Шестого апреля 2008 года в городке Набире, в главмечети, я утром прочитал особую лекцию в мечети о своём путешствии, плюс поднял тему «Почему папуас не идёт в мечеть». Я подумал, что это должно быть интересно индонезийцам.
Переводили сразу два толмача — мой новый друг Абдул Рашид плюс автомобилист — член правительства. Второй переводил очень многословно, и делал так: когда я говорил какие-то слова, он слушал, а потом, когда запас его оперативной памяти иссякал, он хлопал меня по плечу и повторял то же самое на бахаса, но почему-то вставлял поминутно слово «Амрика». Также он почему-то уверил всех, что в РФ только 5% мусульман. В остальном он переводил адекватно. Видимо, это придало некоторый трагизм, и одновременно — героизм, моему положению и путешествию. Может быть, в заседаниях своей городской Набирской думы он также привык во всём обвинять Америку и уверять, что в папуасии всего 5% верующих, и оттого и все проблемы.
Обратные вопросы жителей ко мне переводил Рашид.
Индонезийцы очень тепло со мной прощались, провожали до конца города, вручили гору жратвы и печенья. До конца города шёл со мной и мой новый друг, и прочие фанаты. Еле удалось отправить всех провожатых обратно. Один напоследок провёз меня на мотоцикле до конца посёлка, чтобы я не сбился с дороги — указателей выездных нет никаких, это вам не Европа.
Накануне целая делегация папуасских ребят («гидов») намерились идти со мной в Энаротали, отпросясь из школы. С трудом избавился от их компании. И ребята были очень хорошие, и отправиться они бы могли — в школе легко отпустили бы их на «стажировку», учить английский язык в моём обществе. Но с ними мы бы ехали в Энаро несколько недель, или потратили кучу денег, и в результате заблудились бы — как даже в пределах города умудрились заблудиться. Нет, в автостопе лучше быть одному, чем с местными сообщниками.
Дорога шла вглубь материка, и была она асфальтовой. Пока что. И очень красивой. По сторонам дороги шли сперва поля, а потом дикие экваториальные леса. Огромные зелёные деревья высотой по сорок метров были обплетены кучей лиан и растений-паразитов, а ниже ярусом, под ними, зеленели другие деревца и кустарники. Наверное, в этом лесу водится малярия (я выпил профилактическую таблетку). Надеялся, что будут лесовозы, везущие дрова из глубины континента в порт, чтобы сбыть лес в Китай. Этого не оказалось! Всё-таки наша Россия редкая страна, так щедро пилящая свои природные богатства. Говорят, только пока в Камеруне и Конго так активно пилят и вывозят древесину. За месяц поездки по Новой Гвинее я не встретил ни одной лесовозной машины, гружёной стволами. Это хорошо для леса — он сохраняется. Но плохо для меня — я-то думал, лесовозные дороги пересекают всю Новую Гвинею.
Сперва один мотоциклист, потом другой, подвезли меня километров по пять. Потом ещё пара джипов, едущих вглубь, в какие-то посёлки. Поднялись высоко в горы. И тишина! Свернули они в лес, и вот никаких машин, и посёлков нет, лес по обе стороны, дорога превратилась в грунтовку. Иду пешком, смотрю по сторонам, солнце жарит, я потею, рюкзак тяжёлый — килограммов тридцать — из-за даров, которые мне в Набире вручены. Еле влезло всё.
Но иду, не стоять же на месте — виды фотографирую. Наконец, долго ли, коротко ли — джип.
Трёхсоткилометровая дорога Набире—Энаротали действительно есть. И проходима она в любое время года. Основной пассажирский транспорт здесь — джипы с кузовом и крытым верхом. В них едут папуасы. Только папуасы. До восемнадцати человек в одном джипе. В кабине — особо ценные пассажиры, в кузове — менее ценные, на крыше кузова — совсем бесценные, и я впридачу. Полная стоимость проезда до Энаро составляет 200.000 рупий (600 рублей). Возможен торг. Джипы эти называются «Стрảда». Это марка машины, но также и намёк на то, что поездка на таком джипе заставляет людей страдать. Действительно, дорога не очень хорошая; больше половины пути едешь по битой грунтовке, пересекаешь вброд реки, трясёшься на выбоинах, застреваешь в грязи. В одном месте сидел на корточках, разводя костёр, рядом с дорогой какой-то папуас, и у него из одежды ничего не было, кроме длинной тыквы-«котеки», похожей на здоровую рыжую морковку. Котека держалась на человеке при помощи верёвочки, опоясывающей организм вместо пояса. Это был первый традиционный житель, дальше меня ждали и многие другие.
Примерно на полпути попалась одна из худших дорог, что я видел.
Здесь, в грязевой каше, стоят в долгом ожидании десятки грузовиков и множество джипов. Грязь, в которую превратилась дорога, имеет глубину порядка метра, а кое-где — и более. Некоторые грузовики стоят, увязнув, по многу дней.
