С любовью
к Вам…
Люблю детей, жену, суровый край,
И вас любил прожитые года.
Я сердце разорву как каравай
И по кусочкам всем раздам.
С любовью к Мурманску и мурманчанам
(ко дню города)
О Мурманске
Нет краше города и тише.
С любым я заключу пари.
Здесь в кабаках поют "Аиша"
И "Notre Dame de Paris".
Вечерней, утренней порой,
В любое время он прекрасен.
Дождливым летом и зимой.
Чернить его ваш труд напрасен.
И объяснюсь ему в любви
Я в храме "Спас на водах",
А в храме "Спаса на крови"
Поплачусь о своих невзгодах.
30.02.2002.
ПЕСНЯ О ТУНДРЕ
Охра тронула зелень листвы,
Словно кистью волшебной, чудесной.
Где-то ткут в Туркестане ковры,
Но на севере, в тундре прелестней.
Здесь по ягелю ходишь как в море,
И красивы у тундры наряды,
Словно "красные" с "жёлтыми" споря,
На "Зарницу" выводят отряды.
Полюбил я давно этот край,
Каждый год, находя что-то вновь.
Только осень мне дарит, как рай,
Красоту, доброту и любовь.
Ледниковые валуны
Сединою покроются скоро,
Это значит, из дивной страны
Возвращаться в красивейший город.
Заполошится красками небо…
Кто-то кистью опять хулиганит.
Красотой не наешься как хлебом.
Красота никого не тиранит.
09.09.2000.
Эстафета
(это было на одном из этапов Кубка Мира по биатлону в Германии.) Посвящается Круглову, Сергею Рожкову, Павлу Ростовцеву, Сергею Чепикову.
Ах, биатлон, ну чем не лицедейство:
Интрига, страсть, винтовка и рубеж,
И лыжи мчат, и трасса, и судейство,
И нет среди участников невежд.
Все спуски, повороты и подъёмы
Круты, опасны, в этом и азарт.
Мне не нужны покой, уют, хоромы.
Я взял винтовку, выхожу на старт.
А там мои соперники: «Приветик!»
Сегодня эстафета – бою быть.
Все за тебя, а ты за всех в ответе,
И надо в эстафете победить.
Чтоб финиш пересёк четвёртый с флагом,
Ты выложишься весь до "не могу".
Не надо слов высоких про отвагу,
Здесь как в бою: смогу! смогу! смогу!!
Рванули все, визг лыж – как бензопилы,
Но нервы наши крепче струн стальных.
Лишь только не оставили бы силы,
Я обогнать успею остальных.
И к рубежу на "лёжку", боже правый (!),
Я прибежал не первым, ну и пусть.
Там Poiree, Bjoerndalen где-то справа,
Но как они стреляют? – Это грусть.
Всё! отстрелялся! Без кругов! Но тише, тише.
Несите лыжи дух мой, ствол и плоть.
На пятки наступают Брицис, Fischer,
На "стойке" б "косяка не упороть".
Уйми дыханье, затаи себя,
Пять глаз чернявых ты обязан поразить.
Пять одноглазых басмачей убей, любя,
Здесь гамлетовский выбор "быть – не быть".
И установки содрогнулись от расстрела,
Как пулемёта дробь из тридцати стволов.
Лихие снайперы пуляли то и дело,
Мишени "закрывая" как врагов.
Ну, всё, теперь ни Poiree, ни Валиулин,
Им не догнать, мне в эстафетный коридор,
Мой ход коньком стремительней, чем пули.
Так от облавы убегает вор.
А там Серёжа ждёт удара по плечу,
И то, что ждёт, он получает справно.
Я от усталости едва шепчу:
"Ну, с Богом! Передай всё это Павлу".
Серёжа Чепиков возьмёт, конечно, флаг,
Мгновенье будут помнить поколенья.
Пусть в биатлоне реет русский стяг,
А футболистам нужно воскресенье.
А скоро догонялки (PURSUIT), спринт, масстарт –
Наш труд, наш спорт, он невозможно крут.
