12 сентября, понедельник. Тагаркаки. Памирский тракт. Высота 4000 метров над уровнем моря.

За ночь, как обнаружилось, выпал снег, посыпал крыши домов и юрт, побелил все вершины и склоны гор и присыпал долину вокруг посёлка. Солнце уже разъедало его и превращало в лужи, особенно видные на дороге. Я покинул гостеприимные Тагаркаки, внутренне удивляясь – живут же люди, на высоте 4000 метров, топят печку кизяками и пекут лепёшки, в то время как, …, в то время как… ну, читатель оглядится вокруг себя и додумает сам.

Машин не было. Пару часов я прошагал; затем меня догнал грузовик ЗИЛ – очень долго, очень медленно, минут двадцать догонял, постепенно превращаясь из точки в жука на горизонте, а потом в настоящий ЗИЛ. Полный кузов – пастухи кочевали с высокогорных своих пастбищ на юг, в долину Пянджа, поскольку начиналась зима и её явные признаки были уже повсюду. В кузове ехали – навалом – железная печь, оболочки для юрты, какие-то бараны (или иные звери, понять было трудно), шмотки, палки, узлы и трое таджикских ребят 15, 12 и 11 лет, не знающих ни слова по-русски, кутающихся в сто одёжек – в кузове ехать не очень тепло. Здесь в последний раз мне пригодились знания фарси.

Машина медленно, еле-еле, тяжело урча, поднялась ещё на очередной перевал и спустилась вниз; там, на повороте на Лянгар–Ишкашим, мы с ними расстались. Этот поворот мне был уже знаком – здесь месяц назад я проезжал с углевозами на Лянгар. Дальше опять пешком, приближаясь к селению Аличур.

Когда Аличур был уже виден – кучка белых одноэтажных домиков-кубиков, как горсть сахара-рафинада на тарелке, среди снежных гор – вблизи Аличура меня догнала ещё одна машина, ЗИЛ-бензовоз, типа того, который месяц назад вёз меня с немцем на Мургаб. В кабине было уже пятеро – я попросился на бочку.

– А не упадёшь?

– Нет, я привычный! – отвечал я, залезая на бочку, хотя верхом на бочках мне ездить ещё не приходилось.

– Ну смотри, будет холодно, – предупредил водитель, и мы погнали.

Езда верхом на пустой железной бочке, по горным дорогам Памира, со скоростью 70 километров в час (водитель был лихач) – весьма специфическое удовольствие. Я вцепился руками и ногами во все выступающие части; рюкзак запихнул в багажный ящик на кабине, на стоянке надел все имеющиеся одежды, включая две шапки – киргизскую и афганскую – одну на другую.

Под куртку запихнул палатку и пенку. Так, подпрыгивая на каждой колдобине, я и проехал, обдуваемый всеми ветрами, сотню километров до Мургаба!

Перед самим Мургабом водитель умудрился впихнуть меня в кабину, чтобы без подозрений проехать пост.

Прибыли в Мургаб на закате. Водитель оказался деньгопросом! Все пассажиры, ехавшие в кабине, оказались его платными клиентами; с меня он тоже получил 10 сомони (три доллара). Мне не было огорчительно: во-первых, таджикские деньги мне больше не понадобятся; во-вторых, в Москве люди платят куда большие деньги за разные опасные аттракционы.

Водитель сильно извинялся, утверждая, что деньги нужны ему на заправку, и без них он якобы не дотянет до Оша. Брать меня дальше в Ош отказался, решил заночевать в Мургабе и поискать на завтра других, денежных, клиентов. Я пожелал ему удачи.

Транспорта на север больше не наблюдалось, и я решил остаться в Мургабе, переночевать и погреться после наружной езды. Я сильно озяб -- наружная езда по заснеженным перевалам Памира реально охлаждает! С дороги виднелась мечеть, и я направился туда, прекратив на сегодня автостопные занятия.

* * *

Вскоре настало время вечерней молитвы, собралось человек десять; муэдзин вышел на крыльцо и пропел азан. Обнаружив меня в мечети, жители Мургаба проявили ко мне большой интерес. В результате, по окончании последней молитвы, муэдзин позвал меня в гости.

Жил он очень просто. Электричество было, но две электрические лампы светились так тускло, что включённая рядом керосинка давала больше света, чем две лампы. Молодой муэдзин (ему было лет 25) был интересным и религиозно образованным человеком, и даже регулярно ездил на давват (мусульманскую проповедь) в соседние кишлаки.

Жители Мургабского района, кстати говоря, были мусульманами-суннитами, в отличие от исмаилитов, живущих вдоль реки Пяндж. А язык здесь был не таджикский, а киргизский, и вообще большинство жителей Мургаба – киргизы, хотя и живут в Таджикистане.

Муэдзин и его мама, счастливые обретением редкого гостя, были рады угостить меня лепёшками, чаем, рисом и даже выкопали конфеты – редкий заморский продукт.

Разговоры затянулись надолго, и только в поздний час мы легли спать.

Вот так -- я опять в Мургабе, в самом высокогорном райцентре бывшего СССР. И был тут раньше, и приеду ещё раз -- хоть Мургаб и далеко, но Земля-то круглая! И в некоторые места мы возвращаемся вновь и вновь, хотя казалось бы, эти места -- уж дальше некуда.

2005