глава 4. Борода в сосульках

То ли рядом с шофером, то ли в тесном купе,
Я мотаюсь по жизни по великой стране...

Чиж

Прошло лето, уныло проползла вслед за ним осень и наступило самое противное, самое препротивное, самое-самое препротивнейшее время года – зима.

На улицах лежит снег. Холодно. Не спасают ни шапка, ни шерстяные носки. Не люблю я это время года. Просто терпеть ненавижу! Ну, как тут не вспомнишь Виктора Цоя и его золотые слова:

Белая гадость лежит под окном
Я ношу шапку и шерстяные носки
Мне везде неуютно и пиво пить в лом.
Как мне избавиться от этой тоски по вам
солнечные дни…

Зимой я всегда впадаю в спячку, как бурый медведь. Можно даже и так сказать: обуреваю. И это состояние продолжается почти полгода. Моих законных земных полгода! Полгода вычеркнутых из жизни. Напрочь. Какие там путешествия! Какие там любовные страсти! Все отступает. И диван становится лучшим другом. Я накапливаю жиры, чтобы к лету, к тому самому бесшабашно-голодному неустроенно-невысыпающемуся лету, эти подкожные отложения питали и грели меня.

Зимой темнеет рано. И в душе темно. Зимой промозгло. И в душе – холод. Зимой скучно. И в душе – тоска вселенская.

Со мною что-то страшное твориться,
Который раз не сплю я до утра.
Быть может надо позвонить в больницу,
Но вряд ли мне помогут доктора.
Лишился я и счастья и покоя,
Всей прошлой жизни потерялась нить.
Внезапно заразился я тоскою,
И некого мне в этом обвинить…

Песня «Тоска» Ю.Лозы, как ничто другое, точно отражает мое ежезимнее состояние.

Все же в эту зиму, я решил нарушить свою «добрую традицию» и поменять любимо-обломовский диван на неизвестность, а горячий и вкусный обед, сваренный мамой на кефирно-булочную диету и придорожные забегаловки. Иссушающе-чугунное тепло, щедро источаемое батареями центрального отопления, было недальновидно променяно мною на морозно-пронизывающие обледеневшие трассы

Идея рвануть в Сокол пришла в декабре. Аккурат под новый год. Там меня ждала Иринка, с которой я познакомился прошлым летом в Феодосии. Я получал от нее такие письма, что усидеть дома было выше моих сил.

В попутчики напросился бородато-волосатый житель предгорья жигулевских гор – мой случайный знакомый, в простонародье называемый Борода.

У него в Вологодской области тоже были свои амурные дела. Что, впрочем, не удивительно ─ теткам бальзаковского возраста, которых он, хм, предпочитал, весьма льстило внимание такого импозантного бородача. Последний этим не слабо пользовался, знакомясь с вышеуказанными особами в поездах, электричках и просто на улице. Но больше всего знакомств у Бороды завязалось летом на теплоходе, где он, очень небезуспешно, работал поваром.

Ему удалось, кстати, и меня «соблазнить» напялить на себя шкуру «речного волка». Конечно повар из меня никакой. Вспомнить хотя бы мой первый опыт приготовления макарон. Я тогда вывалил сухие макароны на сковородку и пытался их пожарить. Результат меня удивил - макароны оказались ломкие и невкусные. Позже, посмотрев «Берегите женщин» – один из лучших советских фильмов, я понял свою ошибку. Макароны надо сначала помыть, затем высушить на солнце. А уж потом, вывалив их прямо из дуршлага и порезав образовавшуюся полусферу на 4 части (как торт) и украсив морковкой, можно употреблять это блюдо в пищу.

Но сейчас не об этом. Итак, по призыву бороды я устроился работать на флот. Простым матросом.

О, какие это были времена! Сладкие-сладкие! Как только я попал на туристическое судно, сразу понял, что мечтал об этом всю свою сознательную жизнь.
Я оказался в сказке. Во-первых, воздух, солнце и вода – наши лучшие друзья. Попробуйте поспорить с этим выражением. А, не спорите! То-то же!

Во-вторых, работенка не пыльная. Единственное, что было тяжело – таскать на себе мешки с провизией. Иногда в портах приходилось «затариваться» продуктами – наши корабельные власти почему-то считали, что туристы без этого никак не смогут. А мы (матросы) считали иначе. Могли б туристы эти и поголодать пару недель. Ничего бы с ними не случилось. И нам, глядишь, облегчение.

В-третьих, катаясь на теплоходе по рекам, каналам и озерам, так утолишь свою страсть к путешествиям, что аж – выше крыши!

Но самое главное - это, конечно же, в-четвертых! На теплоходе отдыхает столько красивых девушек! И все они становились примерно к середине поездки весьма доступными. Сказывалось явное превалирование экземпляров женского пола над особями мужского пола. Основной инстинкт –– это вам не хухры-мухры!

Мужики тоже отдыхали таким образом, но, к нашей неописуемой радости, гораздо в меньшем количестве. Ну, и, соответственно, эту брешь приходилось затыкать ни кому иному, как нам – команде корабля. Причем, своими собственными телами. В прямом смысле слова.

Но вернемся в тот декабрь. Почему был выбран этот не самый лучший месяц для авантюрных поездок? Причина, увы, банальна. Новый год.

Когда-то я, как все любил этот праздник. Дед мороз, снегурочки там разные, подарки сладкие, начало двухнедельных каникул - в детстве.

В постдетском состоянии - шампанское, гулянка, несколько дней отдыха…

А в сущности – что такое Новый год? Это просто новый год и все. Ну, цифра последняя поменялась в дате (иногда и пара, а один раз - и все четыре сразу). Ну и что! А сколько елок вырубают ради пары дней веселья. Кто-то подсчитал – получилось тьма-тьмущая. Я даже чисел-то таких не знаю. Вы скажете – да их для того и выращивают. Отвечу – очнитесь, люди! Любое растение (и елка бедная здесь не исключение) имеет душу. Она - ЖИВАЯ. А вы по ней топором! Неужели вам, друзья, приятно когда в доме стоит наряженный, весь светящийся… труп. Да-да труп он и есть – труп. Пройдет пара недель после бестолковых пьянок, и возле каждой помойки вы увидите этакую братскую могилу.

Естественно, существует понятие, вынужденной необходимости. Ты убиваешь птицу или зверя, потому находишься в тайге (тундре, пустыне…). Чтобы не умереть с голода ты вынужден это сделать. Ты срубаешь дерево, чтобы развести костер – согреться. Это инстинкт самосохранения. А в Новый год – фетишизм какой-то…

Нет, не люблю я этот «праздник», который, в сущности, и не праздник никакой…

Борода приехал в Нижний за пару дней до «праздника». Я встретил его на Московском вокзале.
А уже утром следующего дня мы двинули в путь на электричке Нижний Новгород – Вязники. Температура воздуха была около тридцати градусов. Естественно, ниже нуля.

В электричке было холодно. Немногочисленные пассажиры вжимались в ледяные деревянные сиденья, полагая, видимо, что от этого станет теплее.

— Однако погодка у вас! – сказал Борода. – Я, когда выезжал из Тольятти, там было около нуля.
— Ха, у нас тоже, когда ты выезжал из Тольятти, было около нуля. Слушай, а ты поэтому так легко оделся?

Борода и впрямь был одет не по сезону. В плаще, правда, с подкладкой, в ботиночках на тонкой подошве и кепке. Хотя больше бы подошли тулуп, валенки и шапка ушанка. Впрочем, я и сам был одет не намного теплее. Куртка на синтепоне – еще как-то, еле-еле спасала от мороза, чего нельзя сказать об осенних ботинках, в которых даже при нуле ноги мерзли. На голове красовалась шапка-ушанка, купленная в середине июля в городе Ухта, что в республике Коми.

Когда, в середине жаркого лета, я попал в этот город, мне показалось, что резко наступила зима. Снега на улицах, правда, не было, но температура стремительно приближалась к нулю. Ухтинцы были одеты так, как у нас одеваются в начале ноября. И только я, приехавший из Сочи, где в день моего отъезда было тридцать градусов в тени, рассекал по улицам Ухты в джинсах, сандалиях и майке. У меня с собой попросту ничего не было больше из одежды. Зайдя в один из магазинов, я увидел черную меховую шапку. Без раздумий купил ее, напялил себе на башку и пошел обратно на вокзал. Мой поезд на юг отправлялся через пару часов. Так я и шел по городу в шапке, сандалиях и майке, являя собой весьма несуразное зрелище. Жители северного города смотрели на меня с нескрываемым удивлением.

