Суда компании «Пелни» в Индонезии выполняют ту же роль, что в России — поезда дальнего следования. Линия Джакарта — Сурабайя — Соронг — Джайпура — аналог Транссибирской магистрали, а Новая Гвинея (Папуа) — это Дальний Восток. А внутренние районы Новой Гвинеи можно сравнить даже с Якутией или с Чукоткой. Сюда сложно попасть: очень долго — пешком, дорого — самолётом, с дорогами дело обстоит неважно. Все грузы сюда завозятся с Большой Земли (с Явы или Сулавеси), и цены на всё привозное тем выше, чем дальше посёлок отстоит от «Транссибирской магистрали» — главной береговой линии и портов.
Пароход «Нггапулу» идёт от Сурабайи до Новой Гвинеи пять дней, делает по пути некоторые остановки. Сперва — крупный порт, третий город страны Макассар на юге острове Сулавеси. Затем мы огибаем длинный Сулавеси с севера, заходя по пути в порты Паре-Паре и Битунг. В Битунге мы берём на борт сотни мешков с овощами, капустой, луком, сотни ящиков с курами, петухами и цыплятами — десятки тысяч цыплят! Хозяева груза располагаются на палубах; владельцы петухов — кормят их через прорези в коробках, некоторые даже выгуливают кур и петухов по палубе, привязав верёвкой за ногу; цыплят не кормят и не выпускают — их слишком много для этого. На каждом ящике с цыплятами этикетка — количество цыплят столько-то +3% на естественную убыль. Когда смертность уже заложена при упаковке, можно и не кормить.
Обладатели лука и капусты выкладывают овощи и перебирают их на палубе, выявляют подгнившие и выбрасывают их за борт. Непонятно — неужели Папуа — голодный край, и там нет даже капусты и лука?
— Куда везём, — спрашиваю, — в Соронг?
— Да, в Соронг.
— Папуа — голодный край? Еды нету?
— Нету. Земля плохая, не растёт у них ничего. Вот и везём!
Весьма непонятно, почему в тропическом климате, где столько воды и земли, почему здесь не вырастить что-то съедобное? Обычная зелень на островах повсюду, наверное и овощи могли бы быть.
Дурианы тоже везут, но немного. По ходу созревания их по две-три штуки выкладывают на палубе и продают другим пассажирам. Цены ломовые!
На каждом индонезийском поезде и пароходе проявляется неприятное мне свойство индонезийского народа — большинство людей тут курят. Прямо сидя в поезде, или в жилом отсеке корабля, несмотря на предупреждающие вывески «Диларанг мерокок» (курить запрещено) и регулярные повторы по корабельному радио, типа:
— Уважаемые пассажиры! Напоминаю вам, что курение внутри нашего судна строго запрещается! Куря, вы не только отравляете воздух, но и создаёте пожарную опасность на судне! Для курения используйте верхние палубы! За курение в пассажирских отсеках взимается штраф!
Несмотря на это, курит большинство. И справа, и слева от меня, и повсюду — дымовая завеса. Я решил бороться с курением и курильщиками. Когда кто-нибудь закуривал, я подходил, тушил пальцами сигарету и важно говорил: «Диларанг мерокок!» — курить запрещено! «Мерокок — сакит-сакит (болезни)!» Особо стойких я подводил к табличке «Не курить». Вскоре мне удалось отучить от вредкой привычки целый сектор в пассажирском отсеке (они, конечно, курили, но вдалеке от меня, на палубе).
Один дядя завёлся на полу в проходе. Он оказался настойчив. Пытался сорвать все мероприятия по оздоровлению. Когда я тушил его сигарету, он извлекал новую и невозмутимо её закуривал. Наконец, я решил отобрать всю пачку, но не для того, чтоб выкинуть, а чтобы показать ему надпись «Минздрав Индонезии предупреждает: курение вредит здоровью». Здесь тоже такие надписи, как и в России, только на местном языке. (А в Тайланде додумались и вот до чего — на каждой пачке большая фотография лёгких курильщика в разрезе, или других его поражённых болезнями органов — чтобы даже неграмотный понял, что курить вредно. И в Египте тоже наглядная агитация на пачках, но курят от этого не меньше!) — Но когда я схватил пачку, он подумал, что я её отберу навсегда, тоже схватил её и нервно вскочил, цапнул меня за руку, я его, он злобно смотрит на меня — сейчас, думаю, будет бить. Он немножко ниже меня и такой злобненький. Но хорошо, что разняли нас пассажиры — а то, если бы мы оба потеряли душевное равновесие — вероятно, он бы пострадал. А так другие жители парохода посоветовали ему курить пореже, и так он отстоял своё право на курение: он дымил изредка, когда я не был на месте, а когда я возвращался, он делал вид, что тоже хочет прогуляться, и шёл бродить по палубам.
