Витька знал, что ему сегодня наверняка перепадёт на орехи, когда мама вернётся с родительского собрания. С успеваемостью в школе были проблемы, с поведением тоже. Как пионер он не вёл никакой общественной работы. И посему, классная руководитель давно обещала Витьке, что пожалуется на него матери, когда та придёт на собрание. Мальчишка, как образцовый ученик, засел за уроки, ожидая, что в квартиру вот-вот вернётся мама. Когда это произошло, он повернул голову, поприветствовал мать и вновь склонился над учебником, изображая прилежность.
На удивление мать на сына отнюдь не накинулась. Она пришла со школы в каком-то задумчивом состоянии, и, когда с работы вернулся отец, они вместе лишь слегка пожурили сына, и далее за ужином принялись обсуждать новую, неожиданно появившуюся проблему.
Суть дела обстояла в следующем. На дворе стоял конец марта 1980 года, и в школе потребовали, чтобы родители увезли куда-то из Москвы своих детей на время проведения Олимпиады. До лета оставалось 2 месяца, но определиться с летним досугом ребёнка нужно было уже сейчас.
Витька два раза был в пионерских лагерях, и оба раза ему там жутко не понравилось. Любимое чадо каждый день прорывалось к телефону и, названивая родителям, а также любимой бабушке, слёзно просило забрать из мерзкого лагеря домой. Посему, вопрос с пионерским лагерем отпадал сам собой.
Ещё два года назад Витьку можно было отправить в отцовскую деревню к дедушке с бабушкой. Однако старики умерли. Отец с братом родительский дом продали и деньги поделили. Дед с бабкой почти 20 лет сдавали государству картошку со своего большого огорода. Пенсию они почти не тратили, и вот теперь дети-наследники сняли с родительской сберкнижки 12 тыс. рублей. Плюс к этому добавилось 2 тыс. рублей за дом и за участок.
Витька хорошо помнил то время, в середине 70-х, когда денег в семье хватало впритык от зарплаты до зарплаты, как в некоторые месяцы родителям приходилось перекручиваться, чтобы проплатить в школе его завтраки. Позже отец стал лучше зарабатывать. Появилась возможность откладывать, и вот, всего полгода назад, в их семье появился старенький Жигулёнок-копеечка.
Перед покупкой отец жутко нервничал и советовался с друзьями. Отцу всё казалось, что его обязательно вызовут куда следует и спросят – на какие деньги работавший на стройке прораб сумел приобрести Жигули? Однако этого не произошло. Никто гражданина Воронова Александра Николаевича никуда вызывать не стал. И вот теперь назревала новая покупка.
— Саша, говорю тебе ещё раз, Витьку куда-то надо на лето отправлять. Да что там лето? Такая дача нам очень даже пригодится.
— Ну и кто её продаёт?
— Мне про этого человека рассказала Любочка из отдела кадров. Ну ты её знаешь… Так вот, хозяин продаёт дачу по частям. Так, по всей видимости, он надеется быстрее продать. Любочка тоже всю дачу не тянет, поэтому предлагает нам стать её соседями.
— Свет, я даже не знаю. Мы только машину взяли? И сразу дачу в придачу? Деньги хоть и от стариков пришли, но вдруг нами органы заинтересуются? Привяжутся, дескать, со стройки железо, шифер и деревяшки налево продаёшь….
— Ой, да ладно, — прервала его жена. – Наследство ты с братом получил по закону… Вечно ты всего боишься.
— Мам, а что за дача? Она где? – вклинился в разговор Витька.
— Вот и сыночек наш на природу хочет. Была бы дача, он с моей мамой всё лето по грибы и по ягоды ходил бы, да парное молочко попивал! – продолжила мать. — Сыночек, хочешь, чтобы у нас дача была? Пусть и 101-ый километр, зато воздух там чистый.
— Ладно. В пятницу отпрошусь с работы пораньше. Ты тоже давай у своих отпросись… Витьку со школы берём и сразу едем в эти самые Петушки, — подытожил глава семейства. На том и порешили.