Джипам везёт больше. Пассажиры все вылазят и чвякают пешком, по колено погружаясь, а то и более. Почему-то никто машины вручную не расталкивает. Водитель и его помощник пытаются провести машину через топи. Тачки влипают! Их соединяют цепями, тросами, тянут друг друга, толкают, подкладывают камни под колёса, но это малоэффективно.
Вокруг в топи стоит порядка ста машин. Пока экипаж одной возится в грязи (или четыре-пять машин, сцепившись тросами, пытаются преодолеть болото вместе), все остальные триста человек на это смотрят безучастно. Водители залипшего транспорта жгут костры и варят кофе. Пассажиры «страд», забравшись на сухой пригорок, сверху глядят, как мучаются их водители. Понятное дело, они заплатили по 200 тысяч, теперь можно и отдохнуть.
Общая неорганизованность видна мне сразу. Любые другие известные мне народы уже решили бы эту проблему, причём каждый народ — по-своему. В таких местах даже эфиопы, уж на что раздолбайский люд, впрягались в машины — тянули их за верёвки, собрав сорок или пятьдесят человек — и даже грузовики вытаскивали из топей. Суданцы толкали свои грузовики по пустыне, собравшись сзади, а спереди подкладывали деревянные «лыжи». Китайцы бы, пользуясь скоплением машин и потенциальных клиентов, навели бы торговлю, открыли двести лавочек, базарчик и бесплатные туалеты, тем более что, судя по всему, грязевые участки остаются таковыми из года в год. А для водителей, стоящих в грязи неделями, открыли бы «мотель «Чёрная Грязь»» с рестораном, баней и интернетом, развесили бы рекламные лозунги типа «Из грязи — да в князи! Пятизвёздочный отель для водителей, застрявших в дороге!» А на более чистых участках открыли бы заправки и стекломойки.
Танзанийцы организовали бы из местных деревенских парней ударные бригады типа «Вытащим вашу машину из грязи за 100 (200) тыс.р.». Индусы построили бы капища Богу Дороги, надеясь, что их посещение поможет водителю преодолеть грязи благополучно. Афганцы сделали бы две транспортные линии — одна по маршруту Набире—Грязь, а вторая — Грязь—Энаротали (или даже N+1 компанию, где N = количество грязей); машины проезжали бы приличные участки, а грязи преодолевались бы пешком (а на другом берегу нас поджидали бы новые машины). Особые носильщики и проводники могли бы переносить и переводить граждан через самые опасные участки. Наконец, русские водители, пару раз залипнув в таких топях, плюнули бы на всё, вернулись домой пешком, взяли бы бензопилы и спилили бы окружающие джунгли, сделали бы из брёвен гать через болота (и от радости бы напились).
Итак, по моим наблюдениям, каждый в мире народ мог бы изобрести — и изобретает в подобном случае — какое-то решение проблемы. Но здесь, в недрах Папуасии, никто ничего не изобрёл!! Некоторые машины стоят, вмазавшись в грязь по лобовые стёкла, по десять и более дней! Не говоря уже о том, что можно было бы как-то починить дорогу. Засыпать, застроить, зачистить, есть же методы дорожного строительства.
Нам повезло — водитель «Страды» со своим помощником, и с помощью моей — как толкателя — всего за четыре часа продрался через грязевые преграды. Пока всё длилось, я раздал водителю и некоторым пассажирам почти все запасы печенья и хлеба, которые тащил в рюкзаке от Набире. Таким образом, рюкзак полегчал, избавившись от излишних «даров». Уже стемнело, стало сыро и холодно. Машина шла не в сам Энаротали, а в посёлок Мафия, находящийся в стороне от дороги. Там, на ночном повороте среди тропического леса, меня и нужно было оставить.
В дороге меня волновал такой факт — накануне, заходя в интернет в Набире, я обнаружил, что какие-то вражьи силы испортили мой почтовый ящик на Майл-ру, и все входящие сообщения там исчезли, сменился и пароль. Я не мог понять, что это такое за чудо. Сменил пароль и контрольный вопрос, но беспокойство осталось — вдруг как-то мои другие данные в интернете пропадут. Проверить этого в пути я не мог, а в проезжаемых нами деревнях не было не только интернета, но и мобильной связи, и электричества. Поэтому хотелось бы прибыть поскорее в Энаротали: вероятно, там где-нибудь имеется связь, и я смогу установить, не продолжились ли вредоносные изменения. Казалось бы, Папуасия — край земли, но и там могут одолевать такие, нетипичные для этой местности, беспокойства.