Конечно, кайф, конечно же, азарт,
Но здорово, что мой соперник – друг!
26.02.2002.
МУРМАНСКАЯ ОСЕНЬ
Сбросив красно-жёлтую шаль,
Обнажила худые ключицы ветка.
Осень - царица, как тебя жаль,
Скуёт тебя вскорости лёд-малолетка.
Но и, сменив наряд свой на
…Белую прозрачную пелерину,
Ты станешь похожа на балерину,
Танцующую сложные па.
последний день осени 2003.
Рыбацкий дух
Застыл кусок халвы у рта,
Когда задул норд-вест.
Ком вони с рыбного порта
Несет по Шмидта весть.
И катит вонь по улицам.
Лишь рыбаки не жмурятся.
Добралась до Пяти Углов…
А там гульба и в пятницу.
Шашлык не лезет в мужиков,
А водка даже пятится.
И катит вонь по улицам.
Лишь рыбаки не жмурятся.
Работу портов ловит слух.
Хотя и не рыбак,
Но я вдыхаю смрадный дух
С улыбкой на губах.
Пусть катит вонь по улицам.
Зачем раз жив, мне жмурится?
С ЛЮБОВЬЮ К ТАШКЕНТЦАМ
О горах, пионерском лагере и др.
Бричмулла, Бостандык, Товаксай,
Алычёво-ореховый рай.
И подъёмы под возгласы горна –
Это вам не жеванье попкорна.
Пионерский костёр и линейки,
И побеги к ручью сквозь лазейки.
К детству я повернулся спиной,
Но оно всё равно предо мной.
И вот остановился чудный миг:
С Хусанчиками еду в Бостандык.
август 2003
На смерть одноклассника
Валерия Вишневского – Вишни
Год я с тобою мёртвым
Говорил как с живым.
Мат, несись из аорты
Хрипом горловым.
Где ты захоронен?
Кто над тобой всплакнёт?
Доллары, марки, кроны –
Всё это гнёт, гнёт.
Кисти сухие в стакане,
Потрескался мольберт…
Вишни, Валерки нет с нами.
Нет его!.. Нету.…Нет.
А Й Ш А
Из моря детства имя как лодчонка
Айша, Айша, Айша, Айша, Айша.
Обычная татарская девчонка…
Ашички, лянги, двойки, анаша.
Походы по подвалам, чердакам
В сообществе и Чёрного, и Гуги.
Я это вспомнил бы и сам
Без помощи татарочки-подруги.
Я пасть хочу в колени Гатаулу
За то, что мы, не замечая сор,
Шли весело на стадион, как по аулу,
Пронзая планокуров коридор.
Влюблённость ПЕРВУЮ и дружбу с узбечонком,
Походы в Бостандык, в горах Тань-Ша…
Вернула некрасивая девчонка
По имени Айша, Айша, Айша.
Ноябрь 1999
пилигримы
Piligrim – ст. нем. – странствующий
богомолец; путник, странник. Посв.
семейству Волжских.
Пилигримы, Вы мои пилигримы,
И ругаемы толпой и судимы.
Мол, на месте Вам чего-то неймётся,
Жизнь шагреневою кожею мнётся.
Объясню той толпе, не пороком
Им бродяжий билет выдан – роком!
Или кармой, по каким-то поверьям.
Только в карму я, признаться, не верю.
Я в любви объяснюсь пилигримам:
Иудеям, полякам и финнам.
СССР, СНГ и Россия,
У тебя на коленях просил я:
Пусть напасти пройдут мимо них.
Мимо церкви, мечети и кирх.
Просто знаю, что очень ранимы,
Так любимые мной пилигримы.
2001
РОДИВШИМСЯ В ГОД ПЕТУХА
или одноклассникам 1957г. рождения
Мы дожили до тридцати шести.
Привет Вам, Овны, Девы и Стрельцы.
Мы рождены нести добро и свет –
Другого назначения нам нет.