В назначенный день Витька еле-еле досидел до последнего урока. Выйдя на улицу, он обнаружил маму и папу, сидевших в машине. Не теряя времени и не заезжая домой, отец вырулил на Горьковское шоссе и направился в область.
Весна выдалась ранней. Снег к тому моменту уже сошёл. За окном мелькали чёрные поля, деревни и голый ещё не позеленевший лес.
Витьке ужасно нравилась отцовская машина. Вот бы самому сесть за руль! Мальчишке ко всему хотелось прикоснуться, всё хотелось потрогать. Устроившись на заднем сиденье, он периодически приоткрывал, то правое, то левое окно. С притоком воздуха его пионерский галстук, словно костёр с двумя языками пламени, вырвавшись из-под куртки, начинал бешено колыхаться и метаться туда-сюда.
— Витя, сынок, закрой окно. Сам простудишься и отца простудишь, — строго сказала мать.
До Петушков доехали быстро. Далее мать, глядя на какой-то рисунок, приказала свернуть на просёлочную дорогу. За окном лес чередовался с полем.
— Всё, дальше не поеду. Куда ты нас притащила? Тут дороги совсем нет, машину в грязь посадим, — запротестовал отец.
— А нам дальше и не нужно. Видишь на рисунке название деревни написано? Так вот это она и есть. По всей видимости, вон тот дом у самого леса – это и есть наша дача! – с гордостью заявила мать.
— Ну, прям наша?! Скажешь тоже. Я ещё ничего не решил, — ответил жене муж.
Выйдя из машины, отец снял щётки стеклоочиститителя и спрятал их в бардачок. Далее они все вместе направились в сторону селения. Найдя нарисованный на плане дом, женщина сверила его с адресом и уверенно постучала в калитку.
Впрочем, этого можно было и не делать. Хозяин их заметил, когда они только выходили из машины и всё это время внимательно за ними наблюдал. К калитке подошёл высокий худощавый старик. На вид ему было далеко за 80. Облик мужчины оказался довольно необычен, и на деревенского жителя он никак не походил. Старик скорее был похож на короля в изгнании.
На его левой руке, поверх старенькой куртки, висела повязка с двумя чёрными полосками по бокам и одной красной посредине. При этом сама куртка при наличии пуговиц была не застёгнута, а перевязана у пояса верёвкой.
Его длинные седые волосы, словно причёсывая, перебирал ветер, добавляя некую загадочность. Витька вспомнил, что примерно так в книжке изображался кудесник, любимец Богов, напророчивший князю Олегу смерть от коня своего.
Но самое главное – это глаза. Они у деда были на редкость пронзительными. Казалось, будто он забивает взглядом какие-то невидимые гвозди, в то место куда посмотрит. Витька ни до, ни после, никогда ни у кого не видел такого взгляда — внимательного, оценивающего, уставшего от жизни и одновременно с этим озлобленного.
— Здравствуйте! Вы – Емельянченков Иван Иванович? – начала разговор мать. – Люба вам про нас наверно уже рассказала? Мы приехали дачу посмотреть.
— Покорнейше прошу войти. Я вам сначала участок покажу, а после в дом приглашу, — ответил хозяин.
Москвичи предполагали увидеть здесь огород, но такового на участке не было. Хозяин засадил всю территорию фруктовыми деревьями и кустами смородины. Дом стоял как раз посередине, а сразу за забором шелестел голыми весенними ветками лес.
— До станции здесь рукой подать. Прямо за лесом платформа Костерёво, — угадав мысли гостей, заявил старик.
— Иван Иванович, а вы давно тут живёте? Мы думали, увидеть тут огород, весь засаженный картошкой, — сказала мать.
— Кактошкой… — передразнил её Иван Иванович. – А вы знаете, милочка, что картошку государство принимает у русского народа в три раза дешевле, нежели мандарины у грузин? Совсем коммунисты русских людей до ручки довели! Зато, вон, Олимпиаду проводить будут.
