Она здесь дома,
И чужд ей путника восторг.
Шумят открытые харчевни,
Звучат напевы чуждых стран,
Идет, качаясь, в город древний
За караваном караван.
Но пусть виденья жизни бренной
Закрыли прошлое, как дым, —
Тысячелетья неизменны
Твои холмы, Иерусалим!
И будут склоны и долины
Хранить здесь память старины,
Когда последние руины
Падут, веками сметены.
Во все века, в любой одежде
Родной, святой Иерусалим
Пребудет тот же, что и прежде, —
Как твердь небесная над ним!
… От запечатанных Золотых ворот (они открывались дважды в год: в Вербное воскресение и на праздник Воздвижения креста, в 1530 г. турки их наглухо замуровали) вниз по храмовой горе и потом вверх – через Гефсиманский сад – на склоны Елеона бесконечной вереницей каменных надгробий протянулось кладбище. Здесь похоронены все те, кто при жизни боялся опоздать к своему воскресению. Места для первоочередных претендентов, ожидающих Мессию, стоят соответствующе. Известна одна любопытная история. Раввин Бердичева (XIX в.), готовясь подписать брачный контракт своей внучки, прочитал, что свадьба должна состояться тогда-то в городе Бердичеве. На этих словах он разорвал документ и переписал заново: «Свадьба должна состояться в Иерусалиме. Но если к этому времени Мессия еще не придет – тогда свадьба состоится в Бердичеве».
… Поднявшись на вершину Масличной горы, как бы обернувшись невзначай, взору открывается неописуемой красоты панорама всего старого города: в центре, над стеной Плача, где стоял когда-то Храм Соломона, возвышается красавица-мечеть Омара – иудеи не смеют упрекнуть за невоздержанность своего праотца Авраама, который, не дождавшись обетованного сына от Сары, жены своей, родил сына от ее служанки, Агари. Сара выгнала свою служанку в пустыню. От нее и от сына ее Измаила и произошел многочисленный народ пустыни – арабы. И народ этот, как сказал Агаре спасший ее в пустыне ангел: «до конца дней будет костью в горле народа обетованного»…
Потому и высится на горе купол Аль-Аксы, одной из величайших святынь мусульманского мира, а глубоко внизу, под ним, чуть в стороне, в узкие расщелины между камнями иудеи со всего мира вкладывают записочки с прошениями. Эти записочки из Стены Плача несколько раз в год аккуратно вынимают и, не читая, хоронят в больших ящиках…
Пространство у Стены Плача разделено для молящихся мужчин и женщин. В мужской половине на меня наложили Тфилин и я с чувством «надрезанного сердца» прошел к Стене и дальше в пещеру слева от нее. Со времен разрушения Храма – у иудеев больше Храма нет. Синагога – это, увы, не церковь, это – дом-собрание, где можно помолиться, посоветоваться со старшим, изучить Писание (бейт-мидраш). Хотя, отдельные синагоги очень напоминают христианские храмы: горнее место, украшенное резьбой и позолотой – подобие Царских врат – а в центре: свитки торы, обрамленные фигурами мифических существ. После иносказательного пророчества Христа о разрушении Храма – иудеи усвоили главную деталь – бессмысленно строить храмы на земле. Чего не скажешь о последующих веках христианства. Вспоминаю, когда 13 лет назад я приехал в городок Лурд на юге Франции, где на месте городской свалки было одно из величайших явлений XIX века – меня поразила роскошь базилики, выросшей на этом месте впоследствии. А на месте Рождества в Вифлееме? Христос родился в хлеву, «ибо им не было места в гостинице». Но огромный, выстроенный еще при императоре Константине в 326 году и восстановленный Юстинианом и крестоносцами храм мало напоминает хлев. Кроме того, он поделен между греками, францисканцами и армянами. Вот и получается, что Господь приходит в пещеры и поля, открывается на задворках общества. Но, содрогаясь от собственного ничтожества при виде этих огромных построек, в маленьком человеке поднимается вопрос о целесообразности вообще подобных взаимоотношений с Богом. И возникают оттого блаженные секты, типа бахаистов (Иран, XIX в.), разбивших роскошные сады на склоне горы Кармель в Хайфе. Они проповедуют всеобщую любовь, терпимость и личные, непосредственные и неотягощенные промежуточностью священства и пастырства взаимоотношения с Богом. Для них нет войн, страданий, они не ввязываются в политику – почти 6 миллионов человек живут в полной отрешенности от того мира, в котором поместил их Господь — призывая победить и себя в мире и этот мир, который вокруг, — в себе.
…
Оглядывая молящихся у Стены Плача, я увидел другую сторону соблазна – некий личностный мессианизм, богоизбранность, — в поведении, в молитвенных позах многих сквозило нескрываемое высокомерие, — желание отличиться особым неповторимым и явно превалирующим над другими заветом с Богом. А Христос в Гефсимании молился так, что «был пот Его, как капли крови, падающие на землю». "Гефсимания" – переводится, как место холодного отжима олив, где под гигантскими каменными прессами из плодов добывали масло. Его молитва была под таким чудовищным прессом людского непонимания, невежества, нежелания,— верные ученики и те не выдерживали такого накала, не могли и часа пободрствовать с Ним.
