Маршрут: Москва – Киев – Севастополь – Балаклава – Севастополь – Москва.
Даты: 23 марта – 1 апреля
Участники: Я, Бориз, Ваня.

Бортовой журнал

Отдать швартовы!

Поезд тронулся! Без нас. Мы лишь проводили огни последнего вагона поезда, увозящего пунктуальных пассажиров. Достойное начало путешествия.
Как мы к этому пришли? Да вот так…
За сорок пять минут до отправления поезда.
Мы с Ваней приехали на вокзал заранее, в своей наивности полагая, что лучше приехать пораньше и подождать, чем опоздать. Мы распечатали билеты и начали праздно шататься. Борис в это время находился через дорогу от вокзала – он встречался со своим сослуживцем. Времени навалом, связь с Борисом есть, поводов для паники – нет.
За двадцать минут до отправления поезда.
Борис позвонил, он выходит. Договариваемся встретиться на улице у входа к кассам. Над входом огромная надпись – что-то про кассы. Всё в рамках плана. Мы с Ваней стоим на позиции, слушаем завывания женщины: «Ананас – 100 рублей! Ананас – 100 рублей!» И так без конца и края, эти слова всё отчётливей выгравировываются на коре головного мозга, некоторые прохожие теряют самообладание и покупают ананас, затыкая ей рот (не ананасом, нет) на время совершения сделки. Один парень был более смел и решителен, чем окружающие и, маскируясь облаком паров алкоголя, с разбегу влетел в тележку с фруктами, разметав их вокруг и распластавшись среди буйства тропических красок. С наигранным трудом поднявшись, он удалился, заметая следы сложной траекторией отхода. Неплохая попытка, но рыночные законы неумолимы, а последователи идола Момона неутомимы, и на привокзальной площади снова звучит заклинание: «Ананас – 100 рублей! Ананас – сто рублей! Ананас – сто рублей!»
За десять минут до отправления поезда.
Звонит Борис, он не видит вход к кассам, зато видит много флажков. Я отчётливо вижу вход к кассам, но не вижу ни единого флажка. Телефон отключается.
За пять минут до отправления поезда.
Паника держит Ваню за руку и тянет вторую ко мне. Звонок с нового номера – Борис всё ещё не видит огромной надписи над входом к кассам. Это значит, что он вообще не с этой стороны. Я отправляюсь к другому входу на вокзал, т.к. разговор снова прервался и дозвониться обратно не получается.
За три минуты до отправления поезда.
Паника обнимает Ваню за плечи одной рукой и треплет за щёку другой. Я не нашёл Бориса у другого входа, зато увидел множество флажков. Иду обратно, звонит телефон – снова новый номер. Это Борис. Я спрашиваю, видит ли он красную вывеску с информацией о курсах валют. Он видит, и мы договариваемся встретиться под ней. Я подбегаю туда, но его нет. Я звоню на последний номер, трубку берёт некий незнакомец, я спрашиваю Бориса, он недоумевает пару бесконечных секунд и потом озаряется пониманием, но говорит, что его нет рядом. На вопрос в какую сторону он пошёл, незнакомец отвечает, что в сторону красной вывески «Альфастрахование». Я кладу трубку и оглядываюсь. Вывеска находится в километре от меня, в ту сторону движется целое паломничество опасающихся за своё благополучие людей и разглядеть кого-либо в толпе не представляется возможным. «Бориииис!!!», — кричу я в отчаянии. И слышу «Серёга!!» слева от себя. В трёх метрах от меня стоит он в лучах света, его сослуживец и две дамы. Одна с гитарой. Как позже выяснится, когда у всех сели телефоны и Борис носился по привокзальной площади, выпрашивая телефон позвонить, а ему никто не давал т.к. привокзальная площадь – худшее место для такого поступка, сослуживец применил магию Корочки – показал первому попавшемуся прохожему удостоверение сотрудника МВД и сказал, что оперативная обстановка требует его средство коммуникации.
За минуту до отправления поезда.
Мы бежим к платформе. По пути я оборачиваюсь и не нахожу Ваню. Я воздвигаю матерный небоскрёб и бегу обратно. На выходе из перехода от касс к путям я вижу отставшего — он мечется у турникетов к пригородным поездам и выкрикивает наши с Борисом имена. Паника сидит у него на плечах, заливаясь истерическим смехом, одной рукой держась за его волосы, а другой размахивая зажатым в кулаке клочком своих седых волос. Пентхаусом моего матерного небоскрёба я увлекаю Ваню за собой.
Несколько секунд после отправления поезда.
Мы выбегаем на платформу. Я вижу удаляющиеся красные огни последнего вагона поезда. Всё сразу становится ясно. Борис же думает, что поезд только подходит, и разочарование настигает его немного позже.
Приехать на вокзал за сорок пять минут до поезда и опоздать на него... Злость захлёстывает меня. Она от того сильней, что винить-то некого. Все пришли вовремя, просто по смердящему стоку обстоятельств мы опоздали на поезд. Чтобы не сорваться, я отхожу в сторону и просто смотрю в даль. Передо мной выплывает лицо Вани и смотрит мне в глаза. Злость, как объектив фотоаппарата, до сих пор смотрящего в даль, мгновенно фокусируется на появившемся объекте. Я отворачиваюсь и отхожу в сторону, снова смотря в никуда. Мне кажется, этот манёвр был кристально понятен. И да, мне действительно кажется – передо мной снова выплывает лицо Вани. Чтобы избежать самовозгорания, я бросаю сквозь зубы: «Отстань, Вань!».
Что ж, надо идти сдавать билеты…
Сослуживец Бори и две его спутницы заняли очередь в кассу, обозначая свою дислокацию игрой на гитаре и песнями. Мы сдали билеты, потеряв ровно половину от их стоимости, а те деньги, которые нам должны были вернуть, вернулись на карточку тому, кто покупал билеты, а это было, так сказать, третье лицо... Я позвонил этому лицу и попросил не устраивать фиесту, когда деньги придут на карточку, рассказал, что мы опоздали на поезд. Он выразил нам соболезнования по этому поводу. По десятисекундной заминке в разговоре и по последующему шуршанию в трубке, я понял, что он натянул гольфы в бело-зелёную полоску и отплясывает джигу в честь того, что вовремя отказался ехать с нами. А когда я положил трубку, мне показалось, что я слышал отдалённое, приглушённое «ИииииихХАааааааа!» со стороны Площади Ильича…
Становимся в очередь за билетами. Следующий поезд через два часа и мы готовы были взять билеты. Честно! Но кассу закрыли на человеке, который был перед нами. Небоскрёб достиг стратосферы. Если б на вокзале находился человек, способный видеть ауры или читать мысли, он бежал бы в панике. Мы встали в соседнюю очередь, похожую на очередь возле туалетов на фестивале пива с бесплатным входом для людей, больных энурезом. И стоять бы нам в ней до конца отпуска, но за моим левым плечом прозвучало: «Уже взяли билеты?». Чёртова тётка материализовалась прямо за мной! Возможно мне показалось, но вроде бы запахло серой… Мы ответили, что да, разумеется взяли! Просрали их и теперь стоим за новыми. Она выразила глубокую озабоченность нашей проблемой и с готовностью предложила помочь – за скромную плату в две тысячи рублей с каждого она возьмёт нас на поезд, который вот-вот отправляется. Но без мест. Как-нибудь расположимся. Утверждает, что мы, взяв для приличия чаю в вагоне-ресторане, сможем там спокойно и непринуждённо вести светские беседы весь вечер и всю ночь, распивая благородные напитки, коих мы имели с собой в достаточном количестве.
Без мест. Две тысячи рублей просто за вход!!! Хренов загородный клуб для избранных. Может там ещё и вагон-поле для гольфа есть, где напитки разносят прекрасные тайки… Настоящие тайки, а не хирургически модифицированные тайцы! Но мы были молоды и горячи, жаждали приключений, поэтому по-тихому проследовали за женщиной, оставив Логику стоять в очереди.
С гитарой, песнями и Медведевым (это Борис! С другим в порочащих нас связях мы замечены не были!) мы, как цыганский табор, подошли к поезду. Немного постояв, мы попрощались с провожающими и залезли в поезд. В вагоне нас передали симпатичной и весёлой проводнице. Мы были в хороших руках. Оставив свои рюкзаки в служебном купе, мы подошли к окну, чтобы ещё раз проститься с провожающими и потому что больше идти пока было некуда.
Поезд тронулся. С нами!

На нижней палубе

Немного постояв в тамбуре, решаем взять с собой плещущееся и пойти в вагон-ресторан – не стоять же здесь всю ночь! Ваня наотрез отказывается проносить запазухой в гастрономическое святилище «своё» ибо там с этим нельзя.
В ресторане мы достаём на стол бутылку рому и карельского бальзама. Подходит официантка, похожая на предводительницу разбойников из мультика «Бременские музыканты», и спрашивает что нам угодно. Нам угодно стаканчики. Ответ её не удовлетворил. Более того, она возражает против присутствия здесь наших пол-литровых товарищей. Мы просим у неё меню и обещаем заказать уйму яств, мы изволим кутить – убеждаем мы её. Обещаем поразить широтой размаха. Она оставляет меню и уходит. Мы же поочерёдно превращаемся в Кису Воробьянинова, листая меню и приговаривая «однааако». Здесь определённо должен быть вагон-поле для гольфа. С бассейном на крыше и вертолётной площадкой.
В общем, мы, ознакомившись с меню, решили что вовсе и не голодны. Однако необходимым условием для получения посуды является заказ кушаний. Суп нам не повредит. Он повредит толщине кошелька, которому для оплаты блюд придётся хорошенько проср… Кхм. Похудеть. Дожидаемся официантку. Долго дожидаемся, чтобы она пришла и на нашу просьбу принести нам супы сказала: «Вы издеваетесь?» Мы подумали, что у неё тяжёлая психологическая травма, оставшаяся с детства и связанная с супом. Возможно, куриный бульон был сварен из её любимой курочки, с которой ещё прошлым вечером они… Я не знаю, что они могли делать с курочкой. Играть? Во что?! Мы молча смотрим на неё, боясь потревожить былые переживания, а она говорит, что суп они не подают. Мы поняли, что в меню смотреть бесполезно ибо нельзя знать заранее, что из него они подают, а что просто розыгрыш и декорации, и спрашиваем, что же тогда можно взять. Тут она пускается в гастрономические перечисления блюд с астрономическими исчислениями цены. Похоже, что тефтели здесь делают из единорогов. Мы заявляем, что ничего кроме супа кушать не намерены и с честью покидаем заведение!
Наша добрая, заботливая проводница без лишних диалогов даёт нам стаканы, и мы идём в тамбур. Там мы, разливая по стаканам ром, чувствуем себя старыми моряками, ушедшими от пёстрого величия верхних палуб, от изысканных блюд и пышных платьев, от бессодержательности светских бесед и наигранных манер. Мы ушли вниз, ближе к шуму машинного отделения, к скупому освещению засаленных ламп, к шершавым рукопожатиям, к мыслям, которые, выходя наружу, не обременяли себя многословными одеждами. Дзынь!
Там мы и задержались на несколько часов. Вскоре нашу компанию разбавил новый знакомец – Женя. Он, проходя через тамбур, остановился спросить у меня то ли зажигалку, то ли сигарету. Ни того, ни другого у меня не имелось и я предложил ему подождать моих товарищей, которые непременно снабдят его всем необходимым, а пока что выпить рому. Так началась его дорога в Ад. Пришли Борис с Ваней и угостили Женька чем требовалось, они закурили. Практически сразу появился тот, кто пресекает попытки курить здесь – упитанный проводник или начальник поезда, или директор состава, или заведующий локомотивом — я не знаю как они называются. Он начал давить на нас авторитетом, угрожать штрафами, усмирять властью. Но по нему было видно, что он штабная крыса без мигалки и эффекта не было. Борис сказал, что мы не быдло закоулочное, а личности! Кафку читали, Борхеса, иным грамотам обучались, в общем продемонстрировал работу мысли, намекнул на гражданскую сознательность. Чиновник спросил, что из Кафки мы читали. Однажды я давился произведениями Кафки, собранными в единый сборник, пытался получить удовольствие, но не смог. Хоть и прочитал через силу всего Кафку. Это был час моего триумфа! Вот! Вот где пригодился Кафка! В общем, непонятная последовательность непонятных процессов в мозгу власть имущего привела к заключению, что люди, читающие Кафку, могут курить в неположенных местах, и он прошествовал дальше.

Мы в свою очередь разговорились. Оказалось, что Женёк едет в Киев на один день – погуляет и вечером же обратно в Москву. Он так часто делает на выходных. Женат, что ли… Соседи по койкам у него оказались скучные, и он решил пошататься по поезду, постоять в тамбуре, где встретил нас – развесёлых и дружелюбных путешественников. Я сходил за дополнительным стаканом, сказав проводнице, что мы нашли ещё одного беспризорника. За знакомство!
Прошло время, и Женёк решил спеть. Мы приготовились подпевать, но песни оказались речёвками футбольных фанатов и наше вокальное наступление захлебнулось. Женёк выпил ещё, приговаривая, что мы тащим его в Ад, завтра утром он проснётся в Аду. Но завтра будет завтра!
Мы купили у проводницы печенье и орешки. Наш скромный ужин. Когда я стоял у неё в купе, я понял, что тамбурные песни транслируются и до сюда, а она уже выглядела достаточно сонной, чтобы не мочь понять глубокий смысл текстов, тонко чувствовать тембр и получать эстетическое удовольствие от нашей культуры голоса. Мы перенесли наши гастроли в противоположный тамбур.
Стоянка десять минут! Мы высыпались на платформу подышать свежим воздухом и просто для разнообразия. К нам сразу подбежали местные торговцы и начали предлагать свои товары. Почему-то все здесь торговали мягкими игрушками. В половине третьего ночи пассажир, вышедший постоять на платформе, безусловно, нуждался бы в плюшевом розово-зелёном зайце, поющем эстрадный хит, и который ещё ни при каждом наркотике привидится. Какой-нибудь дедуля, решивший посреди ночи выйти на свежий воздух и увидевший ещё из тамбура, как с платформы в дверной проём заглядывают красно-белый крокодил и кислотный заяц, может усомниться в рецепте своего врача и выкинуть пакетик лекарств. Где пиво, прочий алкоголь, пирожки, рыба, сигареты, ананас-сто-рублей? Где это всё? Почему игрушки? Что за маркетинговая политика? Может неподалёку взорвался завод плюшевых игрушек или разорился кукольный театр? Или однажды здесь проезжал вагон пьяных мужей, которые забыли купить жёнам сувениры в командировке и поэтому скупили все мягкие игрушки в пешей доступности от станции, и это ввело в заблуждение местных предпринимателей?
Но во истину – мудрость приходит с возрастом: к нам приближалась бабуля, выкрикивавшая алкогольные бренды. Массы устремились к ней. Среди них был и Женёк, он купил себе пару билетов до кругов Ада пониже. Борис же спас наши грешные души, купив вместо бутылки водки, которую активно рекламировала бабуля, пакетик варёной картошечки с капустой и пару куриных ножек. Если б не этот поступок, завтра мы могли бы встречать Женька по прибытию. Время возвращаться на борт.
Добрейшей души проводница сказала нам, что в купе есть пара свободных нижних мест, показала эти царские перины, мы же показали мужество и стойкость, не рухнув в этот экстракт комфорта и удобства. Мы снова прошли в наш тамбур, где и откушали снеди, подобной нектару. Курочка, картошечка и капустка – всё это так удачно гармонировало, так неистово переливалось красками вкуса на языке, словно съедобная симфония Бетховена, как концерт для скрипки Вивальди, услышанный языком, будто мы облизнули радугу… Это было прекрасно!
Пока мы кушали, Ваня, внешне имитируя все признаки контроля над ситуацией, сделал пару шагов назад и рухнул на пол. Будто просто забыл напрячь мышцы ног при очередном шаге. Мы застыли с набитыми ртами, сначала даже не засмеявшись, а потом открыв артиллерийский огонь шрапнелью из пережёванной еды по окружающему пространству. Это было всё равно, что стоять возле автомобиля, который взял и перевернулся на крышу.
Вскоре в тамбур зашёл ещё один парень. Он оказался четвёртым вольным пассажиром этого вагона, до сих пор курсировавшим по недрам поезда. Нормальный с виду человек. Начали знакомиться, его звали Заур. Спустя долю секунды как мы выяснили его имя, мы также выяснили, что Женя – националист. Он сразу выпрямился и с недовольным видом произнёс протяжное «ууууу». К своему имени новый знакомый сразу добавил, что он из Дагестана. «Проходи мимо», — сказал Женёк на заднем фоне. Мы мгновенно превратились в миротворцев, пытаясь развивать нейтральные темы. Выяснилось, что Заур едет в Киев жениться на украинке. Мы поздравили его. Почти все. Между дагестанцем и националистом разгорелся жаркий спор, суть которого можно свести к краткому изложению словами «а вы нас», которые поочерёдно вырывались из уст оппонентов. У нас чуть ли не выросли синие каски при этой полемике. Отдельного внимания заслуживает высказывание националиста: «Ты нормальный пацан, но чурка». Какой силы внутренний конфликт этой фразы! Словно Монтекки и Капулетти, забывшие причину своей вражды. «Деточкин, конечно, виноват. Но… он не виноват!» Как на заре авиации Джулио Дуэ, предрекавшему самолётам широчайшее применение и исключительную важность в будущих войнах, говорили «Всё, что вы говорите, верно. Но это вздор»!
Дебаты, к концу проходившие вполне мирно, прекратились и Заур откланялся. Что ж, пора идти спать и нам. Первым к себе пошёл Женёк. В узком проходе купейного вагона его маятниковая походка произвела немало шума: он, как пуля с бесконечной энергией, рикошетил от дверей купе в стенку напротив и обратно на протяжении всего коридора. Видимо, в его душе, которой было на утро уготовано агонизировать в вечных муках, происходил сильнейший шторм, внешним проявлением которого стала безудержная качка. Хорошо, что мы не встретили его следующим утром – это означало бы, что мы тоже низвергнуты.
В купе Ваня предпочёл спать сидя. Борис расположился на той же койке. Он некоторое время повозился с лампочкой, пытаясь её выключить и не разбудить соседей. С первой частью ему помогла рука, опустившаяся с верхней полки и в секунду выключившая источник фотонов. Второй частью заниматься было уже бессмысленно и Борис лёг. Мне досталась отдельная койка, я положил подушку, взбил её и устремился к ней, чтобы почувствовать её прохладу. Но этому не суждено было сбыться – я заснул ещё на подлёте.
Меня разбудил шум открывшейся двери. В проёме стоял силуэт охрененно здорового парня. Сначала я подумал, что хрен угадал, свернув в этот переулок, а потом предложил ему ознакомиться с документами, решив, что это таможенник. И снова хрен угадал. Это был владелец билета, дававшего право единолично спать на моей койке. «А постель?», — спросил бугай, показывая на мою бывшую койку, на которой маняще смятыми лежали простыня и подушка. «Это не моё», — ответил я и уснул рядом с Борисом. Потом проснулся, потому что бугай не нашёл в себе столь мелких сил для того, чтобы убрать постель, и позвал нашу добрейшую проводницу. Она была слабее него и справилась с лёгкой задачей. Щекой, которая ещё недавно расплывалась на подушке, я облокотился о столик и снова уснул. Ночью я просыпался либо от того, что сползал под столик, либо от того, что поезд, дёрнувшись, давал мне в зубы этим столиком.
В следующий раз я проснулся от громогласных слов, смысла которых с просони не понял. Открыв глаза, я увидел фигуру в лучах света. Она смотрела на меня. Слёзы хлынули из моих глаз, и я протянул к ней руки, раскаиваясь в свершённых и будущих делах. Фигура посмотрела на протянутые к ней ладони и гаркнула, чтобы на них появился паспорт. Пока я рылся в куртке в поисках паспорта, пограничник, рассматривавший нас, спросил хрена ль нас в купе шесть человек. «Обстоятельства», — сказали мы и протянули ему документы. «Цель вашего пребывания в России?» — спросил у меня человек в форме. Я растерялся. Действительно – почему? Зачем? Ведь в мире столько прекрасных мест! Я хотел произнести что-нибудь горячо патриотическое, но боялся, что словам будет недоставать искренности. Формулировке честного ответа, исполненного гордости за страну, мешали всплывающие перед глазами лица тандема, заголовки новостей, эпизоды репортажей. Я уже был готов расплакаться и сказать, что мне нечего ответить, как проснулось ещё немного мозга, и я сообразил, что меня спрашивают о другом. «Я там живу», — сказал я. Странно. Зачем он вообще брал паспорт, если даже гражданство выяснить не смог? Даже если этот пограничник не умел читать, то на паспорте нарисован герб. Специально для слепых он сделан рельефным. Видимо, это была проверка и я прошёл её. А вот у качка, который при свете оказался каким-то смазливым, напомаженным, случилась истерика. Пограничник попросил показать его чемодан. Качек полез под койку за огромным жёлтым чемоданищем, покряхтел, посокращал мышцы и бросил попытки его достать. Пограничник понял, что такому бугаю не справиться с такой незначительной задачей и усложнил её, задав задачку на память, чтоб мозг поработал: «Просто скажите что в нём». Качёк так напрягся, что его волосы, убранные в хвост, чуть в череп не всосало образовавшимся вакуумом. «Личные вещи», — выдавил он. На виске от напряжённости пульсировала вена. Пограничник, не ведая, что пытает человека, продолжал расспрашивать какие именно вещи, неужели он не помнит что в чемодане. Так продолжалось несколько минут пока бугай не сгенерировал фразу: «Ну что может быть у парня в чемодане… Косметика, диски». Да в этот чемодан можно было бы поместить детский хор «Весна»! Косметика и диски… Пол чемодана косметики и половина – дисков с фильмом «Сумерки» и Рики Мартина?!! Плакат Джастина Бибера в полный ростик?! Коллекционное издание фильма «Горбатая гора 3D»?! Сон мой теперь был предельно чутким.
Ближе к утру нас снова посетили пограничники. Они быстренько проверили паспорта и миграционные карточки, которые были заполнены рукой добрейшей проводницы, и ушли. Видимо, она удержалась и не написала в графах «Наркотики» и «Оружие» — «В ассортименте».
Утро. Мы забыли о разнице во времени и проснулись на два часа раньше. Ну, раньше – не позже!
Бугей спал. Мы разговорились с соседями сверху. Косметолог пробурчал просьбу разговаривать потише и дать ему поспать. Мы притихли на пару минут, а вот поспать у нас не было. Скоро закончилось и у него и он встал. Вид у него был оправдывающий груз косметики. В туалет передвижной салон красоты ушёл как десять рублей, которые на протяжении экспедиции на Северный Полюс заменяли Фёдору Конюхову срулон, а вернулся как червонец только что с монетного двора! Гудини чёртов.
А вот и Киев!!!

