...Ну и дыра! Я не знал — поленился прочитать в путеводителе заранее — что от порта до города 20 км. По карте это неясно. Выгружаюсь — всё менее оживлённое, чем Соронг, хотя тоже есть таксисты и продавцы, но значительно меньше. И высадка-посадка тоже не такая, как в Соронге. И темно — солнце только что спряталось за горизонт, а в этих экваториальных областях темнеет мгновенно. И электрического освещения нет, только огни судна и фары таксистов. В портовых лавках и в мечети — какие-то керосиновые лампы, свечи. Выхожу из порта — вокруг колымская разруха, грязь. Сразу непонятно, где там дорога? Непонятно, но вот асфальт, развилка. Куда все, туда и я.
Машины сворачивают в город, автобусов нет. Стою в темноте, стоплю, мигаю фонариком, пугаю граждан. Новая Гвинея нечасто посещается автостопщиками.
Наконец, джип меня подобрал. И ехали с полчаса до города. В джипе, кроме меня, ещё десять папуасов и папуасок. Смешные, чёрные. Я предупредил, что автостопом. Остальные скинулись по трёшке (3000 рупий). Где же город? И вот, какие-то огни, городок, базарчик, одна мечеть, а вот и конечная джипа и главная улица Набире. А вот и я! Где здесь Главная Мечеть?
В главмечети мое явление приобрело характер чуда. Все оживились, сколько там было — человек сто. Пакистанцы и тут успели наследить, меня приняли за одного из них. Но оказалось, я не они. Обступили меня, я объясняюсь, как могу, показываю газету. Из всей коллекции прессы обо мне есть одна, выжимающая слезу (почти) у всех завсегдатаев мечетей и других верующих. Статья называется «Не обязательно иметь деньги, достаточно верить в Бога». И далее повествуется, что А.Кротов посетил множество стран автостопом, с помощью всевышнего Аллаха.
Тут же, вечером, в мечети, произошла интереснейшая встреча. Знакомство с англоговорящим парнишей по имени Рашид (полное имя Абдул Рашид Харман). Рашиду исполнилось 19 лет. Из них 18,5 лет он прожил на далёком рыбацком острове на севере Индонезии, рядом с Филлипинами (городок Тахуна).
Всю жизнь он мечтал о путешествиях и знал в теории, что есть на свете иностранцы, есть и путешественники, которые посещают разные страны, но сам он таковых людей не видел и со своего острова не выезжал. Однако, желая в будущем посетить дальние края, он изучил английский язык, а помог ему в этом случай: у него был друг, который получил знание английского от родителей. Этот товарищ и поделился знанием английского с Рашидом. Для пополнения словарного запаса он завёл себе карманный переводчик размером с калькулятор, где можно было набирать слово на индонезийском и получить его значение на английском, и наоборот.
Так бы и осталось знание Рашида невостребованным, так как на его острове никто, кроме его друга, английского не знал, но тут рашидовского отца заела бедность, и он решил переселиться на Папуа по программе мухаджирства, найти в жизни счастье и разбогатеть.
Программа мухаджирства состоит в следующем. На Яве — главном индонезийском острове — перенаселение. 140 миллионов человек — как население России! — живёт на одном острове длиной 1000 км и шириной 100 км. Также избыток населения есть на Сулавеси и на некоторых мелких островах (включая остров Сангир, где родился Рашид). В то же время Новая Гвинея — второй по величне остров на планете — имеет очень мало жителей. На индонезийской половине Новой Гвинеи, на площади около 400 тыс.кв.км., проживает всего четыре миллиона человек (а недавно их было всего два миллиона, остальные понаехали). Программа мухаджирства — переселение народа с сильно заселённых островов на пустынные Папуа и Калимантан — решает сразу три задачи.
Во-первых, разгрузить основные острова; во-вторых, предоставить бедным безземельным и безработным жителям землю и возможности для процветания; в-третьих, исламизировать далёкие провинции и разбавить местное коренное население, склонное к независимости, патриотичными жителями центра. Всем желающим переехать в сельскую местность и заняться крестьянством предоставляется земля (до этого она, правда, принадлежала местным диковатым племенам, но разве их об этом спросили?), кредит, билет на пароход, помощь по доставке барахла и обустройству.
Итак, отец Рашида вместе со своим семейством, бросив свой маленький, густозаселённый рыбацкий островок, переехали строить новую жизнь на Дальний Восток Индонезии, в Набире, и сразу нашли там «престижную высокооплачиваемую работу». Так, Рашид, например, пришивает к одежде пуговицы. Мысль о возможностях путешествий не покинула его, но и здесь, в папуасском городке Набире, узнать технические подробности было не у кого.
И тут, такая удача! Настоящий иностранец! Более того, очень компанейский, англоговорящий, да ещё и вписавшийся в мечети! Лучшего и представить было нельзя. Рашид оказался единственным переводчиком и истолкователем моих изречений, стал важным человеком в городе. Его сразу заметили все (других лиц, знающих английский, в тот вечер не обнаружилось). Через время уже я мог ничего не говорить, а они сидели вокруг него кружочком. Он всем рассказывал обо мне, сам весь светился от гордости за себя, понимая, что теперь-то он узнает все секреты настоящей жизни.