Эту историю я рассказал Бороде.
— Да, – подытожил он мой рассказ. – Вот она – теория относительности, во всей ее наглядности! Тогда ноль – это холодно, а сейчас ноль – это тепло.
— Точно, – сказал я. – А ты, Борода –– философ, оказывается.
— Если я сейчас не выпью чего-нибудь горячительного, – поежился он, — я буду замерзшим философом.
— Шутить изволите? Где ты сейчас найдешь горячительного?
— У нас с собой было, –– процитировал Борода кого-то из юмористов, по-моему, Жванецкого. С этими словами он извлек из сумки бутылку коньяку.
— Ого! Откуда дровишки? – спросил я.
— Из Тольятти, вестимо.

Он откупорил бутылку и тут же отпил из горлышка.
— Кайф, – Борода был на вершине блаженства. – Хочешь?
— Нет, ты же знаешь, я не пью, хотя после поездки в Польшу так уже нельзя сказать.
— Выпей, знаешь, как согревает! А, кстати, что это за история с Польшей.
— Да, мы летом с другом ездили в Польшу. Бизнесом заниматься. Туда везли всякие вещи и оттуда кофты, джинсы и прочую лабуду.
- Слушай, Сэм и когда ты только все успеваешь. Ты и в Ухте побывал этим летом, и в Сочах, и в Крыму, и в Литве, и в Кишиневе. А теперь еще, оказывается, и в Польше. Ну, ты даешь!
- Ты не забывай, что мы еще и на теплоходе с тобой покатались.
- Так ты дома-то был вообще?
- Конечно, был. Целых два раза за 4 месяца
— Ну и как бизнес в Польше?
— Да, никак. Прогорели подчистую.
— Ну, расскажи. Все равно три часа ехать. Делать-то нечего. Только, пожалуйста, выпей глоточек. Согреет, зуб даю.

Я взял бутылку и отхлебнул из горла немножко. После той польской поездки я долго не мог пить ничего спиртного, не считая пива конечно. Но сейчас коньяк вошел в меня, как муза в сердце поэта. Стало хорошо и, самое главное, тепло. Он на самом деле согревал! Забегая вперед, скажу, что до Вязников бутылка опустела и была загнана некультурной рукой Бороды под лавку, где и осталась лежать до уборщиц, если таковые имелись в электричках. На долю Бороды, как страстного ЛЖ-1*, пришлось около восьмидесяти процентов. Остальное – мое.
— Ну, слушай про Польшу, — стало теплее, в голове легонько зашумело, и я начал свой рассказ.

Мы с Пегги (знаменитый ижевский индеец-хиппи), купив во Львове приглашения в Польшу, отправились в свое первое (оно же и последнее) коммивояжерское путешествие. Кроме постельного белья, пары биноклей и прочих товаров народного потребления у нас с собой было на продажу три бутылки водки. На двоих. А положено, как выяснилось при пересечении границы, - только две.

Таможенник, попросивший открыть наши сумки, именно на это и обратил внимание.
— А куда нам девать эту лишнюю бутылку?
— Куда хотите, туда и девайте, – хоть в мусорное ведро.
— Водку? Пол-литра?! – негодующе воскликнул я. – В мусорное ведро?!

Так и хотелось добавить «Да, я тебя за это!» Но я сомневался в том, что этот мрачный служитель таможни смотрел «Операцию Ы» и знает эту крылатую фразу.

Что мне стрельнуло тогда в голову – не знаю. Наверное, муха укусила. Это-это, тьфу, то есть – цеце. Но, прямо на глазах у изумленного таможенника, я выпил почти целую бутылку водки из горла! Дальнейшие события напоминали сон уволенного в запас за пристрастие к алкоголю летчика.

Успешно миновав границу, я, оглянувшись назад, залитыми водкой глазами, узрел миловидную девушку с маленькой собачкой на руках. Девушка плакала. Я, как истинный рыцарь, бросился ей на помощь. Надо заметить, что девушка была на той стороне границы, которая гордо именуется отчизной. Я был уже, де-факто и де-юре, на чужбине. Таким образом, чтобы добраться до девушки, надо было еще раз пересечь государственную границу. Что я и сделал с неимоверной легкостью. Увидев все это, Пегги воочию убедился в правильности поговорки «пьяному море по колено». Я подошел к плачущей девушке и спросил:
— Что случилось, сударыня?
— Мою собачку не пропускают через границу, — она говорила с сильным акцентом (как выяснилось позже –– она была полячка), — у нее нет какой-то там прививки.

Я не стал вступать в долгую дискуссию, а просто взял собачку на руки и, за спиной граждан, которые в это время проходили таможенный досмотр, пронес ее на польскую территорию. Вот и все. Через пять минут подошла и сама девушка, прошедшая таможню, как положено. Слезы испарились, и на ее лице сияла счастливая улыбка. Она стала рассыпаться в благодарностях на ломаном русском языке. «Не надо благодарностей. Просто возьми и поцелуй меня», — так я думал, однако, несмотря на мое почти невменяемое состояние, не произнес этого вслух. Девушка попрощалась с нами и, еще раз поблагодарив, направилась к электричке на Варшаву. Я, было, собрался кинуться за ней, но тут ко мне подошел черноусый джигит в кепке-аэродроме.

- Слюшай, дарагой, ты –– настаяший мушина! Памог дэвушка! Э, джигит, а!
— Помог, помог, — я боялся потерять из виду уходящую девушку, и поэтому появление черноусого горца было явно некстати. К тому же внимание как-то странно рассеивалось, и окружающая реальность плыла, ехала и вертелась вокруг меня.
— Слушай, генацвале, мне некогда, тороплюсь.

И попытался сделать несколько шагов в ту сторону, в которую, как мне казалось, ушла девушка с собачкой.
— Э, дарагой, падажди, да, — не отставал грузин. –– Дэвушка помог –– мне памаги тоже.
— Ха-ха-ха! Как, у тебя тоже собачку не пропускают? –– пьяно рассмеялся я.
— Э, больше так не скажи! Какой сабачька-бабачка? Мой сабачька дома в Самтредиа на цепь сидит. Ты мне сумки памаги перенести.
— Я че тебе –– носильщик?
— Какой такой насильщик-масильщик! Ты мне памагаешь, я –– тэбэ памагаю.
–– Не понял! Мне не нужна никакая помощь, — и вновь попытался оторваться от липучего грузина.

Глаза застилает какая-то белесая пелена, сквозь которую все предметы кажутся нечеткими и расплывчатыми. Иногда же наоборот предметы приобретают неестественную четкость и глубину. Впрочем, ни то, ни другое не позволяло разглядеть девушку с собачкой.
— Э, дарагой. Я тебе дэнег дам, да!
— Сколько? –– я был хоть и пьян, но мозги еще не совсем отключились.
— Многа, – и горец многозначительно поднял палец вверх.

Я все же не преминул уточнить более точный размер моего будущего гонорара. Выяснилось – 100 див*. Что в переводе на пиво - примерно бутылок, эдак, 100 янтарно-пенящегося напитка. Поскольку у нас с Пегги ощущалась явная нехватка денежных знаков, я согласился. И проделал ту же операцию, что и десять минут назад с собачкой. С той же легкостью. И меня вновь никто не остановил. Вручил сумки грузину и, получив обещанную сотку, уже собирался попрощаться с жителем гор, как он вновь обратился ко мне:
— Маладэц! Будь другом, перенеси еще две сумки.
— Не-а! Мы только на две договаривались.

Грузин, вздохнув, вытащил из кошелька еще несколько купюр..

За этим пьяным бизнесом, мы едва не опоздали на электричку. Впрочем, мы – это сильно сказано! Правильнее сказать Пегги и мое тело. Индеец героически дотащил мои остатки до электрички. После четырехкратного перехода государственной границы туда-сюда-обратно, на пару десятков метров до электрички моих пьяных сил уже не хватило. А скорей всего, выпитая водка добралась до нужного места и шандарахнула туда всей своей сорокаградусной мощью. Впрочем, сев в электричку, я не сразу отрубился, а еще успел найти ту самую девушку с собачкой. И даже умудрился с ней познакомиться. Ее звали Марыся. Неизвестно, как продвигалось бы наше знакомство дальше, если б не водка, пославшая меня в нокаут. Я лег прямо на пол и почти моментально уснул.

Борода, ты представляешь польскую электричку? Это аналог нашего купейного вагона. Такой же узкий проход между купе и окнами. Такие же сиденья напротив друг друга. Разница только в том, что двери этих купе прозрачные и верхних полок нет.

Народищу в электричке была тьма-тьмущая. Все сидячие места были заняты, и люди стояли в этом самом проходе довольно плотно. Я улегся прямо на пол в проходе, занимая таким образом место, где могло бы легко разместится стоя человека четыре с половиной. Но в тот момент меня это не сильно волновало. Точнее совсем не волновало. Я просто спал. Через меня кто-то перешагивал, запинался об мое бесчувственное тело. Наступал на руки, на ноги, на живот. Я лично всего этого не помню. Пегги мне все это потом рассказывал со смехом.

–– Ты не спишь? — спросил я пригревшегося в углу в обнимку с бутылкой бородача. Пока я
рассказывал, Борода успел высосать довольно порядочное количество согревающего напитка. –– Дай коньячку глотнуть.
— Не, не сплю, — он был уже изрядно навеселе. –– На, глотни.

