Навигатор всегда ведет самой короткой дорогой. Я это понимаю, но не понимают окружающие.
— Жень, ты куда нас везешь вообще? Мы сейчас в сарай врежемся.
Не врежемся. Я трезв, уверен в себе, как всегда в начале отпуска, чувствую ответственность и странный запах из открытого окошка, который не вяжется с открыточными видами гор вдалеке.
Это Хаймен. Настоящая альпийская деревня. Здесь люди ходят в резиновых сапогах, штанах из плиса, рубашках-ковбойках и чинят тракторы фирмы «Мерседес». Здесь дети играют в футбол на единственном свободном пятачке вокруг фонтана, а коров ведут на пастбище и обратно прямо через центральную улицу. Хозяева развешивают вдоль нее веревочки, одна из которых цепляется за тот самый фонтан и чудесным образом преграждает коровам путь.
И пахнет, боже мой, как же здесь пахнет. Отнюдь не шоколадками «Милка». Интересно, заметят ли мои? Заметили. Нос морщат.
Хозяин апартаментов — англичанин — прекрасен. Через четыре дня, разговорившись за утренним кофе, когда я уже почти привыкну к запаху, я узнаю, что у него жена-француженка, с которой они познакомились в Лондоне, сам он долгое время жил и работал в Эмиратах, а в Баварию влюбился, когда проходил военную службу на местной базе НАТО. Узнаю, что у него трое детей, а еще он скажет, что в Баварии прекрасное пиво, не то, что в Лондоне, и от него не болит голова. А пока он дает нам обычные советы: где купить, что поесть, во сколько смотреть.
— В футбол можно с сыном поиграть?
— Можно. Только мячик потом уберите на место.
Даже англичанин проникся немецким порядком.
Мы едем на озеро в соседний городок Хопфен ам зее и попадаем в закат. Тиха и спокойна вода в озере, стоишь и думаешь, облака — по обе стороны горизонта. Чувствуешь, как немецкий романтизм так и прет, так и накатывает со всем своим дуализмом и диалектикой добра и зла.
— Пап, я есть хочу.
Я тоже.
Фюссен дождлив, богат на мороженое и беден на эмоции. И ничего не помогает — ни единственная заслуживающая внимания улица, ни прилегающий к городу парк, ни водопад с мутной водой. Завтра обещают хорошую погоду, и мы поедем смотреть замки, эти хофы, гау и штайны, которые явно назвали в честь московских пивных.
Пока мы возвращаемся в наш Хаймен и очень вовремя, коров опять ведут по центральной улице. Проходят мимо огромные шеи, лопатки, краевые покромки, филей, антрекот, ростбиф, вырезка, голяшки, кострецы и бедра с огузками.
Никогда не был так близко от них, до этого я их видел только на склонах холмов из окна машины, да на ВДНХ, куда меня в детстве отвел отец, и то это, кажется, были не коровы.
Ребенок весь вжался, мне и самому немного страшно – я и не думал, что корова может быть такой большой. Всегда был уверен, что если сцеплюсь с ней, то выйду победителем, но такую тушу даже самая размашистая «двойка» не положит.
И не заметишь, как стемнеет. Спит Хаймен, спит соседний Хопферау. Спят коровы. Спят Альпы, не видно даже их очертаний. Спят замки в ожидании туристов. Не спят только коты и я. Я курю, тщетно пытаюсь отыскать Большую медведицу и благодарен жизни за то, что все так, как есть. А завтра — Леголенд и вставать рано.
Дождь полтора дня, не прекращаясь. У нас стильные желтые дождевики, но из одного торчит грустное лицо сына. Мы все равно пойдём на аттракционы, я же столько лет мечтал сюда попасть вместе с тобой. Мои кеды не выживут, я знаю, но это не имеет никакого значения. Как и то, что меня будет тошнить после первого круга на горках, а потом, когда тошнота отступит, я только и буду, что крепче сжимать твою руку и думать: хоть бы ты еще разок захотел проехать!
А серое небо когда-нибудь снова станет голубым, пусть сейчас его облака и напоминают пятна престарелой колли, что ужинала вчера рядом с нами.
Самое хорошее, что есть в Аугсбурге — это брусчатка и солнце, играющее на ней. Но в основном тут фалафель, шаурма от Юмита, фрики и гики. Хотя итальянец-полукровка в ресторане считает Аугсбург спокойным и безопасным. Вот так выглянешь из окна трамвая, а там на вывесках те же самые Юмиты, Сиримы, Онуры и иже с ними. А напротив антикварный магазин, где на самом видном месте лежит фашистский железный крест. Такая вот ирония. На кончиках пальцев.
Еще в Аугсбурге есть дом бати Моцарта. Кто знает, может маленький Моцарт тоже плохо вел себя в ресторанах в присутствии бабушки, а отец Амадея в сердцах говорил, что в следующий отпуск его не возьмет, а потом сильно раскаивался за сказанную глупость.
Ну, до свидания, пора ехать.
— Все понравилось?
— Да. Немного устали эмоционально, да и поработать надо, деньги на отдых закончились.
— Ну, вы молодой, сейчас с новыми силами возьметесь.
Возьмусь.
— Я ключ один потерял.
— Кайн проблем!
У вас всегда «кайн проблем». А мне пора назад. Назад, к моей романтике химкинских ежей, вечереющих кранов Речного и воздуху, за которым не видно МГУ. К продуктам, за которыми нужно тянуться на третий ряд витрины, где спрятано свежее. К любимым пятнам на обоях и дырявой футболке.
Имею право. Я – Людвиг московского разлива. Я – переполненный Мюнхен, я — хрустящая корочка на рульке. Я – Бавария.