Водителя же волновало другое — что он оставит белого мистера одного среди ночного леса. Мне тоже было бы, признаться, неприятно идти пешком до ближайшей деревни или крыши, так как деревни тут редки, климат — холоден (мы уже поднялись в горы примерно на 2500 метров), а палатка у меня без тента, только сетчатая. Четыре месяца я провёл в Юго-Восточной Азии в этой поездке, и всё время у меня не было своей крыши над головой — я специально не взял палатку с тентом, чтобы активизировать себя в поиске ночлега у людей ежевечерне. — Но тут сзади показались фары и гудение — ещё один джип, забитый папуасами по самую крышу, ехал в следующее большое селение — Моанамани. Один водитель застопил другого, и меня пересадили — не без некоторой перепалки между водителями на тему «Куда ж я его дену? У меня семнадцать человек в джипе!»
Прицепился я наверх со своим рюкзаком, и стало совсем неуютно. Бывают же такие холодные места на экваторе. Я оделся, насколько можно было на ходу из рюкзака вытягивать вещи, и нацепил на себя жёлтый плащ от дождя — сей ночной дождь также охлаждал. К счастью, тут уже не было таких топей, как мы преодолели до этого места. Несколько ночных часов машина подпрыгивала на ухабах среди абсолютно тёмного и безлюдного леса, а если люди там и были, то они не подавали виду — ведь электричества там уже не было в деревнях.
Наконец, вдали, подобные звёздочкам на зимнем холодном небе, выказались редкие огоньки какого-то большого посёлка.
Потребовалось ещё полчаса, чтобы посёлок всё-таки приблизился. Это и был Моанамани (как говорили некоторые местные, «мани-мани»), главный перевалочный пункт между Набире и Энаротали.
Машина остановилась у постоялого двора. Деревянный дом, со своим собственным генератором, содержал ресторанную комнату, кухню и большую общую спальню (возможно, с клопами). Заведение это, как и все придорожные лавки в Моанамани, держали также индонезийцы, приехавшие с Макассара. Цены на все блюда здесь были просто злодейские, вдвое выше, чем на побережье. Однако, после трудной дороги покупатели были готовы на всё. Я же заказал кипятка, заварил растворимую лапшу, доел печенье из Набире и сожрал консерву с вкусными тропическими фруктами, которую тащил из Соронга, как продовольственный резерв.
Мне предлагали ночлег в общей комнате, но я испугался её блохастости и поставил сетчатую палатку под навесом (хозяева меня предупреждали, что я замёрзну, но я одел на себя все шмотки и шапку и сохранился хорошо).
Было около полуночи, когда я перешёл в мир сна.
Завершение дороги и прибытие в Энаротали
Утром, пока я собирал палатку и заваривал чай, все другие постояльцы куда-то разбежались, и моя машина уехала. Тем лучше для нас обоих — ведь там уже была перегрузка, да и мне не очень удобно было ехать на самом краешке на крыше джипа сзади, на багажной раме.
Можно было посмотреть на сам посёлок.
Моанамани — папуасский населённый пункт, свыше 99% населения составляют «оранч асли». Некоторые ходят с «котекой», но из-за холода на верхнюю половину тела одевают майки или даже куртки. Утро было прохладным и туманным. В посёлке несколько церквей и одна мечеть, которую посещают индонезийцы. Мусульмане-мухаджиры занимаются здесь придорожным бизнесом. Я пошёл пешком на выезд из посёлка, по дороге со мной заговорила по-английски папуасская тётка — оказалось, учительница. Она шла в школу. Босиком, как и большинство местных жителей. Вскоре меня подобрал грузовичок.
От Моанамани до Энаротали дорога шла по горной области, и таких огромных болот грязи, как накануне, я уже не видел. Все опрошенные мной водители говорили, что на Мулью никак не проехать, и в другое место — на Тимику — дорогу только начали строить. Посёлков становилось больше. В некоторых местах папуасы продавали огромный красный фрукт — он так и называется здесь — «Буах мера» — «Фрукт красный». Фрукт был размером с руку, и толщиной тоже с руку (толстую). Самые активные прямо выпрыгивали перед грузовиком на дорогу, размахивая огромным фруктом.
Другие занимались автостопом. Это тут несложно — скорость грузовика редко превышает скорость бегущего папуаса. Тот на ходу подбегает к кабине:
— Эй, шеф! Подвези до N !
— Сколько тебя там? (берапа оранч?) — не снимая ноги с педали газа, спрашивает водитель.
— Один я, один! — на бегу кричит в кабину потенциальный попутчик.
— Давай лезь в кузов! — не притормаживая, отвечает водитель, и деревенский человек лезет в кузов и потом, в своей уже деревне, спрыгивает.
Грунтовка подошла к Энаро, и сперва я оказался в Мади — это особый чиновнический пригород этого райцентра. В Мади сидят чиновники, менты и управление района. Подобно Магасу в Ингушетии. От Мади шесть километров — уже асфальтовой дороги — и я прибыл в Энаротали, в столицу Кабупатена (района) Паниай.