Я поражаюсь способности некоторых людей выпивать бутылку водки (или коньяка, как в данном случае) и после этого что-нибудь еще соображать. Тогда в Польше я вообще ни делать ничего не мог, ни соображать. А этому пупку –– хоть бы хрен по деревне!

Вскоре наша электричка прибыла на станцию Вязники. Изучив расписание, мы, к нашей радости, обнаружили, что через полчаса будет электричка на Ковров. В Коврове планировалась смена вида транспорта, поскольку наши пути немного расходились с железной дорогой - Борода мечтал посетить своего старого друга в селе Воскресенское Ивановской области. Железная же дорога, по какой-то неизвестной нам причине, проигнорировала сей населенный пункт и прошла мимо.

В ковровской электричке было немного теплее, чем в вязниковской. А может нам, все еще находящимся под расширяющее-сосудистым действием коньяка, это только казалось. Засыпая, Борода сказал мне:
— Ну, давай бухти, как наши поезда бороздят…— он громко зевнул и продолжил: – польскую таможню.

Глядя на него, начал было дремать и я.

В это время на вагон было совершено вероломное подлое нападение. В него с грохотом вломились… контролеры. На их головы были напялены старушечьи вязаные серого цвета чулки. Не иначе – в целях маскировки. Несмотря на это, в одном из них я узнал… того самого контролера из одесского троллейбуса! Он был с двумя мужеподобными тетками, напоминавшими бендеровок с черновицкой автостанции.
— Ага! – воскликнул контролер, увидев меня, сквозь прорези в чулках для глаз -- старый знакомый! Ну, сейчас-то ты от меня не уйдешь.

С этими словами он достал огромные щипцы, которыми контролеры в электричках обычно пробивают зачем-то дырочки в билетах. Правда, щипцы эти были раз в пять больше традиционных.
— На этот раз компостер-то у меня с собой, – и он грозно потряс щипцами в воздухе.

Все пассажиры тут же «испарились» из вагона. Мы остались с Бородой вдвоем против трех бандито-контролеров. Да, силы были явно не равны. Шансы наши на спасение – весьма невелики.

Однако, бендеровки, повели себя очень странно. Первая уселась сама с собой играть в преферанс, а вторая достала русско-монгольский разговорник и начала повторять какие-то непонятно-азиатские слова, звучавшие как заклинания. В довершение всего, неизвестно откуда, у нее на руках оказался маленький ребенок, который хотя и сосал пустышку, однако вполне взрослым голосом произнес: «Молодые люди, ваши билеты!». Одесский контролер со щипцами наперевес шел на меня, и мне ничего не оставалось, как, перепрыгнув деревянное сиденье, пуститься наутек. Контролер, вместе с одной из бендеровок и ребенком, бросились в погоню. Видимо щипчики весили порядочно, и амбал серьезно отставал. Малыш же, оторвавшись на секунду от соски, истошно завопил: «Убей безбилетника, и люди скажут тебе спасибо!» В соседнем вагоне было полно народу, к тому же он оказался весьма похож на тот самый вагон, в котором я с Пегги ехал в Варшаву. Пробиваясь сквозь стоящих и спотыкаясь о лежащих на полу людей, я протискивался вперед. Спиной же своей чувствовал, что преследователи уже рядом. Сейчас одессит продырявит мне какую-нибудь очень важную часть тела своими огромными клещами. Дверь в следующий вагон оказалась заперта.
— Сейчас ты узнаешь, за что меня уволили из гестапо! –– заорал одессит, настигнув меня в тамбуре.

Я почему-то сразу догадался, что из гестапо он был уволен за садизм. А малыш, спрыгнув с рук бендеровок, начал тыкать мне в лицо отобранным у нее монгольским разговорником.
— Ты Сергач пачиму не вышел? –– грозно заявил малютка.

И только тут я заметил, что это - тот самый проводник (только в уменьшенном виде) из поезда Ижевск – Москва, который всю дорогу пытался высадить меня на станции Сергач.

Малыш-проводник свободной от разговорника рукой схватил меня за плечо и стал трясти, как грушу (в смысле грушевое дерево, а не нашу знаменитую «подругу»).

И тут я проснулся. Передо мной стоял здоровенный детина со щипцами в левой руке, а правой он тряс меня за плечо:
— Молодые люди, ваши билеты.

Так мы оказались на заплеванном пустынном полустанке. Там, где нас высадили жестокие контрики, не было ни названия станции, ни кассы, ни даже перрона. Борода никак не мог понять, где мы, и как тут очутились. Я попытался объяснить ему, что контролеры нас ненавязчиво высадили из поезда. В ответ Борода промолчал и двинулся в сторону леса, дошел до ближайшего, более-менее симпатичного, сугроба и нырнул в него, как в перину.

Ситуация была удручающая. Мы - неизвестно где, на тридцатиградусном морозе, да еще Борода уснул в хоть и мягком, но все же сугробе. Я подсчитал (в уме, конечно - калькулятора у меня с собой не было): пять минут такого сна –– и он покойник. Пришлось срочно выкапывать его из сугроба и будить.

Следующую электричку мы ждали часа полтора, прыгая по перрону и пытаясь согреться. Борода, поначалу прыгавший с энтузиазмом, последние полчаса простоял в оцепенении, не шевелясь. Смотрел он почему-то в сторону Коврова. На мои вопросы он не реагировал, и я уж даже начинал сомневаться, жив ли он. Или так и замерз стоя, как боевая французская лошадь времен Отечественной войны 1812 года. И только, когда на горизонте (естественно с противоположной стороны от той, куда был устремлен, полный надежд, взгляд замерзшего Бороды) показалась электричка, он «отошел» и принялся растирать свое заиндевевшее лицо.

В Ковров мы попали, когда часы на местном вокзале показывали 15:10. Город поразил нас обилием троллейбусов и такси. Тем не менее, покидали его на автобусе. Доехав до выезда из города и узнав, где находиться ближайшая заправочная станция, мы направились прямиком к ней. Эта заправка явно не была избалована обилием автомобилей. Там болталась какая-то колымага без номеров, по-моему «Москвич». В которую древний старик, видимо ровесник прапрадеда Суворова, пытался залить грамм триста бензина. Сделать ему это было весьма сложно, потому что его руки тряслись, и пистолет никак не мог попасть в бак. Мы, конечно, помогли дедушке, и аксакал объяснил, в какую сторону нам все же ехать. Сам же подвезти нас не мог, потому что жил в деревне, рядом с которой и находилась данная бензинопоилка.

Автомашины на заправку подъезжали с интервалом в десять-пятнадцать минут. Вскоре все же удача подмигнула нам, и один водила, молодой парень, на пятьдесят третьем «ГАЗоне» согласился подвезти нас до самого Воскресенского.
— А вы не знаете в Воскресенском Лешу Кодибайкина? –– Борода назвал фамилию своего друга, ради которого мы и сошли с трассы железной дороги, доверив свои бренные тела автостопу.
— Нет, но зато я знаю Серегу Кодибайкина. Но он живет в Чебоксарах. Может это родственник его или брат?
— Да. Скорей всего, –– согласился Борода.
— А этот Леша ваш в Воскресенском давно живет?
— Столько, сколько я его знаю, –– сказал Борода.
— Странно, я там почти всех знаю. Но Кодибайкиных не знаю. Вообще-то село у нас довольно большое. А у вас адрес-то есть?
— Есть, но я его не взял с собой. Он говорил, что его в этом селе все знают.
— Ну, тогда найдете! А хотите, я вам про этого Серегу Кодибайкина историю смешную расскажу?
— Да, хотим, –– и мы стали внимательно слушать.