Но жили, как нам Бог не заповедал,
Друзей теряли, находя врагов.
И всякий горечи изведал,
Но дожили до третьих петухов.
Мы, может, стали раздражительны и злы,
Но как милы мне Ваши лица.
Помеченная знаком Зельзелы,
Привет тебе, узбекская столица.
Не всякий худ, но мудр каждый.
Вы для меня – умней волхвов.
Нам встретиться б ещё, и не однажды,
И жить всем до десятых петухов.
Мы пережили и поэтов, и героев,
А через год пройдём рубеж титанов,
Так напоследок силушки утроив,
Разрушим общество баранов.
Мы дожили до третьих петухов,
Они мне кукарекают под ухо,
Я сатанинских не пишу стихов,
И не спеши ко мне с косой старуха.
Я верю, Бог простит нам все грехи!
Живите очень долго, Петухи!!
1993
Ташкентский вальс.
«подкрепите меня вином, освежите меня яблоками, ибо я изнемогаю от любви»
(БИБЛИЯ «Песни песней» гл. 2.5)
Ташкентский вальс, ташкентский вальс
Танцую я с тобой.
Аж сорок лет, как знаю Вас,
Остались за спиной.
Ташкентский вальс, ташкентский вальс,
Твоя рука в моей.
Ах, как давно писал о нас
«Наташа плюс Сергей».
Ташкентский вальс, ташкентский вальс,
Кружится всё вокруг.
Война, Чечня, «йок» «ва» «эмас»
И ты мой верный друг.
Ташкентский вальс, ташкентский вальс,
Объятия легки.
Друзья танцуют возле нас,
Но сколько – далеки.
Ты станешь бабушкой, поверь,
И буду дедом я.
«Мой ласковый и нежный зверь»,
любовь – стезя моя.
Воспоминаний сладкий сон
Под вальса каждый такт.
Любви своей, поправ закон,
Расстанемся мы так:
Вокзал, друзья и суета,
Ты машешь мне рукой.
Я уезжаю навсегда
К той женщине, к другой.
С любовью к Белоруссии и хоцiмчанам
Объяснение в любви
посвящается хоцимчанам
Мне хотимские зори и зарницы,
Наверное, до смерти будут сниться.
А запахи хвои в дремучем лесу?!
Я чудо такое с собой унесу.
И в лето, и в зиму,
И в стужу, и в зной,
Мой Хоцiмск радзимый,
Ты всюду со мной.
2000
Посвящение Хоцiмчанам
Я, детство вспоминая, не заврался.
Как по Коммуне бегал босиком
И в школьный сад по яблоки забрался
С таким же вот мальчишкой-босяком.
Как с братом, Пылькой, Лбом, Мурашкой
Мы раков в Беседи ловили.
Потом все дружной славной бражкой
Пекли картошку, их варили.
Как в грузовике я (!) с дядь Володей
(Горд оттого, что дядя мой шофёр).
Там самогонка в чьей-то баньке бродит,
И не было дефолтов и афёр.
Шёл на маёвку радостно в сосонник,
Ситро с пирожным счастия предел.
Какой хрестоматийный сонник
Мне разъяснил мой нынешний удел?
Хрустальный звон из детства всё тревожней.
И с дядь Володей снова лезу в "ГАЗ".
Лишь был бы рейс по жизни не порожним,
В последний миг подумаю о Вас.
февраль 1999
На коммунарском кладбище, где лежат мои
бабушка, дедушка, дяди и тёти
Замшелые, зелёные стволы.
Как будто призраки взошли из подземелья
И сели на скамейки за столы
Испить самими приготовленное зелье.
Колышат ночью страхи на погосте:
Кресты, покойники, деревья.
Откуда в нас живучи суеверья?
Я знаю, это из деревни.
1989
Бульбашам
Бульбаши, Вы мои бульбаши,
Пыльки, Лбы, Белянки, Мураши,
Вы – мои идеал человека,
Я Вам брат и приятель до века.
