Пока в мире прошло два календарных месяца, я прожила четыре жизни: жизнь в Корее, жизнь во Вьетнаме, жизнь в Таиланде и жизнь в Индонезии. Пока я проживала четыре жизни там, здесь текла своя жизнь, равнодушная к моему отсутствию. Где бы я ни находилась, вьетнамские рыбаки все так же будут вытягивать свои сети из Южно-Китайского моря, а продавщица из магазина внизу будет подводить глаза все теми же тенями.
Теперь для меня нигде не дом, и в то же время любое место, где я открою ноутбук и начну работать, станет моим домом. Этим местом может быть аэропорт в Пекине, где мы 6 часов ждали самолет, книжный магазин в Сеуле, где мне дали розетку и зарядку, или Highlands coffee в Сайгоне, где за окном висела золотая закатная пыль. Точно так же, как и всегда, мои недели состояли из рабочих дней и выходных. Только к началу рабочего дня я уже насыщалась впечатлениями и уставала от прогулок. Почти каждый день я вставала в 6 утра, возвращалась в хостел к часу дня и садилась работать до 10 вечера. Тем больше удовольствия приносили выходные, когда можно спать днем, выходить поесть вечером, не следить за временем и оставить дома телефон.
Мне нравился наш дом на вьетнамском побережье, где было так спокойно, уютно и достаточно пространства для всех наших интровертированных личностей. В нем смеялись гекконы, текли муравьиные реки, а дерево над навесом днем и ночью стучало ветками по железным листам. Мне нравился хостел в Куте, где был бассейн, балкон с магнолией и святилище для духов, а рядом маленький варунг, в котором я пробовала индонезийскую кухню и болтала с хозяйкой. Мне очень нравилась моя кровать в хостеле в Сурабае — словно едешь куда-то в СВ купе на одного и без окон. Еще он напомнил мне корейскую баню.
В Сеуле мы спали на теплом полу в загоне на кухне. Спать в загоне было очень хорошо, особенно в 6 утра. Здесь тоже было как дома, тем более, что жили мы в обычной квартире.

Seoul
Слово Seoul по-английски произносится точно так же, как и soul, душа. У этого города определенно есть своя душа, которую нельзя описать или показать, а только почувствовать самому. Это город, где со всех сторон взгляд ловит тонкий силуэт башни Намсан, а хребты небоскребов в легкой сизой дымке, как и силуэты гор, гармонично дополняют мир дворцовых черепичных крыш, длинных сосновых игл и черно-белых сорок.

Корейская баня – это место, где можно побыть наедине с собой, забраться в пирамиду-сауну и поесть печеных яиц, полежать на теплом полу в отдельной темной ячейке, слушая тихий шепот тех, кто лежит в соседней ячейке, и ощущая полное спокойствие и недосягаемость. В бане можно получить костюм-пижаму, побывать в ледяной пещере, поиграть в автоматы или почитать книжку в общем зале и даже поспать, если не хочется идти домой.
Сеул дарит чувство спокойствия духа, чистой красоты и влюбленности. Расставаться с Сеулом было немного печально и немного страшно.

Немного страшно стало еще когда мы ждали посадку на Сайгон. Цивилизация и безопасность закончились резко и без предупреждения. Зал заполнили люди в пижамах и мотоциклетных перчатках до локтя, воздух наполнился немелодичными и громкими звуками вьетнамской речи. В самолете не кормили и не принимали воны. Пять часов перелета и невыносимые боли в желудке. И еще час ожидания визы. И еще несколько часов в пробках среди плотного потока скутеров. И наконец sleeping bus. Лучшее, что я видела во Вьетнаме.

Вьетнам

Вьетнам — это страна, треть площади которой занимает помойка. При этом совершенно непостижимо, как она образовалась. Словно люди специально возят с собой пакеты с мусором и скидывают с байков на обочину. Страна, в которой огромные раскормленные на гнилых фруктах крысы гоняют тощих и длинных котов, а коты воруют курицу из кастрюли на кухне. Где нищета начинается сразу за воротами роскошных отелей с голубыми бассейнами, в автобусах курят, крошки скидывают под стол, общественные чашки в кафе не моют, в туалетах работает система смыва из ведра ковшиком, а любая попытка сказать по-английски больше трех слов заканчивается коммуникативной неудачей.
Берег Южно-Китайского моря был таким же грязным и смердящим рыбацкими сетями. Море редко позволяло зайти в него, чаще всего оно озлобленно швыряло тяжелые волны на берег, ударами сотрясая камни, вдребезги разбивая ракушечный лом и засасывая мутную воду обратно в себя словно напиток через трубочку. В такие дни рыбаки сидели на крытой веранде, а море кидало свои сети на берег, затягивая в них все, что попадалось, равнодушное к своей добыче, сосредоточенное на себе.