Дело было летом, в молодежном лагере «Звездочка». Я там вкалывал водилой. Там же работал экспедитором этот самый Серега. Серега, как Серега – ничего особенного. Вот только зубы у него были черные. Как смоль! Поскольку раньше мы с ним не были знакомы, то я полагал, что дефект этот - от природы. Ну, мало ли какие у кого недостатки. Однажды, уже ближе к концу августа, когда лагерь готовился к закрытию, он подошел ко мне и сказал:
— Слушай, Женя, ты заметил, что у меня с девками, мягко говоря, не очень хорошо отношения складываются.
— Ну, не знаю! Я ж тебя раньше не знал, –– сказал я, а сам подумал, что он, пожалуй, прав, девушки не висли на нем. А, если говорить откровенно, то они его попросту игнорировали. Хотя он предпринимал сначала попытки «приклеиться» то к одной, то к другой. Но эти потуги не имели ровно никакого успеха, и он, видимо, решил оставить всяческие попытки до лучших времен.
— Знаешь, я сегодня впервые за весь месяц посмотрел на себя в зеркало!
— И что ты там увидел? Надеюсь, не Терминатора?
— Хуже! Посмотрев в него, я понял, почему от меня все девушки шарахались весь этот месяц.
— Да? Интересно! И почему же?
— Зубы! –– он почти прокричал это слово.
«Странно, у меня тоже есть зубы» — подумал я и даже невольно потрогал языком верхние резцы.
— Зубы? И что? При чем тут зубы?
— Ты посмотри на мои зубы, — и он обнажил их, зубы были хорошие, белые. — Теперь понял!?
— Не совсем, –– в моей голове стали появляться смутные мысли, –– ты хочешь сказать, что ты их не чистил целый месяц! Постой, так мы ж с тобой по утрам в умывальнике сколько раз встречались. Я помню ––зубы ты чистил. Постоянно.
— Да, чистил. А чем? Вот этой пастой, –– и он показал мне почти полностью выдавленный тюбик какой-то неизвестной науке зубной пасты. –– Это индийская паста. А вчера я случайно посмотрелся в зеркало, помнишь, когда мы с тобой на пляж пошли, там еще Ленка с Маринкой лежали?
— Помню.
— Я еще пошел с ними в карты играть, а ты отказался. Так вот, у них на покрывале зеркальце лежало. Вот в него и посмотрелся. И все стало понятно. Неужели ты не заметил, что у меня зубы черные были.
— Честно говоря, заметил, но подумал, что это у тебя всегда так. Эмаль такая.
— Ни фига не эмаль! Это паста –– индийское фуфло!
— Вот такая история! –– подытожил водитель. –– А вы че не на автобусе поехали?
— У нас с деньгами напряг, –– сказал Борода.
— Денег нет, ну и хрен с ним, Я к этому давно привык –– добавил я цитату из песни Чижа.

Часов в шесть вечера мы были в Воскресенском. В первом доме нам сказали, что никакого Лешу Кодибайкина они не знают. Во втором было еще хуже. Мужик, открывший нам дверь, сказал, что в этом селе такой фамилии точно нет.
— Ну, сами подумайте, –– рассуждал мужик, –– фамилие редкое. Я б знал. Это ж не Смирнов, которых у нас в селе человек двадцать, и не Пеньков, которых штук пятнадцать наберется, а еще много Краснобитовых, Седовых….
— Спасибо, – прервали мы словоохотливого мужика, и собрались уже уходить, как вдруг он окликнул нас:
— Эй, ребята, а вам точно это Воскресенское надо?
— В смысле? – не врубились мы.
— Дело в том, что у нас тут еще одно Воскресенское есть, километров тридцать от нас. Только это уже Ивановская область. Может вам туда надо.

Ну, дела! Два села с одинаковым названием –– как тут не запутаться.
— Слушай Борода, а че ж ты не спросил своего друга в письме, как до него доехать?
— Сэм, он вообще не знает, что я к нему собирался в гости. Хотел сюрприз сделать.
— А если его нет и в другом Воскресенском? –– мне эта идея с ночными поисками начинала не нравится.
— Да ладно, не парься, надо двигаться вперед.

И мы двинулись. Было уже темно. На поиски несуществующего Кодибайкина мы потратили около сорока драгоценнейших минут. На дороге машин не было совершенно, и заправок поблизости тоже не наблюдалось. Ничего не оставалось, как идти пешком в надежде на попутку. Попуток пока не было.
— Сэм, сколько до этого Воскресенского? Точнее до того.
— По моим расчетам, тридцать километров мы будем идти шесть-семь часов, если конечно раньше волки не съедят. Зимой на пустынной дороге это вполне возможно.
— Да? –– испугался Борода, –– и какова вероятность?
— Пятьдесят процентов.
— Почему именно пятьдесят?
— Потому что одно из двух: либо сожрут, либо не сожрут.

Однако, быть съеденными волками нам было не суждено. Через полчаса пешего похода, нас подобрала семейная пара на «Жигулях». Во втором Воскресенском мы были около восьми вечера. И в первом же доме, куда постучались, нам указали на дом Леши Кодибайкина. Ура!

Дома у Алексея нас накормили, обогрели, а кое-кого и напоили. Не будем говорить кого, хотя это был Борода. Я, из скромности, водку пить отказался, и улегся почивать, заснув тотчас сном Ильи Муромца. Так закончился самый первый холодный день самого холодного путешествия в не самые холодные, но все же северные края.

Утро встретило нас усилившимся морозом (около минус тридцать шести) и похмельным синдромом Бороды. Все это помешало выехать рано утром. Борода стал похмеляться, а мороз ослабевать. Первый через Нное количество времени похмелился, а второй за этот же промежуток времени ослабел. Аж до минус тридцати!

Эта задержка поначалу сильно «парила» меня. Ведь до Нового года оставалось пара дней. И мне не очень-то хотелось встречать праздник в запорошено-продрогшем ивановском лесу.

Но, как оказалось, все, что ни делается – к лучшему. Когда часы пробили полдень, в дом, где мы ночевали, зашел мужик к Алексею по какому-то делу. Оказалось, что он – водитель молоковоза и собирается ехать в Иваново, и не против нас захватить. Вот это удача!

Через два часа мы были в Иваново. Там на троллейбусе доехали до выезда из города в сторону Ярославля. Нашли заправку и стали «долбать» водителей.

Метод автостопа на заправке имеет свои преимущества. Здесь сразу можно найти машину до места назначения (в нашем случае это Ярославль). Мы так и спрашивали: «Вы, случаем, не в Ярославль ли направляетесь?». Но в этот древнерусский город, как назло, машины не шли. А если и шли, то нас с собой почему-то не брали. Наконец, после двухчасовой беготни от машины к машине, нашли КАМАЗ, направляющийся до населенного пункта Бабаево, что дальше Ярославля километров на восемьдесят.

В Бабаево мы очутились, когда уже начинало темнеть. Где-то около пяти вечера. Заправки здесь отсутствовали, и мы встали на трассе.

Машин было крайне мало, да и те не снижая скорости, проезжали мимо. Неожиданно, на противоположной стороне дороги мы увидали коллегу-автостопщика. Он тоже пытался уехать, правда, в сторону Иванова. Мы, естественно, познакомились. Парня звали Коля. Смуглые волосы, слегка раскосые глаза - не иначе его прабабка согрешила с китайцем. Коля рассказал, что едет он домой в Иваново, а здесь у него, мол, друзья, у которых он гостил пару недель. А теперь вот хочет Новый год встретить дома.

Шли минуты за минутами, машины за машинами, но ни те, ни другие даже не притормозили возле нашей заморожено-бородатой парочки. Стало совсем темно. У Коли дела шли с таким же «успехом».
— Ну что, никто не останавливается? –– задал риторический вопрос Коля, перейдя на «нашу» сторону дороги.
— Как видишь, –– ответ был очевиден.
— Уже пол-восьмого. Вы сегодня явно никуда не уедете.
— Да и ты, скорей всего.
— А где собираетесь ночевать, если не уедете? –– спросил он.
Да, вопрос был, конечно, интересный. Ах, если б мы знали ответ! На улице «хороший» минус, а к вечеру похолодало еще больше.
— Будем стоять до конца.
— Я думаю, вы уже совсем к нему близко, –– усмехнулся Коля, глядя на бороду Бороды –– Ну, ладно, пойдемте со мной. У меня в этом селе друзья живут. Я думаю, они нас не выгонят.

Конечно, было отказаться от такого заманчивого предложения – выше наших сил. Друзья проживали минутах в десяти ходьбы от места нашего неудавшегося автостопа. Когда зашли в дом, только тут и поняли, как же мы замерзли! Не озябли. А, именно, замерзли. Борода моего друга превратилась в смесь волос и льда. Причем последний ингредиент явно преобладал. С большим преимуществом.

Впрочем, я не отставал. Нос мой сильно смахивал на морковку снеговика. Ног я уже давно не чувствовал. Забегая вперед, скажу, что всё это - нам ровно ничего не стоило. Ни я, ни Борода не подхватили даже примитивного насморка, не говоря уже о более серьезных хворях.

Друзья Коляна встретили нас, как родных. Напоили горячим чаем и даже пожарили специально для нас картошку. Узнав о подробностях и цели нашего путешествия, они сказали, что никогда б на такое не решились даже в середине июля, а уж тем более, зимой. Они все не могли взять в толк, почему мы выбрали такой странный способ передвижения, а не купили билет на поезд или автобус. Ну, как было им объяснить, что на эту авантюру (как впрочем, и на все остальные) нас толкнула жажда приключений и любовь к ее величеству Дороге.

Чтобы объяснить им наш образ жизни, я взял гитару, висевшую у них на стене, и пропел строчку из песни Ю.Лозы:

Мама, не грусти, что я всегда в пути,
Мне без дороги не дышать.
Лучше дай ответ: откуда с детских лет
Во мне цыганская душа?

