Босоногое детство – счастливейшее из времен. Память услужливо предлагает то одну, то другую картину. Вот мама на простых деревянных качелях во дворе бабушкиного дома. В ее округлившемся животе мой братишка Дмитрий. Вот Димка уже смешной и лысый, мы оседлали верхом поручни прогулочного теплохода, а за нашими спинами – днепровские пороги. Лето, и мы находим прохладу на некрашеном полу столетней мазанки, и дед Яша ищет нас по всему дому.
А вот мы с соседом дядей Аликом на его красной «Таврии» едем в большое путешествие – через днепровскую плотину на остров Хортица, и рук всей нашей большой компании не хватает, чтобы охватить ствол дуба-патриарха. Потомы мы до позднего вечера катаемся на детской железной дороге, осваиваем искусственные пруды и крутимся, словно белки, в гигантском деревянном колесе.
Уже много лет нет ни бабки с дедом, ни дуба, ни страны, в которой все это происходило, а наш старый дом на окраине Запорожья я помню, как будто лишь вчера покинула его стены.
Ранним утром по выходным, пока баба Лида продавала на базаре собранную нами накануне черную смородину, мы выглядывали в щель ставен лошадей, которые, цокая копытами по брусчатке мостовой, направлялись на кузню.
Еще час-другой, и бабушка, раскрасневшись от ходьбы, принесет с фабрики напротив горячие еще пряники, Димка слижет с них не успевшую застыть глазурь, и родители будут искренне удивляться ее отсутствию. А днем, когда незлобивый мужичок на понурой лошади повезет на фабрику патоку, во главе мальчишеской ватаги нашей окраины я буду бежать следом, черпая грязной ладошкой из специального слива в бочке густую сладкую массу.
Огород покато обрывается на брусчатку двора. В толще рыжей глины построили свой дом гигантские и тоже рыжие муравьи. Наше любимое удовольствие – пристукнуть мухобойкой у шелковицы огромную зеленую муху, и полуживую отнести ее к муравейнику. Даже если у входа нет ни единого обитателя, через несколько минут появляется целая армия и уносит добычу в глиняную толщу. Затем рабочие муравьи вынесут и аккуратно сложат подальше от входа лишние запчасти – сверкающий наконечник брюшка и пару слюдяных крыльев.
Июль. Щедро усыпают пыльную землю оранжевые солнца жердел. Целое дерево растет на краю огорода, и наше задание на сегодня – очистить от косточек упавшие переспелые плоды и разложить навзничь на огромном листе жести, горячем, как сковородка. Косточки бабушка тоже высушит, а промозглой зимой в Сочи придет посылка с орешками, пахнущими солнцем и деревенским летом.
Август, самое начало. Нас с братом по очереди отмывают в огромном корыте посреди двора, а на летней кухне уже дымятся вареники-лапти. Таких нам хватало по два, чтобы наесться. Правда, отмывай или нет, вечером все придется начинать сначала: обязательно испачкаемся, сверзившись с крутого берега в болотистую Московку, черную, как мазут. Даже лягушки там не жили, не говоря уже о рыбе.
А в декабре, когда в школе зимние каникулы а по всей большой стране Новый год, мы жмемся к печке и подкармливаем огонь. Мама говорит, что на улице минус 15 и нужно теплее одеться, а я знаю одно: борщ, выставленный с вечера для Дружка у лестницы, промерз до дна, и значит, во дворе чертовски холодно. Но разве остановит такая мелочь двух буйных детей? И к вечеру на негнущихся ногах мы появимся дома, и бабушка будет оттаивать по нескольку пар штанов и вытирать сопливые носы. А Дима усядется «кормить огонь», мечтательно разглядывая лопнувшее металлическое кольцо конфорки – много лет назад такой же огонь слишком сильно накормил отец, и железо лопнуло…
А потом не станет Союза, за ним уйдут в небытие бабушка и дед, в старом доме поселятся квартиранты. Я не была там, где родился мой отец и где прошло детство, много лет. Но помню, что в Запорожье черная смородина растет на деревьях, на днепровском пляже можно долго идти вперед, пока дно не уйдет из-под ног, а еще там делают двигатели для ТУ-134, и когда их испытывают, вся округа содрогается от грохота…