Земля!

Киев встретил нас потрясающей погодой: чистое небо, солнце, на улице ни снежинки, жара! И это при том, что Москва в это время утопала в слякоти и снегопадах. Я сразу пожалел о тёплых вещах и обуви, которые взял с собой.
Первым делом мы отправились к пункту обмена валют. Там мы долго пялились в табло, пытаясь определить, как сильно будем обмануты, если поменяем деньги в обменнике у вокзала. Тут подошёл мужик и так шустро обменял без лишних вопросов свои рубли на гривны, что мы прониклись доверием и последовали его примеру. Не подсадная же он утка. Уж утку-то мы сразу бы узнали.
Гривны были похожи на деньги из монополии. Или обёртки от шоколадных конфет. Или не были похожи, а такими и были. Мы проверили их на свет – всё в порядке. Пересчитав полученную сумму, мы выяснили, что Борису не додали тысячу гривен. Вернулись к окошку, а оно закрыто! Обошли его с другой стороны и там, через другое окошко, увидели обедающую кассиршу. Поговорив с ней, мы выявили пробелы в своём математическом образовании и удалились в сторону метро.
Станция метро здесь, как и всякая станция возле центрального вокзала, вся была в людях. Толпиться мы не хотели, специфику преодолевания украинских турникетов ещё не знали, да и погодка располагала к прогулке. Рядом с лотком печатной продукции стояла женщина и продавала ананасы. Молча. На наши выходило восемьдесят рублей за два. На этом можно было бы неплохо заработать по возвращении домой. Купив карту Киева, мы сориентировались по компасу и направились к другой станции метро. По пути решили узнать сколько будет стоить поездка с извозчиком. Восемьдесят гривен. А на метро шесть. Либо видел, что мы сошли с поезда с золотым вагоном-рестораном, хлыст.
Прогулка по сухому асфальту в солнечную погоду после слякоти и серости приподняла настроение, подняла и подбросила. Так мы, удивляя своим блаженным видом прохожих, которые и не подозревали как им сейчас хорошо, дошли до метро. С ориентированием в схеме метро проблем не было. Всего три ветки – пффф…
По прибытии мы снова воспользовались картой и компасом, определили направление и пошли к отелю. Всё время пешей прогулки я хотел отведать местного разливного пива, также мы искали салон сотовой связи, чтобы приобрести местную симку, и книжный магазин. Зачем мы искали книжный магазин, спросите вы? Быдло – отвечу я. Мы выяснили, что украинцы не звонят друг другу, чтобы попить разливного пива за чтением вслух – мы не нашли ни единого салона сотовой связи, пивного ларька и книжного магазина. Разумеется, мы знали, что они где-то есть, но не в таком количестве, как у нас, где без проблем можно по пути от салона связи до книжного магазина нахлестаться пивом.
Вот оно – здание нашей гостиницы! Большое, пятиэтажное, недалеко от метро, в хорошем районе. Но это жилой дом и в нём нет гостинцы. Я готов продолжать строительство небоскрёба. Мы сбросили рюкзаки и сели на лавочку. Хорошо, что у меня была с собой распечатка информации о «гостинице». Я позвонил по указанному номеру и чрезвычайно вежливый сотрудник дал мне новый адрес в пешей доступности от того места, где мы находились. Он так же сказал, что по этому адресу у них офис, и сдают они квартиры, а не номера. Квартира так квартира, главное – не матрас в подвале. Через полтора часа туда подъедет горничная и передаст нам ключи.
Спустя полтора часа мы стоим у подъезда. Недалеко отсюда был обнаружен салон сотовой связи и бар. Хороший район. К нам подошла бабуля и спросила не скалолазы ли мы. На эту мысль её навели рюкзаки. Ещё она сказала, что здесь «часто лазают скалолазы». Я представил себе картину: бабуля встала раньше петухов и пошла на кухню заварить чаю. Выглянула в окошко, а там, болтаясь на верёвке, висит мужик в горнолыжной маске. «Вы кто такие?», — спрашивает она тоненьким голосочком. «Скалолазы, бабуль, скалолазы. Не шумите», — басит ей в ответ мужик.
Нет, мы не скалолазы. Мы тут квартиру снимаем. «Семнадцатую?» — догадывается бабуля и звонит туда по домофону. Никто не отвечает. Удивительно. Подходит женщина и спрашивает не мы ли те славные парни, что собираются снять не менее славную квартиру на три дня. Это мы. Бабуля сообщает ей, что только что звонила в семнадцатую, там никого нет. Я советую ей перезвонить минут через пять, мы там будем.
Мы вошли в квартиру и изумились. Двухкомнатная, с огромной ванной комнатой, одна отдельная комната и одна студия. Всё в светлых тонах, с паркетом, кондиционером. За окном солнце, от приоткрытого балкона развевается занавеска. Такое ощущение, что я где-то на юге, кажется, что за окном пальмы и море.
Мы заплатили этой добродушной женщине, она оставила нам ключи и ушла. Не спросила ни наших имён, ни паспортов, ничего. Либо доверчивая, либо адски опасная.
Первым делом мы по очереди растворились в нирване, приняв душ. Вторым делом сыграли в «камень, ножницы, бумага» на право спать в комнате-студии одному на диване. Победил Ваня, а мы с Борисом заняли вторую комнату с одной кроватью на двоих. С огромной кроватью. Как футбольное поле. Как штат Техас!!! Не всякая птица долетит до середины этой кровати! Это вам не койка на троих!
Я прилёг проверить мягкость перины и вырубился. Через пару часов нас должна повести выгуливать по Киеву девушка, которую мы ни разу не видели вживую.

Выход в город

Тяжёлый подъём спустя два с половиной часа мертвецкого сна. Гравитация настолько велика, что мне с трудом удаётся подняться с постели. Попили из умывальника и умылись чаем. Кипяток бодрит, мы в норме. Пора выдвигаться к метро – там мы встретимся с представительницей местного населения, которая великодушно взяла на себя труд сократить количество белых пятен на нашей карте Киева.
У метро мы стоим и гадаем, кто же она будет. И если Ваня с Борисом видели хотя бы её фото в интернете, то моя фантазия не ограничена никакими рамками. Кто она? Эта высокая брюнетка с длинными ногами в обтягивающих джинсах и майке? Или это исчадие фастфуда, чья масса вовсе не ничтожна относительно к земной, и которая (глаза! Мои глаза!!!) тоже в обтягивающих джинсах и майке. Может быть вот эти мулатки-близняшки, которые ни слова не понимают по-русски, но на всё согласны, и которых не видят Ваня с Борисом и остальные прохожие?
Гаданиям пришёл конец – из метро выходит девушка и с улыбкой озирается по сторонам. Её взгляд останавливается на нас, наш и так уже на ней. Мы смотрим на неё, она на нас, мы на неё, она на нас сто рублей! Ананас – сто руб… Тьфу ты! Вот приелось-то. Поняв, что это мы, она заулыбалась ещё сильнее. Что ж, будем знакомы: Оля – мы, мы – Оля.
Первым делом мы направляемся в центр привести себя в сытое состояние. Для этого нам потребовалось: пицца – одна штука, чай с мятой – две чашки, пиво «Черниговское» белое – два бокала. Надо признать, пиво было замечательным. Не восхитительно, как в Праге, но достойно, достойно.
Дальше мы дошли до (внимание!) фуникулёра! Я их не видел с… Мне тогда было всего… Давно! Давно я их не видел. И при этой встрече я испытал мгновение счастья, миг дежа вю – что-то позитивное в прошлом было связано с фуникулёром, какой-то эпизод отдыха на юге с мамой, когда я был совсем маленьким. Мы всенепременно должны прокатиться на нём!

Вагончик поднимает нас на вершину холма, где располагается здание МВД Украины. В тёмное время суток оно освещается и с набережной похоже на особняк графа Дракулы, чей силуэт можно представить в одном из окон верхнего этажа – он выглядывает очередную жертву на улицах города. Видимо, такое расположение здания обеспечивает наилучшее бдение его сотрудникам.

Дальше мы спускаемся к Майдану Незалежности – центральной площади Киева. Лично мне она показалась слишком «оцифрованной»: повсюду неон, медийные экраны, вывески, реклама и прочее. Возможно, всё это было сделано в преддверии «Евро 2012», а может быть и раньше. Впрочем, если напрячь фантазию, можно представить, как красиво всё это выглядело до наворотов.

Следующим пунктом нашего маршрута был Крещатик. Оля долго учила нас правильно выговаривать это слово, и мы смогли, мы справились. На выходные эта улица становится пешеходной зоной, и мы влились в поток гуляющих масс. Вечерний Крещатик на выходных – очень советую: уйма весёлого и просто гуляющего народа, красивые здания, уличные музыканты и артисты – чувствуешь себя как на каком-нибудь карнавале. Наверное. Сам-то я на карнавале ни разу не был.

Прогуливаясь, мы увидели палаточный лагерь в поддержку многострадальной Юлии Тимошенко. Он безлюден, лагерь-призрак, бутафория. Защитники покинули крепость. Цирк остался, а клоуны уехали. Дивизия, потерявшая знамя. А палатки у них хорошие, нам бы одну такую для… Но об этом после.
Теперь мы сочли необходимым посетить памятник Ленину – это местная достопримечательность: однажды памятнику отбили нос и с тех пор там дежурят коммунисты, дабы предотвратить варварский вандализм и поругательство над своими идеалами. Это по официальной версии. В определённых эзотерических кругах считают, что нос у Ленина отвалился сам, вследствие его беспорядочной ночной жизни. Однако коммунисты яростно отрицают эту версию, хотя верить им на слово нельзя, т.к. свои обязанности по дежурству у памятника они выполняют халатно, перепоручив это занятие бойцам ОМОНа, следовательно, результатами наблюдений не располагают. А красная палатка – это ещё один пустой цирковой шатёр.
Скрипя ногами, мы взобрались на высокий холм, возвышающийся над городом. Отсюда можно было наблюдать набережную и ночной Киев. На вершине холма стоял джедай с лазерным мечом, судя по одеждам и цвету меча, принадлежащий к светлой стороне силы. Да и имя у него явно не антагонистическое – Владимир Красно Солнышко.
И вот мы снова у замка МВД, снова устраиваемся в вагончике фуникулёра и едем вниз. Напоследок машем руками женщине-оператору фуникулёра, которая следит за нами через панорамное окно своей операторской. Она улыбается и машет в ответ.
Спустившись вниз с холма, мы не останавливаемся на достигнутом и уходим ещё ниже – под землю, в метро. Там мы расстаёмся с Олей, знакомству с которой искренне рады, и едем к себе. Как-то во время прогулки Ваня завёл разговор о том, что цены здесь не так уж и отличаются от наших, хотя его заверяли, что местный ценник ниже российского. Оказалось, что мы сняли квартиру в одном из самых дорогих районов города. Это всё объясняло. Мажоры, ёпта! Мы вышли из метро, по-новому взглянули на район, раскрыли пальцы веером и направились в магазин. По пути к магазину нас настойчиво беспокоили продолжительные звонки с незнакомого номера. Перед этим Борис позвонил не на тот номер по ошибке, и мы решили, что это перезванивает его владелец. Мы сбросили эти звонки раз двадцать, и нас уже бесила завидная настойчивость. Трубку мы не снимали, т.к. владелец номера мог жить в Магадане, и роуминг сдул бы все средства с обоих счетов. В магазине, где мы, сложив веер пальцев обратно, взяли пельменей, хлеба, соус и местного пива, ещё несколько раз сбросили номер. Даже хладнокровный до сих пор Ваня удивился, что за чудовище могло иметь такую омерзительную настырность.
Дома, пока мы разувались, снова зазвонил телефон. Ваня взглянул на высветившийся номер и побелел. Из штанов выпали два сморщенных комочка и уползли под шкаф. Это звонила Олеся. На Бориса, не смотря на то, что я тоже сбрасывал звонки, обрушился набор слов, которому восхитился бы даже пьяный портовый грузчик, выросший под барной стойкой местного кабака и воспитанный бутылкой рома. Ветеран семейного фронта принял бой, сняв трубку. Он занял оборону, его задачей было распылить силы противника, а для этого нет ничего лучше, чем предложить ему ещё одного врага. «Это Борис, он отобрал телефон, он сбрасывал, он, он, он…», — отстреливался Ваня доводами. Видимо, это не помогало, и он ввёл резервные войска извинений. Здесь Ваня избрал тактику массированного удара – никаких одиночных извинений! Только сосредоточенный удар раскаяния по главному направлению мог остановить наступление противника. В этот разговор Ваня пустил столько извинений, что их мировой лимит за день был превышен, и на другой стороне планеты китаец Чун Хо, опоздавший на свидание со своей невестой, не смог извиниться, чем сильно её опечалил. Для завоевания господства в споре Ване не хватало всего лишь одного хорошо обученного отряда твёрдых слов. Разговаривая, Ваня вытоптал круг колеи на ковре, а средства, снятые со счёта, были равны бюджету небольшой африканской страны. Закончив разговор, Ваня снова отрастил хребет, повесил обратно яйца и попытался испепелить Бориса взглядом и расщепить на атомы усилием мысли. Вслух он сказал то, чему тот самый грузчик аплодировал бы стоя, не будь он так пьян. Холодный душ, пиво из холодильника и пара вразумляющих пощёчин привела Ваню в чувства.
Поужинав, мы расположились на диване, попивая пиво. Пришлось сделать телевизор погромче, чтобы не слышать, как ноют ноги и Ваня.
Мы смаковали прошедший день, как вдруг гравитация кровати снова возросла и нас потянуло к ней. Впереди был долгожданный, продолжительный сон, который не заставил себя долго ждать. В ногах тихо поскуливали ноги.