Ребята предложили сходить в местный клуб на скачки*. Мы ответили, что очень замерзли, и выходить на улицу не хочется. Тогда они достали с печи две пары валенок и две огромные рыжие волосатые шапки.
— Это вам. Теперь точно не замерзнете.
— А вы как пойдете?
— За нас не беспокойтесь. У нас есть еще.

В валенках двадцатиградусный мороз казался субтропическим межсезоньем. Наверное как и жителям города Оймякона, для которых настоящие морозы начинаются с отметки в минус пятьдесят пять.

Дискотека была в самом разгаре. По случаю субботы народу было довольно много. Мы, даже для сельской местности, выглядели весьма экстравагантно. Я думаю, если мы оказались в таком прикиде* в крутом московском клубе, несомненно бы получили приз за самый оригинальный имидж. Но до Москвы было далеко, поэтому не получили мы никакого, даже самого примитивного приза на этой дискотеке. Поначалу танцевать в валенках было неудобно, но потом мы приноровились, и «процесс», как говорил незабвенный Михаил Сергеич, «пошел».

Спали мы изумительно. На печке. Было тепло и даже слегка тревожно –– не зажариться бы. Утром так не хотелось сползать вниз, на грешную землю. Но надо было и честь знать. Тем более, что впереди Новый год с любимой!

На утренней трассе было сравнительно оживленно. А самое главное, светило яркое солнце, которое правда совсем не грело – а наоборот, казалось, остужало, все вокруг.

С автостопом же шло все не так гладко. Водители, не реагируя, проезжали мимо. Может быть, их смущала борода моего друга, а может, мой красный нос наводил их на грустные мысли о предстоящих послепраздничных мученьях. Проплясав так битых два часа, мы поняли, что место это заколдованное. Ни один автостопщик в мире никогда не сможет остановить здесь машину. Правда, это убеждение скоро опроверг наш новый приятель Коля. Он пришел на трассу намного позже нас (когда мы прощались с гостеприимными ребятами, он еще спал), а уехал почти сразу. Причем его «подхватила» ретро-комфортабельная «двадцать первая» «Волга». Окрыленные его успехом, мы остановили рейсовый автобус Ярославль – Вологда, и, заплатив за проезд, с чувством собственного достоинства уселись в мягкие кресла. В автобусе звучала музыка. Пел неизвестный исполнитель или группа:

Ты и я –– летящие мгновенья
Время, счет, прошу, останови….

И время остановило свой счет. Я расслабился и стал представлять встречу с Иринкой. В конце концов, я и затеял это зимошествие (гибрид зимы и путешествия) именно ради этой встречи.

Вологда встретила нас предновогодней суетой. Озабоченный народ носился по городу с трупами елок и авоськами с выпивкой и закуской. Бороде же, глядя на всю эту суету, захотелось навестить свою старую знакомую, проживавшую на улице Новгородской. У первого попавшегося прохожего мы и спросили, где эта улица. Забыв при этом спросить, где этот дом? А дом нам нужен был номер «61». Улица располагалась всего в двух остановках от того места, где мы встретили всезнающего прохожего. Даже не стоит пользоваться общественным транспортом - лучше прогуляться пешочком.

Прогуливались мы до места назначения минут десять-одиннадцать. Легким шагом. И вот, на одном из перекрестков мы прочли название перпендикулярной улицы. А название такое, прямо скажем боевое: Новгородская улица. Впрочем, тогда оно казалось совсем не боевым, а самым что ни на есть обычным. Приятное на слух, в отличие от таких названий, как Верняховского, Блюмберга или, к примеру, какого-нибудь Совкова. Однако, мы и подозревать не могли, какой коварной окажется эта милая на первый взгляд (и слух) вологодская улица.

Поначалу ничего не предвещало никаких природных катаклизмов и международных скандалов. Тем более, что нумерация домов полностью соответствовала нашим представлениям о добропорядочных улицах. Слева был дом номер один, а напротив, как и полагается - номер два. Обладая исключительным умом и проницательностью, мы с Бородой догадались, что нам нужна именно левая сторона улицы, после чего правая была справедливо игнорируема в течение всего похода. Все шло просто прекрасно, дома увеличивались с завидным постоянством, и через каких-то пятнадцать минут мы дошли до дома номер тридцать один. Как я уже отмечал, мы с Бородой обладали исключительным умом, и поэтому нам не составило труда подсчитать, что нужный дом будет через пятнадцать домов левой стороны улицы. Не прибегая к услугам технических достижений человечества (в виде калькулятора), вычислили, что идти до нужного дома остается минут пятнадцать-двадцать. Но госпожа Судьба вмешалась в наши планы. На доме номер «33» улица Новгородская заканчивалась. По крайней мере, дороги дальше не было, а виднелся заваленный снегом пустырь с редкими чахлыми кустами.
— Однако, –– засомневался я. –– Борода, а ты правильно адрес своей знакомой записал?
— Сейчас гляну, –– он достал записную книжку. –– Да, все правильно. Новгородская, 61.
— А город?
— Вологда, –– удивленно сказал он. –– А ты что думал, я вообще дурак.
— Ну, не вообще… — съязвил я, напомнив ему про два Воскресенских.

Прохожих на улице не было. Не иначе, подумалось, все на рынке. Мы встали, как два тополя на Новгородской, и стали ждать кого-нибудь, кто разъяснит нам столь неожиданный казус. Ждать пришлось недолго. «Не дольше, чем зимой ждать весны», говоря словами БГ. Тетенька, ведущая за руку упирающегося и ревущего ребенка, объяснила, что за пустырем улица Новгородская продолжается. Утопая по колено в непролазном снегу, я клял, пока правда про себя, эту самую знакомую Бороды, которую нелегкая занесла именно на эту улицу.

На противоположном краю пустыря мы, вытряхнув из ботинок набившийся снег, с удивлением уставились на табличку на ближайшем к пустырю доме. Он возвещала «Ул. Новгородская, 33 А»
— Представляешь, Борода! Все в точности, как в песне Юрия Антонова «от печали до радости всего лишь дыханье. От печали до радости лететь и лететь...». От дома «33» до дома «33А» по нумерации «всего лишь дыханье», а в реальности «лететь и лететь».
— Да, вологодцы –– шутники еще те! Ну, ладно, пойдем быстрее! Я голодный, как волк!
— А что, нас там ждет обед?
— Ха, обед! Нас там ждет кроме обеда: хорошая выпивка, теплая постелька, а кое-кого еще и сладострастная ночь.
— Не будем говорить кого... –– в моем голосе прозвучала легкая зависть.
— Ты очень догадлив, –– масляно сказал Борода, находясь, видимо в предвкушении этой самой ночи.

Двинули дальше. Вторая часть улицы Новгородской была значительно веселее. Здесь стояли уютненькие девятиэтажки, в отличие от хрущоб в предыдущей части улицы. Однако вместе с ощущением уюта стало появляться чувство раздражения. Дома здесь пестрели литерами «А», «Б». «В» … и так далее по алфавиту. Кроме этого, садисты-извращенцы, проектирующие эту улицу, не остановились только на литерах. Ими, видимо для полного торжества своей извращенческой мысли, были понатыканы кругом еще и корпуса. Доходило до смешного, например, дом «39В», корпус «4». Каково, а?

Несмотря на то, что обед, выпивка и прочие греховные услады приближались с неотвратимостью дождливой осени после жаркого лета, через час с лишним путешествия по улице Новгородской мы дошли только до дома под номером «55». Уже явственно чувствовался запах украинского борща и котлет по-киевски. Борода мысленно уже пил водку из запотевшего графина, закусывая ее хрустящим зеленым огурчиком, а может быть, даже ласкал не молодое, но такое податливое женское тело в спальне с тяжелыми эротико-атласными шторами.

Все мечты разбились о бетонный забор и неприветливые железные ворота какого-то завода. Или фабрики, или склада. А, может быть, секретного оборонного института. Да, впрочем, какая разница. В любом случае борщ с котлетами, а также водка с огурцами вежливо попросили нас об отсрочке их уничтожения.
— Поручик Борода, а может, вернемся. Зачем нам поручик чужая гирла*.
— Во-первых, она уже давно не гирла, а во-вторых, вернуться –– значит признать свое поражение.
— Да, но ты же видишь. Путь к нашим мечтам преградил этот бетонный забор.
— Будем брать, –– Борода был настроен более чем решительно.

Ну, еще бы! При таких перспективах!

Мне же вся эта затея не понравилась сразу, еще когда мы вышли из междугороднего автобуса. Я всю дорогу доставал Бороду своими фразами о необходимости возврата. И понятно — меня, как магнитом, тянуло в Сокол!

Мы уже, похоже, постепенно привыкали к сюрпризам Новгородской, и поэтому смиренно отправились в путешествие вдоль забора. Забор оказался длинным. Мы шли уже минут двадцать, а он все не кончался. Единственное, что подбадривало –– это наличие утоптанной тропинки. Вскоре забор повернул в сторону, где по нашему предположению должен находиться заветный шестьдесят первый дом.
— Борода, а вдруг твоей мадам не окажется дома.
— Между прочим, мадемуазель, – заметил он. И объяснил: — она не замужем.
— Давай вернемся, – вновь предложил я.
— Я лучше костьми лягу, но не вернусь.