Уже было поздно, все моления в мечети окончились, я закипятил чай, поставил палаточку от комаров. Тут он опять пришёл, вписался ко мне в палатку (дома отпросился). Достал тетрадку и стал выяснять, какова жизнь в России и в других странах, что нужно для того, чтобы путешествовать, и прочее. В палатке с такими разговорами не усидишь! Мы вышли за ворота мечети и пошли гулять по ночному городку.
Забежав домой (а жил он в лавке пуговиц), он вытащил своих предков на ночную гулянку (наверное, разбудил). Такое чудо! Иностранец, первый в городе и в жизни! Мы пошли в ночное кафе — на берегу моря всю ночь чайкуют, а утром отсыпаются. Потом вернулись в мечеть (она тоже прямо на берегу, но окружена забором с колючей проволокой, чтобы не залезли мифические воры). Два часа доспали в палатке, а вот уже и утренняя молитва! Во время неё я чуть не свалился, сказался недосып.
После — пошли досыпать. Собственно, это первый абориген, который изъявил желание не вписать меня у себя дома, а наоборот — вписаться в моей палатке. (А без палатки хуже, комары и малярия везде кругом.)
В полдень он опять появился — ну очень мечтал опять увидеть Живого Иностранца. (Пришивка пуговиц в эти дни в Набире снизилась.) Рашид оказался удивительно сообразительным. Где ему не хватало словарного запаса — он доставал свой электронный словарь-калькулятор (я раньше не видел людей, успешно пользующихся такими штуками). Потом он напросился со мной в интернет, чтобы я ему показал Хоспиталити-Клуб и другие вписочные сайты. В общем, появление такого местного друга очень интересно, хотя и требует от меня внимательности, т.к. он хочет узнать всё и сразу.
Заработки в Набире также оказались гнилые, так что через время он (с родителями) опять снимется с этого места в другое, в поисках ещё более лучшей жизни. Я говорю — бросай своё тряпье, едь на Яву, а то сгниешь тут в Папуасии! Да он и понимает, только всё непросто — билет до Явы стоит миллион (рупий). Говорю — ищи грузовые суда, они есть! Собирай рюкзак, будь готов, неделю-две поезди в порт, заберут тебя на Яву и даром, через дней восемь ты будешь в Сурабайе.
Конечно, с заработками на Яве тоже непросто. Самая низкая в стране зарплата и уровень жизни — именно на Яве (не считая Джакарты), самая высокая — как ни странно, на Папуа. Только скучно здесь, расти некуда! Пришивать пуговицы — не лучшее занятие для человека знающего и сообразительного, владеющего английским языком лучше, чем 99% индонезийцев.
Кроме знакомства и общения с Рашидом, у меня были в Набире и научные дела. Нужно было выяснить, есть ли дорога отсюда вглубь материка — на Энаротали, Мулью, Вамену и Джайпуру. Дорога эта была обозначена на четырёх купленных мной картах, но как она идёт и даже с какой стороны выходит из города — об этом карты врали по-разному. Здесь же, в крупном райцентре Папуасии, невозможно найти карты даже в мэрии и в департаменте дорог — и нигде! А какие есть? Рукописные схемы на картоне и даже акварелью. Нашёл картосхему Набирского района, сделанную в одном экземпляре, и опять же — от руки. У нас такие «чертежи земли сибирской» рисовали в конце шестнадцатого века. Дорога там в сторону Энаротали есть, а на границе района карта обрывается, нет дальше никакой информации. Водители, умные люди, работники мечети считают, что дальше, до Мулиа, нет ничего.
В самой Мулье никто не был. Только через пару дней я нашёл одного мужика, который летал в Мулью. Он говорит, что дороги туда нету. Но есть и другое мнение. Старик в мечети, проживший и повидавший многое, вот старик мне сей сказал, что от драйверов слыхал, что в Мулиа есть ДОРОГА, ходят машины, и всего за НЕДЕЛЮ можно проехать эти 600-650 км до Мулиа. Дальше до Джайпуры, по словам деда, остается два месяца пешком !
«Дуа булан джалан каки»! Неужели правда?
Город Набире — такая своеобразная Африка. Много темнокожих. Перед аэропортом стоит памятник двум папуасам, основателям города наверное: два голых человека с луками и приставными пиписьками. Эта накладная пиписька делается из высушенной тыквы и надевается на пипиську настоящую.
Называется этот наряд в простонародье «котека». Это слово и эта часть одежды (а порой и единственная одежда) нередко встретится нам на трассе и в повествовании.
Рядом с памятником папуасам — статуя пожилого генерала в очках в позе «Хайль Гитлер!»