Да придёт спаситель

Мы с Борисом пробуждаемся под песню «Eye of the tiger» и, как завещал нам Роки Бальбоа, приводим себя в тонус отжиманиями. Ну, это я отжимался, а Борис неистово наяривал мышцами. Как говорится, хорошо, что этот парень на нашей стороне. Душ, выходим.
Наша цель на данный момент – поиск книжного магазина. Пока мы завтракали в макдоналдсе, Ваня нашёл в интернете адрес ближайшего книжного – он на этой же улице, через несколько домов. Идём искать! Нет проблем! Магазина тоже нет. По-сталински как-то. Обошли всё здание – нет магазина. Чёртова дезинформация. Ладно, просто прогуляемся пешочком, Оля на работе и освободится позже, так что у нас свободное время, так сказать.
Хорошенько прогулявшись по дворам, мы сверились с нашими навигационными друзьями — картой и компасом, и вышли к метро. У нас возникло желание осмотреть Парк Победы и не возникло причин отказаться от этой затеи. Идеально. Я спрашиваю у доброй на вид женщины как доехать до парка, она любезно отвечает – указывает нужную нам станцию и как до неё добраться. Тратим некоторое время на поездку под землёй и вуаля – мы на нужной станции! Я достаю карту, чтобы определить в какую сторону нам выходить к парку… которого нет на карте. Что за… Станция верная, карте нет оснований не доверять. Чёртова тётка! Это очередная деза! Заговор! Засада! Прикрыть тылы, обеспечить фланги, держать строй! Нужно взять языка. Кто лучше всех осведомлён о дислокации Парка Победы? Полагаю, это люди почтенного возраста. Захожу в тыл дедуле, делаю ему подсечку, кидаю его на плечо и бегу за угол. Там он называет нам станцию метро, где расположен парк. Это в другом конце города! Чёртова тётка, куда она нас отправила? Говорим дедуле, что мы оперативники на задании, он оказал нам неоценимую помощь в очень важном деле, государство перед ним в долгу! Он отвечает, что государству он все долги прощает, ибо возвращения их не ждёт. Мудро. Что ж, он уходит, а мы сверяемся с картой. Снова никакого парка поблизости от указанной станции! Да чтоб их! За что? С какой целью? Нам этого не узнать – старик уже смешался с толпой. Никому нельзя доверять, я сам пролистываю всю карту в поисках парка и через некоторое время нахожу его. Он в пешей доступности от нашего дома. Слова здесь неуместны. Их всё равно нельзя было бы произнести в приличном обществе.
Спустя сорок минут.
Спускаемся по улице по направлению к парку. По пути видим недостроенное здание этажа в четыре с плоской крышей и подобием беседок на ней. Было бы неплохо залезть на крышу здания и пофотать оттуда, думаем мы с Борисом, перелезая через забор. Ваня мужественно взял на себя обязанность наблюдателя за периметром – как бы ему ни хотелось лезть с нами, он решительно подавил в себе это желание и остался стоять на тротуаре. Мы, оказавшись на закрытой территории, увидели будку то ли охраны, то ли строителей. Неважно – она выглядела обветшалой и заброшенной. Видимо, это место никто не охранял. Сквозь ветки кустарника мы пробираемся к входу. Неплохой домишко кто-то себе хотел отстроить – попав внутрь, мы увидели просторный холл в два этажа высотой, с двумя полукруглыми лестницами, симметрично расположенными по бокам от входа. Будто вошли в дом Сиси Кэпфола.
Подход к лестнице настолько затемнён, что приходится сначала простукивать пол впереди себя ногой, чтобы не угодить в какую-нибудь яму, на дне которой навалена ржавая арматура, осколки стекла и останки предыдущих туристов.
На втором этаже расположилась комната, сквозь щели грубо сколоченной двери которой мы разглядели вполне себе исправный на вид инструмент и строительные материалы. Странно, что их ещё не растащили местные жители, подумали мы. Может быть тот самый менталитет, о котором часто говорят? Снова видим холл уже с высоты второго этажа. Вспомнился холл особняка с карты Warlord из игры «Battlefield 2: Special Forces», что никому из вас ничего не скажет.
Поднимаемся выше. На третьем этаже ничего интересного – лишь пустые комнаты. Однако постойте: одна из комнат очень мала и имеет в полу круглую дыру, заглянув в которую, можно увидеть такую же дыру в полу второго этажа. Предназначение дыры не оставляет сомнений. Стыдно признаться, но есть вероятность, что я вернусь и воспользуюсь ей по назначению. Поднимаемся на четвёртый этаж и выбираемся на просторную веранду. Нам открывается вид на Родину-мать, что стоит в Парке Победы. К ней мы и держим путь. Делаем несколько снимков, пытаемся разглядеть внизу Ваню – его не видно. Видимо, он замаскировался и ведёт наблюдение из укрытия. Грамотно.

Вот, стоим мы на веранде, светит солнце, дует лёгкий ветерок, смотрим на Родину-мать… Я оглядываюсь через плечо посмотреть нет ли какого хорошего кадра. Обернувшись, понимаю, что менталитет к сохранению инструмента не имел никакого отношения – кадр, который я искал, одет в форму охранника и идёт к нам. Я поворачиваюсь обратно и сообщаю оперативную информацию Борису. Охранник подходит к нам, и мы обезоруживаем его изысканной вежливостью – здороваемся и извиняемся за наше присутствие здесь, оправдываем себя тягой к искусству фотографии. Фотоаппарат у меня на шее активно кивает в подтверждение моих слов. Далее случился небольшой диалог, действующие лица в котором: охранник (О), Бориз (Б) и я (Я):
О: А как вы сюда попали?
Я: Через забор внизу (показываю пальцем, мы как раз находимся над этим местом).
О: Понятно.
Б: А что это за здание?
О: Мечеть хотели построить да забросили. Уже несколько лет так стоит. Но недавно кто-то её выкупил.
Мы: Неплохой домик у кого-то выйдет.
Я: А есть ли более удобный способ отсюда выбраться, нежели снова перелезать через забор?
О: А я вас сейчас через свою калитку проведу. Вы уже пофотографировали?
Мы в умилении от приветливости охранника, чей периметр вероломно нарушили. Мы киваем и следуем за ним. Если эту сцену видел Ваня, то, возможно, он уже покинул страну.
В здании охранник кричит кому-то вниз, что всё в порядке. Я представил, что он кричал бы, если застал меня со спущенными штанами над дырой в полу. Представил и покраснел. Мне кажется, его дружелюбность сильно бы пострадала. На первом этаже мы видим этого второго – мужик в костюме, при галстуке, выглядит не так дружелюбно настроенным, как охранник.
Мы вышли на улицу параллельную той, по которой шли до этого. С этой стороны у мечети припаркованы «Жигули», по внешнему виду которых можно предположить, что стоят они здесь с момента начала стройки. Но не стоит недооценивать непредсказуемость Вани и мы спешим вниз по улице в поисках спуска на улицу пониже. Минут через десять мы уже видим то место, где перелезали через забор. Вани там нет, замечаем его на другой стороне дороги и чуть выше, машем ему. Он замечает нас и блеск его улыбки затмевает солнце. Он рассказывает, что после того, как мы зашли внутрь здания, он видел там человека в костюме, который посмотрел на него. Ваня предпринял манёвр уклонения от взгляда мужика в костюме и перешёл на другую сторону дороги. Там он вне подозрений. Ваня решил, что всё – нас повязали. Но не покинул пост наблюдателя! Наставляем его, что разделяться – это нехорошо.
Мы подошли к подножию холма, на котором возвышался величественный памятник. Наверх вела длинная лестница. Борису показалось скучным идти по ней просто так и он предложил пробежаться, как Рокки Бальбоа. Мы устремились, мысленно проигрывая «Eye of the tiger». Ваня счёл всё это ребячеством и размеренно, по-взрослому, поднялся вслед за нами, снисходительно покачивая головой.
А там… Наверху… Там была феерия. Бронетехника, авиация, артиллерия, зенитные орудия – современные и прошлых лет! Сначала мы увидели только два танка: мы фотографировались возле них, на них и под ними! Когда я позировал возле танка, по которому лазили дети, мной был услышан отрывок описания того, что происходило вокруг их глазами:
— У нас остался последний танк, а на нас движется миллион вражеских танков! Нам нужны базутчики!
— Нам нужна тысяча базутчиков! Срочно! Танки уже близко!
Я чуть не прослезился. Последний танк против миллионной армады вражеских. Понимая трудности обеспечения и тяжёлое положение на остальных фронтах, герои просят в помощь лишь тысячу базутчиков. Не танки, не авиацию, не поддержку артиллерии – базутчиков. По одному на тысячу вражеских танков. Последний бой, он трудный самый…

Мы прошли туннель, стены которого были покрыты объёмным изображением сцен военных лет – моряки, партизаны, пехота, тыловики – они били врага по всем направлениям. После туннеля расположилась экспозиция бронетехники и самолётов. В два самолёта можно было попасть самому! Если б не рост, нас можно было спутать с мельтешащими вокруг детьми. Мы взяли билеты в оба самолёта. Первый из них был транспортным, до войны он использовался для гражданских перевозок, а после был переоборудован в грузовую и десантную модификации. Внутри мы посмотрели чёрно-белый фильм о самолёте и посидели в кабине. За штурвалом. Вылезли оттуда, когда внутри уже образовалась очередь ростом по колено. Следующим самолётом был истребитель МиГ-23. И в его кабине тоже можно было посидеть! Я с трудом дождался, пока там насидятся два школьника, и влетел в кресло пилота. Нагибаюсь над прицелом и ракеты мчатся к цели — я теперь палач, а не пилот… Я несколько раз нажал на гашетку на штурвале управления, мысленно сделал «бочку» и «мёртвую петлю», а потом вышел из-под атаки левым боевым разворотом. Противник потерял меня из виду на несколько секунд и в попытке отыскать произвёл серию манёвров, что привело к потере им преимущества в скорости. Находясь выше противника, я использовал этот момент и в вертикальной атаке сбил его! Огненный шар понёсся к земле, я проводил его взглядом и взял курс домой. Всё это я проделывал, упираясь ногами в пол и вдавливая себя в спинку кресла, имитируя перегрузки. Жаль было покидать машину, но нужно уступить место следующему в очереди, и я катапультировался.

За штурвалом истребителя побывал каждый из нас и после этого мы обошли всю экспозицию техники, посмотрели на танки и противотанковые орудия, которые десятки лет назад экспортировали тонны боеприпасов в фашистскую Германию.
Я предложил Ване сфотографироваться у «Катюши», присев на ступень со стороны водителя. В Ване словно проснулся бунтарь и он, презрев мораль и запреты, перешагнул через цепь, ограждающую экспонаты, и встал возле грозного оружия. Я робко попросил его сесть на ступень. Ваня бесстрашно подошёл ещё ближе к машине. Я смущённо ещё раз дерзнул попросить его сесть на ступень. Ваня подошёл к кабине и, как бы смеясь над запретами, в смешной, перекошенной позе сел на крыло автомобиля, озираясь по сторонам в поисках свидетелей своего триумфа. Я тихо попросил анархиста сползти по крылу на ступень. Он сполз и карикатурно принял позу паникёра, готового сорваться с места в любой момент. Затвор щёлкнул и прежде, чем он раскрылся вновь, Ваня уже стоял за ограждением, смакуя свой дерзкий поступок.

Мы покинули экспозицию и, пройдя совсем чуть-чуть, угодили в следующую. У меня подкосились ноги – здесь стоял один из моих любимых вертолётов – Ми-24. В котором можно было посидеть!!! Я собрал всю волю в кулак, чтобы не ринуться выкидывать из кабины детей, и ждал.
Дождавшись очереди, я вспорхнул по лестнице к боевой машине. Для доступа были открыты кабина первого пилота и десантный отсек. В кабине я вцепился в штурвал и снова мысленно всех победил. Затем мы с Борисом залезли в десантный отсек и десантировались оттуда. После десантирования мы все втроём переквалифицировались в расчёт зенитной установки и обеспечили оборону воздушного пространства. И в завершении мы сделали групповое фото на корпусе БМП.

Мы купили себе по леденцу на палочке в виде петушка, как в детстве, и пошли прогуляться по парку ландшафтного дизайна в ожидании Оли, которая сбежала с работы ради нас. Этому дню нужно было бы постараться, чтобы стать лучше.
Примерно через полчаса подъехал наш самоотверженный гид, снова преждевременно покинувший свой рабочий пост. На восторженных ногах мы отправились на поиски предприятия общественного питания. Силами нашего отряда был занят буфет, при защите которого пали первое, второе и компот. Теперь оперативная обстановка требует переброски сил к набережной, для чего нам нужно погрузиться на подземный состав. Не в силах предвидеть будущее и избежать надвигающегося испытания, Ваня твёрдой походкой идёт навстречу судьбе – к метро. Сейчас с исторической достоверностью стало возможным восстановить роковые события того времени – картина восстановлена в деталях, благодаря множествам свидетельств очевидцев и записям камер видеонаблюдения. Это история того, как рутинный спуск в метро привёл к массовому героизму и самопожертвованию. Масса героизма была равна примерно восьмидесяти килограммам и звалась Ваней. Итак… Мы – я, Оля, Борис и Ваня, входим в метро. Борис становится в очередь за жетонами, у Оли при себе проездной и она уже миновала турникеты, мы с Ваней ждём. Борис подходит к нам и раздаёт жетоны, а в это самое время мимо нас проходит бабуля, на доли секунды опережая нас. Оля видит, что мы миновали турникеты, и становится на эскалатор, на несколько ступеней выше неё становится бабуля, в руках у неё две хозяйственные сумки. Волею случая за бабулей становится Ваня, за ним я и потом уже Борис. Мы были под землёй и не видели, как над нами сгущаются тучи. Первой с эскалатора образцово сходит Оля, она, шестым чувством предугадывая беду, как бы подаёт пример. Следом за ней на ступенях стоит бабуля и в тот момент, когда ступени эскалатора становятся ровным полотном, у бабули заваливается горизонт, смещается центр тяжести и она хладнокровно, т.е. не издав ни единого звука, не сократив ни единого мускула, возможно, вообще ничего не заметив, падает назад. Ваня, который совсем недавно, в тамбуре поезда, был в аналогичной ситуации, став жертвой беспощадной силы притяжения, ринулся на помощь. На секунду мне показалось, что за его спиной развевается плащ. Он взял бабушку подмышки и приподнял. Гениальный план! Но он не учёл того, что эскалатор зловеще продолжал двигаться. Приподняв бабулю, Ваня заехал под неё, накрывшись ею словно одеялом. В таком положении – бабуля на Ване, они съехали с эскалатора на пол. Мы, пытаясь избежать давки и жертв, перепрыгнули спасителя и жертву справа. Борис крутым манёвром ушёл, согнутый пополам, в сторону. Грудь его сотрясалась рвущимся наружу воздухом. Я помог бабуле подняться, а Ване избавиться от груза ответственности. Бабуля поднялась как и падала – без звуков и лишних телодвижений и, как ни в чём не бывало, продолжила движение. Возможно, она всегда так сходит с эскалатора. Хладнокровие из всех нас сохраняла только Оля. Ваня выглядел смущённым героем, он понимал, что восприятие произошедшего окружающими людьми отличалось от его собственных, но в чём именно была разница он не знал. Вообще, если не считать этого не такого уж явного смущения, Ваня выглядел довольно невозмутимым. Будто в Липецке на него каждое утро сыпятся из автобуса бабули. Я чувствовал, что Борису нужно совсем чуть-чуть, чтобы взорваться смехом. Любой звук сейчас вызвал бы детонацию. Я просто сказал «это была опера», и он расхохотался. Вместе с ним и я. Теперь мы с ним не могли даже смотреть друг другу в глаза: если кто-то придумал новую шутку про этот инцидент, то достаточно было взглянуть в глаза собеседнику, чтобы разразиться смехом. Даже в отражении стекла в вагоне метро, встретившись взглядами, мы сразу опустошали лёгкие. Ай да день, ай да сукин сын – он всё же смог стать ещё лучше!
К моменту выхода на улицу мы уже смогли успокоиться, и дальнейшая прогулка вдоль набережной до пешеходного моста через Днепр прошла относительно спокойно. Пока мы шли через мост, нас постоянно сигналом клаксона просили посторониться пешеходы за рулём автомобиля.
На острове мы заметили на дереве табличку «База спецназа – 100 м.». Борис непременно пожелал видеть место дислокации своих иностранных коллег и мы пошли. Через сто метров была площадка для игры в пейнтбол, присутствие которой можно было объяснить тактическими играми бойцов, и паровозик. Такие были раньше в детских парках развлечения – они ходили по кругу и заезжали в небольшой туннель. Возможно, на нём бойцы отрабатывали освобождение заложников, захваченными террористами. Как Стивен Сигал в фильме «В осаде 2». Больше ничего там не было. Может быть, информация про сто метров была очередной дезой, и всё самое интересное было дальше? Или искусство маскировки местного спецназа было совершенным.
Снова уворачиваемся от автомобилей на пешеходном мосту и поднимаемся на холм по длинной лестнице, вход на которую закрыт из-за аварийного состояния. Вся лестница возвышается на 2-3 метра над землёй на каменных колоннах, некоторые секции обвалились и заменены металлическими. Примерно в середине лестница перегорожена упавшим деревом, которое разрушило перила. В прочем перила отсутствуют во многих местах.
Теперь нам предстоит долгий путь до клуба, где будет дан концерт, на который Оле нужно попасть по работе. Уже стемнело и мы идём по ночному городу. Я несколько напряжён и в вывесках на окружающей архитектуре жадно высматриваю жёлтую букву «М».
Проходим мимо Рады и Оля говорит, что это самое главное здание страны. Для меня же самым главным зданием страны сейчас является маленький, одноместный уличный туалет. В виду его отсутствия я осматриваю окружающую местность с целью совершить гнусный, аморальный, антиобщественный поступок, но вокруг слишком людно.
Проводив Олю до клуба, мы поблагодарили её за отменную прогулку и попрощались. Позади клуба был парк, куда я немедленно увлёк своих спутников и в тени кустарника совершил злодеяние. Ко мне в сообщники присоединился и Борис.
Пора домой, но в метро нам сегодня больше не хочется и мы решаем взять такси. Борис направляется к извозчику с целью сторговаться до приемлемой суммы и через пару минут, широко улыбаясь, машет нам рукой. Как только в машине вес наших туловищ снялся с ног мы сразу расхотели домой и решили поехать в паб расположенный рядом с домом и обнаруженный в первый день.
Мы еле уговорили наши ноги пройти от такси до паба и посидеть там. Их убедило только слово «посидеть». За столиком Борис рассказал нам историю о том, как он торговался с таксистом. Подходя к машине, Борис рассуждал так: «Поездка стоит, наверное, гривен семьдесят-восемьдесят. Сейчас я спрошу у него сколько будет стоить до нашей станции метро, он ответит мне эту сумму и я сторгуюсь с ним на пятидесяти». Но, подойдя к водителю, он решает без лишних слов перейти к делу, ошарашить его своей решимостью и твёрдостью намерений:
— До Печерской за пятьдесят доедем?
— Да это близко ж, я вас за тридцать довезу.
Аргументы Бориса, столпившиеся у выхода, остались не при делах.
Проводница, женщина, которая сдала нам квартиру, охранник на стройке и теперь таксист… Мы прониклись глубокой симпатией к местному населению, с представителями которого нам довелось контактировать.
За беседой мы употребили по паре бокалов пива, съели лёгкий ужин и отправились домой.
Развалившись на диване, мы снова включили телевизор, чтобы перебить звуковой фон гудящих ног. В холодильнике у нас, покрытая испариной, хранилась пара бутылочек пива. Пришёл их черёд. Мы в ускоренной перемотке заново пережили прошедший день, уделив особенное внимание ваниному героизму, а затем усталость и наступающий главными силами сон заставил нас отступить и занять оборонительные позиции на кроватях. Первым оборону занял Ваня, а мы с Борисом, оказывая посильное сопротивление сну, решили немного развеселиться. Первым делом мы завернули в одеяло подушку и бросили эту массу на Ваню с криками «Ваня, спасай бабулю!» Ваня отшвырнул в сторону учебную бабулю и осыпал нас проклятиями. Мы извинились и пожелали ему спокойной ночи. Вскоре Ваня снова уснул, и мы решили в знак уважения к его подвигу вознаградить его, засунув за резинку трусов немного денег. Но сон героя был чуток: он вскочил, достал ассигнации и швырнул их в нас с таким яростным видом, словно он всё неправильно понял и защищал свою честь. Мы поняли, что он теперь будет на стороже и тоже пошли спать.
Учитывая то, что мы спали на одной кровати под одним одеялом, нашим общим пожеланием было то, чтобы нам ночью не приснилось, как мы держим в руке штурвал самолёта, выполняя головокружительные фигуры высшего пилотажа. Это могло бы привести к конфузу по пробуждению.