Завидное упрямство, проявляемое бородатым Юриком, выводило меня из себя. Но в тоже время, отступать – это было не в наших правилах! И мы шли, как упрямые полярники, сгибающиеся в три погибели от пронзающего ветра, к северному полюсу.

Правда, мы скорее напоминали собой участников верблюдо-ослиного перехода по маршруту пустыня Кызылкум—пустыня Каракум. Во рту все пересохло. Шапки, несмотря на погоду, были давно сняты с наших непутевых голов, Куртки расстегнуты, а языки высунуты и взвалены на плечи.

Когда забор, наконец, кончился, мы увидели в некотором отдалении жилые дома, к которым вела все та же тропка. К счастью, она все же вывела к дому номер «57». Не без основанья, мы сомневались, что на этом подлости Новгородской улицы завершатся. К счастью, мы ошибались.

Когда мы прошли дом «59», и на горизонте показалась серая кирпичная пятиэтажка, я сказал:
— Может, все-таки, вернемся.
— Ну ладно, Сэм, пошли обратно, –– с этими словами Борода развернулся на сто восемьдесят градусов и зашагал в сторону бетонного забора, литерно-корпусных домов и пустыря с чахлым кустарником.

Понятно, что это была подлая, наполненная тайным садо-мазохистским юмором, шутка.

А уже через пятнадцать минут мы сидели за накрытым столом. Правда, вместо борща и котлет по-киевски были суп из рыбных консервов и жареная картошка. А, что касается выпивки, то к большому разочарованию Бороды, ее вообще не было. Но главное разочарование ждало нас впереди. Татьяна, так звали хозяйку квартиры, скормив нам обед, принялась поить нас турецким чаем. Сама же все время нервно смотрела в окно. И вдруг она вскочила, как ошпаренная, и с криком: «Он, приехал!», принялась вырывать у нас кружки с чаем и выпихивать нас в прихожую.
— Что случилось? Кто приехал? Губернатор острова Борнео? – мы ничего не могли понять.
— Жених! У нас через неделю свадьба! Если он вас здесь застукает – все пропало!

С этими словами, пока еще мадемуазель, буквально вытолкнула нас за дверь, сунув нам в руки нашу одежду. Ботинки мы едва успели обуть.
— Мальчики, не обижайтесь, пожалуйста, – быстро тараторила она, — он очень ревнивый. Поднимитесь наверх. А когда он зайдет в квартиру – тогда спускайтесь вниз, хорошо?
— Ладно.
— Приходите на свадьбу в следующую субботу, в 12:00, –– прошептала она нам, когда мы были на лестнице, и тут же захлопнула дверь, услышав, как открывается дверь в подъезд.

Губернатор острова Борнео оказался немолодым лысоватым мужичком невысокого роста. Мы грустно наблюдали с верхнего этажа, как он торжественно заходил в квартиру.
— Да, – задумался Борода, – она променяла меня на этого сморчка.
— Ну, ты же жениться на ней не обещал!?
— Что я идиот, что ли? – воспрянул Борода, и тут же добавил с грустью: – А в постели она была все же хороша….

Мы вышли на улицу - уже начинало темнеть.
— Ну, что куда теперь? –– устало сказал я. –– День пропал. Могли бы быть уже в Соколе. Завтра Новый год…
— Не плачь. Поехали в гостиницу.

В гостинице, местном «Доме Колхозника», свободных мест было полно. Видимо, колхозники поголовно решили справлять праздник дома и сидели сейчас, наверное, в своих натопленных березовыми дровами избах.

Из экономии мы сняли только одно койко-место в трехместном номере. Пропускная система в «Доме Колхозника» называлась «Проходиктохочешь», и поэтому пройти внутрь не составило труда. Нам повезло – номер был абсолютно пуст. Уставшие, мы тут же завалились спать.

А утром в номер вошла уборщица. Борода сидел на кровати, а я только и успел, что залезть под одеяло. С головой. От внимания уборщицы не ускользнуло то, что на кровати кто-то лежит. Видимо, она знала, что в этом номере должен проживать только один человек. Не поздоровавшись, не поздравив постояльца, законного кстати, с наступающим Новым годом, уборщица пошла в атаку:
— Та-а-ак, — укоризненно протянула она. — Вы, значит, даму успели привести в номер.
— Понимаете… — замешкался Борода.
— Понимаю, – саркастически усмехнулась уборщица, – немедленно скажите ей, чтоб уходила.
— Хорошо, – не стал возражать Борода.

Когда дверь за ней закрылась, Борода нежно произнес, извиняющимся голосом:
— Извини, милая, но тебе придется уйти.
— Юрик, — из-под одеяла показалась взлохмаченная голова, – а мы с тобой…. увидимся еще?
— Конечно, солнышко!
— Милый, а тебе хорошо со мной было? – из-под одеяла смотрели вопрошающие, полные надежды, глаза.
— Да, конечно. Было так классно! А тебе?
— Ой, мне так вообще супер! Юр, а скажи, ты меня не будешь после всего, что было сегодня ночью, считать шлюхой.
— Нет, конечно, что ты! – Борода явно фальшивил.
— Ну, ладно, я пошла. Можно я тебя поцелую на прощанье?
— Да, поцелуй, конечно, – тон его стал еще более притворным.
Дама вылезла из-под одеяла и, раскачивая бедрами, пошла к Бороде. Не дойдя до него, вдруг развернулась и направилась к двери. У двери она остановилась и послала воздушный поцелуй.
— Как тебя хоть звали-то? – цинично спросил Борода.

Дама, обиженно фыркнув, вышла из номера. Но вышла она, прихватив полотенце, а в другой руке она держала зубную щетку.

Как вы уже догадались, «дамой» был я, а Юрик отлично сыграл роль циничного ухажера, который, сделав «свое дело», предлагает использованной даме «гулять смело».

Вернувшись из умывальника с начищенными до блеска зубами, я застал Бороду готовым к продолжению нашего нелегкого пути.

До Сокола мы доехали на электричке, нанеся родимой железнодорожной отрасли ощутимый убыток в виде двух не купленных в кассе ж/д вокзала билетов.

Город Сокол представляет собой большую деревню. Дома в основном деревянные. Даже гостиница в этом городе оказалась деревянная, больше похожая на барак. И места в ней были только в шестиместных номерах. Я очень-очень рассчитывал на одноместный, ну, в крайнем случае, двухместный номер. Но, увы.

Гнусная гостиница – тараканий рай,
Комнатка – не двинешься, с видом на сарай.
В грязном умывальнике – желтая вода,
По-большому – в валенках, иначе беда.
Занавески темные не пускают свет,
А в соседней комнате буйствует сосед.
И за ним не станется, он глядит, как сыч.
Матершинник, пьяница, по-простому – бич.

Однако в этой гостинице, так похожей на ту, про которую написал свою песню Ю.Лоза, было одно существенное отличие. Сосед, тот, который «матершинник и пьяница», буйствовал не в соседнем номере, а в нашем. Меня это обстоятельство весьма удручало. Борода же напротив, был весьма обрадован наличию потенциального собутыльника. И даже, на радостях, попытался сплясать гопака по этому поводу.

Бородатому самовыражению помешал четвертый постоялец. Последний был, хотя и веселым общительным мужичком, но, видимо, не одобряющим публичного исполнения украинских народных танцев.
— Ха, земляки! – воскликнул он, узнав, откуда мы приехали. – Горемыки!
— Не понял, – удивился я. – Кто мы?
— Как кто? Горемыки. Вы ж из Горького?
— Ну, да, так когда-то Нижний наш назывался. Правда, я уж забыл про это.
— Ну, раз из Горького – значит горемыки.

После того, как неожиданно выяснилось, что мы, оказывается, горемыки, Борода предложил отметить знакомство, а заодно и выпить за уходящий год. Матершинник с Горемыкой с радостью поддержали данное предложение. Однако с деньгами было туго. Мужики сели думу думать, где же им взять денег на выпивку. Дело было даже не столько в том, где взять саму выпивку, сколько в том, где взять деньги. Я, не принимавший участия в их предвкушательно-тягостных размышлениях, пошел искать телефон–автомат, чтобы позвонить Иринке. Правда, была одна маленькая загвоздка. Где встречаться? К ней домой – исключено! Там обосновалась мама, готовая выцарапать зенки любому, кто покусится на «самое святое». В гостинице же – соседи-пьяницы слезно грезят о бутылке. На улице --- собачий холод. Не в подъезде же целоваться и обниматься.

Я с трудом отыскал автомат и позвонил Иринке. Она очень обрадовалась моему звонку. Как обычно, мой приезд для нее был, как снег на голову. Выяснилось, что Новый год она встречает дома с любимой мамой.