Вьетнамская кухня

Яблоки и овсянка во Вьетнаме роскошь. Через неделю я смирилась и перестала их хотеть. Во Вьетнаме мы ели рис, чили и бананы, которые давали в нагрузку к каждому блюду на вынос в кафе на нашей улице, пили пиво Сайгон и свежевыжатый сок из маракуйи. В супермаркете на полках рядом с куриными ножками можно было найти охлажденное филе лягушки, а в отделе живой рыбы купить живую змею. Здесь мы столкнулись с проблемой того, как порезать манго и не превратить его в суп-пюре, потому что внутри плода плоская белая кость, от которой очень сложно отделить мякоть.

Pho

Дождливым вечером в Далате мы единогласно решили пойти в лапшичную, которая находилась через дверь от нашего хостела. Мой вопрос о меню был очень неуместным. В этом месте подают только одно блюдо. Огромное и глубокое блюдо бульона, в котором плавает айсберг лапши, присыпанный ломтиками вареного мяса, фарша и острого зеленого лука. Помимо них в бульоне обнаружились пельмени и крупные кубики жареного сала. После того, как я добавила немного эссенции из чили, все чувства утратились, оставив только желание дойти до кровати и полежать. Тем не менее я должна признать, что вьетнамский суп фо – это очень вкусно, быстро и совершенно невозможно съесть целиком.

Black and White coffee

Black vietnamese coffee – это напиток, который можно дегустировать, но нельзя пить. Его вкус настолько насыщенный, что даже трудно описать все сигналы, которые поступают в мозг через вкусовые рецепторы. Одну порцию процеженного через фильтр кофе по крепости можно приравнять к тройному эспрессо.
White vietnamese coffee – это кофе со сгущенкой в пропорции 1:1. Два сантиметра сгущенки под двумя сантиметрами тройного эспрессо. Все в стеклянном стакане tumbler или в 50-граммовой стопке. Отвратительно приятно – это довольно точная характеристика. Я не знаю, как можно пить с утра такой сахарно-кофеиновый концентрат, даже если запивать его зеленым чаем, как здесь обычно происходит.

Несмотря на то, что каждый день мы старались прожить под девизом “Не дай себя обмануть”, это все равно случалось. Так или иначе. Или нам бензина нальют меньше, чем надо, или оштрафуют за вождение без прав. В одном и том же автобусе по одному и тому же маршруту оплата за проезд меняется в зависимости от того, с кем ты едешь. В лапшичной действует одна цена для местных​ и совсем другая для приезжих. На рынке ценообразование работает по системе визуального оценивания моей покупательской способности. Фрукты и овощи продаются без весов и по общей цене, которая, к слову, никогда нигде не пишется. Именно поэтому мы так любили Лотте Март, где было понятно, что покупаешь и за сколько, а так же можно было насладиться бесплатной парковкой для скутеров, прохладным кондиционированным воздухом, траволатором, кинотеатром и орео-шейком.

Вьетнам сделал из меня невероятно наглого пешехода, бесцеремонного мотоциклетчика и любителя поторговаться. Азия заставила меня любить лаймы с чили, кофе со сгущенкой, кимчи, рис и то жгучее ощущение на губах, которое остается после каждого приема пищи. В целом здесь было не так уж плохо, если не считать тех моментов, когда хотелось убить бесцеремонных и орущих вьетнамских детей, а после общественного транспорта помыться и сжечь свою одежду. Но это не моя страна. Я случайно зашла в эту дверь в поисках своего места и вышла, слегка передернувшись и получив несколько царапин.

Бангкок

Три дня Бангкок праздновал Сонгкран, беспечно проматывая воду. Три дня все поливали всех: из ритуальных чашек, из шланга, из ведра, но в основном из водных пистолетов с помпой. Каждый день я возвращалась в хостел в мокрой одежде, получив очередную порцию счастья по-тайски.

В Бангкоке нам нравилось все, но в первую очередь отсутствие необходимости спасать свою жизнь, потому что в Бангкоке есть тротуары, и они предназначены только для пешеходов. Никаких бесконечных потоков скутеров, никаких помоек и крыс, никто не сигналит, не смотрит бесцеремонно, не предлагает motorbike.
Тайская еда не разочаровала ни разу, в отличие от тайского кофе. Правда если на тайской еде написано salt, она все равно будет сладкая, а если написано sweet, она все равно будет острая, но и в том, и в другом случае она все равно будет вкусная. В Бангкоке мы всегда знали, где мы будем есть: в Tesco. На огромном фудкорте, где максимальная цена за блюдо не превышает 100 рублей, мы кочевали от прилавка к прилавку, пробуя тайскую и корейскую кухню.

