Рано утром, 20 августа, я позавтракал в Ишкашимском "хотеле-столовой", попрощался с сикхом и испанцами, которые завтракали здесь же, покинул Ишкашим и отправился на юго-запад, по грунтовой пыльной дороге в направлении Файзабада.
Попутных машин, разумеется, не было. Ведь именно сегодня между двумя Ишкашимами будет «афганский базар», собирающийся раз в четырнадцать дней. Поэтому до обеда возможны машины только встречные, ну а вечерком уже и попутные.
И вот одна из встречных – о чудо! Солидный джип с российскими почему-то номерами. 72-RUS. Тюмень. Я чрезвычайно удивился. За рулём сидели, однако, люди, в Тюмени не встречающиеся – бородатые, в халатах и «масудовских» шапках афганцы. Проскочили мимо, оставив длинный шлейф пыли и меня в пыли и удивлении. Что бы это значило?
(Через несколько дней я уже перестал удивляться на «иностранные» номера. Многие афганцы, купив импортную машину, не удосуживаются сменить номера на афганские. Поэтому на дорогах страны можно встретить номера татарские и башкирские, эмиратские и европейские. Иногда рядом прикреплён и афганский номер, но нередко обходятся и без него.)
Солнце светило ярко, но было прохладно – всё-таки я находился на высоте 3000 метров над уровнем моря. Дорога ещё немножко шла вверх, и вот слева от меня показался очередной мазар, гробница святого, место паломничества районного масштаба. Я решил подробно осмотреть святое место.
За глиняным забором, украшенным рогами неведомых зверей, находился глиняный домик. В него вела низкая деревянная дверца; я, нагнувшись, залез туда. В небольшой комнатке, в половину московской прихожей по размерам и высоте, находилась гробница – глиняное возвышение на полу, размером с гроб, укрытое обрывками старой материи. На обрывках наблюдались надписи по-арабски, или, вернее, остатки надписей. Больше ничего интересного в комнатке не было. Снаружи от забора росло дерево, очень старое и священное (раз его не спилили на дрова). Много тряпочек было прицеплено на проволоках, протянутых между деревом и гробницей. Вокруг мазара находилось кладбище, тут был и ещё один маленький мазарчик, уменьшенная копия первого (но без комнатки), и простые могилы – холмики из камней, покрытые сухими ветками колючих растений (чтобы не наступал и не гадил скот). Осмотрел и сфотографировал мазар и кладбище и продолжил передвижение.
Интересно, что за шейх здесь похоронен и когда он жил? К сожалению, местных жителей вокруг не было, да если бы они и были, с моим плохейшим знанием языка узнать что-либо было бы затруднительно. Но так как на некоторых иностранных картах афганский посёлок Ишкашим называется «Шейх Ишкашим», можно подумать, что это и есть могила этого Шейха Ишкашима, который обосновался здесь много веков назад, может быть основалл какую-нибудь общину, и по его имени названы теперь посёлки по обе стороны Пянджа. Интересно, как выглядели эти места лет пятьсот назад? А, наверное, так же.
Скоро дорога пошла опять вниз; появились деревеньки, вдалеке виднелись крестьяне и скотоводы. Потеплело, я снял свою шапку и где-то здесь её потерял. Придётся пользоваться киргизским колпаком. Кроме утери шапки, обнаружилось и исчезновение ножика (значит, оставил в харчевне, где ночевал). Ну ладно, приобрету новый.
Здесь, как и в таджикском Памире, повсюду следы деятельности фонда Ага-Хана: небольшие мостики, сады, каналы и другие полезные вещи были снабжены металлическими табличками на двух языках, на местном и на английском: «Мост через реку в деревне такой-то. Построен при помощи фонда Ага-Хана в… году». Таких построек я видел много по всему северу Афганистана. А также есть сады: высаженные ровными рядами плодовые деревца, орошаемые каналами, с табличками: «Сад в деревне такой-то. Фонд развития Ага-Хана, … год».