Далее Иван Иванович разразился колкими и злобными выражениями по поводу действующего строя. Для Витьки его слова стали полным откровением. Мальчишка никогда до этого не слышал, чтобы вот так в открытую кто-то ругал Брежнева и Политбюро.
Отец Витьки состоял в партии. Во всех разговорах он горой стоял за партию и за правительство, сразу на корню пресекая любую попытку критики властей. Однако сейчас коммунист Воронов был явно в растерянности. По всей видимости, он не хотел вступать со стариком в спор, делая скидку на его возраст. Самое главное — и ему и жене участок нравился. Ну и какая разница, кто его продаёт? С бывшим хозяином детей не крестить.
Тем временем Иван Иванович продолжал.
— Частную собственность на корню извели…. Вокруг одни колхозы и совхозы…. Смотреть на всё это противно…
— Так вы и не смотрите! Скоро Олимпиаду по телевизору смотреть будем, — попытался перевести разговор в шутку отец.
Опомнившись, старик резко сменил тему, предложив войти в дом. Сняв у порога обувь, москвичи вслед за хозяином вошли на террасу, где обнаружили идеальный порядок. Дрова для печки были не свалены в кучу, а аккуратно отсортированы и разложены по калибру. Вёдра, корыто и инструменты – каждый предмет находился именно на своём месте.
Хозяин с чувством, с толком, с расстановкой, развязал пояс, снял куртку, после отвязал свою странную повязку, и принялся прикреплять её теперь уже поверх рубашки. Витька подумал, что именно так в школе обозначают себя дежурные по классу. Невольно подумалось про какое-то дежурство по деревне….
— А что у вас за повязка, Иван Иванович? – не удержавшись, спросила мать.
Седовласый дед грозно стрельнул на женщину глазами.
— А вы, милочка, действительно не знаете? Это траурная повязка — жена полгода как умерла. Зато галстук пионерский наверняка каждый день мальчонке сваму наглаживаете! Большевики русскому народу всю историческую память как утюгом отутюжили. Вот так, говоришь с русским человеком, а он уже и не русский, а не пойми какой – советский.
Старик вновь сменил тему и пригласил гостей дальше в дом. Отец с матерью внимательным образом принялись осматривать бревенчатые стены, деревянные полы, потолок и разведенную по стенам проводку. Изъянов они не увидели. За домом ухаживали, сырость здесь не разводили и сложенную из кирпича печь регулярно протапливали.
Витьку поразил интерьер, который он никак не ожидал увидеть в деревенском доме: резной сервант, наполненный старинными книгами шкаф, большие настенные часы, кресло-качалка, плюс обилие старых чёрно-белых фотографий, развешанных по стенам. Обычно, заходя к кому-то из деревенских в гости, Витька привык видеть где-то в уголке пожелтевшие фотографии родственников, погибших на войне. Здесь же войной 1941-1945 гг. не пахло вообще. Почти все снимки были более раннего периода: какие-то конники с саблями, люди в непонятной форме, благороднейшие дамы в шляпах и в платьях, ухоженные дети, старая Москва, выступление акробатов в цирке….
Мальчишке захотелось детально рассмотреть все снимки, качество которых было великолепным. Витька с интересом потянулся руками к одной из фотографий, где были сфотографированы солдаты с винтовками. Его движение прервал грозный рык Иван Ивановича.
— Мальчик, запомни, никогда не бери, никогда не трогай ничего чужого! Если вещь не твоя – значит, у неё есть хозяин, у которого об этом нужно спросить.
— Витенька сынок, не балуйся там, — подсуетилась мать. Впрочем, ей было сейчас не до воспитания сына. Её мысли были заняты домом.
— Простите, я просто хотел фотографию посмотреть. А кто это на ней?
— Это я на фронте. Это наша рота. Если бы добили тогда германца, они бы на Русь снова не полезли.
Иван Иванович снял со стены облачённую в рамку фотографию и дал её Витьке.
— Знаешь, война такая была – Первая мировая? Так, вот, это меня в армию только призвали. Это 1914 год. Небось, в школе об этом не рассказывают?...