Мне в краю Вашем пишется звонко,
Вспоминаем Германию, Кушку,
Здесь стрекочет машинкою Томка,
Прошивая для Юльки ночнушку.
Здесь такие восходы, закаты!
У столетних берёз,
Чей задок в три обхвата,
От восторга доходишь до слёз.
Беседь лодку несёт тихо-тихо.
А в той лодке я с Мишей сижу.
Не пугайтесь, друзья, то не лихо,
Но я верю тому миражу.
С ЛЮБОВЬЮ К ЖЕНЩИНЕ
Я к тебе приду – затопи камин.
Чтоб забыть про ночь,
Чтоб не помнить зим,
Чтобы темень прочь,
Чтобы как в бреду сказок братьев Гримм.
Приголубь меня, приласкай к себе,
Чтоб потом всю жизнь ночью снилась мне.
Губы жгут уста, душу балуя,
Ты – любовь моя – радость шалая.
Пусть хранит Господь от напасти злой
И любовь мою, и тебя со мной,
И отца да мать, и братьев-друзей,
И людей добра на планете всей.
Нас не тронет чернь, не замажет грязь.
Скоро-скоро, верь, вся посгинет мразь.
Будет всё кругом сине-белое,
А любовь моя станет смелая.
Коли я приду – затопи камин,
Чтоб не помнить зла
И холодных зим,
Чтобы скрылась мгла.
Коли я решусь выйти из-за спин
И приду к тебе – затопи камин.
01.02.1981. (а через 3 месяца мы подали заявление в ЗАГС.
Сейчас нам уже 24 года).
* * *
Как у всех негодяев безмятежен мой сон,
И как все негодяи я в богиню влюблён.
Не ищи ангелочков, жаль напрасный твой труд;
У богини прекрасной дьяволята растут.
* * *
Семь алых роз
И сердце на ладони
Я ей принёс,
Мальчишка из Гаскони.
С плюмажем шляпа
И эфес удобен.
Как я, ребята,
Был в Париже бесподобен.
Д'Артаньян живи сто лет и… двести,
И будь таким как "Двадцать лет спустя".
Пусть на плаще сверкают те же крести,
А вдаль уйдёшь, надену плащ пусть я.
* * *
Прощальный час… никчёмные слова,
Пустой и беспредметный разговор.
Неловко, скованно смотрю в твои глаза,
Ловлю их выражение как вор.
О чём они? Что в них читать себе?
Признательность, тоску или укор?
Пусть самое худое, но судьбе
Я благодарен за твой час вдвойне…
За то, что милые черты в последний раз
Я увидал тогда, в прощальный час.
1989
* * *
…А я уста твои целую,
Ланиты балую рукой.
Я деву первую такую
Встречаю на тверди земной.
* * *
…После крушенья обломки свои
Не оставляют воздушные замки.
Только о той, чей был образ внутри,
Плачут пустыми глазницами рамки.
* * *
Я не забуду горестного взора
Любимых глаз и покрасневших век.
Вот так мутнеют чистые озёра,
И гибнут русла обмелевших рек.
1991
* * *
Ты хрупкая и зябкая как льдинка.
Как на щеках милы твои слезинки.
Я их губами трепетно снимаю
И…раздеваю, раздеваю, раздеваю…
* * *
Мне прижаться к твоему плечу,
Утонуть в золотистых локонах,
А потом, погасив свечу
И пропев тебе "Лой быканах",
Огласить спальню стонами.
1992.
* * *
Шесть тысяч вёрст – дорога не близка –
Из царства снега в царствие песка.
Но я по ней пройду ещё, Бог даст,
Чтобы увидеть блеск весёлых глаз.
1991
* * *
Видно добр мой бог – я родился когда-то.
Видно добр мой бог – дети не "Даунята".
Видно добр мой бог – живы мама и папа.
Видно добр мой бог – ни в рабах, ни в сатрапах.
Видно добр мой бог – где хотел, там учился
И за кругом Полярным по любви я женился.