Через пять часов хода путь мне преградила река, шириной метров тридцать, глубиной в полметра-метр и с чрезвычайно быстрым течением. Через реку был перекинут бетонный мост, очень длинный – метров сто длиной, из десятков арок. Но столь большое сооружение (построенное с запасом, исходя из возможных колебаний и отклонений русла) оказалось совершенно бесполезнейшим, так как река обошла весь мост и размыла дорогу там, где она была не бетонной, а земляной. Где переходить реку? Неясно, но выручил местный житель. Он шёл в соседнюю деревушку и показал мне место брода, где было всего по колено. Но, кстати, и такая глубина для горных речек велика: течение очень сильное, может легко сбить неустойчивого ходока.
За шесть часов мне навстречу проехало две или три машины, а попутных – ни одной. Все двигались на базар, а с базара ещё нет. Но всё же во второй половине дня меня подобрал джип с кузовом, едущий в Барак – важный райцентр, узловой посёлок, перекрёсток дорог на Файзабад, Джарм и Ишкашим.
…Автодорога с Ишкашима такова, что неподготовленный человек на моём месте только бы охал. Я тоже охал, хотя и был подготовленным человеком, и мысленно готовился прыгать из кузова на противоположный склон, если джип завалится в пропасть. Ведь после попадания машины в реку река перемелет всё, костей не соберёшь, и даже не подсчитаешь, сколько человек было в машине. А вот прыгать из машины на ходу тут не должно быть смертельно: на всех этих ухабах и поворотах наша скорость в несколько раз меньше, чем на асфальтовом шоссе. (Предупреждаю читателя, что при движении по асфальтовым дорогам выпрыгивать из машины на ходу не рекомендуется!)
Как едем по деревне – видим остатки советских БТРов. Кто решил здесь воевать? Имя ему – СССР. Конечно, я понимаю, что дорога Ишкашим—Барак—Файзабад – стратегическая, соединяет Союз со столицей северной «пронашенской» провинции, что по ней ездили много и часто. Может быть, БТРы сами сломались или были выброшены за ненужностью. Но ввязываться в горную войну, причём два раза подряд (в афганскую и чеченскую) – «наступать дважды на одни и те же грабли»…
Водитель джипа, как я заподозрил, мечтал о деньгах. Поэтому при первой же остановке (он вылез что-то поправить) я предупредил его:
– Денег нет!
– Сад доллар, – всего сто долларов, – отвечал водитель, – сад, сад, – только сто!
– Не, тогда я выйду, – сказал я и только начал выгружать свой рюкзак, как водитель быстро юркнул в машину и дал по газам: боялся потерять ценного пассажира.
На другой стоянке, километров через десять, шофёр опять вылез, со словами:
– О-кей, панджо доллар!
Как читатель помнит ещё из Таджикистана, «панджо» означает «пятьдесят».
– Девона! Пуль надорам! Бе-пуль – хуб, панджо доллар – хубе-нист, – дурак, денег нет, без денег хорошо, пятьдесят долларов плохо! – завозмущался я, но водитель опять нырнул в кабину и резко стартовал, аж камушки полетели из-под колёс. Ещё через пять километров он опять остановился, вылез:
– Панджсад афгани! – Пятьсот афгани (десять долларов)!
Я уже был готов спрыгнуть и быстро выскочил из кузова, пошёл пешком. Водитель догнал меня на машине, восклицая: четыреста афгани!
Несмотря на то, что цена моей перевозки уже упала в двенадцать с лишним раз, я решил не ехать на этом водителе, а продолжить путешествие своим ходом. Водитель меня взял не из любви ко мне, а из любви к деньгам, надеясь хоть что-то урвать. Впрочем, тут погоду делают разные неопытные иностранцы, некоторые из них дают целых $500, чтобы доехать от Файзабада до Ишкашима! При том, что проезд на маршрутке стоит в сто раз дешевле.
Так, водитель-деньгопрос уехал, а я весь кипел негодованием (что меня, за дурака держат? 100 долларов за проезд в кузове заплатит лишь иностранец-дурак!) Но вскоре меня догнала полупустая маршрутка, ехавшая в соседнее село. Здесь не только не хотели денег, но и кормили дынями.
Тут места уже не такие глухие, как под Ишкашимом, есть и локальный транспорт. Правда, на сегодня мне ехать уже никуда не хотелось. Пройдя очередное селение, я спустился с дороги и на берегу холодной горной речки расстелил свой спальник. Умылся, помолился, прополоскался и благополучно уснул.