Подрыв по полной боевой

Уже привычная мелодия будильника поднимает нас. В жертву Рокки Бальбоа мы приносим несколько подходов отжиманий, принимаем душ, завтракаем и становимся на марш.
Сегодняшний день начат с похода в спортивный магазин с целью купить компас для Оли. Это вовсе не намёк на её никудышное ориентирование в городе, оно выше всяких похвал. На голову выше. Ориентирование-баскетболист. Здесь, как контраст, немаловажен тот факт, что компас был куплен спустя час после озвучивания намерения сделать это. Без паники, без рассуждений. Вот здесь мы, вот здесь компас – жестом Ленина задан вектор направления. Всё. Предельно просто. И то несколько минут из этого времени мы потеряли, когда заперли Ваню в кабинке общественного туалета, подперев дверь массой своих тел, и, пока он щёлкал замками, бесшумно посмеивались вместе с кассиршей.
Уже который день Ваня создавал помехи в эфире разговорами о маечке. Ему было необходимо найти майку с надписью «Гарна дiвчина» для своей обожаемой Олеси, и чем ближе был день отъезда, тем интенсивней становились помехи. И вот в сегодняшний день они достигли апогея, заглушив все остальные переговоры.
Мы искали её везде. Мы терроризировали население Киева своими расспросами о том, где может скрываться эта майка. Мы заходили в сомнительные переулки, в которых скрывались спекулянты, не знающие, что Советский Союз рухнул, и, словно партизаны в лесах, сражающиеся с уже поверженным противником, отважно вели борьбу с очередями и дефицитом. Мы заходили в дорогие сувенирные магазины, где нам предлагали медные гербы города и страны, бронзовые статуэтки, жемчуга, самоцветы, шелка и изысканные кушанья. Но Ваня всё это решительно отметал, всё это казалось ему бренным и не заслуживающим внимания. Его любящее, трепещущее сердце, пытливый, не терпящий компромиссов ум, хранили в себе завет «хочу майку с надписью «гарна дiвчина!». А перед глазами неоновой вывеской сияло «или лучше не возвращайся». Вообще ванин энтузиазм и вера в существование этой майки за прошедшие дни заметно поугасли. Если раньше он бодро вышагивал и кидал лучистый взор на торговые палатки, сияя на продавцов улыбкой, то теперь бросался в крайности, предлагая ехать хоть куда-нибудь на поиски товара, спрос на который был единичный, а предложение отсутствовало вовсе. Что касается нас с Борисом, так мы уже давно расшифровали требование купить себе сувенир, как фразу «пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что».
В поисках мы добрались до центра – до Майдана. Здесь расположился величественный торговый центр «Глобус». Для Вани он был как Лас-Вегас для игрока, как Эльдорадо для золотоискателя, как пещера сокровищ для Али Бабы, как Земля Обетованная для верующего. Он был для Вани последней надеждой. А, как известно, последняя надежда никогда не выживает. Мы зашли в здание и, не успев оглянуться, услышали ванино «её здесь нет». Ваня не участвует в битве экстрасенсов только потому, что все они наперёд уже знают о его победе – тут нет интриги для экстрасенсов. Жаль только, что у его способностей малый радиус действия, иначе он понял бы, что такой майки нет в Киеве, Украине, на планете и за её пределами. Ну, хоть автомат с горячим шоколадом тут есть. Очень кстати – на улице бушуют ветра. С дымящимися стаканчиками мы вышли на крышу торгового центра и, любуясь видом на освещённую солнцем площадь, насладились напитком.

Мы спускаемся в подземный переход – подземелье сувениров. Подходим к нескольким палаткам с пёстрой одеждой, где продавцы вбивают по гвоздю в гроб ваниной надежды на благополучный исход поисковой операции. Поисково-спасательной операции, т.к. человек просто погибает на глазах, без экстрасенсорных способностей видя своё будущее по возвращению.
В одной из палаток я замечаю кофту с национальными узорами и показываю её Ване. Во мне родилась недоношенная надежда, что мы близки к завершению поисков. Подходим к палатке, Ваня спрашивает есть ли нужный размер, продавец говорит, что да, есть. Мы с Борисом выдыхаем. Продавец говорит, что кофта на сто процентов стопроцентная, сделана из льна (я точно не помню, но в общем она сделана из того, из чего должна быть сделана стопроцентная украинская кофта). В общем, это кофта мечты. Для нас с Борисом уж точно. Играет барабанная дробь ииииии… Ваня покупает её!!! Он выплеснул такую дозу счастья, что волна эйфории дважды обогнула поверхность Земли, в Китае невеста простила Чун Хо, а у члена тридцатого долговременного экипажа международной космической станции, четвёртого бортинженера Андре Кёйперса, находившегося в этот момент на борту МКС, прошла затяжная депрессия.
«Наконец-то она от меня от*ся», — любовно резюмировал поиски Ваня. Такая цепочка от**ний – Олеся от Вани, Ваня от нас, мы от продавцов.
Что ж, эту историю можно считать благополучно оконченной, и Борис, которому нужно было отлучиться по делам, и который не мог бросить меня в эпицентре назревающей бури, смог откланяться. Мы же с Ваней пошли прогуляться. Сегодня мы решили продлить аренду квартиры ещё на один день, и до встречи с арендодателем оставалась ещё пара часов. Поднявшись от Майдана вверх по одной из улочек, расходившимся от площади веером, я заметил вывеску ирландского паба — «O’Brien’s Irish Pub». Нам туда. Заведение оказалось очень приятным. Мы заняли столик на втором этаже, в самом углу, у окна и заказали по бокалу пива «Львовское». Оно было хорошо. Так мы и просидели там часа полтора, отведав ещё одного сорта пива. С Праги у меня появилась привычка забирать картонные подставки под пивные бокалы – для коллекции. Я взял пару и отсюда. Пора было идти. Но я запомнил место, мы сюда ещё вернёмся.
Удивительно, но факт – в вагоне метро, когда мы ехали на квартиру, нам встретился Борис. «Я не говорила, что это невозможно, я сказала, что это маловероятно», — ответила бы на молчаливый вопрос Теория Вероятностей.
В ожидании арендодателя мы устроили тихий час и, когда она пришла, то ей открыл сонный я, позади меня распластался на диване Ваня, а в комнате посапывал Борис. Со стороны это походило на результат попойки.
Сегодня Оля не сможет присоединиться к нам, и мы решаем поехать в тот самый паб, посмотреть чемпионат Англии по футболу. Наш полюбившийся столик не был занят, и мы закрепились за ним. В баре было множество англичан, пришедших посмотреть матч. Ваня оказался тайным болельщиком Fulham’а. Сказал, что болеет за «белых». Он в очередной раз продемонстрировал свою суровость. Олеся должна гордиться этим смельчаком. Не в подарке дело, а в лихости его характера. Весь паб болел за Manchester United.
Но бескомпромиссной решительности нашего юнги в полной мере помешал раскрыться тот факт, что MU выиграл у Fulham’а со счётом 1:0 — у Вани не было возможности громогласно порадоваться голу любимой команды и окружающие так и не узнали, какой свирепый дух в нём скрыт.
Когда официантка подошла принять у нас очередной заказ, я поинтересовался можно ли мне забрать пивные подставки. Она спросила: «Бирдекели?» Я сказал, что, наверное, да, скорее всего их я и имел в виду. Через несколько минут она вернулась с целой пачкой бирдекелей! По паре каждого вида! Я ликовал!
Борис достал листок бумаги и попросил нас на нём расписаться, сам он тоже потом поставил свою подпись. К чему это мы пока не понимали. По инициативе Бориса мы заказываем по пятьдесят грамм горилки. Оказывается, что близится полночь, а вместе с ней и день внутренних войск России! В три минуты первого мы встаём, произносим пламенные речи, поздравляем Бориса и опрокидываем во чрево национальный украинский алкогольный напиток.
Паб мы покидаем с намерением подтвердить или опровергнуть миф о том, что с иностранцев таксисты берут больше, чем с сограждан. Мы, конечно, не сограждане, но очень похожи на них и, можно сказать, когда-то ими были. Чтобы не быть в своих выводах голословными, мы снимаем свои похождения на видео, документируем. В роли оператора выступает Ваня. Наша цель – найти таксиста, поинтересоваться у него на английском языке о стоимости поездки до нашей станции, поторговаться и повторить то же самое с другим таксистом неподалёку, но уже по-русски. В поисках таксистов мы гуляем по ночному Киеву, попутно снимая множество видео. На одном из них мы с Борисом, лёжа как на гамаке, раскачиваемся на цепях, огораживающих часть площади неподалёку от здания МВД, и описываем суть нашего плана.
На улице, по которой мы спускались к Крещатику, нам приглянулось здание, фасад которого был красиво освещён. Борис с Ваней расположились возле него в фотогеничных позах, а я начал производить настройки фотоаппарата. Но не успел я добраться в меню до нужной настройки, как появились вооружённые люди в военной форме и сказали, что здание фотографировать запрещено. Я пытался парировать и сказал, что фотографирую друзей, а не здание. На что мне, тыча дулами автоматов в ноздри, ответили, что это здание Министерства Обороны Украины, и что стоит оно на фундаменте из таких как мы, а за тем они забили меня прикладами и сапогами в кашу, а Ваню и Бориса, раз уж они всё равно стояли у стенки, расстреляли. Всё это пронеслось у меня в голове за долю секунды после того, как я увидел вооружённых людей в форме. На самом деле они просто известили нас о запрете фотосъёмки и его причинах и проследили за тем, чтобы мы удалились.
Мы спустились на Крещатик и направились в строну Майдана, уж там-то точно должны быть таксисты. Ваня, уже давно елозивший взглядом по улице, заявил о своём намерении и неудержимом желании справить малую нужду. Этот поборник достоинства и эстетики, резко осуждавший наши с Борисом действия в схожей обстановке, твёрдо занимающий позицию культурного протекционизма в отношении исторической славы города и норм морали, человек, готовый километры нести затушенный окурок сигареты до первой урны, под давлением обстоятельств размыл фундамент отделения милиции в двух минутах ходьбы от центральной площади Киева.
Наконец-то, у подземного перехода, мы увидели несколько таксистов. Доедая хот-доги, наша группа подошла к одному из них и я завязал диалог:
Я: Hello! Hummm… We need to Kutuzova street.
Т: It’s ok, go.
Я: How much?
Т: 80.
Я: 80?!
Т: Yes, it’s official price.
Я: How about 50?
Т: No. 70 and go.
Я: No, thanks.
Т: Too expensive, my friend?
Я: Yes, too expensive.

Затем мы через подземный переход перебираемся на другую сторону дороги и повторяем первое предложение уже на русском языке. Таксист без какого-либо торга готов отвезти нас за сорок гривен. Миф разрушен, мы удовлетворены, едем домой!
Дома мы немного сидим у телевизора и отправляемся «спать». У нас есть сюрприз для Вани. Но прежде всего, для полноты эффекта, нужно дать ему возможность уснуть, чтобы потом выдернуть его из сладких снов в суровую реальность, поэтому мы выключаем свет и примерно час тихо переговариваемся, чтобы не дать повода Ване для излишней бздительности.
Спустя час, в три ночи, Борис по заранее оговорённому сценарию звонит мне на сотовый. Я выхожу с ним в коридор, прохожу через комнату Вани и на кухне, совмещённой с комнатой, начинаю разговор, далее перемещаясь по квартире: «Алло? Здравствуйте. Ещё не спим, но могли бы… (долго слушаю) Какой хозяин? А вы кто?!... И что вы предлагаете?... По-вашему, это нормально?!... Т.е. вы сдали нам квартиру без ведома хозяина?... За***сь!... Через сколько?... Хорошо, но этот день мы живём бесплатно… До свидания».
Ваня всё это слышал. По последующим рассказам, монолог был исполнен мастерски, так, что даже Борис проникся нагнетаемой атмосферой. Из комнаты выходит «заспанный» Борис, и я объясняю сложившуюся ситуацию: квартиру нам сдал родственник её настоящего владельца, который в данный момент находится на пути сюда из аэропорта после внезапного возвращения. Наше присутствие здесь крайне нежелательно: это грозит милицией и прочими неприятностями, т.к. хозяин вообще не в курсе, что его квартиру сдают, и не предложит чаю трём незнакомцам, находящимся в ней. В течение десяти минут мы должны собрать все вещи и признаки нашего пребывания здесь, и выйти на улицу, где за нами подъедет автомобиль и отвезёт на другую квартиру, в которой мы будем жить одни сутки бесплатно. Но делать всё нужно очень быстро и собрать всё до последней мелочи. Выслушав всё это, Ваня своим изречением выжигает нам с Борисом небольшую часть мозга в области, ответственной за культуру; несколько изящных слов временно исчезают из нашего с ним лексикона. Мы разбегаемся по комнатам. Я и Борис сбрасываем основную часть вещей в шкаф и только самое габаритное – в рюкзаки. Ваня же носится по квартире как безумный смерч. Его движения неуловимы – там, где он промчался, не остаётся его вещей, они будто исчезают. Лишь набухающий рюкзак выдаёт место их перемещения. В десять минут квартира становится первозданной – вещи упакованы, посуда помыта, холодильник пуст, пакет мусора у дверей. Спустившись на лифте, мы несёмся к выходу и встречаем жильца этого дома. Что подумал он, увидев трёх взволнованных мужчин, выбегающих из подъезда с набитыми рюкзаками в начале четвёртого? «Чёртовы скалолазы…»
На улице мы минут пять стоим, якобы в ожидании автомобиля, и раскрываем наш заговор. Борис достаёт из куртки бумажку, на которой стоят наши подписи, а выше расположился текст: «Мы, ниже подписавшиеся, находясь в твёрдом здравии и ясной памяти, обязуемся совершить ночной подрыв по полной боевой». Всё оформлено юридически грамотно и мы готовы отражать ванины упрёки. Но к нашему удивлению он ржёт не хуже нас. Удивительно. Мы навешали на себя амулетов, готовясь к его проклятиям, а он воспринял это стойко, спокойно. Под смех и улюлюканье мы возвращаемся назад, ставим рюкзаки, Ваня разбирает содержимое своего и ложимся спать. На этот раз уже по-настоящему.