Будь же добр, мой бог, - сохрани в мире мир!
Будь же добр, мой бог, - ведь Россия – не тир.
Январь 1993
* * *
Я могу быть нежным,
Я могу быть ласковым,
Я ещё и не жил,
Мало бредил красками.
Кисти, акварели,
Масло и холсты,
Кони, спаниели
И, конечно, ты.
* * *
Целую ручки… мой последний поцелуй…
И в дальний путь, от дома отдаляясь…
Ты только на руки не дуй,
Я их обжёг и в том не каюсь.
Романс
Ко дню Рождения Н. К.
В Ташкенте августовский вечер,
И полон дом родных, друзей,
Но гаснут, гаснут Ваши свечи,
Тревожит Ваш покой Сергей.
Твой путь благополучием отмечен,
Усыпан розами, спаси Вас Бог, друзья.
Но гаснут, гаснут Ваши свечи,
За ваше счастье выпью я.
Я головой не покалечен,
Но с детства создал Божество.
И гаснут, гаснут Ваши свечи.
Пусть будет славным торжество.
Я шалью скрою Ваши плечи,
Ведь мир так злом отягощён.
И гаснут, гаснут Ваши свечи,
Ведь я люблю, люблю ещё.
Люблю Ташкент и душный вечер,
Счастливый блеск красивых глаз,
Но гаснут, гаснут ваши свечи,
Поскольку думаю о Вас.
15.06.2003.
* * *
Неведомым мирам сигналы подавая,
Луч фонаря стремится вверх.
Так взор-призыв, пространство пронизая,
К любимой женщине летит, минуя всех.
Страшный сентябрь.
О городах.
БАСНИ.
О МОСКВЕ
Москва, как шлюха подзаборная, щербатая,
Ты виновата во всех бедах и провинностях.
Гребёшь ты баксы с деревянными лопатою,
Мы их горбами заработали в провинциях.
На голом теле шуба соболиная,
Сырое мясо рвёшь зубами,
В глазах холодных ненависть голимая.
Всё.… С отвращением, Зубанов.
О Питере
Дворы-колодцы, колодцы-дворы,
В метро захожу: горбы, горбы…
Асфальт: ни травинки, ни деревца…
Здесь как тарелки бьются сердца.
И окна выходят в глухие стены,
Вокруг наркоманы и "гуинплены".
Им в кайф наширяться или винца…
Здесь как тарелки бьются сердца.
Когда-то мечтали про сад и про Марс,
Но Питеру снова кричу я: "Атас!!",
Многоэтажкам, подвалам, дворцам:
"Здесь как тарелки бьются сердца!"
Когда же наступит бремя любви,
Счастье для деток и время молитв?
Когда разбиваться не станут сердца?
Господи! Питер спаси до конца.
* * *
Как окурок в ночи,
Расчеркнувшись искрою,
На Кызыл-Тукмачи*
Появлюсь я и скроюсь.
Не ищи, друг Виталий,
Нет в живых меня боле,
Это страх мой витает
Там, где был я в неволе.
*станция в городе Ташкенте, куда привозят зеков со
всего Узбекистана в Таштюрьму.
К вопросу о названии улиц и площадей
Быть может, правы янкесы за океаном,
Что не дают имён поганым авеню.
Средь цифр бродит ихний пьяный,
Как в банде хулиганов inge;nue.
У нас другой менталитет, другой расклад,
Красивейший проспект в честь дяди наречён,
А тот убийца, негодяй и казнокрад,
И от потоков крови горячо.
Названия городов и площадей
Пестрят фамилиями подонков.
Лет через десять смена "козырей"
И смена всех названий им вдогонку.
Учебникам истории – костёр,
Всем атласам – архива пыль.
И как ни был новенький востёр,
Но и его приветит лишь ковыль.
Поссорившимся
Болезненно сжимая губы,
Обидные шепчу слова:
"Как часто ты бывала грубой,
Как редко ты была права.
Но ты прости меня, родная,
Что я тебе так часто врал.