И в то же время – пространство у Стены Плача – очень намоленное место – и это чувствуется, — со всего мира сюда стекаются люди с огромной болью и в последней надежде быть услышанными…
… Выйдя из иудейского квартала, я отправился вверх, к храму Гроба Господня. Храм был построен царицей Еленой, матерью императора Константина в 335 году. Поделенный между шестью конфессиями, он сегодня является величайшей святыней христианского мира, — неделимый, как 33 свечи в одной связке – символ Его земных лет и нашей внутренней целостности.
Добрая женщина подарила мне платок и просила приложить его к Голгофе. Мое внутреннее впечатление самое невероятное – чувство перевернутого с ног на голову мира. Точка пересечения миров и безумие всего, что мы в своей жизни делаем. Бессмысленное бытие в той форме, в которой мы его прожигаем…
В горнице Тайной вечери – наоборот, светлый арочный, устремленный в небо зал, — он наполняет тебя своей «воздушностью», не чувствуешь усталости от восхождения сюда, на гору Сион. Место Евхаристии – новая возможность человечества обрести вторую природу, подобно Ему, — светлый ключ от собственных дверей.
Здесь же, на Сионе, в склепе под современным аббатством Дормицион нашла последнее упокоение Пресвятая Дева, — ее фигура, великолепно вырезанная из эбенового дерева, а лицо и руки – из мрамора, — вызывает трепет и благоговение верующих. Трудно представить себе другую женщину, прожившую более скорбную, полную страданий жизнь, чем Она. Но Ее успенский лик светел, и слезы сами брызжут из глаз в присутствии Непорочной…
Владимир Набоков. Мать. (Берлин, 1925 г.)
Смеркается. Казнен. С Голгофы отвалив,
спускается толпа, виясь между олив,
подобно медленному змию;
и матери глядят, как под гору, в туман
увещевающий уводит Иоанн
седую, страшную Марию.
Уложит спать ее и сам приляжет он,
и будет до утра подслушивать сквозь сон
ее рыданья и томленье.
Что, если у нее остался бы Христос
и плотничал, и пел? Что, если этих слез
не стоит наше искупленье?
Воскреснет Божий Сын, сияньем окружен;
у гроба, в третий день, виденье встретит жен,
вотще куривших ароматы;
светящуюся плоть ощупает Фома;
от веянья чудес земля сойдет с ума,
и будут многие распяты.
Мария, что тебе до бреда рыбарей!
Неосязаемо над горестью твоей
дни проплывают, и ни в третий,
ни в сотый, никогда не вспрянет он на зов,
твой смуглый первенец, лепивший воробьев
на солнцепеке, в Назарете.
…Слово «паломники» — европейского происхождения. Возвращаясь со святой земли, странники приносили с собой в знак подтверждения ветвь пальмы. Отсюда и название. Славян же никогда паломниками не называли. Они не приходили сюда за индульгенциями, — они приходили поклониться святым местам – потому их называли «поклонниками».
Этот особый «русский» дух буквально «разлит» на горе Елеоне, где русское православное подворье хранит дореволюционные традиции «теплоты» православной веры. Здесь, под стройными кипарисами, взирая сверху на суетливый город, я вдруг осознал, почему христианство живо все эти две тысячи лет, несмотря на многочисленные попытки и в древности и в современном мире – доказать его искусственное происхождение, якобы «списанное» с ранних мифических персонажей. Года два назад я посмотрел жуткий фильм, где очень натянуто христианство называли копией египетской и прочих мифологий, доказывая свою правоту довольно внешне убедительно и ярко. Так в чем же секрет?!
Причина «живучести» христианства проста. Все две тысячи лет своего существования христианство подчеркнуто подтверждаемо маленькими чудесами в сердцах людей. Не чудесами глобального характера – например, явлениями во всю ширь неба, как это было, например, в Каире в 1961 году – Богоматерь с младенцем видели тысячи, но также быстро забыли, потому, как внешнее чудо ничего, кроме рабского, смешанного со страхом, трепета не приносит. Но небу не нужны рабы. Я о другом – о чуде веры, когда душа к чему-то стремится и о чем-то просит и приносит за это тайные обеты и свои маленькие жертвы. И когда она, душа, вдруг это получает – она понимает, что это ей дал Бог. Она хранит тайну и верность, потому что христианство – внутреннее по своей природе, но не внешнее.
Это знала и Елизавета Феодоровна, сестра последней русской императрицы Александры, сброшенная в шахту в Алапаевске – она мечтала быть похороненной здесь, на Елеоне, и ее останки через Китай вывез адмирал Колчак. Она похоронена в церкви Марии Магдалины, покровительницы великой княгини Марии, — церковь построена царем Александром III в 1885 г. — является шедевром русского зодчества.