Чем на судне можно заняться? Времени пять суток. Я занялся интересным религиозным делом. В Джакарте сикхи вручили мне книгу-цитатник своих песнопений, 280 страниц на пенджаби, английском и в транслите. Я решил поискать косяки, вставки и противоречия в святой религии сикхов.
Кроме чтения книги, на судне можно: 1) спать, отсыпаться за все прошлые и будущие активные ночи, 2) есть — в шесть утра, в полдень и в пять вечера на пароходе происходит питание. Повара решают трудную задачу — «накорми 3000 человек так, чтобы ни один не попросил добавки». Еда трёхразовая входит в стоимость билета. Это коробочки из пенопласта, в которых наложен варёный рис, и к нему ничтожная добавка — или рыбья варёная голова, или чуток салата или омлета, плюс пластиковый закупоренный стаканчик питьевой воды 200 граммов. Такая еда «на воле» стоила бы никак не больше 2000 рупий. Компания «Пелни» собирает сверхприбыли, продавая билеты по 200-250 тысяч рупий ($25) за один полусуточный перегон. Правда, стоимость самого корабля мне осталась неизвестной, а ведь она должна входить в стоимости билетов.
Далее, можно 3) прохаживаться по палубе, заходить в каюту капитана, в служебные отсеки, в рубку, залезать в спасательные шлюпки и даже лазить на вышку с антеннами и локатором, что над всем океаном и кораблём. Все эти места, где висит вывеска «Диларанг масук!» (вход запрещён) или «Вход только для персонала», всюду иностранец может залезть, и никто ему ни слова не скажет.
Конечно, здесь я проявил некую непоследовательность — ведь сам же гонял других пассажиров за нарушение запрета «Не курить!» Но такова моя двойственная сущность. Индонезийцы и их дети, поражённые моей наглостью, лишь задирали головы и тихо завидовали, когда я шёл в капитанскую рубку или тащил спальник и пенку наверх, чтобы лечь спать на самой верхней плоской поверхности — на крыше капитанской каюты (если не было дождя). Все завидовали, но сами никуда не лазили — народ законопослушный в чём-то.
Кроме того, можно 4) подтягиваться, отжиматься и приседать на верхней палубе, вызывая удивление всех других пассажиров — а двигаться совершенно необходимо, чтобы не облениться; 5) посещать мечеть — трижды в день на судне звучит азан — призыв на молитву, и в пароходную мечеть набивается сколько влезет, до трёх сотен самых религиозных граждан, есть и женское там отделение; по пятницам на корабле звучит пятничная проповедь; в мечети можно познакомиться со всякими колоритными гражданами святого вида; 6) можно мыться в душе, благо — горячая вода имеется в безграничном количестве, и в помывочной не очень грязно; тут можно и постираться; 7) можно фотографировать пассажиров и их разнородный багаж, и, наконец, 8) забраться куда-нибудь на нос или на корму судна, глядеть на бесконечный океан, на проплывающие на горизонте другие плавсредства, на зелёные острова, и думать обо всём хорошем, пока очередной ливень не сгоняет меня в трюм.
Начиная с Битунга, а потом и Тернате, на пароходе стали появляться папуасы. Чёрные, кучерявые, плотного телосложения, с крупными чертами лица, и довольно хмурые на вид. Они поселились на разных палубах небольшими стайками, по три-пять-шесть человек, и предались пьянству. Точно как наши соотечественники. Пили какую-то жёлтую жидкость, внешне похожую на мочу, но с резким спиртовым запахом. Выпив, папуасы повеселели, кто-то достал гитару — пели что-то, смеялись. Некоторые напились до бесчувственности и валялись на палубе, прямо под ногами других пассажиров. Когда шёл дождь (а шёл он довольно часто), полутрезвые перетекали внутрь отсеков, но самые спившиеся не могли встать и так и валялись на мокрой палубе, под шум ветра, дождя и волн.
— Эй, мужики, пить вредно! Пьянство — харам! — говорю им.
— Это Папуа! Нет запретов, нет законов! — смеются пьяницы.
— Да, папуасы, им нет запрета, — подтвердил плывущий тут же на судне, по каким-то своим делам, милиционер.
После Тернате — последнего не-папуасского порта — появилось и подтверждение этих слов. На пароходе возник наркоторговец, парниша, предлагавший мне (и некоторым другим) какие-то сосисочки размером с мизинчик. Потом он совсем осмелел и выложил свой товар в одном месте на перилах теплохода. Для еды — слишком маленькая. Да и никто не спешит покупать (а еду обычно быстро разбирают). Наверное, наркотик!