Я, истине своей внимая,
Себя на счастье обокрал".
Трилогия "СТРАШНЫЙ СЕНТЯБРЬ".
I
К СОБЫТИЯМ В БЕСЛАНЕ
Бегущий ор,
Бегущий плач,
Какой-то вздор!
В раю - палач?!
За шеи спасителей – тонкими ручками.
В глазах их – страх,
В ушах – их крик…
Вот Вам "Mein Kampf",
"Sig Heil! und Krig!"
В Беслане Саласпилс устроен сучками.
Страна навзрыд,
И в мире шок…
Какой-то взрыв…
Но где же Бог?!!!
Нет, и не будет никогда врагам прощения.
Себя прикрыв,
В детей стрелял…
Зубной нарыв,
Шакала кал…
Прости, Господь, я требую отмщенья!
Пусть монументом беззакония
Стоит та школа безоконная!
Трёхстенная, как трёхиконная,
Ты для меня – Гора Поклонная.
08.09.2004.
II
Шахидка
Женское тело… да на куски…
Тебе бы рожать, девица.
Кто тебе голову задурил,
Кавказская пленница?
"Бисмилля рахмону рахим…" –
Да аллах велик и без этого.
Человек в этом мире неповторим,
Взять хоть бандита отпетого.
За что ты жизни себя лишила?
За что чужие с собой взяла?
Какая мразь уговорила
И в пояс шахидки пластид вплела?
Есть у Дольского песня "Про молодёжь жестокую".
Ох! До чего правильные стихи.
Выпили кровь твою, черноокая,
Жуткие старики.
21.09.2004.
III
О спецназовце
("На х…") В х/ф "Чистилище" был показан спецназовец, который всё
повторял присловье "нах…". А потом был документальный фильм о нём.
1
Любой спецназ и груб, и крут,
Но мой напарник Стах,
Худой как жердь, совсем не груб,
С присловьем странным "нах…".
Немало лет напарник мой
Архар в крутых горах,
В болотах – истый Водяной
С присловьем странным "нах…".
И фильмы сняты про него,
Про Грозный, Карабах.
Там кровь он лил, а не вино,
С присловьем странным "нах…".
Нам горек хлеб, горька вода,
С сапог сбиваем прах.
Где – что не так, вина всегда,
На том, кто скажет: "нах…".
Афган, Чечня, и вот: "В Беслан!"
Гульбе, конечно, крах.
Зачем тем нелюдям Коран?
Напарник сплюнул "нах…"
2
Там группа в три десятка тварей
В заложники взяла детей.
Разбили сразу нашу пару,
Поставив Стаха у дверей.
Мы православны – с нами Бог,
А им к чему аллах?
С ним столько пройдено дорог,
А он все «нах…» да «нах…».
3
И тут внутри взорвалось, гадство.
Я слышал гулкий отзвук "Бахх".
И совершилось святотатство,
Напарник сплюнул "нах…".
В прицеле видел, как в окно
Взрывной волной девчонку сдуло.
От смерти вроде бы спасло.
Ан нет, ползёт назад, от дура.
Я с СВД не безоружен,
Мне плакать табу – не по штату.
Я так напарнику ТАМ нужен.
А он спиною скрыл от катов
Детишек, что рвались из плена,
Голодных, голых, но живых.
А я сижу! Какого хрена!
Поют им пули: "джих" да "джих".
И группа стала без команды
Живой стеной под пули, верьте.
Напарник не кричал "атанда" –
Когда впивались осы смерти.
Он мёртвый продолжал стоять,
Повиснув на руках:
Детишек надо прикрывать.
В губах застряло "нах…".
И вот спецназовцы лихие
"Груз 200" повезли в гробах.
Ведь это братья дорогие,
Кто скажет мне: "Серёга на х…"?
6.02.2005
Антивоенное
(по мотивам сб. рассказов «Поникшие хлеба» В. Ершова)
Поникшие хлеба,
Ужасней нет картины.