Увидев интерес со стороны ребёнка, старик слегка подобрел. Он хотел ещё что-то сказать мальчику, но гости его отвлекли вопросами.
Витька про Первую мировую, конечно, знал – её объявил царь, и война эта народу была не нужна. Однако, мысли свои излагать вслух перед непонятным дедом он не стал.
Через пару секунд Иван Иванович буквально выхватил фотографию и повесил её на место. Далее гости вместе с хозяином поднялись на второй этаж и также его осмотрели — их всё устраивало, им всё нравилось.
Спустившись первым по скрипучей ступенчатой лестнице, Иван Иванович достал из комода бумаги и принялся их показывать. Как выяснилось, Любочка свою половину дачи уже купила, и хозяин начал объяснять покупателям, как будет поделён дом, где пройдут границы земельных участков.
Иван Иванович вместе со своей женой перебрался сюда 10 лет назад, и на вопрос, почему он продаёт дачу, и где он далее будет жить, ответил, что ему перед Олимпиадой лучше отсюда свалить, а жить где, он найдёт. Ответ, сопровождавшийся новой руганью партии и правительства, поставил Александра Николаевича в тупик. Но ломать голову над этим он не стал. По сути, всё было ясно — старый дед «гонит гусей» — вот и весь сказ. Воронов думал над предстоящей покупкой. Сговорившись на 8 тысяч, отец пообещал на следующей неделе приехать и привезти аванс.
Так оно и получилось. А ещё через две недели гражданин Воронов выплатил гражданину Емельянченкову Иван Ивановичу всю оставшуюся сумму. Теперь нужно было идти в кадастровую палату и оформлять дом и землю. Единственное, Иван Иванович попросил, что ему нужно пожить здесь ещё месяц, а после он уедет совсем и вещи свои заберёт. И посему с кадастром он просил повременить.
В этот момент Александр Николаевич наконец-то встретился с Любочкой, и попросил её показать свои бумаги по земле и по дому. Прикидывая и так и так, Воронов понял, что дом и участок на чертежах разделены неправильно, и посему у будущих соседей сразу возник территориальный спор, который автоматически трансформировался в скандал между Витькиными родителями. Отец на чём свет ругал мать. Та отвечала, что он член партии видел антисоветчика, и сам, именно сам отдал ему деньги. Ситуация была сложной и как из неё выходить, никто не знал.
Наконец, дождавшись субботы, отец поехал на машине в Петушки. Здесь его ждало полное фиаско – старика в доме не оказалось. Более того, он уже вывез все свои вещи и мебель. Воронов принялся спрашивать у соседей. Те сказали, что старик, живя здесь, ни с кем особо не общался. Несмотря на солидный возраст, он работал в сельской библиотеке. Полгода как овдовел. И вот, несколько дней назад, приехала машина, куда Емельянченков загрузил вещи.
Что было делать? Душа у Воронова ни к дому, ни к участку уже не лежала. Начинать дачную жизнь через бодание с соседкой, которая ранее была душечкой, а теперь стала мегерой, ему вовсе не хотелось. Жалко было и денег. Даже если бы он нашёл старика, по существу это не являлось решением вопроса, ибо сделка уже состоялась.
Приближались майские праздники, но настроения в семье Вороновых будущий Первомай не прибавлял. И тут вдруг, как-то раз открыв почтовый ящик, Витька обнаружил очень странное письмо. Обратный адрес отсутствовал, как и почтовый штамп. На конверте аккуратным почерком было написано три слова: Воронову Александру Николаевичу.
Вечером, придя домой, отец вскрыл конверт. К его большому удивлению он обнаружил там письмо от Иван Ивановича. Оказывается, старик о возникшей проблеме новых соседей знал. Он сообщал, что он не жулик какой ни будь, его репутация ему дорога, и посему готов вернуть семье Вороновых полученные деньги. Более того, если Вороновы действительно передумали, у него нашлись новые покупатели.
