Монголия зимой. Часть первая.Принято говорить о каком-то «безвременье», которое настигает якобы в Заполярье, на Колымской трассе и здесь, в Монголии. Однако время здесь есть. В семь утра по Новосибирску и в восемь по Монголии звонит будильник. В девять – встаёт солнце. В час – штурманы открывают по банке пива. В пять – начинает смеркаться. Здесь нет рабочего времени, нет учебного. Всё время здесь – твоё. А «безвременье» приходит к тебе от отсутствия необходимости следить за временем. Оно приходит от готовности наслаждаться каждым моментом. Чем спокойнее ты, чем комфортнее ты себя ощущаешь, тем сильнее тебя «безвременьем» накрывает. Одним словом, не географическое это явление.
Между тем, звонит будильник. Как стойкие оловянные солдатики мы поднимаемся, кряхтя натягиваем сапоги, куртки и шапки и по одному вываливаемся из буханки. Новый день мы встречаем под Баянхонгором. Плоскокартонный чёрный хребет лежит на багровом фоне неба. День сурка какой-то.
Я прямо чувствую, как интересуют читателей вопросы нашего быта. Быт простой и неказистый. Мы живём в буханке. Мы в ней спим, едим, пьём и едем. Покидаем её мы только для того, чтобы заправиться, зайти в магазин или цайный газар, либо по какой-то иной нужде. Завтракаем мы лапшой быстрого приготовления, заливая её кипятком из чайника, вскипячённого на газовой плитке. Обедаем, как правило, в цайных газарах. Ужин нам готовит мультиварка. Дабы не тратить слов, прилагаю схему буханки в состоянии «спальня».
И опять мы будем целый день ехать. Чем ближе мы будем приближаться к Улан-Батору, тем меньше будет в степи снега. Правда, мы успеем застать такую плохо укладывающуюся в мозгу пару: снег и верблюд.
Моё желание повидать столицу не находит отклика у других членов экипажа. В суме Лунэ мы уходим на север, в степь. Я уже не ворчу, что мы едем в темноте – я привык. Вечером нам показывают яркие огни какого-то посёлка. Одичавшие, мы шутим: Лас Вегас.
Занавес падает. Ночь-антракт. Занавес поднимается. День – очередной акт этой короткой пьесы. На сцене – те же. И только сменили декорации.
Около ста пятидесяти километров грунта отделяют нас от асфальта северной дороги. Опять будут полосы: снежные и бесснежные.
Будут живописнейшие перевалы и ущелья. Будет огромная территория какого-то карьера и армия ярко-жёлтой строительной техники. Будут стада овец и коз и табуны лошадей. Будет густое облако пыли от обогнавшего нас красавца ленд круизера, будут – о чудо! – огороженные от скота посевные поля, со скошенной то ли пшеницей, то ли рожью.
Будут гигантские красавцы грифы. Они не улетели, как орлы, зимовать в Якутию. Они сидят по ложбинкам и невозмутимо клюют падаль. Они не очень-то боятся буханки с российскими номерами. И только когда мы подъезжаем совсем близко, они нехотя расправляют свои огромные крылья и тяжело поднимаются в воздух.
В этот день картинка в окне меняется так часто, что 150 километров пролетают, как одно мгновение. И вот, мы уже в Орхоне.
А от Орхона уже проложен асфальт. Правда, дорога ещё не открыта, и мы продолжаем трястись по степным ухабам. На асфальт мы выскакиваем только в Булгане. Перспектива увидеть зимний Хубсугул из призрачного миража превращается в реальность.
На севере Монголии я ещё не был. Склоны гор здесь покрыты щетиной леса. Глинобитных построек нет вообще, а юрты потеснены маленьким срубами. Обочины пестрят указателями на кемпинги и турбазы.