Как будто все дома
Покрыты паутиной.
Лишь в дни Великих войн
Такое на Руси.
Разруха, тлена вонь…
У Бога не проси
Ни блага, ни любви,
Ни жизни наперёд.
Все блюда на крови,
В деревне недород…
Зато проклятая от голода не мается,
Война треклятая младенцами питается.
А мне картина всласть,
Чтоб гибель или нары
Тем, кто, лелея власть,
Не убоялся кары
И обрекал свой род
На муки и кончину.
Пусть судит их народ,
И, вытурив немчину,
Поймёт – раз – навсегда
Кому, когда, зачем
Нужна была ВОЙНА!!!
МАМЕ
Седые волосы уже и не красит,
Морщины бороздами залегли.
Старость советская, кого она красит?
Не тех, кто пахал от зари до зари.
Сызмальства труд тяжёлый, недетский,
И память с войны об оккупации,
И вечный голод в стране советской,
А вместо еды – облигации.
Как из глубин белорусских посёлков
Девки и парни мечтали вырваться.
Я у гитары подтягивал колки,
Чтобы напеться, а не выругаться.
Что пережила счастливого, мама?
Смерть моего брата, смерть отца…
В Индии, очень далеко, – нирвана –
Награда для старца и мудреца.
А у нас в СССР только рабство в почёте:
Рабская преданность, рабский труд.
Мы к коммунизму в вечном полёте,
Но будет когда-нибудь праведный суд.
Что мама живёт далеко на отшибе,
Что папа раньше срока ушёл.
Мрут старики, ещё молодые,
Кому от этого хорошо?
В Узбекистане пьют чай из пиал.
Пенсии, мол, платить не надо:
Отработанный материал
Коммунистическая бригада.
Больно смотреть на страшные пальцы,
На руки, натруженные годами.
Домой приезжаю усталым скитальцем
Их целовать, омывая слезами.
Нет, не прошу я у мамы прощения,
Женщины из страны, где Хатынь.
Может быть, бог – это с мамой общение?
Может быть. Может быть. Аминь.
Песня Рустама Сагдуллаева
посвящается Камилле Ю.
По пыльным улочкам Саларского посёлка
Катил я колесо судьбы своей.
В столице ситца, саржи, шёлка
Я прожевал краюху лучших дней.
Оставив за спиною сорок лет,
На сердце и любви не ставлю крест,
Лишь праведник способен дать обет
И то вдали от этих райских мест.
Я вспоминаю, как играли в лянгу,
В ашички, в стукана, дукаты…
Отправился в Прибалтику, в Палангу,
Чтобы увидеть чуждые закаты.
Я приезжаю в этот край как сын.
К земле родной вновь припаду губами
И съем её сухую, словно сыр,
Смочив горючими слезами.
И умиляюсь, детство вспоминая,
Как я сидел на шее бати.
На шествии в день славный Первомая…
Не помню, как добрался до кровати.
Как золотил верхушки тополей
Хозяин края – солнце-хан.
Как для страны мы урожай полей
Везли на общий дастархан.
Как вратарём мой брат Евгений
С друзьями защищал наш дом.
Нам бог не выдавал знамений.
Нет! Дал однажды. В шестьдесят шестом.
И все забавы словно оборвало,
И дети повзрослели как в войне.
Пустые камеры несутся по Салару.
От этой пустоты ещё больней.
Твои глаза, и губы, и косички
Увидел я на Шота Руставели.
Как счастлив брат и две твои сестрички,
Что трогать их нечаянно посмели.
Потом с тобой в парк Кирова на танцы
Мы каждый вечер бегали вдвоём.
А помнишь, хулиганы-оборванцы
Пристали к нам, и я махнул "пером"?
Изгибы, переплёты махалли:
Чапаната, Каракамыш и Дарбаза…
Тогда с тобою думать ли могли,
Что не увижу вновь твои глаза?
Я на суде не выглядел позёром,
Увидев пятна покрасневших век.