Договорились встретиться через час у входа в наш «Тараканий рай». А когда я вернулся в номер, то застал там следующую картину: ЛЖ-2* увлеченно лопала … мой одеколон.
— Почти целый пузырек! – закричал я, подбегая к столу в попытке спасти хотя бы остатки одеколона.
— Уже поздно, – Борода смачно отрыгнул мне прямо в лицо порцию свежевыпитого одеколона.
— Ко мне сейчас девушка придет, а мне даже освежиться нечем. Ух, упыри, алкаши несчастные!

Однако, взглянув на их довольные морды, я понял - ругаться тут бесполезно. Тем более, что одеколон благополучно плескался в луженых желудках соседей по номеру.
— Раз выпили мой одеколон – идите-ка вы в … гулять. Часика на два. Ко мне девушка сейчас придет.
— Куда ж мы пойдем? Зима на улице. Да и Новый год. Дай, хоть, денег. На кино – заявил Матершинник.

Пришлось им дать «на кино», после чего они, пошатываясь, покинули помещение. Наконец-то и на моей улице наступил праздник! Иринка – просто чудо! Не буду описывать все подробности нашей встречи. Скажу лишь, что результат превзошел все мои самые смелые ожидания. К возвращению мужиков Иринка уже ушла, а я счастливый возлежал на кровати.
— Ну, как? – ехидно спросил Борода, – хотя по твоей довольной роже видно –– как!
— Теперь ты, как честный человек, должен на ней жениться, –– усмехнулся Горемыка.
— Во, зашибись, на свадьбе погуляем! –– потер руки Матершинник.
— По вашим рожам тоже видно, в каком кино вы были. Кино называлось «Пивной зал»?
— Угадал, – не стал спорить Борода, - почти…
- Съешь лимон – пьяно усмехнулся Горемыка.

Вечер прошел в суете и бесполезных хлопотах. А, когда до Нового года оставалось часа три, Горемыка объявил во всеуслышание, что у него с собой есть самопальный гамак. Его, дескать, можно продать, а деньги пропить, заодно «по-человечески» встретив Новый год. Оставшиеся обитатели «комнатки с видом на сарай», единогласно поддержали данную инициативу.

В предновогодние часы на промозглых улицах Сокола прохожих почти не было. Предприятие наше успеха абсолютно не имело. Цена, начинавшаяся с тридцати, через некоторое время была снижена до десяти див*. Однако, снижение цены не оказало ровно никакого положительного изменения в спросе на данное изделие кустарного промысла. Только отрицательное. Когда мы подходили к прохожим с предложением купить гамак за тридцать рублей, те вежливо отнекивались. Когда же гамак стал стоить десятку, прохожие вообще стали шарахаться от нас. «Небось, на бутылку гоношатся», — думали они наверное.

И тут меня осенило! Я вспомнил прошлогоднюю историю, произошедшую у нас в Нижнем. И рассказал ее своим нынешним коллегам по торговле гамаком.

Ко мне в Нижний приехал друг из Ижевска. И приехал не с пустыми руками, а привез двадцать туристических ковриков на продажу. Просто в Ижевске он купил их по пять див, а в Нижнем решил продать по десять. Спекулянт! Но, тем не менее, я взялся помочь ему в этом бизнес-начинании. Вместе с ковриками мы расположились возле «комиссионки» на Рождественской. Предприятие тоже не имело поначау никакого успеха. Люди проходили мимо, даже не взглянув на наш разноцветный товар. А когда мы говорили им: «Купите коврик!», они смотрели на нас так, как будто мы предлагали им купить атомную бомбу. После часа такого вот безрезультатной торговли, я принял важное историческое решение и сказал своему другу: «Мы пойдем другим путем!». С этими словами, я вытащил из упаковки один коврик, сунул его под мышку и вразвалочку пошел по улице. Минуты через две ко мне подошла женщина с вопросом:
— Молодой человек, а где Вы такой коврик купили?
— Да вон там, около комиссионки какой-то лопух всего по червонцу их продает.
— А вы не знаете для чего такой коврик?
— Ну, можно в ванну. А вообще – он туристический, теплоизолирующий. На нем можно на земле спать зимой и не замерзнешь.

Тут я слегка передергивал насчет зимы. Но реклама – есть реклама. Без вранья не бывает рекламы. Вскоре ко мне подошла еще одна тетка с тем же вопросом, а потом еще одна…Всем им я говорил примерно одно и тоже. Только добавлял иногда: «Спешите, а то вам может не хватить!». Опять вранье! Я-то был почти на сто процентов уверен, что у Сереги останется еще куча этих ковриков.

Гуляние по Рождественской мне быстро наскучило, и я двинул обратно. Когда я подошел к комиссионке то с ужасом обнаружил скучающего, одиноко стоящего Серегу. Ковриков вокруг не наблюдалось. «Отобрали» — была первая мысль. Сразу представились наглые менты, бритые качки, суровее налоговики… Оказалось - продал все, подчистую! За пять минут!

Он потом со смехом рассказывал, что почти сразу после моего ухода, подлетела взволнованная женщина и со словами «Успела», купила аж две штуки. Тут же все прохожие, проходившие мимо, резко вспомнили, что им крайне необходимы в хозяйстве именно такие коврики и моментально все раскупили. Одна женщина даже слезно просила Серегу «найти еще хоть один». Однако неотзывчивый Сергей не смог помочь бедной женщине, и она в слезах ушла домой без коврика. Как говорится, ни солоно хлебавши. Оказывается наши люди, ну очень, любят спать зимой на снегу. И, соответственно, жить не могут без туристических ковриков.
— И что ты предлагаешь, – спросил Горемыка, – ходить по Соколу с гамаком и говорить, что там возле «Тараканьего Рая» стоит какой-то дурак и торгует гамаками всего по червонцу?
— Нет, есть идея получше – ответил я.

Я развернул гамак и, повесив его между двумя деревьями, начал топтаться вокруг него и щупать его полиуретаново-податливую «плоть». Редкие прохожие с интересом стали поглядывать на сие действо. А один из них поинтересовался, что, мол, это такое?
— Да вот, хочу купить гамак. Мужик продает за пятнадцать див.
— Не за пятнадцать, а за двадцать, – подал голос мне Горемыка.
— Ну, я же Вам объяснял - у меня только пятнадцать. А мне очень этот гамак нужен. Я буду летом спать в нем на даче.
— Нет, за пятнадцать не отдам. Я сам его за тридцаху брал. И так дешево отдаю, себе в убыток – Горемыка неплохо мне подыгрывал.
— А давайте, я у вас куплю, – предложил прохожий, – за двадцать див.
— Мне все равно, кому продавать, - Горемыка хорошо играл свою роль.
— Ну вот, увели из-под носа, - возмущался я.

Прохожий достал кошелек и отдал Горемыке двадцатку. Не стоит рассказывать, как тут же в ларьке была куплена бутылка паленой водки. Правда, я заставил этих бакланов* часть суммы выделить все же на продукты.

Иринка сумела выбраться из дома только около двух ночи. Пьяные соседи по «Тараканьему раю» уже давно спали. И нам никто не мешал.

На следующий день Ирочка приходила снова, а мужики опять ходили «в кино». Затем были слезные прощания, объятия, поцелую. Так не хотелось никуда уезжать!

Но вот настал день отъезда. Следующим пунктом нашего путешествия был запланирован город Череповец. Бороду там с нетерпением, по его словам, поджидала близко-знакомая женщина. Мой друг, естественно, надеялся восполнить свой вологодский «пробел».

В Череповец мы прибыли под вечер.. Я полагаю, в этом городе смело можно было снимать «Маленькую веру». Помните начало этого фильма. Трубы, трубы и еще раз трубы. Этот «пейзаж» снимали в Мариуполе. Череповец – ни чем не хуже. Даже море здесь есть – Рыбинское водохранилище. Только холодно тут, даже летом, и в пальто.

Прямо с вокзала позвонили знакомой Бороды по имени Олеся. Она оказалась дома и объяснила, каким образом нам до нее доехать. Городской транспорт Череповца состоит сплошь из автобусов и трамваев. Мы, предпочитавшие экологически чистые виды транспорта, воспользовались трамваем. Правда, трамвай этот всем своим видом сильно напоминал бронепоезд времен гражданской войны. Многие окна этого детища Усть-катавского вагоностроительного завода были заменены непрозрачными железными листами. Видимо сказывался дефицит стекла и переизбыток железа в отдельно-взятом регионе. Громыхал бронепоезд так, что временами очкоглазые череповецкие сталевары, периодически подкидывающие в топки уголь на многочисленных металлургических предприятиях, вздрагивали: не война ли часом какая случилась?

