Лагерь мы разбили, что называется "посреди поля". Ни бугорка ни пригорка рядом не было. Ещё с вечера я заметил, что здешний ветер какой-то особенный. Он налетал с разных сторон.
Ужин состоял из жиденького супа с хлебом, баранины с картошкой, компота из банки и чая. Не желая расходиться, какое-то время мы сидели у костра. На огонь можно смотреть до бесконечности. Сознание в этот момент отключается и человек, что называется, — медитирует.
К сожалению в тот вечер подобного не случилось. Ветер морозил спину и задувал костёр. Не посидев и нормально не поговорив, мы разошлись по палаткам.
Это была самая холодная ночь. Ближе к полуночи, превратившись в вихрь, сахарский норд-ост принялся теребить лагерь. Темнота запестрела звуками. Стараясь заткнуть за пояс сверчков и цикад, ожившая палатка шелестела и гремела, отчего мне казалось, будто кто-то крадётся.
Я выходил, осматривался, но никого, кроме набиравшего силу месяца и пульсирующих звёзд, не видел. Большая медведица, направляясь только ей известным путём, с каждым часом меняла своё положения. Млечный путь, поверив Медведице, разворачивался по небу из одной стороны в другую.
За прошедший день нам встретилось всего четыре машины! А мне всё кажется, будто кто-то нас выслеживает... В пустыне самое опасное не люди, а их отсутствие. Страшно подумать — мы абсолютно одни — на многие десятки километров нет никакого жилья.
Восход оказался таким же, как закат. Воздух пустыни сухой. Облаков на небе нет, соответственно, и закат, и рассвет яркими красками свой уход и приход не афишируют.
Как далее выяснилось, зря я подумал, что мы одни одинёшеньки на много-много километров. Полакомиться ещё не созревшими арбузами пришли верблюды.
Замёрзший ночью Абакар совершал утреннюю пробежку. Увидев дромедаров, он сразу определил, где-то рядом должно располагаться семейство кочевников. Верблюдов отпускают погулять, и те, в последующем, когда захотят пить, через пару-тройку дней возвращаются к хозяевам.
После завтрака собираем лагерь и выдвигаемся по маршруту. Солнце из ласкового и доброго с каждой минутой становится всё безжалостней и агрессивней. Осознавая свою трудную долю, дрожат на утреннем ветру реденькие травинки. Четыре джипа, подобно птицам, набрав скорость, летят по ровной как стол Сахаре.
Впрочем, нет, какой там летят?... Золотистая пустыня огромна, она кажется бескрайней. Ты едешь, едешь, едешь... А окружающее пространство никак не меняется.
На этом перегоне я сидел в машине Абакара. Он в очередной раз включил монотонные молитвы. Пришлось слушать. Хотя, ради справедливости отмечу, в однообразной пустыне подобное как нельзя к стати.
Совершаем техническую остановку. Отправившись на прогулку, по растрескавшейся земле определяю, где в сезон дождей проходил поток. Зато порадовали вьющиеся по земле цветочки, своим внешним видом напоминавшие родные вьюнки колокольчики.
В одной из низинок, где вода стояла чуть дольше, земля оказалась ими покрыта на довольно большой территории.
Я не удержался, сорвал, собрал букет и подарил Марине.
Через пару-тройку минут вновь пылим по пустыне.
На какой-то момент дорога прыгает на плато с твёрдым грунтом.
Далее вновь погружаемся в пески.
Правильнее сказать, твёрдая порода и песок чередуются.
Увидев одинокое дерево, прошу Абакара остановиться. Фотографирую и ловлю себя на мысли, что оно скорее всего единственное и неповторимое на много-много километров.
Через десять минут езды, когда мы попали в тенистый оазис, и я понял свою ошибку.
Человек живущий в Средней полосе России, вряд ли поймёт ту радость, которую, вдоволь накатавшись по пустыне, испытываешь при виде зелёных кустарников и раскидистых пальм.
Это была единственная на всю округу деревушка под названием Деми. Её можно смело назвать одним из сакральных центров народа Тубу. Люди жили здесь издавна. Слово Тубу в переводе обозначает скальный человек.
Дома местных жителей оказались представлены двумя типами. Сложенные из кирпичных блоков, принадлежали людям оседлым (людям глины).
Свободолюбивые кочевники, расставили свои сборные каркасы и обтянули их циновкой.
Такой домик, подобно юрте и чуму, разбирается и собирается довольно быстро.