Единственное! Иван Иванович писал, что он сейчас приболел, и встретиться не сможет. Он предлагал Александру Николаевичу поехать на Казанский вокзал и в одной из автоматических камер хранения взять свёрток со своими деньгами. Код камеры хранения ниже был приведён. Туда же он попросил положить расписку о том, что сделка расторгнута, и гражданин Воронов претензий к И.И.Емельянченкову не имеет.
Мать заголосила, что тут, дескать, что-то не то, и посему решила ехать на вокзал вместе с отцом. Однако деньги они забрали вполне спокойно, без происшествий. Дома пересчитав купюры, отец искренне удивлялся тому, что ярый антисоветчик оказался порядочным человеком.
Наступило лето. Искать новую дачу Вороны уже не стали, отправив на время Олимпиады Витьку вместе с маминой бабушкой в Крым. 3 августа олимпийский Мишка, пустив слезу, улетел в московское небо. Это обозначало, что через две недели всем московским детям можно вернуться домой.
Наступил новый учебный год. Жизнь перед семьёй Вороновых ставила новые мелкие бытовые проблемы, которые приходилось решать. Одним словом, мысли о непонятном старике отодвинулись у Вороновых на второй, и даже на третий план.
И тут вдруг в один из вечеров, когда вся семья была в сборе, в квартире зазвонил телефон. Отец снял трубку, и после чуть было не выронил её от неожиданности. Мелодичный голос отчеканил:
— Здравствуйте, могу я поговорить с гражданином Вороновым?
— Да, это я.
— Александр Николаевич, с вами разговаривает старший следователь Комитета Государственной Безопасности….
В этот момент Александр Николаевич так и сел на стул. В голове застучало: КГБ, Комитет, КГБ, Комитет … ну всё, началось… Часть слов собеседника просто не доходила до сознания. Восприятие реальности включилось лишь под конец фразы.
— В общем, Александр Николаевич, беспокоиться вам не нужно. Вы сами нас не интересуете. И вообще, при нашей беседе будет присутствовать корреспондент ТАСС. Повестку мы вам выписывать не будем, запишите адрес.
Выводя ручкой название улицы, Воронов подумал, что, возможно, тут действительно нет ничего страшного, ибо явиться ему предлагалось не на Лубянку, а в обычное отделение милиции по району Измайлово.
В назначенный день и час он постучал в кабинет.
— Александр Николаевич, не стесняйтесь, проходите, — приветствовал его невыскокий спортивного вида мужчина, предпенсионного возраста.
— Меня зовут Светлаков Андрей Сергеевич, я подполковник Комитета Государственной Безопасности, а это Лунин Сергей Валерьевич – он журналист и писатель. Александр Николаевич. Ещё раз вам повторяю, вы нас не интересуете. Точнее мы всё про вас знаем, вы работаете на стройке, участвовали в строительстве Олимпийских объектов, имеете похвальные грамоты. К вам у нас вопросов нет! Но вы как честный и порядочный гражданин должны рассказать нам всё о Емельяненко Иван Ивановиче. Где и когда вы с ним познакомились, что он вам говорил и всё такое прочее, вплоть до мельчайших подробностей. Вам всё понятно?
На душе у Воронова отлегло. И в тоже время ему теперь стало не по себе – старик вёл антисоветские беседы, а он коммунист не сделал ему замечания, не сообщил об этом типе куда следует…
— Нет, мы просто побеседуем. От нас ничего утаивать не нужно. Даже если ваш с ним разговор выходил за рамки приличий, рассказывайте всё, как было, — угадав мысли Воронова, успокоил его следователь.
Не задавая вопросов, Воронов изложил вначале про наследство, после про Любочку, предложившую купить напополам дачу, ну и конечно про их семейный вояж к Иван Ивановичу, покаявшись перед следователем, что не сделал попытки пресечь его антисоветские выпады.
Под конец беседы он подробно описал свой удивительный визит в камеру хранения, про то, как взял оттуда деньги и как обратно положил расписку.