Разрушители мифов

Выпал снег. Все мои переживания о том, что я взял слишком тёплую для местной погоды одежду, развеялись. Вчерашняя поздняя весна превратилась в сегодняшнюю раннюю зиму. У нас с Борисом появляется версия покинуть страну и погулять ещё по Москве, т.к. преимущество в хорошей погоде утеряно. Но остаётся преимущество незнакомого города, что приводит к размышлениям. Мы едем на обед в полюбившийся нам паб, где и обдумаем вопрос о дальнейшей тактике.
В третий раз мы занимаем наш столик в углу и за кружкой ирландского эля и горячим обедом разгорается не менее горячий спор. Предложение вернуться в Москву кажется всем разумным и верным, а поход в горы или лес с палаткой по такой погоде – безумием и безрассудством. Но что-то мешает единогласному принятию верного варианта. Кажется, что если мы поступим так, наше путешествие не будет завершённым. Это малодушие, пораженчество, уныние. А главное правило хорошего времяпровождения – не подвергаться унынию. Однажды я уже имел опыт смазанной концовки отличного похода и в этот раз хочу избежать этого. Я за поход с палаткой при любых обстоятельствах! Потому что лучше сидеть в палатке и с облачками пара исторгать проклятия в адрес этого момента в уютном пабе, чем сидеть потом дома и представлять как могло бы быть космически прекрасно провести ночь в палатке в горах. Потому что поехать домой – это искушение, а «искушение – это соблазн уступить доводам Разума, когда спит Дух». Борис меня полностью поддерживает. Итак, нас двое против двух. Я и Борис готовы к переброске на другой фронт, а Ваня и бес домоседства, засевший в нём, – против. Оружие беса – это подушки, простыни, сухость, тепло, кровать, душ, унитаз и двухслойная туалетная бумага. Никакие уговоры не достигают цели. Покинуть плохую погоду Киева, чтобы поехать к плохой погоде Севастополя и провести ночь в палатке в горах – всё это на противоположном полюсе от его желаний. Нам с Борисом в благих намерениях приходится прибегнуть к тактической хитрости: мы корректируем наш план, меняя цель путешествия с ночёвки в горах на обзор нашего могучего Черноморского Флота, который базируется в Севастополе; а ночь предлагаем провести в съёмной квартире. Ваня принимает эти условия, и мы можем покинуть стол переговоров.
Раз решение принято, не стоит медлить – мы с Ваней отправляемся на вокзал за билетами. Там, в очереди к нам подошёл седой старик, одетый в синее пальто, на голове его мешковато расположилась ветхая кепка, в руках он держал трубку, и сиплым, скрипящим, прокуренным голосом предложил нам некие услуги, которые он мог организовать при помощи некоего удостоверения. В виду трудности восприятия информации, излагаемой голосом, который, возможно, был не раз сорван во время выкрикивания указаний членам команды, борющимся со штормом, мы ничего не разобрали и отказались.
С тремя билетами до Севастополя на час завтрашнего дня в кармане мы отправились на встречу с Олей. Бесцельно скитаясь по городу, мы вышли к набережной. Путь к ней пролегал через длинный не освещаемый подземный переход. Стоя у его начала, мы видели лишь светлый прямоугольник выхода в противоположном конце.

В темноте могло находиться всё, что угодно: бездомные собаки, бешеные бездомные, цвет киевских дебоширов, незакрытая яма, портал в параллельный мир, чужие, сундук с золотом (хорошее ведь тоже могло там быть), затихший со спущенными штанами турист в ожидании конфуза и прочее. Это напомнило мне сцену из «Противостояния» Стивена Кинга – когда один из немногих выживших после катастрофы планетного масштаба пробирался через тоннель, забитый автомобилями с мёртвыми телами, в полной темноте. Но мы прошли этот тоннель, дружно взявшись за руки! А все запахи мы по молчаливому согласию списали на невидимые источники в туннеле.
Потом мы спустились к самой воде и шли час-другой вдоль неё до станции метро. Там мы проводили Олю и снова отправились в паб, смотреть Лигу Чемпионов. На этот раз паб был забит почти полностью, наш столик оккупирован, а свободные места были только на первом этаже, где транслировались разнообразные клипы. Но по нашей просьбе клипы сменили на трансляцию футбола, волны протестов посетителей не последовало и Борис, готовый усмирить толпу, расслабился.
После окончания матча мы добрались до дома и почти сразу разошлись спать, т.к. чувствовали изрядную усталость после долгой прогулки по набережной. Но флюиды веселья и юмора, которые обильно распространял из соседней комнаты Ваня, не давали нам с Борисом заснуть. Мы думали каким ещё номером могли бы его порадовать, чем запоминающимся отметить этот день? Мы хотели сымитировать шторм и выплеснуть на него ведро воды; хотели, взявшись за простыню, скинуть его в стену или на пол… В нашей голове рождалась уйма планов, и каждый последующий ужасал нас самих. Видимо, так и зародилась в армии дедовщина – подшучивание над сослуживцем мутировало и превратилось в издевательство. Возможно, те, кто стоял у истоков дедовщины, были нормальными ребятами с хорошим чувством юмора и всем было весело. До тех пор, пока коса приколов не нашла на камень отморозничества. Но мы побороли в себе это и начали размышлять над безобидным мероприятием. В нас снова проснулись разрушители мифов, а надпись на тюбике пасты о том, что она не вызывает раздражения, натолкнула нас на сюжет. Вооружившись камерой и тюбиком пасты, мы прокрались в комнату к Ване. В наш план входило сделать из него Сальвадора Дали – нарисовать пастой усы, бородку и брови великого художника. Затаив дыхание, я с занесённым над лицом тюбиком застыл над спящим в наушниках Ваней. Но он спал в неудобном для нашей затеи ракурсе – щекой на подушке. Я нарисовал ему одну бровь и тут воздух начал рваться из моих лёгких наружу, я затрясся возле ваниной кровати. Взгляда на Бориса было достаточно, чтобы понять, что мой товарищ испытывает те же трудности. Нашей выдержки хватило ровно на столько, чтобы добраться до своей кровати и просмеяться в подушки. Нужно завершить начатое! Мы снова возвращаемся к Ване в комнату. Теперь я хочу нарисовать ему монокль и усы. Пока Борис снимает всё на видео, я наклоняюсь над Ваней, затаив дыхание, и выдавливаю пасту. Тут его глаза открываются, секунду мы ошарашено смотрим друг на друга, Ваня проводит рукой по лицу, в ярости вскакивает и бежит за нами. За мгновение до того как я оказался в комнате, а Борис захлопнул дверь, ванина ладонь настигает меня и оставляет белый отпечаток руки на лице. Теперь я похож на одного из орков из «Властелина колец». Дверь закрыта на ключ, и мы решили просмотреть последнее видео. Оно вышло грандиозным. В виду слабого для камеры освещения, на ней всё выглядит темнее, чем человеческим глазом: на камере видно, как я тайком, с тюбиком в руках вхожу в совершенно тёмную комнату, проходит несколько секунд и я выбегаю из темноты, а позади меня преследует чудовище – с белым, перекошенным яростью лицом, с поднятыми вверх руками, раскачиваясь из стороны в сторону, за мной несётся Ваня, издавая нечеловеческий рёв. Мы с Борисом бьёмся в истерике. Воздух из лёгких уже вышел с шумом, и мы, красные как стеснительный индеец в женской бане, беззвучно трясёмся на кровати. Миф разрушен – на видео ясно заметно, что паста вызвала у Вани сильнейшее раздражение.
Нужно разведать обстановку, смыть пасту с лица и объяснить Ване, что он стал звездой блокбастера и научной передачи одновременно. Сначала я пробегаю в ванную и смываю пасту. Потом мы подходим к Ване. Что-то не так — он серьёзен. Оказывается, он, когда смазал рукой пасту, попал ею в глаз. Нам это видится как жжение при нарезке лука, Ваня описывает это как сцену из «Терминатора», когда машина в ванной выковыривает себе ножом повреждённый глаз. Этот образ усиливается белым полотенцем, которое Ваня держит у лица, как терминатор, протирающий кровь после операции. Вряд ли нам сейчас удастся убедить Ваню, что всё это смешно, и мы уходим спать. С целью безопасности Борис вносит в комнату нашу обувь, чтобы мститель не накакал в неё, и закрывает дверь на ключ. А за стеной ещё некоторое время слышны звуки бодрствования Всевидящего Ока.

Нас другие зовут берега

Звонила представитель арендодателя, сказала, что если она не успеет к двенадцати часам – времени нашего съезда, то нам нужно просто положить ключ под коврик. Вот это доверие, подумали мы, откручивая кондиционер и отключая микроволновку. Но потом решили, что в горах с этим будет тяжело и вернули всё на места. Опыт молниеносных ночных сборов помог нам быстро упаковаться и прибрать квартиру.
По дороге к метро мы зашли в магазин и закупились продуктами в дорогу. Борис был переполнен чувствами от осознания того, что мы покидаем полюбившийся ему город Киев и всё, что с этим связано, и изъявил желание не находиться в трезвом уме во время поездки. Это обусловило присутствие горилки в нашей потребительской корзине.
Итак, мы с Ваней поехали на вокзал, а Борис снова отделился. Нарывался на выговор с занесением в бортовой журнал, учитывая, что мы уже ехали на поезд, и нам совсем не хотелось повторения истории с отправлением из Москвы. Я разве что не заставил подписать его кровью расписку в том, что он будет там вовремя.
На вокзале мы с Ваней заняли свои места в вагоне, прибыв туда заранее. Но это ещё ничего не значило, и мы были настороже.
Через некоторое время позвонил Борис – они с Олей стоят на перроне у вагона. Все в сборе у вагона до его отправления, у всех есть билеты, места рядом. Восхитительно! Белые люди! И всё же, стоя на платформе, я постоянно оборачивался, чтобы проверить стоит ли поезд позади меня.
Настало время посадки. Мы попрощались с Олей, поблагодарили её за активное участие в нашем освоении Киева и тронулись.
Как цивилизованные люди, мы на этот раз ехали в купейном отсеке плацкартного вагона, культурно распивали горилку из любезно предоставленных нам стаканов и заедали разнообразной снедью.
Когда же в бутылке остались только три перчика – по одному на брата, мы их откушали и устроили себе тихий час. Но тихий час был прерван громкой трелью борисова храпа. Его койка располагалась прямо надо мной, и я пнул её ногой. Храп прекратился на пару секунд и засвирепствовал вновь. Я пнул ещё раз, это не помогло. Тогда я встал и зажал двумя пальцами вибрирующие от храпа ноздри, подержал так немного и отпустил. Теперь завибрировал вагон. Я снова зажал ноздри и отпустил, зажал и отпустил. Я проиграл так одну мелодию, чем вызвал удовольствие соседей по купе. Но с этим нужно кончать – я надавил пальцами на челюсть, рот раскрылся, вместе с ним и глаза. Но храп прекратился и быстро, бормоча объяснения, я ретировался к себе на койку. Безмятежный сон.
Ближе к вечеру Борис наказал зажиточных крестьян, раскулачив одного из них на пиво. Дело в том, что один из перронных предпринимателей был чрезмерно жаден и вместо десяти гривен за бутылку пива просил двадцать в отличие от своих коллег. Борис, стоя на ступенях вагона, неспешно выбирал пиво и попутно пытался торговаться. Купец не желал сбавлять цену, и Борис согласился взять одну бутылку за двадцать гривен. Когда поезд зашипел, начиная трогаться, Борис протянул мужику деньги и в тот же момент выхватил у него две бутылки пива, которые тот прижимал руками к себе. Взмахни он руками и все оставшиеся бутылки рухнут на асфальт. Ему оставалось только бессильно наблюдать за уходящим поездом и размышлять о своей ценовой политике.
Ложимся спать.

Обманный манёвр

В Севастополь мы прибыли незадолго до рассвета, снега здесь не было, что нас взбодрило. На платформе нас сразу окружили с предложениями сдачи квартиры. Мы понабрали визиток и вышли из окружения. «Вот видишь – мы уже обеспечены апартаментами», — сказали мы Ване. «Но будь уверен, мы найдём ещё дешевле!» — добавили мы, а про себя подумали: «Даже даром. С отличным видом на море».
Первым безотлагательным делом мы ринулись на поиски туалета. Найти его оказалось совсем непросто – в здании вокзала стоял указатель со стрелкой и надписью «Туалет», но показывал он в стену. Мы спросили о месторасположении волшебной комнаты у сотрудника вокзала, нам сказали, что нужно выйти и повернуть направо. Мы вышли и повернули. Повернули ещё раз и ещё и оказались за зданием вокзала. Там подметала уборщица. Видимо со стороны было похоже, что мы дожидаемся пока она уйдёт, и она сказала: «Даже не думайте, идите в туалет!» Нашу проблему угол здания вокзала решить не мог, всё было серьёзней. «А где же он?!» — воскликнули мы и уборщица неопределённо махнула рукой. Мы пошли вдоль здания и сквозь закрытую стеклянную дверь увидели уже знакомый нам указатель. «Может быть, он указывает с этой стороны?!» — подумали мы и пошли по направлению стрелки. Но никакого туалета мы не нашли и вернулись в здание вокзала. Боги смилостивились над нами – там, где недавно было совершенно пусто, стоял ещё один указатель с заветным словом, мы ринулись туда и по ещё одному указателю нашли-таки то, о чём мечтали. Сбросив рюкзаки, мы с Борисом устремились навстречу счастью, но фраза «Четыре гривны!», брошенная нам в затылок, остановила нас. Борис протянул женщине сотню, на что получил совет пойти разменять, т.к. сдачи у неё нет. Гестаповцы! Борис пошёл к кассе, а когда вернулся, сказал, что там нечем разменять. Чёртовы сатанисты!!! «Надо было сказать, что ты от меня», — авторитетно заявила женщина, взяла деньги и сама пошла разменивать. Мысленно я молил садистку передвигать свои ноги быстрее, иначе по возвращению она могла найти у себя на столе состав преступления, а нас разыскать по ещё горячим следам. Наконец-то она вернулась, дала сдачу и только и услышала что хлопок – это воздух заполнил вакуум, на месте которого только что были мы, устремившиеся вниз по лестнице. Ваня остался наверху, ещё долго до него доносились отзвуки канонады.
Лёгкой, парящей походкой мы направились к морю, узнав предварительно в какой стороне оно находится. Поднявшись в гору, мы увидели двух морских офицеров и решили их преследовать – они должны были привести нас к расположению флота. Преследование выдохлось на КПП и мы пошли дальше.
В ларьке печатной продукции я купил карту и набор открыток с изображением кораблей Черноморского флота, чтобы знать друга в лицо. Красавцы! Нам не терпелось увидеть их своими глазами.
Некоторое время спустя мы вошли на территорию парка, в противоположной стороне от входа которого были трибуны, направленные на порт. Отсюда было видно корабли и выход из порта. Ольга рассказывала нам, что в Севастополе «сплошные ваши» — везде российские флаги, надписи на русском языке, целая армада военных кораблей — просто видимо, не видимо. Всё правда! Только видимо было очень мало кораблей ВМФ России. Остальные были не видимо. Где же все большие корабли? Где вообще все? Оправдать можно было только подводную лодку. Мы спросили у седого старика в форме, сидевшего на лавке и греющегося на солнце, где же большие корабли нашего могучего флота? Он с видимым недовольством сказал, что больших кораблей здесь нет. Ну, это мы сами заметили, мы спросили ещё раз – где же они? Он сказал, что больших кораблей здесь нет вообще, и отвернулся, оканчивая аудиенцию. Как это нет, думали мы? Вот же, на открытке – большой десантный корабль. Так и написано – «большой». Возможно старик дезинформировал нас специально, приняв за шпионов. Вот это закалка! Немного разочарованные мы пошли на поиски местечка, где можно было покушать.

Поднявшись ещё выше в гору, мы нашли столовую при каком-то военно-морском учреждении. Но там, призрев завтраки, подавали только обеды, до которых было слишком долго ждать, и мы, растравив себе аппетит витающими вокруг запахами, двинулись дальше.
Поиски мы решили продолжать, двигаясь в направлении парка, который нашли на карте. Тактика себя оправдала, и мы нашли небольшое русское бистро. Внутри нас встретила очень весёлая и приветливая официантка. Вообще, все встречающиеся нам до сих пор украинцы, начиная с проводницы в поезде Москва – Киев, весёлые, приветливые и приятные в общении. Не то, чтобы мы ожидали плевков в лицо или что-то в этом роде, но всё равно очень приятно.
Мы заказали себе первое, второе и компот, всё это было чертовски вкусно. Я спросил у официантки, не знает ли она, где находится Черноморский флот России, на что она ответила, что, возможно, корабли на учениях в открытом море. Пфф, студенты. Но это нас немного успокоило – была вероятность застать корабли в порту на другой день. Поев и подзарядив телефоны, мы поблагодарили официанток и откланялись.
В парке нас первым делом встретили палатки с сувенирами, и мы разбрелись. Магнитики. Куда без них? Холодильник мне не простил бы, если б я вернулся без магнитика. В ходе его поисков я наткнулся на несколько с изображением различных крымских пейзажей, и один из них мне особенно понравился. Я подозвал Бориса, показал ему магнитик с видом на Балаклаву и предложил разбить наш палаточный лагерь там. Единогласно. Продавец магнитиков обеспечил нас оперативной информацией о способах переброски личного состава до выбранного плацдарма. Сначала нам нужно было доехать на автобусе до пятого километра, а оттуда уже до самой Балаклавы. Расчётное время в пути – один час. Превосходно!
Какой же парк без «американских горок»? Этот. Поэтому мы пошли кататься на колесе обозрения. Мы были единственными на этом аттракционе. Сбросив рюкзаки, мы заняли свои места и навострили фотоаппараты. Когда мы поднялись выше деревьев, нас чуть не унесло в страну Оз резким порывом ветра, щёки заколыхались на ветру, а глаза превратились в узкую полоску. Сильный, холодный ветер на высоте. Людей, собирающихся идти в горы, это должно было натолкнуть на размышления.