Снег на улицах Череповца лежал багряно-желтого оттенка и больше напоминал радиоактивные осадки из фильма «Письма мертвого человека», чем творение небесной канцелярии. Причудливые «лисьи хвосты» извивались над городом в поисках еще не запятнанного цивилизацией уголка. Я полагаю, Череповец мог бы наряду с другими славными русскими городами выступить одним из соискателей на право места для съемок фильма «Маленькая вера». Но теплолюбивых киношников, во главе с неподражаемым Пичулом, занесло на северный берег Азовского моря. В славный Мариуполь. Видимо они справедливо полагали, что северный берег Азовского моря все же «удобоваримее» для съемок, чем южный берег моря Лаптевых (как, впрочем, и юго-запад Вологодской области)

Встретила Олеся нас, как белорусских «Песняров». Накормила, напоила, и спать уложила. Правда, жила она вовсе не «в белорусском полесье», а в центре промышленного города. И не «считает года по кукушке», а медленно, но верно гробит свою жизнь дыша серно-азотно-свинцово-фосфатно-кислотными «выдохами» этого распрекрасного города.

Перед сном она сказала нам, что завтра рано утром уходит на работу. А работала она, как выяснилось … преподавателем в Череповецком металлургическом институте.
— Так ты, Олеся, металлистка? – удивился я, и тут же поправился, – Точнее, преподаешь будущим металлистам.
— А что тут такого? – в свою очередь удивилась Олеся.
— Ты совсем не похожа на метало-преподавателя.
— Ты мне льстишь!
— Нисколько. Я преподавателей института себе немного по-другому представлял.
— А ты учился где-нибудь? Или тоже повар, как Юра.
— Да, из меня такой же повар, как из Бороды гимназистка. Я учился в инязе, но бросил. Кстати, про иняз! У нас в институте была преподавательница чем-то похожая на тебя. Чисто внешне. Я абсолютно не помню, какой предмет у нас она вела и как она выглядела. Но зато на всю жизнь я, почему-то запомнил один крохотный эпизод.

Итак. Идет занятие. Преподавательница Ирина Сергеевна Фортунатова объясняет нам важность проветривания помещения и объясняет, какие бывают виды проветривания. Естественное, принудительное и, по-моему, естественно-принудительное. "Естественный вид проветривания происходит при открывании окон, форточек и …" — Ирина Сергеевна сделала эффектную паузу, ожидая «подсказки». Подсказки не последовало. Тогда он взяла длинную указку и показала на верх окна. Там было еще одно маленькое окно, открывавшееся вниз: «Вот эта штука называется ….». Последовала очередная пауза. Аудитория хранила молчание. «Что, никто не знает, как называется эта часть окна, открывающаяся вниз?!» — на ее лице было написано крайнее удивление. «Не может этого быть, чтоб никто не знал ф.…», — заветное слово готово было сорваться у нее с языка. Аудитория по-прежнему молчала. «Я крайне удивлена, что студенты второго семестра первого курса института иностранных языков не знают таких простых вещей», – удивление выражали все части ее преподавательского лица. "Запомните! Эта штука называется ФРАМУГА!". С того самого дня, даже если меня разбудят среди ночи и спросят, как называется верхняя часть окна, открывающаяся вниз, я тут же вам отвечу: «Фрамуга»

После этой короткой, но поучительной истории все обитатели олесиной квартиры сладко заснули. Нам всем троим, скорее всего, снилось одно и тоже –– преподавательница Фортунатова указкой хочет дотянуться до шпингалета на фрамуге, тщетно пытаясь открыть последнюю.

Утром Олеся ушла обучать своих металлических студентов новым способам загрязнения окружающей среды (а также четверга, пятницы и т.д.), оставив нас одних. Я проснулся первым. Меня разбудил очередной маршрутный бронепоезд, прогромыхавший где-то в паре кварталов от нашего сегодняшнего местонахождения.
— Борода, я вчера узнал, что ты повар, – пошутил я, – давай, покажи, на что ты способен.
— Если ты сейчас не заткнешься, я тебе покажу, на что я способен, когда мне мешают спать, – голос Бороды звучал недовольно.
— А тебе грохот бронетачанок спать не мешает. И вообще, я есть хочу.
— Каких бронекачалок? – не понял борадач и добавил раздраженно, - А я спать хочу.

Когда, я все-таки, несмотря на страшные угрозы, разбудил его, выяснилось, что в квартире нет ничего съестного.
— Ну вот, — расстроился Борода, – а я хотел в «Саранчу» поиграть.
— А что это за игра?
— Это когда в доме съедается все, что можно съесть. А иногда даже то, что нельзя.
— Да, – сказал я, потирая живот, – и я б сейчас с удовольствием сыграл в эту игру.
— Пойдем в магазин.
— А че ты хочешь в магазине купить? Морскую капусту.
— Тогда на рынок.
— Так денег-то нет.
— Тогда затяни ремень потуже.

В это время раздался телефонный звонок. Мы смотрели на телефон, не решаясь снять трубку. А он все звонил и звонил.
— Сэм, сними трубу.
— Зачем? Все равно звонят не нам!
— А вдруг нам?
— Тогда сам возьми.

Борода нежно взял трубку в левую руку и осторожно сказал: «Але». Как ни странно, звонили на самом деле нам. Это была Олеся. Она сообщила, что в доме нет ничего съестного, и чтоб мы топали на рынок. Деньги в стенке, в правом верхнем ящике.

В правом верхнем ящике лежало двадцать див.
— Гуляем! – сказал Борода и тактично взял оттуда десятку.

Когда мы вышли с рынка с увесистой сумкой набитой продуктами, настроение было приподнятое. Мы принялись скакать вприпрыжку по уныло-заснеженным улицам, удивляя череповецких металлургов, утомленных окружающей действительностью и задавленных семейно-бытовыми проблемами. Глядя на двух отвязанных лоботрясов, прыгающих, как первоклассники, прохожие укоризненно качали головами и продолжали свой безрадостный путь.

Вечером был пир. А наутро мы отправлялись в обратный путь. Решили поехать методом АБП – 2*. Купили билеты на автобус Череповец – Вологда до ближайшей деревни, а сами поехали в Вологду.
— Борода, насколько я помню, мы приглашены на свадьбу. На улицу Новгородскую.
— Не говори это название – у меня на него аллергия. И вообще, как вспомню тот поход…
— Впрочем, как и у меня. Но сейчас речь не о том. Мы идем на свадьбу или нет? Этож очередной пир на весь мир А ехать, кстати, можно на троллейбусе. Почти прямо до самого дома. Мы тогда просто с другой стороны подходили к нему.
— А, ну да! Тогда, конечно, идем. На свадьбах, говорят, наливают! – воскликнул он.

Кто про что, а Борода — про выпивку.
— Тогда поспешим, а то к двенадцати не успеем!

Когда мы зашли в троллейбус и он тронулся, везя нас навстречу очередной халяве, я на всякий случай поинтересовался у девушки стоявшей на задней площадке:
–– Девушка, я до улицы Новгородской на этом троллейбусе доеду?
–– Да, – последовал ответ.
–– А я? – встрял в разговор Борода.

Девушка шутку оценила и улыбнулась. Однако продолжение не последовало, поскольку наши мысли были заняты предстоящей свадьбой. Но тут нас опять ждало разочарование. Когда мы подошли к дому, невеста с женихом вышли из подъезда, сели в «Волгу» с воздушными шарами на крыше и укатили. За ней следом поехали еще несколько автомобилей украшенных лентами и шарами. Нам остался лишь сизый выхлоп брачного кортежа.
— В Вологде нас не любят, – подытожил я и добавил: –– Все на трассу!

Примерно через час мы были на заправке, на выезде из города в сторону Москвы. Тут нам повезло просто сказочно. Сразу же попался дальнобой на КАМАЗе едущий в Москву и согласившийся нас взять.

Ехали мы весь оставшийся день, всю ночь и только к полудню следующего дня были в столице. Там Борода на последние деньги купил билет на поезд до Тольятти. Я тоже поехал поездом, но ЖБП*. И не в Тольятти, а в Нижний.

Напоследок, замечу, что это было первое и последнее мое зимнее путешествие. Куда приятнее летом, отгоняя тучи жаждущих общения слепней, мошек и комаров, вытаскивая из всех приличных и не очень мест раскрасневшихся от стыда клещей, под бодрящее жужжание фекалолюбивых мух, в ближайшей придорожной канаве пытаться заснуть утомленному длительным нервно-спортивным ЖБПшно-автстоповским переходом путнику.

Скачки – дискотека
Гирла – девушка
ЛЖ-2 – Любители жидкости № 2 (вино, водка и другие крепкие спиртные напитки)
Див – диваномечтательская (пока виртуальная) валюта. На сегодняшний день курс дива равен примерно 1 бутылке красного сухого крымского вина «Сатера»
Баклан – лицо мужского пола
АБП – 2*. – автобусный бесплатный проезд (в АБП – 2 покупается билет до ближайшей станции)
ЖБП – железнодорожный бесплатный проезд