Но местные папуасы ходят по улицам одетые, с котеками не встретишь. Главная мечеть прямо на берегу моря. Спишь и слышишь прибой, волны, в пяти метрах. А утром видишь, как голые пьяные «оранч асли» купаются в море, показывая всем обитателям мечети голую жёсткую правду и своё отношение ко всем религиям. В мечети ни одного папуаса. Только понаехавшие индонезийцы. Из всех встреченных мной «белых» взрослых индонезийцев никто не родился в Набире.
Большинство приехали с Макассара (остров Сулавеси), некоторые — с Явы и Малукку. Темнокожие папуасы, составляющие большинство населения, ходят не в мечеть, а в многочисленные христианские церкви.
В мечети меня попросили сходить зарегистрироваться в ментовке. Кстати, тут, в Папуа, каждый человек, к кому в гости пришел иностранец, — должен доложить в полицию в письменном виде! И таким образом обеспечить иностранцу БЕЗОПАСНОСТЬ ! Ха. По просьбе имама мечети я сам сходил в отделение и зарегистрировался.
А городское отделение полиции большое, новое, современное, куча полицейских, у каждого в кабинете компьютер, все сотрудники — индонезийцы, приехавшие с Макассара или с Явы. Выписали мне бумажку — такой-то зарегистрирован там-то, по адресу: Набире, Главная Мечеть. Хотел получить у них и Сурат Джалан — дорожное письмо, пропуск во внутренние районы Папуасии, но менты поленились мне его делать, так и отложилось это дело до Энаротали.
Мусульмане говорят: вокруг очень опасно, папуасы убьют, возьмут в заложники «за свободную Папуасию». Якобы все папуасы пьяницы и воры. Папуасы на всё плюют и хохочут, с виду очень прикольные, рожи бандитские, и весёлые такие, в татуировках, очень большие встречаются, накачанные, до 120 кг. Цены в городе высокие, интернет втрое дороже, чем мне привычно.
Правда, на второй день в Набире у меня для интернета появился спонсор — местный «олигарх». Он повёл меня в Инет, чтоб узреть чудо — русские буквы, сидел просто так рядом и пялился в экран!
Через дорогу от интернета — христианские песни на весь квартал, даже шире. Целый стадион 400 папуасов (ни одного индонеза), пели под музыку — «О, Иисус!» и прочее. Их охраняли полицейские — ради национального спокойствия. Пятничную молитву в мечети тоже охраняли. Блюстители порядка хорошо экипированы. В городе много солдат и полиции. Утром, после линейки, менты и ментихи танцуют под музыку, поют, делают зарядку, а папуасы идут в полицию за бумажками и тихо разглядывают «оккупантов».
Еще про «олигарха». Он решил сперва потащить меня в лучший в городе ресторан. Оный ресторан похож на забегаловку где-то в Забайкалье, в Агинском, только «буряты» очень уж загорелые. Зазвал впридачу и моего нового друга-переводчика, коий в эти дни стал моей неотъемлемой частью. Многие думают, что без переводчика я не пойму, тот и рад до концов волос. Так вот, пошли есть, там порции двойные, а цены тройные, бедный переводчик слопал только 0,4 еды, мне досталось 1,6 порции, еле одолел.
Нищих и попрошаек не было ни одного ни в Соронге, ни в Набире.
На базаре смешные, толстые папуасские тётки продают всячину: еду, корешки какие-то, овощи, бананы. С фруктами остальными — напряжёнка. Говорят, земля плохая, не растёт ничего у нас. Кукуруза растет. Её варят и продают горячую, с паром, за «серибу» — всего 1000 рупий за один початок. Вкусно и дёшево. Но встречается и недоваренная.
Местный набирский аэродромчик — образец папуасского разгильдяйства. Сводное расписание никто не мог мне представить, даже диспетчер. Будки четырёх авиакомпаний («Мерпати», «Гаруда Индонезия» и ещё двух каких-то) знают только свои рейсы, причём — только ближайшие. Да и это время не вывешено — надо подходить и спрашивать. Местные сами знают, куда им лететь и во сколько, и меня тоже спрашивают. А я не признаюсь, мне нужно узнать в общем, что и почём отсюда летает. У диспетчера в каморке — полётная карта. Может быть, толковая? Нет, только координаты аэропортов, азимуты полётов между ними, а по белому полю надпись «ГОРЫ. ПРЕДПОЛОЖИТЕЛЬНО НИЖЕ 10.000 ФУТОВ». Ну…
...Это было три года назад. Встреча моя с Абдул Рашид Харманом оказалась для него судьбоносной. В том же году он переехал на Яву, в город Маланг, и поступил в малангский университет. Со мной он переписывался по Емайлу, и стал постепенно ещё более умным и ещё более англоговорящим. Через три года я приехал к нему в гости -- уже на Яву. И вскоре после моего появления он отправился в своё первое заграничное путешествие -- в безвизовую (для индонезийцев) Малайзию. Так, с моей неожиданной помощью, мечта паренька с далёкого острова = о путешествиях = начала обращаться в жизнь!