После аттракционов мы ещё осмотрели оборонительные сооружения – артиллерию XIX века, и направились обратно к вокзалу, спускаясь к нему уже с противоположной стороны. Нам нужно было купить билеты на завтра до Москвы и уже отправляться в Балаклаву, чтобы успеть набрать дров, разжечь костёр и поставить палатку до темноты. Ване мы, маневрируя по обману, сказали, что сейчас возьмём тушёнки, хлеба, вина и отправимся на пикник с каким-нибудь живописным видом, а потом вернёмся, погуляем по городу и свяжемся с владельцем одной из квартир. Правдоподобно.
Пока мы крутились на вокзале у касс, к нам подошли две женщины, сказали, что они проводницы и спросили взяли ли мы уже билеты. Мы ответили, что ещё нет, только собираемся. Проводницы предложили нам по цене плацкарта купейные места, но без билетов, либо плацкартные, но дешевле. Сказали, что мест много. Вот здесь, сию минуту, не раздумывая ни секунды, без жалости и сострадания нужно было влепить ближайшей из них ногой в живот, в другую кинуть ребёнка, проходившего рядом, и бежать к кассам за билетами. Но сигнал тревоги почему-то не сработал и мы, забыв про путешествие Москва – Киев, согласились и обменялись телефонами, договорившись созвониться на следующий день. Довольные этой, как нам казалось, счастливой случайностью, мы отправились в магазин. Тушёнка, хлеб, пара «бомжей» и две бутылки крымского вина разместились по нашим рюкзакам.
До Балаклавы мы добрались спокойно, без каких-либо происшествий. Из автобуса мы вышли на конечной станции. Вокруг нас было несколько двухэтажных квартирных домов, продуктовый магазин и множество частных домов с огородами. Ничто не напоминало о потрясающем виде с магнитика. Не теряя надежды, я подошёл к водителю стоявшего неподалёку автобуса, с извинениями отвлёк его от обеда и спросил, а где здесь, собственно, можно насладиться видами? Накормить глаза великолепием. Увидеть воочию иллюстрации к произведениям Лермонтова, Толстого, Бродского. Водитель пожал плечами, сказал «спросите у того пацанёнка», показав на переходящего стоянку парня и подозвав его сигналом клаксона. Мы с Борисом подошли к нему и повторили вопрос. Паренёк почесал затылок и крикнул «Трын! Пади сюда», а нам сказал «Уж он точно знает». Трын был похож на смесь Лютого из фильма «Сволочи» и Цыгана из «Большого куша» — смуглый, жилистый парень с тёмными, как перья ворона, волосами и таким лихим, что ли, взглядом. Эти глаза заранее согласны на ещё не предложенную авантюру. Движениями он напоминал второго героя – хоть и подошёл он медленно, почти вразвалочку, по нему чувствовалось, что замахнись ты на него и движения его станут быстрыми и резкими. Он крикнул в ответ «Слышь. Поори мне тут, э!», но подошёл. Я в третий раз повторил вопрос. Трын немного подумал и выдал: «Бочка смерти». Звучит интригующе, подумали мы и поинтересовались что это и как туда пройти. Он ответил, что это системы оборонительных сооружений, которые были и в наших руках, и в руках фашистов. Идти туда долго. Затем он рассказал как туда идти. Мы выразили свою признательность Трыну и тронулись в путь. И через два поворота заблудились. Положение спас мужик, ремонтировавший какой-то механизм в гараже. Он сказал, что нам нужно идти «вон на ту гору» и показал пальцем. «Вот на эту?» — с надеждой спросил я, показывая на гору, что поменьше и поближе к нам. «Нет, вон на ту», — показал он на гору, что была гораздо больше и, что немаловажно, дальше. Что ж, Трын не врал, что идти долго. Просто я воспринял это слово чуть более оптимистично, чем следовало. Началось восхождение.
Через пятнадцать минут восхождение увязло в грязи – только крепко-накрепко завязанные шнурки спасали нас от потери обуви. Мы пытались обходить большие лужи и скопления месива вдоль заборов, но это мало помогало и вскоре нам на ботинки налипло по паре килограммов грунта. Чуть позже из жижи начали проступать всё больше камней и идти стало немного легче. И вот, когда мы с удобством пробирались через особенно каменистый участок дороги, у Вани порвался пакет и из него выпала бутылка вина. Мы замерли и уставились на неё, как солдаты, возле которых упал артиллерийский снаряд. Не сдетонировала. Почти в конце улицы мы встретили дачников – мужа и жену. Но на суде не подтвержу – колец я не видел! И решили скорректировать направление, спросив у них как добраться до Бочки Смерти. Нам просто нужно было направление. Мужик показал рукой в какую сторону нужно двигаться, сказал, что в конце улицы мы повернём и увидим виноградник, за ним поднимемся в гору, найдём заброшенную военную часть, пройдём её и ещё поднимемся в гору. После этого ещё поднимемся и поднимемся ещё. В общем, информации было достаточно, мы поблагодарили приветливых (снова!) дачников и пошли дальше. За поворотом кроме обещанного виноградника был неистовый ветер. Он был так внезапен, словно мы высунули голову из окна летящего самолёта, и если б не грязь, налипшая на наши ноги, мы бы воспарили. Вдоль виноградника шла грунтовая дорога, сейчас превратившаяся в месиво.
Вверху дорога уходила направо, вдоль виноградника, а тропинка – вверх, в горы. Мы выбрали тропинку и не ошиблись – через несколько минут мы наткнулись на остатки проволочного заграждения, а ещё чуть позже на пару построек и остатки фундамента нескольких зданий. Видимо, это и была та самая ВЧ. Забравшись ещё выше, постоянно скользя ботинками по камням, с рюкзаками за спиной, то распахиваясь, потея, то закутываясь от ветра, продувающего запотевшие спины, мы решили сделать пятиминутный привал и расположились на небольшой ровной полянке. Отсюда уже открывался вид на гору вдалеке и небольшой клочок моря. Мы подумали, а не поставить ли нам палатку здесь, может это гора называется Бочкой Смерти из-за своей формы, которую можно оценить только с соседней горы? Но всё же решили идти дальше, посмотреть нет ли вида получше. Ещё выше располагались бункеры времён Второй Мировой войны. Мы обследовали их: они, как и ожидалось, были пусты. Но, вопреки ожиданиям, не были загажены: лишь несколько импровизированных мест для сидения и кострище в их центре. Может это место и называлось Бочкой Смерти, может здесь были какие-то бои, характер которых стал причиной присвоения такого названия? Осмотрев местность вокруг в поисках места под палатку, мы, запомнив пару таких, пошли дальше. Так мы и продвигались к вершине, минуя ещё несколько бункеров, траншей и огневых точек. Одна из траншей, с высокими, трёхметровыми каменными стенами, стоящими под углом и через равные промежутки имеющих каменные лестницы на поверхность, вела к одиноко стоящему дереву на вершине, а недалеко от дерева виднелся крест. Мы решили, что это вершина горы и направились туда. Мы оказались правы. Но более всех оказался прав Трын в выборе места – вид отсюда открывался ошеломляющий. С вершины горы мы смотрели на раскинувшееся вдаль море, низкая облачность смазала горизонт, и невозможно было сказать наверняка, где кончается море и начинается небо. Мы хотели увидеть крымские пейзажи, описанные писателями, и сейчас они были перед нами: справа от нас, с одной стороны входа в бухту Балаклавы возвышалась гора, которую мы уже видели при подъёме, она оказалась гораздо больше, чем представлялась вначале. С другой стороны на вершине скалы стояла старая крепость, не будь которой, и не знай мы, что она там была, у нас возникло бы чувство незаконченности пейзажа, будто художник, писавший его, не смог завершить начатое – так гармонично она дополняла картину. Слева от нас гора становилась ниже и, заворачивая, уходила дальше в море, оставляя нас как бы в центре вогнутой стороны месяца. Картину, хоть и невидимый на ней, дополнял сильный ветер: волны, гонимые им, самоотверженно бросались на скалы внизу, будто силы численно превосходящего противника безуспешно пытались смять мощную, неприступную оборону, разбиваясь о её рубежи. А из-за края отвесной скалы, у которого стояли, боясь моргнуть, мы, со свистом вырывались струи водяной пыли – уплотнённые силой ветра облака.
В нескольких шагах от нас виднелась разветвлённая траншея и мы, сложив на земле рюкзаки, спрыгнули в неё и пошли в сторону моря. Траншея закончилась сооружением, в котором можно было безошибочно угадать причину названия этого места – Бочку Смерти. Прорубленная в скале в сторону моря ветвь коммуникации заканчивалась бочкой, изготовленной из пластин брони. Высотой она была около двух с половиной и диаметром около полутора метров. Крыши, или лучше сказать «крышки», у неё не было. Слева и справа были прорезаны отверстия, как дверные проёмы. В полу и в стенах было проделано несколько овальных отверстий размером с кулак. Эта «бочка» была прикреплена к отвесной стене и практически висела над скалистым берегом на высоте около трёхсот метров над уровнем моря. Смотря сквозь отверстия в полу на камни далеко внизу, становилось не по себе: создавалось ощущение невесомости над пропастью, которое могло окончиться в любой момент. Через отверстия в стенках просматривались различные участки берега. Похоже, отсюда было удобно вести снайперский огонь по высаживающемуся неприятелю. Но для чего эти дверные проёмы прямиком в пропасть? Схватившись с чрезмерным усилием за края проёма, я выглянул вниз. И сразу втянул себя обратно, а потом сразу вышел из «бочки». Порыв ветра, хлестнувший меня, когда я выглядывал, был уже не так свеж и прозрачен.

Мы прошли дальше и увидели ещё одно ответвление траншеи. Спуск в неё, кроме уже привычных каменных лестниц с крупными ступенями, был и в виде широкой дорожки. А так же новинкой был бункер, в верхней части которого было круглое отверстие, как колодец уходящее вниз. Похоже, что здесь стояло крупнокалиберное орудие, а по тому самому спуску, который был отсюда недалеко, сюда подвозили снаряды. В этой самой местности, среди стен траншей полтора века и семьдесят лет назад шли бои. Уже позже я узнал чем была эта «бочка смерти»: сначала там расстреливали красных комиссаров, а затем уже и немцы, захватив укрепления, расстреливали в бочке наших пленных и сбрасывали тела вниз на камни как раз через те дверные проёмы. В подтверждение этой версии выступают следы от пуль на внутренней стороне бочки на уровне головы. Сам я этих следов не видел, так как не знал тогда об этой легенде и не искал их. Опровергается легенда тем, что под бочкой не было найдено никаких останков солдат. По другой версии это были просто наблюдательные сооружения, из которых хорошо простреливалось побережье. Таких «бочек смерти» было две, одна из них уже обрушилась вниз. Прочитав это, я вспомнил сколько времени провёл во второй, и представил какие знатные могли бы получиться консервы сорвись она вниз. Учитывая возраст сооружений, удивляло их состояние – металлические конструкции не подверглись коррозии, несмотря на близость моря, стены не осыпались и не покосились.

А ещё удивлял Ваня. Он до сих пор ничего не заподозрил. Я мысленно искал варианты оправданий для его вопросов, связанных с тем, зачем мы, чтобы покушать консервов и испить вина, несколько часов добирались до этой вершины. Но не находил ответов. А Ваня не спрашивал. Мы все бродили по историческим сооружениям, фотографировали и фотографировались. А потом, когда пот, облепивший нас при восхождении, совершенно остыл от бушующего ветра, на который нам намекало колесо обозрения, мы взяли рюкзаки, спустились в траншею и сменили промокшие насквозь вещи (порыв ветра в «бочке смерти» ни причём) на сухие и тёплые. Всего лишь сухие вещи, а как поднялось настроение!
Облачность опустилась ещё ниже – вершин гор по обе стороны от нас уже не было видно. Да и, судя по этим вершинам, уровень облачности накрыл и нас. Моря почти не наблюдалось – лишь на небольшом расстоянии от берега. Сославшись на то, что для разогрева тушёнки нам нужен костёр, мы с Борисом пошли добывать дрова. С ними здесь было трудно – валежника не было вовсе, а деревьев вокруг раз-два и обчёлся. Раньше швейцарский нож, который мне привёз брат, помогал мне лишь в бытовом плане – болтик открутить, шурупчик ввернуть, пакет молока открыть, но сейчас он начал борьбу за наше выживание – пила, имевшаяся в нём, помогла нам, когда мы ломали кустарник с особенно толстыми стволами. Добытое топливо мы сбрасывали в траншею, в завитке которой, как нам показалось, ветер ощущался не очень сильно.
Позже Ваня признался, что именно в это время, когда количество дров показалось ему чрезмерным для пикника, он заподозрил неладное. Но было уже поздно – он, подобно Прометею, был прикован к горе, а мы с Борей клевали его печень. Он понял, что деваться ему некуда, смирился и принял обстоятельства с должной стойкостью. Пока мы таскали дрова, Ваня перенёс наши рюкзаки на место будущего лагеря. При этом он несколько раз мысленно удивился тяжести моего походного рюкзака.
Натаскав достаточно дров, мы сложили из камней небольшой колодец в углу, образованном стенами траншеи, и свалили запасы топлива возле него. Рядом мы поставим палатку, но не на голой же земле, нам нужен настил, и в дело снова вступает пила швейцарского ножа. Мы разоряем пышное дерево, превращая его в остриженного пуделя: Борис отпиливает самые пушистые ветки и сбрасывает их мне, я складываю из них пружинистый, благоухающий матрас. Ваня спрашивает: «И что, мы будем спать вот на этом?» Мы отвечаем, что, мол, да, на этом – мягко, сухо, тепло, не извольте беспокоиться. Ваня молча кивает и вопрос кажется исчерпанным.
Спустя некоторое время, я приношу свой рюкзак и достаю из него палатку. Ваня смотрит на это так, будто я извлёк кролика из цилиндра. «Ааа, так вот почему он такой тяжёлый! А я в пабе думал – ну, идиоты, где они собрались брать палатку, а она у них с собой!» Удивление Вани ничтожно по сравнению с моим: несколько минут назад он спрашивал, будем ли мы спать прямо на настиле и, когда я ответил утвердительно, и усом не повёл. Т.е. он просто вот так вот взял и принял факт, что мы проведём ночь, зарывшись в кучу веток, под открытым небом и на ветру, прижавшись друг к другу, как Чун Хо с невестой после примирения. На его фоне мы с Борисом почувствовали себя блекло. То, что мы с ним считали для себя экстримом, у Вани не дотягивало даже до пустякового приключения, о котором и упоминать-то не стоит. Что-то на уровне похода в магазин за буханкой белого хлеба, которого не оказалось и пришлось взять подового. Нам было стыдно смотреть ему в глаза, в которых мы опасались прочесть разочарование или, быть может, даже призрение. В то время, как мы, в крепкой, непромокаемой обуви, в походной одежде, вооружённые ножами, собирали дрова, пилили и укладывали настил, строили колодец для костра, Ваня стоял в своих лёгких кроссовках и наблюдал за этой суетой. Всё это казалось ему настолько мелочным и не заслуживающим внимания, настолько противоречащим искусству выживания в суровых условиях, что он лишь снисходительно наблюдал. Наверное, он думал что-то вроде «эх, сейчас бы домой, да без украинской кофты! Вот это был бы экстрим! Вот это было бы выживание…»
Поставив палатку и закидав в неё рюкзаки, мы решили добыть огонь. Костёр долго нам не давался – дрова были слишком сырыми. Поэтому мы открыли первую бутылку вина. Кружки начали, поскрипывая, превращаться в бокалы, у Вани на глазу проступил монокль, который нам так и не удалось нарисовать ранее, а мой компас преображался в позолоченные карманные часы. В спешном порядке мы вернулись к разжиганию костра, дабы наши удобные одежды не сменились фраком и лакированными туфлями.