И вспомнил я подобные русские церкви в Финляндии, где службу правят неспешно, а дамы в пенсне прячут слезинки под вуалью. Буд-то время остановилось…
Я с грустью отметил, что у всего хорошего всегда есть обратная сторона медали. Сидя под ливанским кедром, созерцая весь Иерусалим, как на ладони с подворья церкви Марии Магдалины, я записал в своем дневнике: «Эпоха может перетечь в новую незаметно, но человек, олицетворяющий старую эпоху без боя позиции не сдаст никогда и будет продолжать навязывать всем преимущества своей эпохи, на самом деле – он просто не способен принять, что время проходит и создается все новое, но, увы, вне него».
Но верность традиции – иная форма существования индивидуума. Неспособность внутренней реорганизации сообразно требованиям нового дня конформистски подменивается якобы сознательным желанием блюсти традицию. Потому и появился первый философ-вольнодумец — шлифовальщик стекол из Амстердама XVII в. – Барух Спиноза, который разорвал отношения с еврейской общиной и впервые в истории назвал себя «атеистом»…
… Посещая небольшой городок ортодоксов Цфат, уютно расположенный у подножия Голанских высот, — город синагог, художников и клейзмеров, я вспомнил, как в средние века, подобно мейстерзингерам, гонимым от христианской Церкви, клейзмерам тоже «досталось на орехи» от раввинов, которые в уличных представлениях скрипачей услышали «пропаганду христианства». Раввины издали указ, — читая который, не знаешь: плакать или смеяться? — разрешающий менестрелям при сопровождении свадебных торжеств использовать только флейты и барабаны. (Вот, оказывается, что послужило прообразом «Турецкого марша» Моцарта).
Несмотря на все происки церковников, и менестрели и клейзмеры сыграли решающую роль в искусстве – именно от них зародилась светская музыка, вне обряда, вне института.
Дорога назад, в центр страны пролегает мимо библейской горы Табор (Фавор) – круглой, как перевернутый котелок, — его трудно охватить взглядом целиком из-за усиливающегося хамсина — когда в воздухе мельчайшие песчинки, принесенные сюда ветром из пустыни Негев. Нельзя проехать мимо Нацерета – древнего Назарета, где архангел Гавриил возвестил Деве благую весть – сейчас на этом месте, над единственном в старой части города источником в глубине пещеры построенный греками в 1781 году православный храм. Я попал туда во время службы, пообещав сторожу, что спрячу фотоаппараты, — и у меня появилась возможность насладиться тихим монашеским распевом в темноте храма при зажженных свечах – в паузах, только шум воды из источника напоминал о быстротечности времени…
Здесь же проживало Св. Семейство до начала земного служения Христа.
Недалеко от Назарета поселок Кфар-Кана – маленькая арабская деревушка, где по преданию и произошло первое чудо – на свадьбе в Канне Галилейской.
Галилейское море – или озеро Киннерет – важнейший стратегический резервуар пресной воды в стране – показатели его уровня всегда печатают рядом с прогнозом погоды. Как и Мертвое море, оно уникально еще и тем, что находится ниже нулевой отметки мирового океана – по нему проходит сирийско-африканский разлом. На его берегу, в уютной кафешке, вам приготовят здешнюю рыбу семейства карповых – мушт. Рыбу, как вам скажут, самого апостола Петра.
Израиль – гостеприимная страна. Удивительно красивая и камерная: в средневековые улочки Яффо буквально врываются небоскребы Тель-Авива, хайтеки Хайфы мирно соседствуют с невероятной красоты и размерами садами религии Бахаи. И нет особых контрастов. Все вплетено в общую канву довольно дорогостоящей жизни. И даже неважно, что тебя не только в аэропорту, но и просто на железнодорожной или автобусной станции могут обыскать до последней флэшки и расспросить о личных знакомствах твоей бабушки, — все это компенсируется полнотой жизни, которую испытывают живущие здесь люди. Им стало привычным старинное высказывание ребе Нахмана о том, что «не надо стремиться, чтобы мир изменился так, как вы того видите, даже в духовном смысле этого слова». Они знают, что после бар-мицвы – уже в 13 лет у мальчиков и чуть раньше у девочек — наступает совершеннолетие. До этого момента за твои поступки отвечали родители, теперь – вся ответственность за выбор пути лежит на тебе самом. Они помнят, что «любой спуск – всего лишь отдых перед подъемом»…
…Я устанавливал штатив в центре ночного Тель-Авива на окраине бензоколонки – единственном месте, где было возможно припарковаться, чтобы во всей красе отснять самый высокий небоскреб города. Ко мне подошел дворник с метлой в руке и с гримасой человека, откусившего кусок лимона, сказал: «Что вы делаете?! Разве можно снимать архитектуру, когда небо "потухло"?! Да еще так близко в упор?! У вас же должна быть перспектива – вы знаете, как она будет искажена?! А баланс белого?! Вы компенсировали эту зеленоватую засветку от фонарей?! Приезжайте завтра пораньше – картинка будет совсем другой!»
P.S. По материалам поездки автором подготовлен фотофильм, в который включено гораздо больше фотографий, чем представлено здесь. Кроме того, музыкальное сопровождение к фотофильму — также наиграно автором. Фильм прошел две редакции, вторую, дополненную можно посмотреть здесь: youtube.com/watch?v=aV2d5qoWl…