Ответив ещё на некоторые вопросы, Воронов наконец-то решился спросить сам:
— Скажите, товарищ следователь, а этот самый Емельянченков, он что-то натворил? Мне наверно следовало сразу присечь его разлагающие беседы? Я просто подумал, что, дескать, со старика возьмёшь…
— Александр Николаевич, ещё раз повторяю, вы здесь ни в чём не виноваты. А суть дела в более понятной форме вам товарищ Лунин разъяснит, — после этих слов Светлаков, расслабившись, откинулся в кресле.
— Значится так, уважаемый Александр Николаевич, повезло вам соприкоснуться с уходящей эпохой! Как вы говорите Емельянченков Иван Иванович, вовсе не Емельянченков, а Емельянченко. От властей он почти 40 лет вот так вот скрывается, периодически «теряя паспорт», а после его фамилия меняется на одну букву. Но этого, сами понимаете, вполне достаточно. Кстати, сам по себе он, весьма, интересный человек. Правда я его ни разу так и не видел. Собираем исторические материалы, поэтому к помощи властей и прибегаем.
На сердце у Воронова полегчало. Он сидел и слушал, стараясь не пропустить ни одной фразы, и запомнить всё до мелочей. Тем временем писатель продолжал.
— Самое удивительное, родители Емельянченко известные народовольцы. И мать и отец неоднократно арестовывались. В 1887 году его отец был в группе революционеров, готовивших покушение на царя. Позже он был выдан провокатором, арестован и направлен в Сибирь. С поселения бежал, жил за границей в Париже. Однако народовольцы заподозрили в нём агента охранки. Иван Яковлевич вернулся в Россию и был направлен в ссылку, где вновь встретился со своей невестой Делятицкой Марией Айзиковной.
Их общий сын, Иван Иванович, с которым вы общались, родился в Иркутской губернии в 1896 г.
Тут уже начинается биография самого Емельянченко. В 1914 г. он был призван в армию. Получив ранение, лечился в Москве, где перед революцией сблизился с эсерами. Он знал Бориса Савинкова, тесно общался с Марией Спиридоновой.
— Александр Николаевич, про эсеров, надеюсь, вы знаете? – прервал вопросом свой рассказ Лунин.
— Ну, честно говоря, не очень. Нет, фильм «Пыль под солнцем» я в кинотеатре конечно смотрел. Я, так понимаю, эсеры к белым переметнулись и за белых воевали?...
— Да нет, за белых они не воевали. Перед Великой Октябрьской революцией это была очень сильная и мощная партия. К осени 17-ого года эсеры разделились на два лагеря. Левые эсеры поддержали нашу партию большевиков. После они нас просто предали. Летом 1918 г. они подняли восстание, пытались захватить власть, позже устраивали покушение на Ленина.
— А я думал, что Каплан белые подослали…
— Время у нас ограничено и всю историю Гражданской войны я вам рассказать, просто не смогу. Да и в компетенцию мою это не входит… Так, вот, этот самый Емельянченко был активной фигурой в штабе восставших эсеров. Когда 6 июля Дзержинский в одиночку явился к эсерам в штаб, они его арестовали и далее Феликса Эдмундовича охранял именно Емельяненко. После подавления их восстания в Москве, Емельянченко отбыл в Ярославль, где продолжил своё чёрное дело против Советской власти. Его роль в покушении на Ленина не определена, но воевал он против Советской власти вплоть до 1921 г.
Далее в 20-х и в 30-х годах он не прекратил своей преступной деятельности, отчего неоднократно арестовывался. В 1941 г. немцы под Котласом разбомбили состав, в котором в тыл эвакуировали заключённых. Емельянченко этим воспользовался и бежал. Далее вплоть до наших дней у нас о его деятельности чёткой картинки нет. С немцами он вроде как не сотрудничал и на оккупированной территории не был. Но и с повинной не явился, в штрафбат идти не захотел. Всё остальное время он прятался под разными фамилиями. Букву одну сменит, и привет!
— Он нас теперь не как враг Советской власти интересует, а скорее как историческая фигура. Сергей Валерьевич одновременно, и журналист, и писатель, и историк. Он, кстати, кинемотографистов частенько консультирует, — добавил следователь.
— Вот-вот, нам бы с ним просто посидеть и потолковать. Расспросить его о многом хочется. Емельянченко действительно много знает и помнит о том времени.