В попытках разжечь костёр мы ликвидировали всю сухую траву в округе, но это всё равно не помогало. Жир из-под тушёнки внёс свой вклад, но переломить ситуацию в нашу пользу всё же не смог. Не помогали и пустые баклажки, брошенные сторонниками однополых браков. Помогла резиновая подошва, найденная Ваней, когда он устал смотреть на наши потуги. Она дала нам достаточный жар, который продержался нужное время, и костёр воспылал. Особенно мокрые дрова мы положили поверх колодца для просушки. Вскоре у нас получился вполне приемлемый костерок – и руки можно было погреть, и тушёночку подогреть. Чем мы и занялись и вскоре насладились неописуемым вкусом тушёнки, хлеба и красного сухого вина, а позже вскипятили в банке из-под консервов воду и заварили в ней «бомжа». Там, наверху, в своей столовой боги прекратили жевать и в тишине устремили свой взор на нас – такое удовольствие мы получали от горячей еды в горах.
Мы были довольны собой и рады тому, что не поддались малодушию и не поехали в Москву. Чтобы в полной мере оценить правоту этого суждения, мы поднялись из траншеи оглядеть окрестности. В траншее нам казалось, что ветер довольно силён, оказалось, что силён он здесь, на вершине. Я представил, каково сейчас стоять в бочке смерти, когда слабое освещение из-за надвигающихся сумерек было вдвойне скупым от низкой облачности, а ветер был таким, что, казалось, достаточно раскрыть зонтик, чтобы порадовать детей, играющих на лужайке во дворе своего фамильного дома в Нортгемптоне, Англия, шлёпнувшись рядом с ними, в последних конвульсиях прошелестеть через выпадающие зубы: «Поппинс. Мэри Поппинс». Но нужно было возвращаться – нельзя допустить, чтобы усилия по разжиганию костра были напрасными.
Спустившись, мы увидели, как палатка трепыхается на воздушных волнах и только якорь рюкзаков, что лежат внутри неё, не даёт ей перемещаться. Пришлось вбить колышки в землю для придания ей большей статичности. Но вскоре, пока мы подбрасывали подсохшие дрова в костёр, налетел такой порыв ветра, что щёки начали хлестать по ушам, верхняя губа забилась в ноздри, нижняя хлопала по кадыку, а веки потянулись к волосам, будто две руки к одеялу, которое вот-вот сдует. Колышки выдернуло из земли и палатка, будто спасаясь от артобстрела, прильнула к земле. Ваня прыгнул на неё, чтобы не дать ей улететь в море, но ветер был настолько силён, что он пару секунд парил над палаткой в воздухе и только потом плюхнулся сверху. Ветер стих. Мы поправили свои губы, сняли щёки с ушей и единогласно решили, что палатку нужно переставить, ибо нас могли сбить турецкие ВВС, когда мы, не ведая того, пересекли бы ночью их воздушное пространство.
Палатку было решено перенести в бетонное сооружение, в котором много лет назад располагалось крупнокалиберное орудие, и поставить у входа, где посуше. Предварительно мы перестелили настил. Таким образом у нас появилась одновременно защита от ветра и дождя.
Мы снова вернулись к костру, где Ваня заварил себе ещё одного «бомжа», а мы открыли ещё одну банку тушёнки и, так как уже изрядно похолодало, я поставил на угли бутылку, чтобы испить горячего белого вина. Сверху боги сдали недоеденный нектар посудомойке и столпились на балконе, пытаясь разглядеть, что же такое мы вкушаем, что удовольствие достигло даже небесных сфер. Пару минут поморосило слюнями.
Сытые, мы снова поднялись из траншеи. Боги, чтобы лучше разглядеть нашу трапезу, рассеяли облачность, и мы увидели, как отражается закатное, бронзовое солнце в море у подножия скалы, что возвышалась у входа в бухту.
Мы сделали по несколько глотков тёплого вина и сняли видео, на котором разрушители мифов решили проверить можно ли выжить при таких условиях в горах, имея лишь палатку. На видео, возможно прощальном, у Бори сдуло шапку, которая, к счастью, застряла в ближайшем кустарнике.
Стемнело. Мы допили вино, пора было ложиться спать. Но перед сном я решил сделать пару ночных снимков с вершины горы. Вооружившись налобным фонариком, я вылез из траншеи. Вне луча фонаря не было видно абсолютно ничего. Край скалы это хорошо, романтично, нервотрепешуще, кишкосжимающе! Но не сейчас – при таком ветре и освещении не нужно было прилагать особых усилий, чтобы добраться до низа. Борис с Ваней даже не услышали бы моего нелитературного выкрика в случае чего, а их фонари не достали бы до камней внизу, чтобы увидеть то, что видеть не хотелось бы. В общем, я благоразумно зассал подходить к краю, хоть там и было за что прочно зацепиться.
Ни один снимок у меня не получился – даже на максимальной выдержке кадр был полностью чёрным. Я потратил ещё некоторое время на попытки и пошёл обратно. Зуд в заднем проходе стал настолько нестерпимым, что я не выдержал и, подойдя к одной из бойниц, всё же заглянул за неё – сплошная чернота, а страшно. Я, поскрипывая чрезмерно напряжёнными ягодицами, сполз обратно в траншею.
Подложив в палатке рюкзак под голову, я подумал «а что, не так уж тут и холодно!» и уснул.
Проснулся я от того, что соседи хреначили отбойным молотком. Я уже хотел крикнуть «да засуньте вы его себе в ж…» как понял, что стучат мои зубы. Я свернулся калачиком, засунув ладони подмышки, и снова уснул. Сквозь сон я слышал бормотания Вани. Общий их смысл сводился к тому, что да, всё же поход оказался не так скучен и доля экстрима определённо присутствует, что благотворно влияет на разнообразие палитры эмоционального климата. Я снова погрузился в сон.
В следующий раз, далеко не последний, я проснулся от того, что Боря своей гортанью эмитировал звук падающих со скалы тракторов. Очень похоже, я оценил. Чрезмерно похоже. Эпицентр звука был расположен в паре дециметров от моего уха, но, так как я лежал спиной к Боре (он же мой друг), точное местоположение источника я определил не сразу. Не желая терять удобное, хоть чуть-чуть нагретое положение, я спиной толкнул Бориса. Не помогло. Я толкнул сильнее. Как скажет на следующий день Ваня, даже он почувствовал эти толчки. Но не Борис. Напротив, к тракторам прибавился камнепад и мотоциклист на «Урале» без глушителя. Я начал нащупывать источник звука рукой через плечо. Казалось бы – вот плечо, дальше должна быть голова. Но её не было, хоть звук и раздавался с той стороны. Я пошарил ещё и нашёл лицо, а найдя его, воспользовался испытанным приёмом и зажал ему нос. Внутри у Бориса заклокотало. На мгновение я подумал, что бушующие внутри него энергии приведут к взрыву, что может навредить историческому месту. Но Борис вовремя проснулся. Я извинился и снова попытался уснуть со звоном в ушах от внезапной тишины.
Снова пробуждение. Мне хотелось думать, что я проспал уйму времени и скоро уже вставать, но по опыту мог судить, что скорее всего проспал несколько минут. На этот раз это был Борис. То есть он разбудил меня намеренно, членораздельными звуками. Он сказал, чтобы я достал тент, так как Ваня замёрз. Я даже приподнялся на локтях, чтобы взглянуть на этого несгибаемого человека. Ваня замёрз, когда мы с Борисом уже напоминали парочку замороженных путассу. Наша палатка словно бокал, в котором плескался обжигающий нутро виски «Ваня» и пара кубиков льда. Современное воплощение викинга лежало в позе эмбриона, а его лицо выражало скорбь и печаль. Видимо, беспокоился за нас с Борисом, оттого и попросил достать тент. Золотой человек!
Я достал тент, предназначенный для укрытия лагеря от дождя. Он был тонкий и сам по себе никак согреть нас не мог. Если б только не загорелся. Но мы могли, учитывая его размеры, три на четыре метра, полностью укрыться им и надышать немного тёплого воздуха. Ворочаясь в палатке, доставая и расправляя тент, я даже немного согрелся. Накрывшись с головой, мы сразу почувствовали эффект – под тентом накапливался тёплый воздух. Я уснул.
Ни для меня не было сюрпризом, не будет и для вас то, что я снова проснулся. На этот раз причиной была «обратная сторона медали». Да, тёплый воздух накапливался под тентом. Но конденсат был добропорядочным малым и не стал нарушать законы физики. Он собрался на другой стороне тента и космически холодным скатился мне на лицо и шею. Несколько капель бодрили сильнее ведра кофе. Ворочаясь, я разбудил товарищей, и мы решили выйти из палатки, чтобы посокращать мышцы, погонять кровь по организму. Ваня сказал нам, как он замёрз. Фраза без нецензурных слов так и звучала: «Я как замёрз».
Снаружи по всем признакам прошёл дождь, но наш бункер в своё время защищал людей и не от таких неприятностей. Мы вернулись в палатку и снова уснули.
На этот раз я проснулся внезапно. От удара в челюсть. За секунду в моей голове пронеся ворох мыслей: «Немцы!» — подумал я. «Снова напали под утро, сукины дети!» Злоба на вероломного противника в мгновение сменилась страхом: «Мёртвые фашисты, погибшие в этом бункере, жаждут крови!» Всё это пронеслось в голове ещё до того, как открылись глаза. Я вскочил и огляделся, а с моего лица скатился борин кулак. Ну, хоть воздух под тентом нагрел. Да и главное правило поведения в танке не распространяется на палатку. Я снова уснул.
И снова проснулся. На этот раз от того, что тент, длинною в четыре и шириной в три метра, отчего-то отсутствовал на мне в палатке метр на два. Боря спал посередине, поэтому подозреваемый был только один. Викинг был в своём репертуаре – отбирай и присваивай. Я перетянул на себя немного ткани и уснул. Ещё несколько раз я просыпался по этому же поводу – суровый Викинг не желал сдаваться. «», — беззлобно подумал я (ненормативная лексика изъята из предложения). Мне вспомнился тёплый, уютный паб, бокал пива, горячие блюда, за кушаньем которых было принято решение уходить в горы. Если б я только мог сейчас вернуться в то мгновение и подойти к сомневающемуся себе, раздумывающему ехать в Москву от этой испортившейся погоды или плюнуть на всё и ехать в Севастополь, я бы наотмашь влепил себе прошлому пощёчину и наказал бы бросить малодушничать и ехать в город-герой. И, раз уж я каким-то чудом перенёсся из бункера в паб, заказать себе тарелочку горячего супа.
Ещё раз я проснулся от того, что Борис плотнее прижимался ко мне. На мой вопросительный взгляд он ответил: «Я не пристаю. Я греюсь». Ну, других вариантов и быть не могло!
Так, нарезая палку сна тонкими ломтиками, которыми не наедаешься, а только разжигаешь аппетит, я и добрался до утра.
Проснувшись рано утром, обычно испытываешь желание полежать ещё, закопать голову поглубже в подушку, да подвернуть одеяльце под пяточки. Но только не здесь. Можно сказать, мы высыпали из палатки с первыми петухами – ранним утром. О костре не могло быть и речи – все подошвы, имеющиеся у нас, нам ещё пригодятся, а высохшие вчера дрова снова намокли под ночным дождём. Поэтому решено было собрать лагерь и выдвигаться, чем мы и занялись.
Выбравшись из траншеи, мы увидели, что ночью ветер повалил большой деревянный крест, основание которого было обложено большими камнями. Этот крест был поставлен здесь в память оборонявшимся воинам. Мы поставили его на место и укрепили дополнительными камнями. Отсюда решено спускаться к крепости, что стояла у входа в бухту. Путь неблизкий, но нам не привыкать и мы, местами поскальзываясь на камнях, пошли вниз. Выглянуло солнце и ночные переживания растаяли, как утренний туман.
Вблизи оказалось, что вся крепость окружена строительными лесами. Обойдя её вокруг, мы увидели мемориальную доску с надписью: «Здесь насмерть героически сражался Пограничный полк войск НКВД против фашистских захватчиков в Великой Отечественной войне 1941-1945 года».

Я прошёл ещё чуть дальше и забрался на огромный камень, нависающий над скалой. С него открывался отмененный вид как в сторону бухты Балаклавы, так и на море. Вышло несколько хороших снимков.

Я вернулся к друзьям, и мы открыли последние запасы – банку кильки в томатном соусе. За неимением других столовых приборов ели с ножа. Она была божественна. Боги, смотрящие с небес, кусали себе пятки и друг другу локти, так как даже боги не могут укусить свой локоть. Существует притча о том, как дзенский монах Такуан накормил сёгуна Иэмицу, избалованного всевозможными яствами, квашеной редиской и последний был в восторге. Вот что сказал Осё сёгуну: «Господин, вы занимаете высочайшее положение в стране и являетесь самым богатым человеком этой страны. Поскольку вы едите каждый день самую изысканную пищу, она не радует вас. Ваш вкус был испорчен. Смиренный монах пригласил вас к себе на трапезу, заставил вас ждать, пока вы не проголодались, а затем предложил вам свою скромную пищу. Вы не обиделись, а, напротив, назвали её восхитительной. Теперь вы знаете, что для того, чтобы есть вкусную пищу, человек должен испытывать голод. Надеюсь, вы обратите на это внимание».
Мы, как и Иэмицу, обратили на это внимание.
Спустившись вниз по крутому спуску, мы оказались на улице Художников. Если надпись краской на скале не врала. Я думаю, не врала, иначе почему «дожников», а не просто… Размышления прервала следующая сцена: на узкой улочке возле металлического бака орудовал киркой пожилой мужчина. С противоположной стороны от него, на веранде второго этажа стояли две маленькие девочки и весело щебетали, расспрашивая его «а что тут будет? А когда? А не устал ли деда?» и ещё двести четырнадцать вопросов. Деда через силу отвечал им, переводя дыхание. Я же удивлялся его стрессоустойчивости. На его месте я не прослушал бы и первых десяти вопросов, как заорал бы, что перехреначу всех на куски киркой к чёртовой матери. Но деда был не таков. Он держался. Но вдруг он замер. Очередной вопрос, который изливался бесконечным потоком из девочек, был прерван его вопросом: «Откуда здесь мои часы?!» Он смотрел на землю, раскуроченную ударами инструмента, а затем что-то поднял и рассматривал в руках. Девочки сразу затихли, что косвенно указывало на их вину. Деда с возрастающей угрозой повторил свой вопрос. Девочки слабо отнекивались, мол, ничего они не знают, их подставили, алиби, свидетели, дело сфабриковано, это был одноглазый Джон с деревянной ногой. Но деда было уже не остановить. Он требовал ответа и ждал старшую девочку перед собой. Она с обречённым видом пошла спускаться вниз. К деду с киркой в руках. Мы не приемлем насилия над детьми в любой его форме! Поэтому продолжили свой путь дальше, не дожидаясь развязки. Спускаясь по улице вниз, я подумал, что дед может и не был таким уж стрессоустойчивым. Что не будь нас, он, разгневанный уймой вопросов, задаваемых под руку, таки запулил бы киркой в любопытствующих. Но, так как рядом были свидетели, то есть мы, он придумал и осуществил хитроумный план: пока никто не видел, он достал из кармана свои часы и бросил их в землю, немного затоптал ногой и затем «нашёл» их. Дальше дело оставалось за малым. Если обе девочки или хотя бы младшая не усвоят урок, думаю, позднее в земле найдутся и его запонка, портсигар или золотые зубы.
Внизу, на улице с причалами, был магазин, в котором мы купили по большому сникерсу и бутылку колы – килька килькой, но троим здоровым мужчинам (это я про нас) было мало. Откусив от шоколадного батончика и запив глотком колы, я замер. Это было прекрасное мгновение и хотелось его смаковать. Я не чувствовал ног, не чувствовал обдувающего меня ветерка, я не слышал проезжающих машин, не видел зданий перед собой. Все мои чувства сосредоточились на языке. Боги же на небесах бились в истерике, валяясь на облаках, падали в обморок, плакали, забившись в углах.
Докушав, мы наконец огляделись. Оказалось, что наша группа нечаянно вышла к нужной нам остановке.
На обратном пути мы вышли из автобуса не доезжая до вокзала, чтобы ещё раз посетить бистро с приветливыми и весёлыми официантками и пообедать. Но вместо них там были не менее приветливые официанты, но совсем не весёлые. Обед был очень вкусен, но ощущения уже пошли на спад, боги начали приходить в себя. Пока заряжались телефоны заиграла знакомая нам по Киеву мелодия «Eye of the tiger». Рефлекторно мы хотели проснуться, т.к. играла она раньше только на будильнике. Борис чуть не упал делать утренние отжимания. Мы глянули на его телефон – молчит. Мистика! Оказалось, это играло радио, подвешенное к потолку. «Встречааают», — подумали мы.
Борис созвонился с проводницей, она сказала, что всё в силе, и мы отправились на вокзал.
Под флагом анархии