— Что это такое?
— Это колбаса индонезия, — отвечает он.
— Это вредная колбаса. Это наркотик! Выкинь её за борт!
— Ой, не могу! Она очень дорогая! Если я её выкину, попаду на большие деньги!
— Колбаса очень вредная, парень, — объясняю я ему. — Те, кто будут употреблять эту колбасу, станут слабыми, дохлыми, больными (sakit-sakit) и умрут!
— Наоборот, она хороша для здоровья.
Я предложил наркоторговцу проверить свои качества. Над верхней палубой висели в виде перекладин железяки, к которым крепились шлюпки — на этих железяках (подпрыгнув и ухватившись) можно было подтягиваться. Я подтянулся 20 раз, наркоторговец — 6, тем временем вокруг уже собрался небольшой митинг. Под общие улюлюкания продавец «колбасы» свалился с перекладины и признал своё поражение, но товар выкидывать не стал — аккуратно собрал и перебрался в другое место.
На судне Пелни не было ни одного иностранца на несколько тысяч человек пассажиров.
Ещё из интересного. Возможен ли на Пелни метод одной остановки? Дело в том, что после каждого порта происходит проверка билетов. Таким образом — запираются все отсеки и все переборки (не дай Бог начнём тонуть в это время) и целый час по всему судну ходит орава билетеров-контролеров (человек двадцать, а может и другие в это ж время по другим отсекам шарят). У всех проверяют билеты. Пробую опыт. Пошел в душ, когда переборки заперли, стою, моюсь. В туалетную комнату врываются билетеры — ТИКЕТ, тикет, тикет!! — Я приоткрываю дверцу душа и тихонько ругаю билетеров. Те увидев мою бороду, все понимают (уже много раз проверяли) — а сосед моется в душе, и достает из-под душа, глянь, билет, и через верх кабинки протягивает его проверяльщикам! Те смотрят, ладно, мол, — потом проверяют другие кабинки на пустость и идут дальше. Потом переборки отпирают.
Несмотря на это, на судне есть много мест, куда кто бы не залез, не найдут. Индонезы просто скромные. А сколько мест для зайцев! Спасательные шлюпки те же. Пустые бочки, бессчетно везомые в Папуасию. Кабина-капитанская рубка, ну кто ж там будет искать зайца. Хотя конечно сидеть там бесконечно тоже неудобно. Лучше уж в шлюпке. Проверка билетов не сразу после отправления, а иногда, но раз в сутки как минимум.
Когда плыл на пароходе, специально подгадал момент пересечения экватора — приперся в каптанскую рубку на это время. Кэп, впрочем, редко присутствует у себя в рулевой. Он только в момент причаливания и отчаливания. Бумажки подписывает. В остальное время есть своя команда, навигаторы, ведут пароход по GPS — очень просто. Трудно только причалить и выйти в море обратно. На подходе к порту, уже в видимости порта, пароход останавливается и гудит; из порта к нему приплывает маленький теплоходик-буксир с лоцманом, или бывает даже два таких буксира. Они пришвартовываются к большому судну и медленно и аккуратно затягивают громадину в порт. Потом так же лоцманские буксиры вытаскивают гиганта «Пелни» из акватории порта в открытое море и там отцепляются от него.
Остальное автоматически, карта, GPS, иногда менять курс. Пересечение экватора не представляет особого события. Просто цифры перещелкиваются на приборе, ну и все. Зато в одну ночь я забрался спать на крышу рулевой рубки, никто там меня не видел, да и не лило в эту ночь с неба, а я как бы один под небом, а подо мной 3000 человек на пароходе, начнем тонуть — утону последним, забавно. Впрочем, вероятность утонутия такого парохода невелика, и льдин нету, чтобы как Титаник столкнуться с кем-то, и шлюпок полно, а кроме того — и ящики пассажиров тоже плавучие (в том числе и коробки с петухами...)
— А бывает ли, что падают за борт пассажиры? — спрашиваю рулевого.
— Ага, бывает. Пьяные. Особенно если маленького роста, проваливаются с перил. Это очень невыгодно. Пароход приходится останавливать, искать этого человека.
— И потом находят?
— Не всегда. Иногда находят. Иногда нет, особенно ночью, не видно, где. Освещаем вокруг, ищем. Если нет, делаем запись в судовой журнал, оставляем спасательный круг с фонариком и оповещаем другие суда. Потом плывем дальше.
Вот блин гнилое дело алкоголизм, свалишься за борт ночью и привет. Оставят тебе спасательный круг с фонариком — не пей больше!