— Анекдот, честное слово, но Емельянченко в конце 50-х консультировал Мариэтту Шагинян, когда она писала рассказы о Ленине. Отец Емельянченко знал семью Ульяновых, — вновь добавил следователь.
— Одним словом, мы его периодически ищем, на след нападаем, но он каким-то звериным чутьём это осознаёт и сразу на дно ложится. Вот и теперь скрылся. Боюсь, что навсегда, — подытожил Лунин.
Подполковник напоследок с улыбкой на лице предупредил Воронова, что весь их разговор хоть и состоялся в форме беседы, тем не менее, представляет собой государственную тайну, со всеми вытекающими последствиями.
Воронов вышел из отделения милиции и вдруг почувствовал, что хочет курить, хотя бросил лет 10 назад! Стрельнув сигаретку, он остановился у входа в отделение, думая над всей этой историей. Через пару минут рядом появился Лунин. Писатель достал пачку и, не говоря ни слова, прикурил от Вороновской сигареты. Какое-то время они просто стояли рядом и молчали. Наконец Воронов решился на вопрос.
— Сергей, скажите, вот я одного не понимаю? Если и мать и отец этого самого Емельянченко народовольцами были, они же революцию приближали. Они же вроде как герои? Они с царизмом боролись! Так почему же когда Октябрьская революция произошла, они против Советской власти пошли? Вон ведь благодаря Ленину, какую жизнь построили, и машину можно теперь купить, и Олимпиаду провели!
— Видите ли, Александр, у каждого человека в жизни есть друзья настоящие и друзья временные. Эсеры как раз и были именно такими временными попутчиками Советской власти. Если смотреть через призму истории – всё это и есть «пыль под солнцем».
Писатель со злостью отшвырнул окурок и, попрощавшись, удалился.
Воронов молчал об этой беседе более 15 лет, решив рассказать обо всём подросшему сыну перед самой своей смертью, когда Советский Союз уже канул в прошлое.
Виктор на первых порах не осознал весь масштаб личности Емельяненко, но позже, с годами, к нему пришло понимание истории. Будучи на одной из экскурсий, Виктор Александрович проходил мимо бывшего особняка Морозовых по адресу Б.Трёхсвятительский пер. д. 1-3 стр.1. Место это конечно историческое. 
По еврейским местам Москвы. Часть 1. Зарядье и Исаак Левитан
При этом мало кто помнит, что именно здесь располагался штаб левых эсеров. А если кто и помнит, то совсем уж никто не знает, что именно здесь почти три дня оставшийся в тени истории Емельянченко держал на мушке самого Дзержинского.
Ивану Емельянченко на тот момент было всего 22 года. Маловероятно, что его выбор эсеровской идеологии был осознанным. Скорее парня просто закружило революционным ветром и отнесло в лагерь левых эсеров. Сколько он состоял в этой партии? Максимум 2-3 года. Зато, после он все последующие годы сидел, убегал и прятался – с ним происходило всё то, что пережил его народоволец отец.
А что было бы, если бы власть взяли эсеры? А ничего и не было бы, ибо власть они бы просто не удержали. Впрочем, размышление о прошлом – дело довольно спорное.
Виктор Александрович нашёл в интернете информацию о матери Емельянченко и об отце. Последнему исторически повезло больше, нежели сыну. До современного россиянина дошли некоторые из его стихов:
Не звон колокольный, не пенье попов
В могилу его провожали —
Молчанье товарищей, лязг кандалов
Да слезы глубокой печали...
На гроб возложили лишь звенья оков,
Ведь он не желал и при жизни венков.
В железной неволе конец он печальный
В весеннюю пору завянувших дней
С улыбкою встретил и в речи прощальной
«Не плакать, не плакать!» просил у друзей,
Просил: «Над могилой, как гимн погребальный,
Вы спойте мне песню о правде опальной...»
1891 г. И. Я. Емельянченко
Кто заинтересуется, здесь рассказик на похожую тему — Размышления и действия авантюриста