Индонезийская кухня

Еду на вынос в Индонезии заворачивают в суровую коричневую бумагу и скрепляют степлером, а потом нужно сесть на краешек тротуара (а еще лучше в центр) и съесть это руками прямо из бумаги. Так можно почувствовать себя индонезийцем.
Еду в варунге кладут на ту же коричневую бумагу, которой застилают тарелку. И сервировка, и посуду мыть не нужно. Удобно.
В стекляшке можно купить, что дадут, потому что там не говорят по-английски. Сегодня мне повезло, и то что я купила, оказалось куриной печенью с ростками сои, фасолью, шпинатом и чили. Я ела ее из своего бумажного конверта на скамейке у магазина и думала о том, как комфортно бомжевать в Азии.
Индонезия вызывала у меня неприязнь и восторг одновременно. И эти чувства сменяли друг друга по много раз. Каждый раз выходя на улицы Куты я внутренне сжималась, зная, что сейчас каждый второй встречный будет лезть ко мне с одними и теми же фразами: transport, motorbike, where do you go, yes, massage? Помимо darling, baby, madam и miss ко мне еще иногда обращались mister. Все видели во мне источник дохода, и это неприятно. Но за пределами туристической зоны местные жители оказались невероятно общительными и отзывчивыми. Им нравилось знакомиться и пожимать руки. Они всегда горячо брались решить мою проблему. Всегда были готовы подвезти меня, даже если нам совсем не по пути.
Мне очень не хотелось лететь в Индонезию. К тому моменту я очень устала, не было сил ночевать в аэропорту, снова открывать паспорт, заполнять миграционный листок, декларационный листок, отвечать на вопросы таможенников, решать проблемы транспорта, жилья и обмена валюты. К счастью, проблема с транспортом легко решалась тем, что аэропорт на Бали расположен в шести километрах от города. Зато неожиданно возникла проблема с хостелом.

Безусловно, это был самый фантастический хостел на моей памяти. Словно бывший монастырь и госпиталь вместе, где по коридору бродят животные, из дырки в полу торчат и шевелятся чьи-то усы, а балкон закрыт стеной выше моего роста, которая сверху декорирована битым стеклом для защиты от незаконного проникновения. В хостеле было страшно, но выходить из него было еще страшнее, потому что жизнь на улице сразу вставала на паузу и все взгляды устремлялись на меня. И если мне когда-то давно в Сеуле казалось, что рыбное тесто – это отстой, значит, я была слишком сытая и слишком европейская. Здесь не было интернета, и никто не собирался эту проблему решать, здесь не давали одеяла, поэтому спала я, применяя правило автостопщика – укрывшись своим полотенцем. Но больше всего меня пугало, что в этом хостеле не было других постояльцев.

Бали

Остров Бали похож на изумруд, на маленький зеленый камешек в Индийском океане. Здесь все стремится к природе, а природа стремится заполнить все. Среди городских кварталов можно увидеть рисовое поле, над дорогой свисают початки бананов, а среди храма скачут обезьяны. Повсюду каменные троны, домики с соломенными крышами, похожими на трубчатые шляпки грибов, зонтики-абажуры с бахромой и искусно вырезанные в камне и дереве фигурки, охраняющие входы и выходы, углы и мосты. Анимизм на Бали обладает довольно сильной энергетикой. Здесь почему-то верится, что остров населен духами. Как бы то ни было, люди признают свою слабость перед силами природы, и это очень мудро, когда живёшь посреди океана.

В субботу я встала очень рано, чтобы добраться до вулкана раньше, чем его закроют облака. Путь к нему лежал почти через весь остров: с юга на север. Мы проезжали рисовые террасы, тропические леса, храмы, святилища и утренний рынок. Когда я вернулась в хостел, я почувствовала, что теперь он совсем стал моим домом. Местом, куда можно привезти свои впечатления и свою усталость, где никто меня не знает и не потревожит. Где можно скрыться на некоторое время, потому что никто в целом мире не знает, на каком острове и в каком городе я теперь нахожусь. Это абсолютное счастье: больше ничего не знать и ни с кем не говорить, не быть в оппозиции ко всему миру, не принимать никакой новой информации извне, не испытывать эмоций. Что может быть ценнее, чем получить возможность просто исчезнуть.
Когда я покидала Бали, была еще ночь. По тёмным улицам Куты я шла пешком в аэропорт, пока мусульмане собирались на молитву, на рынке разворачивалась торговля, а у передвижной тележки с едой мужчины ели nasi goreng при свете хозяйственных свечей. Когда в России еще никто не ложился, я уже сидела в аэропорту и ждала посадку. Панорамные окна рядом с моим гейтом выходили на океан. Океан катил свои волны к берегу, а солнце всходило над взлетной полосой, уходящей в воду. Мы пролетали над вулканами и рисовыми полями, над плавучими домиками, плантациями водорослей и лодками рыбаков.

В Бангкок я вернулась словно домой. Все знакомо и понятно. Из аэропорта до хостела я доехала за 5 бат (8 рублей). Столько стоит билет на электричку в вагон третьего класса. Напротив меня сидел молодой буддистский монах в оранжевом саронге, а проводник махал в окно красным и зеленым флагами. Мы проезжали через Бангкокские трущобы и кварталы для бедных, мимо мусора и канав со стоячей водой. Потом я пересела на бесплатный красно-зеленый автобус с деревянным полом, который провез меня по всем пробкам центра. Торопиться мне было некуда, это был мой последний день в Азии, последний рис с кимчи в Tesco Lotus, последний штамп в паспорте и золотые человечки, перетягивающие дракона, последний поклон благодарности и Чао Прайя, чао!