Ночь. Огни Мурэна. Снег в степи. А утром видно, где проходит черта: вот тут шла туча и есть снег, а вот тут тучи не было, а значит, нет и снега. Мурэн чадит, как все аймаки. Рынок открывается поздно, мы коротаем время в супермаркете. Потолкавшись на открывшемся наконец рынке, мы наматываем на кардан последние километры асфальта, ведущего нас в Хатгал – посёлок на южном берегу Хубсугула. Здесь – центр туризма: гостевые дома, визит-центры, дулгуры, газары, сувенирные лавки. Правда, по большей части, всё закрыто. Мы с трудом находим открытый цайный газар. В центре комнаты – длинный стол. По обе стороны стола, на длинных лавках – монголы в полицейской форме. Суровые экспедиционеры немного смутились, но были усажены за общий стол. Мы попали на отмечание присвоения майорского звания одному из наших новых знакомых. На столе возникает большая бутылка водки и коробка конфет. Чашка наполняется огненной водой и начинает своё триумфальное шествие вокруг стола. Каждый, получивший её, встаёт и произносит тост. Я тоже встал. Вова встал дважды. Лёша вставать не стал – за рулём не положено.
Мужики предостерегли нас от поездки по льду Хубсугула. Но это и не входило в наши планы. Мы желали своими копчиками ощутить каждую рытвину, каждую промоину длинной дороги по восточному берегу монгольского Байкала.
Везде, наверное, есть объект поклонения, этакий фетиш. В России — это Байкал. У монголов и людей, стремящихся в Монголию, – это Хубсугул. А как можно писать об объекте поклонения без придыхания?
В 2017 году (
Монголия 2017.) мы повидали многое: и безжизненные камни Гоби, и пески Хангорынэлса, и крутые обрывы Хэрмэнцава и яркие воды Харнуура, а вот до Хубсугула… до Хубсугула не доехали. Меня, надо признаться, это как-то покалывало: в Монголии был, а жемчужины не видел.
Теперь видел.
Мы изменили график движения. Теперь едем только в светлое время суток, чтобы не пропустить ни одной точки, ни одного оттенка.
Восточный берег Хубсугула – череда заливов. Дорога то чиркает по озеру, то уходит петлять в лес. Лиственницы стоят голыми, серо-коричневыми, щетинистыми. Ближе к северной части их немного потеснят кедры. Лес завален упавшими и спиленными деревьями и их ветвями. Кое-где – следы низовых пожаров.
Дорога – 170 километров ухабов, ям и колдобин. Ты не успел вытерпеть очередной ухаб, как уже влетел в яму, пережил её, а тебя уже поджидает колдобина. Сейчас, когда подложена тонкая подушка снега, это ещё можно терпеть, как это перенести летом – загадка. Интересна, должно быть, эта дорожка летом. Особенно хороша, я уверен, после серьёзного дождя.
Стоит ли пытаться описать Хубсугул? Наверное, это сродни попытке описать полотно Левитана или Куинджи — занятие бессмысленное и беспощадное. Тем более, что старенький Canon неплохо справился с поставленной задачей и довольно правдиво воспроизвёл и цвета, и формы. Мы выбегали из машины каждые пятнадцать минут и выстреливали длинными очередями снимков в сторону озера.
Два заката, один рассвет и полтора ослепительных дня подарил нам Хубсугул. И одну ночь. Чернющую. Усеянную белыми точками автомобильных фар, мечущихся по льду. И тишину. И сожаление, что не видят и не слушают этого твои близкие.
Вечером второго дня вы въехали в Ханх – унылый сум на северной оконечности Хубсугула. Темнота и глухие заборы – вот и вся деревня. А, нет! Ещё ярко освещённая фонарями «набережная» — узкая дорожка между первой линией домов и берегом.
Мы выходим из Монголии в пятницу, на три дня раньше срока. По задумке, мы должны посмотреть красоты Бурятии и зимнего Байкала. Однако, все уже пресыщены впечатлениями. Замёрзший блекло-изумрудный Иркут великолепен, Тункинская котловина сногсшибательна, но куда же уложить это великолепие? Не влезает оно уже между седыми горами, оранжевыми степями и фиолетовыми отрогами Восточных Саян.
Ребята завозят меня в Иркутск, где я проведу немногим меньше суток. Погощу у своей давней подруги Тани. Поговорю с ней об архитектуре, семье и общих друзьях. Познакомлюсь и поиграю в шахматы с её сыновьями и в кубики с дочкой. Встречусь с Лёшей Мочаловым, оказавшимся здесь по делам. Два часа беседы пролетят незаметно. Приятно общаться с человеком, близких тебе взглядов.
Потом я прыгну в самолёт и тот путь, который занимал в прошлый раз шесть дней, проделаю за десять часов. И окажусь дома. За десять дней нового года прожив маленькую, но очень яркую жизнь.