Спускаясь по лестнице от дороги к вокзалу, мы и не подозревали, что она ведёт к лодке Харона, а полотно железной дороги – воплощение реки Стикс, через которую он повезёт нас.
Всё время, что мы шли к вокзалу от бистро, шёл дождь, и в зал ожидания мы вошли мокрыми и уставшими. Мы сели в деревянные кресла, и наши мышцы безвольно повисли на костях. До отправления оставалось около двух часов. Отдохнув, мы с Борисом сбегали в магазин за парой банок тушёнки – чтоб не расслабляться, бутылкой вина – для эстетики, охотничьими колбасками – к пиву, пивом – к колбаскам, и ещё по мелочи.
Когда подошёл наш поезд, за нами пришла проводница и повела к своему вагону. По пути она сказала нам, что случилось никем непредвиденное, никем не предсказанное, совершенно внезапное, в крайней степени неожиданное событие – домой возвращается орава детей, которые приезжали сюда кто на отдых в лагерь, кто на соревнования, кто просто в море на пляже пописать. По причине такого массового детского исхода мест в вагоне нет. Удивительно. Похоже, все считали, что эти дети захотят остаться здесь навсегда и никогда не поедут по домам. «Но мы что-нибудь придумаем!» — бодро изрекает проводница, арматуру ей в зубы. Мы указываем ей на тот факт, что она обещала нам места – хоромы в купе или плацкарт подешевле. Грозимся купить билеты. Она понимает, что это блеф, так как билетов-то уже нет, и говорит, что по закону военного времени соглашения отменены. Места будут, но уж какие получится. Нужно было сделать ей подсечку и столкнуть на рельсы в промежуток между платформой и вагонами. Но вместо этого мы проследовали за ней в вагон.
Там проводница, соседей-наркоманов с барабанной установкой ей, провела нас в последнее купе, сказала ждать и пошла «что-то придумывать». Пока её не было, мы раскатали губу на это купе. Да так раскатали, что на неё наступила вошедшая молодая пара с ребёнком. Пришла симпатичная проводница и начала убеждать пару, что им будет несравнимо комфортнее в двуместном купе и доплатить за это нужно всего лишь тысячу, да не гривен, а российских рублей! С ребёнком в купе это же мерзко — вырастет рецидивистом, если доживёт до конца этой опаснейшей поездки, — мало ли кто подсядет четвёртым! Это может быть человек, тело которого покрыто струпьями, язвами и смердящими одеждами, которые всё же бесконечно чище его мыслей. Ради денег на билет он убил, нет, съел живьём бабулю и теперь присматривается к дитя… Совершенно другое дело – блестящее двуместное купе! Муж смотрит на жену, жена говорит, что ей всё равно, ехать-то ему, и он соглашается. Мы снова одни в купе и губа снова начинает раскатываться. Но не успевает — к нам заходит женщина с тремя маленькими детьми! Ещё одна женщина стоит в дверях, будто отрезая пути к отступлению. Маленький мальчик, сидящий на одной со мной и Борисом койке, пристально смотрит на нас. «Мам, я не хочу ехать с дядями, пусть они уйдут», — говорит этот будущий дипломат. «Боишься?» — спрашивает мама и мальчуган кивает. Боится. Да я сам в ужасе от возможности ехать в одном купе с тремя детьми! Даже испарина на лбу выступила. Дяди уйдут как только будет такая возможность, честное слово.
Мама успокаивает его, говорит, что мы хорошие. «Главное не выронить нож», — думаю я. Перед тем как зайти в поезд, я достал его из рюкзака и положил во внутренний карман куртки, чтобы, если пограничники будут обыскивать рюкзак, не наткнулись на него. Если б в этот момент нож размером с самого мальчугана выпал на пол, ударившись об него с глухим звуком, я бы и выдохнуть не успел как мать вернула бы мне его обратно. Да поглубже, чтоб больше не выпал.
Снова заходит наша проводница и забирает деньги. Она что-то придумала. Это был наш очередной тактический промах. Надо было просто покинуть этот нарастающий бедлам и, пусть ценой потери времени, но поехать с билетами на следующем поезде, когда бы он ни был. Но «надо было» — это мерзкое словосочетание. Какая разница что надо было, если этого не было?
Вскоре проводница, мешок лука ей вместо зарплаты, вернулась за нами и позвала с собой. В тамбуре какой-то парень всучил мне часть денег, сказал отдать их проводнику седьмого вагона, он нас разместит. Разместит – это хорошо, мы пошли.
У седьмого вагона стоит огромный живот, обтянутый в форму проводника. Я говорю ему «мы к вам», а он спрашивает билетики. «Не предупредили», — думаю я. Протягиваю ему деньги и говорю, что вот, мы без билетов. Он смотрит на деньги, как на инопланетный механизм, по глазам видно – он в замешательстве. «Не понял», — говорит он. Да я и сам, собственно, вижу. Медленно, чётко, с паузами рассказываю ему: «Эти честно заработанные вами деньги меня просили передать вам ваши коллеги из четырнадцатого вагона». «Кому?», — продолжает он свою политику. «Вам. Так и сказали – передать проводнику седьмого вагона, он нас разместит», — начиная злиться, говорю я. Он смотрит на меня, как туземец на конкистадора, но вдруг лучик понимания пробивается из его глаз, он улыбается, выпрямляется и говорит: «Аааа, дык это не седьмой вагон! Нам добавили ещё один, нумерация изменилась. Вам в шестой». Дурдом и мы на его пороге.
Идём к шестому вагону, я подхожу к молодому проводнику и сразу начинаю с дела – мол, мы с четырнадцатого вагона, без билетов, сказали, что нас разместят здесь. Проводник кивает – заходите. Хорошее начало. С местами пока ничего неизвестно, проводник говорит нам временно расположиться на койках сразу за его купе. Там всё завалено матрасами и мы плюхаемся на них.
Поезд тронулся. Проводник идёт собирать билеты у пассажиров. У нас много билетов и все они — банка Украины. Я отдаю ему деньги, он их дважды пересчитывает и спрашивает, сколько нас едет. Я отвечаю, что все – трое и, видя снова непонимающий взгляд в глазах проводника, добавляю, что эти деньги ему передали проводники из четырнадцатого, другая часть осталась у них. Это ему всё объясняет, и он уходит собирать билеты у остальных. Мы спрашиваем, где наши места, но он всё ещё не знает куда нас деть, говорит, что разберёмся после одной станции, она через час с небольшим.
Мы достаём по банке пива и охотничьи колбаски, чтобы хоть как-то скрасить ожидание. Дальше начинается дьяволиада.
Сначала нашему проводнику звонит коллега. По разговору понятно, что он опоздал на поезд. Умелец даже нас переплюнул. Наш проводник орёт на него, что он всех предал, что на дополнительный вагон нет проводника, а теперь из-за его безответственности нет проводника и на другой вагон, кричит, что сорвёт с него погоны и кладёт трубку. Спустя некоторое время приходит главврач этого заведения, он орёт на нашего проводника, предъявляя претензии в том, что тот должен находиться в другом вагоне, а не здесь – пред его очами. Проводник резонно заявляет, что главврач лично сказал ему ехать с этим вагоном. Но разве это довод для начальства? Решительно нет! Проводник покидает нас, дядя тоже уходит со сцены.
Проходит какая-то женщина в форме и предлагает нам постельное бельё за дополнительную плату, опрометчиво выкладывая комплекты перед нами, и уходит за кулисы.
За стенкой, в следующем закутке, распивает напитки шумная компания, обильно выражаясь. Какая-то пассажирка делает им замечание, что в вагоне дети, нужно следить за своей речью и вообще за уровнем культуры. Другая женщина обращается к одному из распивающих с просьбой дать ей бельё. К нашему удивлению мимо нас проходит другой проводник – красный мужичок. Откуда он тут взялся, мы не знаем. Он отдаёт бельё женщине и пытается вернуться в компанию, но мы останавливаем его и спрашиваем что там с нашими местами, уже надо бы нас распределить, пора. Он недоумевает и спрашивает кто мы такие. Я в очередной раз повторяю историю про безбилетников. Он хочет денег, мы его понимаем, но у нас их нет – часть в четырнадцатом вагоне, а часть мы передали проводнику, который был до него, а потом отправился в другой вагон. Фуф… Говорит, что одно из мест будет напротив, на боковушке, когда оттуда разберут все матрасы, с ещё двумя решится позже, а пока сидим здесь. Глянув напоследок на наш стол, где стоит откупоренная бутылка красного вина и разложены колбаски, он говорит «красавцы» и уходит. Распитие спиртных напитков в подведомственном ему вагоне явно импонировало Красному.
Внезапно в спектакль врывается персонаж из другой сцены – тот самый парень, который вручил мне часть денег и сказал их передать проводнику из седьмого вагона. Теперь он похож на сутенёра – из-за кожаной куртки с меховым воротником и лысой головы. Не хватает леопардовой шляпы и трости с позолоченной рукоятью. Он сходу набросился на красного проводника:
— Саша, какого хрена? Пошли в тамбур!
— Ды говори здесь.
— Нихрена! При понятых не буду. Пошли в тамбур, я сказал!
Саша с виновато-обречённым видом проследовал в тамбур. Заметим, что Саше лет сорок-сорок пять и весит он килограммов девяносто, а Сутенёру лет двадцать-двадцать два и массы в нём килограмм шестьдесят пять, так что вся эта сцена выглядела довольно странновато.
Впрочем, металлическая дверь и шум тамбура не обеспечили конфеденциальность беседы в виду повышенных тонов, на которых она проводилась. Сутенёр кричал на Сашу, укоряя его в несознательности, которую тот проявил, подняв шум вокруг ситуации с недостающим проводником. Указывал на то, что не подними он панику, всё было бы нормально – начальство осталось бы в неведении, а они разобрались бы с проблемой внутри коллектива. Ставя вопрос в ретроспективе, пояснил, что Саше следовало смежить зубы, дабы обеспечить им сохранность в будущем. Саша признал ошибки, обещал поработать над собой и они разошлись.
Работа над собой проходила шумно и сашин мозг, находящийся сразу за красным лицом, сделав массу выводов, предпринял огромное усилие и, несмотря на явную дисфункцию вестибулярного аппарата, транспортировал тело в служебное купе. Но у входа, когда посадочная площадка уже была маняще близка, его снова настиг Сутенёр. Как раз в тот момент, когда один из пассажиров пытался добыть себе немного белья. Я постараюсь передать короткий диалог, исключив из него ненормативную лексику:
— Саша, обесчещенный рот, какого первичного мужского полового признака ты делаешь?! Да ты пьян в фекалию! Ты почему не работаешь?
— Артём, я работаю, — вступил в полемику Саша.
— Не лги! Кто постель, женщина лёгкого поведения, раздавать будет? Давай, работай! – Наказал Артём и удалился.
Саша собрал волю в кулак и выдал комплект белья, после чего мгновенно исчез у себя.
Наше судно осталось без капитана. Пассажиры справлялись как могли – кто-то подошёл и самостоятельно извлёк из мешка комплект постельного белья. Видимо, этот пример воодушевил остальных и некоторое время поток пассажиров, готовящих свои койки ко сну, шуршал пакетами пастельного белья. Одной из последних подошла старенькая бабуля, достать комплект белья ей помог парень из компании, которая помогала работать над собой красному проводнику. Остальным подходящим он дал команду забирать бельё самостоятельно. Чуть позже к нему обратилась женщина, желающая знать судьбу своего билета, который вместе с остальными собрал проводник, ещё тот, первый, и парень вместе с женщиной проследовал в служебное купе. Он долго копошился, смотрел, искал, но ничего не нашёл. Видимо, заключил он, билеты забрал собравший их проводник.
Позже оказалось, что этот парень тоже проводник. В штатском он потому, что приказ явиться на прибывающий поезд застал его посреди какого-то праздника, частицу которого он и принёс с собой. Ещё один член компании оказался его другом и коллегой, который поехал с ним просто так.
Флаг анархии гордо развевался над нами. Подошла женщина с просьбой открыть туалет – ни один из стремительно меняющихся проводников не успел сделать этого. Ключ от туалета, как и билеты пассажиров, найден не был, и женщина получила единственно полезный в этой ситуации совет – сходить в соседний вагон.
Мы следили за всем этим, уже не сдерживая смеха. Как зрители в театре, следящие за сменой персонажей комедии.
Не зная, что Саша спит, я пошёл узнать у него о наших местах. Взявшись за ручку двери его купе, я намеревался распахнуть её настежь, но она за что-то зацепилась, приоткрывшись лишь на несколько сантиметров. Это спасло мне жизнь. В появившейся щели была лишь темнота, и кусок этой темноты попал мне в ноздри. «Носки», — понял я, оседая на пол. Пахло так, будто в купе неделю назад умер слон. Даже так, будто я находился внутри умершего неделю назад слона. Я бы сдался и остался там лежать, но нужно было спасти ничего не подозревающих пассажиров. Напрягшись, я рванул дверь, закрывая удушающую темноту. Пусть с биологическим оружием на борту разбираются таможенники.
Отдышавшись, я остановил проходящего мимо проводника в штатском и спросил известно ли что-нибудь о наших местах. Он сказал, что места написаны на наших билетах. Понятно… Я рассказал ему запутывающуюся с каждым новым персонажем историю: что мы без билетов, что сначала мы были в четырнадцатом вагоне, но потом перешли сюда, заплатив часть денег первому проводнику, а часть осталась в предыдущем вагоне, но тот проводник ушёл, вместо него пришёл Саша, который теперь тоже «ушёл». Проводник сказал, что это разборки между ними, а мы нормально доедем, не о чем беспокоиться, всё будет, в лучшем виде. И ушёл. Но потом пришёл со своим другом-коллегой, который поехал с ним за компанию, и спросил у кого первая часть денег. У человека, который орал на пьяного. Для большей доступности я повторил им историю ещё раз. Они в один голос сказали, что это разборки между ними, проводниками, а нам не о чем беспокоиться, у нас нет проблем. Мы вспомнили первую проводницу, хлопушку ей вместо тампона.
У нас уже всё закончилось – мы выпили пиво, вино, съели колбаски. Но до конца представления было ещё далеко.
Подошёл проводник в штатском, сказал, что одно место здесь, на верхней боковушке, и два других дальше. Мы решили поужинать на ночь и достали банку консервов. Нож я доставать постеснялся, поэтому мы спросили открывалку у штатского. Как только мы вонзили её в банку, к нам поспешил проводник. «Вы что, в поход никогда не ходили?», — спросил он, отнимая открывалку и показывая как надо. Мы даже не нашлись что ответить. Только успели схватить за плечи Ваню, который уже был готов броситься на проводника и отгрызть ему голову. Был ли он в походе… Да он побывал в аду и даже этого не заметил! Не будь у нас ножа там, в горах, Ваня сожрал бы банку тушёнки, положив её между кусками хлеба. Да там, где Ваня пожимал плечами, не понимая в чём экстрим, этот проводник обливался бы соплями, умоляя отвести его домой или убить! Были ли мы в походе…
Поужинав, мы разошлись по местам, легли и быстро погрузились в долгожданный сон.
Спокойствие, казалось бы, наступило, спектакль окончен. Но нет, это был антракт.
Сквозь сон я услышал отрывки разговора проводников, создавших комиссию по поиску денежных средств, выделенных на содержание безбилетников. Сначала один из них говорил с кем-то по телефону, затем он выступал перед другими – мол да, часть денег в четырнадцатом вагоне, они забрали их себе, да, часть денег мы должны были передать проводнику этого вагона, но вместо этого мы рассказываем запутанную историю о том, что деньги отдали неизвестно кому, Красный их в глаза не видел, а он был тут до них, намекал на то, что деньги мы себе присвоили. Чёртов обратный поезд портит всё впечатление об украинцах! Я несколько раз повторял им историю о наших скитаниях, но они не следили за сюжетом. Это же не фильм с китайцами, где все герои похожи друг на друга и ты часто путаешь за кого нужно переживать! Я спрыгнул с полки и пошёл к ним с целью внести ясность, да и вообще поприсутствовать на собрании: раз уж обвинение там было, то нужно было представить и защиту. Пламенной речью я выступил перед собравшимися, отвёл от нас все подозрения в хищении, и выслушал от них стандартное «это наши разборки, у вас, пацаны, всё нормально, никаких проблем». Ещё проводник в штатском сказал, что они найдут того проводника, который присвоил себе деньги, сказал, что он с одного удара челюсти выворачивает, носы сносит, рёбра крошит, рельсы гнёт. В общем, опасный человек. Я от греха подальше пошёл спать.
Не знаю сколько я проспал, но меня снова разбудили. «Да чтоб тебе всегда во время ремонта клей для обоев бракованный попадался!» — Подумал я и открыл глаза. Передо мной стоял Штатский. Ещё один пересказ нашей истории я бы не вынес и мысленно представил количество движений, необходимых мне, чтобы достать нож. Но он был по другому делу, не менее воодушевляющему: они таки нашли проводника, которому мы передали вторую часть оплаты за проезд, выяснили в каком он вагоне и вместо перелома челюсти решили отправить нас к нему. Ночью. Да чтоб они всё время просыпались под утро перед работой и думали, что спать ещё осталось много времени, а будильник звонил бы сразу после этой мысли!
Я встал и пошёл сообщить остальным. «Собирайся, Борь, переезжаем в другой вагон», — сказал я в сонные глаза сонным ртом. Он подумал, что я шучу, но нет – какие шутки в адском вагоне? Но мы его покидаем – есть всё же плюс. Борис в качестве компенсации прихватил с собой три комплекта белья. Помнится, Штатский убеждал нас взять бельё, говоря «да что пятнадцать гривен?! Для меня пятнадцать гривен – не деньги!» — поражал он нас широтой размаха. Ну, не деньги так не деньги, переживать не будет.
Через два вагона нас встретил наш первый проводник. В его вагоне было только два места, ещё одно – в следующем. Борис пошёл в другой вагон, Ваня в конец этого, а я получил боковушку с этого конца.
Я уже собирался спать, но вскоре вернулся Ваня и попросил постоять с ним в тамбуре.
В тамбуре он с безнадёжным, поникшим видом пожаловался мне, что не сможет уснуть, что находиться там невозможно – его место рядом с детьми-футболистами, они галдят, мешают его физическому и душевному комфорту. У них есть мяч! Ваня вознамерился лучше ехать в тамбуре. Прекрасно понимая чем это мне грозит, я начал его успокаивать, посоветовал включить плеер, отвернуться к стене, не отвечать на удары мячом по спине – им это вскоре надоест, в общем, советовал ему идти спать на койке. Пока мы стояли и беседовали, наш вагон проверяла украинская таможня и как только мы вошли в вагон, на нас сразу обратили внимание. Я показал им паспорт, место, где расположился, а также отверг предположение о хранении запрещённых предметов. Они попросили меня выложить всё из карманов и показать содержимое бумажника, предварительно изъяв из него деньги. Денег я изъять оттуда не смог по причине их отсутствия, поэтому сразу протянул его им. И первое, что они достали из него – это свидетельство того, что нож, к которому оно прилагается, не является холодным оружием. Вот только бумага эта от другого ножа, а я минуту назад заявил, что не имею колюще-режущих предметов с собой. Таможенник поинтересовался с собой ли у меня нож. Я честно ответил, что да, представляя, как нож будет бесконечно долго появляться из рюкзака. «Где ваши вещи?» — Спросил таможенник. Я показал на рюкзак, судорожно генерируя ответы на вскоре последующие вопросы. Но таможенник просто взглянул на рюкзак и пошёл дальше. А я остался, что меня вполне устраивало, забрался на койку и со всей силы принялся спать.
Ваня ушёл с ним опровергать всё к себе, но почти сразу вернулся – ему некуда деть свой рюкзак, нельзя ли поместить его ко мне на полку? Да хоть по карманам мне распихай, только дай поспать! В общем, рюкзак остался, Ваня ушёл. Сон.
Но долго спать снова не получилось. Это уже традиция, напоминало ночь в палатке, только тут теплее. На этот раз меня растолкал таможенник, уже российский. Он спросил паспорт и миграционную карту. Это та самая анкетка, которую заполняла нам добрая проводница в поезде Москва – Киев. Сейчас проводники уже не те… Я показал документы, не слезая «с печи». Другой таможенник привёл Ваню, так как его рюкзак находился здесь. Лицо Вани было полно печали и скорби. Мне кажется, он думал, что ещё хуже быть может, и смирился с этим фактом. Ваню начали обыскивать по полной – карманы наружу, рюкзак раскройте, извлеките то, извлеките сё. «Оружие, предметы старины, наркотики», — подсказывал, что искать таможенник. Обыск продолжался несколько минут, но отрицательных для Вани результатов он не дал. «А в чём причина такой нервозности?» — Спросил таможенник. Я сразу представил, как Ваню будят. В очередной раз. Как он вертит вокруг сонными вытаращенными глазами, как с просони забывает, где его рюкзак, может быть, вообще забывает, где он и называет таможенника Олесей, протягивая ему белую кофточку. «Да потому что вы полчаса не могли моё лицо сравнить с фотографией в паспорте! Вот откуда нервозность!» — Срывается Ваня. И действительно – на фото в паспорте прилежный интеллигент в очках, будто только что с защиты кандидатской. А разбуженное лицо таращит глаза, небритое, сонное. Легко обмануться. Можно понять обе стороны. Таможенник спрашивает вместе ли мы, я отвечаю, что да. В смысле с одной компании, мы не пара! «А где ваши вещи?» — Интересуется он. Я показываю на свой рюкзак, а он любопытствует почему рюкзак в несколько раз больше ваниного. Отвечаю, что у меня там палатка лежит. Это его удовлетворяет, и он идёт дальше по вагону. Я вспоминаю, что у Бори нет иммиграционной карточки, и спрашиваю у должностного лица, что будет в этом случае. «Сняли бы с поезда, делов-то» — Его ответ. Ваня шаркает, повесив плечи, к своей койке, а я решаю пойти и предупредить Бориса про карточку.
Проходя между вагонов, я с размаху захлопываю за собой металлическую дверь. И с этого же размаха она хреначит мне по большому пальцу, который я не успел убрать. Довольно неприятное ощущение, но расширяет кругозор. Задолго до этого момента я думал, можно ли, ударив себя молотком по пальцу, прокричать что-либо вроде слова «сахар». Долго запоминал, что в следующий раз, испытав сильную боль, надо будет крикнуть именно это слово, дабы продемонстрировать окружающим высоту внутренней культуры и морали. Но здесь, между двумя вагонами слушателей, способных оценить изобретательность и неординарность, не было. Да и хорошо. Перекрывая грохот и металлический лязг, из меня вырвалось обычное, стандартное для этой ситуации слово. Казалось, что палец с каждой пульсацией раздувается до размеров футбольного мяча. «Перелом», — подумал я и поднёс палец к лицу. Вроде ровный. На всякий случай я сравнил его с большим пальцем левой руки. Вроде порядок. Только из-под ногтя проступила небольшая капелька крови, и кожа сбоку немного покраснела.
Прижимая палец к груди, я дошёл до Бориса, подёргал его за ногу и чуть не словил ей в глаз. Это будет приятным сюрпризом для таможенника. Да, Борис не знал, где его карточка, но он знал, куда может пойти таможенник со своей, и сказал мне это. Со знанием этого я вернулся к себе, забрался на свою койку, взглянул на жалобно почерневший палец и ноготь и уснул. На этот раз до утра.