Только мы успели выйти из джипов, рядом начала образовываться женская тусовка. Вначале это были две девочки торговки. Они уселись в тени, неподалёку от нас.
Услышав про туристов, побросав домашние дела, подтянулись другие. Деревню Деми нельзя обойти стороной. Она издавна лежит на пути караванов.
Ещё сто лет назад Тубу наводили страх на своих соседей. Проходившие мимо торговцы платили за свою безопасность, а когда что-то шло не так, здешние кочевники объединялись и совершали набеги.
Всё это теперь в прошлом. Я метался вдоль разложенных сувениров, хотел что нибудь купить, но ничего не впечатляло.
Наконец, углядев-таки наконечник копья, я не торгуясь его купил. Слегка поржавевший метал свидетельствовал о древности. Насаженное на древко, такое копьё, простенькое на вид, являлось грозным оружием. Металлическое остриё протыкало кожу и входило в плоть. Торчащие зубчики, придуманные местным оружейником, усиливая зону поражения, разрывали рану.
Тубу были знакомы с металлом. Их кузнецы, как и у туарегов, составляли особую касту. На мои вопросы, женщина ответила, что нашла наконечник в горах. Ничего выяснять дальше я не стал. У жителей Сахары слова "давно" и "старый" могут иметь смысловое значение от 20 до 1000 лет.
Соприкасающиеся друг с другом народы вели борьбу за жизненное пространство — и в джунглях, и в степях, и на крайнем Севере, и даже в пустыне. Кто здесь жил? Кому противостояли предки нынешних Тубу? Увы, история здешних мест сплошное белое пятно.
Пообщавшись с дамами, отправляемся посмотреть на их мужей соледобытчиков. Таковые, в буквальном смысле "в поте лица", добывают соль в ста метрах от деревни.
Однако, дабы к ним подойти и посмотреть, Хасану пришлось договариваться. Соль стоит сущие копейки!!! Но чтобы её добыть, приходится пахать в три погибели. Если где-то процесс механизирован, то здесь всё делается в ручную.Деми живёт исключительно за счёт соли. В прежние времена здесь плескалось море. Далее оно превратилось в болото и после совсем высохло. Соль располагается в самых верхних пластах грунта. Местные жители копают красную землю и набивают её в бурдюки из верблюжей кожи. Когда они заполняются, содержимое трамбуют палкой, чтобы набить как можно больше. Пузатые бурдюки стоят под открытым небом, в ожидании каравана. Когда на горизонте появятся слегка покачивающиеся из стороны в сторону верблюды, для Деми это будет самый настоящий праздник. Отдав своё потом наработанное богатство, соледобытчики получат в обмен зерно — не растущие здесь просо и сорго.
Тут стоит объяснить, что та красная земля, которую собирают в мешки, солью ещё не является. Её будут выпаривать и вымывать другие люди, в другом месте.
На меня процесс соледобычи, как и сама деревня, произвели грустное впечатление. Я много где был в Африке, но таких мест, со столь тяжёлыми жизненными условиями, пересчитать можно на пальцах.
В Африке почти везде бедность, но здесь оную полностью перекрывала безнадёга. В прежние времена на соляные разработки посылали рабов. Теперь же целая деревня занимается подобным и других вариантов, чтобы выжить, у них нет.
В Деми нет ни медпункта, ни школы.
Местные дети читать, писать не умеют. Сомневаюсь, что даже их дети освоят грамоту.
Мы раздали большое количество конфет, подарили подарки. Показали боящимся фотоаппарата, как они выглядят на экране.
Женщины, видя, что мы вернулись, вновь стали предлагать товар. Никто из моих товарищей ничего особо не покупал. Ассортимент сувениров был примитивным.
Тут я решил сделать исключение из собственных правил, предложив колоритной барышне сфотографироваться за бумажное кадо. Показав на неё пальцем, я вывел даму из тени.
Умудрённая жизнью красотка демонстрировала достоинство. Сомневаюсь, что кто-то ей раньше за позирование давал деньги. Но вела она себя так, словно это для неё дело вполне обычное.
Мужчины в деревне оказались куда проще: от фотоаппарата не убегали и за камень, при снятой крышке объектива, не хватались.
Я же в очередной раз задался вопросом. Почему люди бедные всегда счастливы? Они улыбаются не только губами, но и глазами. Зато обеспеченные всегда загружены проблемами, и улыбку к их лицам невозможно пришить даже самыми суровыми нитками.