Смешной на пароходе груз петухов в сумках и коробках. Нежные петухи — приходится прятать их от солнца, от дождя, таскаться с ними туда-сюда по палубе. А они и кукарекают все время с утра. А цыплят не оберегают, их 150 ящиков.
Есть много розеток, можно заряжать мобильники (но всё равно они не работают в открытом море). Некоторые пассажиры заряжают свои плееры и радиоприёмники, а самые хитрые берут на судно тройники и удлинители и утаскивают розетки себе на место, чтобы заряжаться током, не слезая с тюфяка.
На верхних этажах есть несколько кают для богатых. Проезд в них стоит в несколько раз дороже, чем переправа на самолёте. Что за публика там едет, не знаю: у них и кухня и столовая отдельно. Но тараканы наверное такие же. Ведь на пароходах — и Пелни, и контейнерном — тараканов полно.
На каждой остановке очень интересно наблюдать за грузчиками, стоя на одной из палуб. Как только пароход приближается к пристани, сразу там, на берегу, возникает оживление. К месту причала устремляются продавцы, грузчики, таксисты, хелперы, а также заниматели мест для пассажиров, за которыми пытаются пролезть и сами пассажиры. Пока корабль не подошёл, пока билеты не проверили, территория порта как бы заперта. Нетерпеливые граждане лезут через заборы — они покрыты колючей проволокой, но кто-то обычно уже прорезал дырку, — и даже сигают в воду в неогороженном месте, чтобы выплыть уже внутри ограды. Это, конечно, грузчики. Когда к судну подкатывают трап, вокруг него уже суетится несколько сотен человек: двести портовых грузчиков и другие. Ещё пароход не причалил, человек сорок взбирается на трап, остальные триста этот трап катают туда-сюда, чтобы подсоединить к судну. Уже самые ловкие, как насекомые, карабкаются по бортам судна, ещё до подачи трапа, а внизу десяток сотрудников порта не могут сдержать ораву. И вот — есть! Трап подан, и конечно тут надо бы пассажирам выходить, но не стойте в это время на главном проходе!
По нему бегут со всех ног сто здоровых (по местным меркам) мужиков, они все бегут внутрь судна, надеясь увидеть скорее самых неповоротливых и обременённых багажом пассажиров и первыми предложить им свои услуги. Тут же за ними влетает и сорок продавцов всего на свете, за ними и между ними — пацаны-занимальщики-мест, а за ними уже тянутся помедленней грузчики с тюками и людьми, которых они проводят на пароход скорее занять место. Стой! А нам выходить-то где? Лавируя среди несущихся внутрь, аккуратно лезем к выходу — к выходам, их обычно два или три, но правило «сперва высадка, потом посадка» не соблюдается, скорей наоборот: сперва загрузка, потом выгрузка. Вот счастливые грузчики, неся на плечах огромные баулы, придерживая их обеими руками, спешат к выходу — при этом не забывая держать в зубах зажжённую сигарету и курить её; вот крики продавцов, а вот билетёры, пытающиеся проверить, наконец, билеты у отъезжающих. Можно продраться, выйти в порт и даже в город — у нас есть в распоряжении пара часов, чтобы сделать небольшой осмотр местности. Главное — не забыть с собой взять билет — иначе придётся на обратном пути лезть, как грузчики, через забор.
В Битунге погрузка шла необычным способом. На борт поднялись, кроме обычных грузчиков, десяток важных дядек с большими бухтами верёвки. Зайдя на верхнюю палубу, они привязали там два десятка блоков, пропустив через них верёвки. Тем временем внизу к борту судна подошло двадцать грузовиков с множеством мешков. В каждый кузов залезла пара-тройка человек, и стали привязывать мешки к верёвке, спущенной с борта. Как только они привязывали, за другой конец верёвки начинали усердно тянуть человек по пятнадцать молодёжи, от 13 до 20 лет, чуть ли не бегом — и груз возносился на седьмую палубу, где его отвязывали уже заранее устроившиеся там коллеги, распихивали мешки по палубе и по всему пароходу. В том числе и тащили на противоположный борт, а то судно бы накренилось. Тем временем верёвочный конец спускался вниз, там в кузове опять привязывали мешок, потные бурлаки опять бежали с канатом и т.д., и это повторялось десятки раз с каждой из двадцати верёвок. Многие тысячи тюков, мешков и коробок были подняты на борт всего за пару часов. Наконец, мешки кончились, и усталые, мокрые, разгорячённые грузчики попадали, как перезрелые груши, прямо в море с пристани, освежаясь мокрой и грязной водой с бензиновыми разводами, каковая имелась в близости причала.
2008