Вот так мутнеют чистые озёра
И высыхают русла рек.
Всё позади, все "прелести" тюрьмы.
И север мне теплей, чем южный край.
Но кто, скажи, на этом свете мы? –
Камилла, милая, скорее отвечай.
Вместо эпитафии
(на смерти Николая Химайнен, Владимира Шелепенко,
Любаши Киричи, Николая Зиневич)
Навалились смерти
Как кошмар ночной.
Машин брат на Керети
Сгинул под водой.
От вдовы дядь Вовы
Взглядов мы не прячем,
В белорусской мове
Захлебнулись плачем.
На германских трассах
За рулём не профи
Дочка Кости, Настя,
Гибнет в катастрофе.
Вдалеке от Витебска и землицы Кольской
На дороге Питерской и ужасно скользской
Николай Зиневич падал под машину…
Это Ангел смерти хищный зев разинул.
08.02.2005.
* * *
Какой-то наворот,
Мысли вразброд,
Где правда, где ложь?
Реку времени не повернёшь.
Идолы, кумиры – горе им.
У стенки позора расстреляны и распяты.
Что было страной, что историей –
Всё в канализацию – вот расплата.
Кому деды навредили,
Что в войну страшную
Фашистов наголову разбили?
Уж не мираж ли?
13.07.1992.
Я не отдам
"Und Narr Weise Kann wundersch;ne gjedichte
schreiben und nur Zeit kann beurfeilen welche
sind beste"
Goethe
Я не отдам своих стихов
На растерзанье корифеям.
Пускай они умней волхвов
И пишут так, как Тимофеев,
Мои стихи мне словно дети,
Пускай, глупы и несуразны.
Пишу я их с душой, поверьте,
Они совсем не безобразны.
Простите мне мои грехи,
Но как сказал великий Гёте,
Мол, пишут славные стихи
И мудрецы, и идиоты.
Памяти Николая Шлякова
Не разверзлась земля,
Лишь завыл в голос ветер
В этот день, когда ты, а не я,
Перестал быть на свете.
У судьбы, что за хватка,
Как у парня ОМОН.
Было б чем, дал бы взятку
И три слова вдогон.
Только слёзы сжигаю,
Был и нет человека.
Друга я провожаю,
Далеко и навеки.
Только в памяти хрустальной
Не разбив, я пронесу
Звон венчальный, погребальной,
И ещё твою красу.
Не красу лицом и статью,
А твоих прекрасных рук
И всего, что пережил: мук и сук.
Вы согнитесь в поклоне скорби, боли, утраты.
У судьбы и у бога мы простые солдаты.
Опустите взгляды, не разгибайте спины,
Лейте слёзы и знайте, потеряла мать сына.
Памяти брата Жени, любившего компании ребят, «Битлз» и песни Вл. Высоцкого.
Сегодня заряжу я диски «Битлз» в автомат,
Они так долго были под запретом.
В честь тебя я салют дам, брат!
Коммунистам! По ушам! С приветом!
Помнишь, как ловили у «радиохулиганов» –
Просветителей нашего времени –
Песни «Битлз» и уркаганов
О любви, о Брежневе, о Ленине.
И на простенькой нашей «Дайне»
Мы с ребятами слушали запреты,
И хранили в глубокой тайне
Правду, заряжённую в куплеты…
Мой автомат, стреляй без передышки
Двенадцать дисков – есть ещё запас.
Пускай они, скопившие сберкнижки,
Пускай теперь они кричат: «Атас!»
28.10.1992.
Переводы басен Эзопа.
№ 259 "Дровосеки и дуб"
Срубили дровосеки дуб
И, сделав клинья из него,
Щепить его же ими стали.
И сорвалось из помертвелых губ:
"Я не топор виню из чужеродной стали,
А клинья, что любил, что мной питались
И так неблагодарными остались".
Нет смысла эту басню толковать,
Так дети мучают порой родную мать.
№ 62 "Дельфины и пескарь"
С акулами дельфины воевали,
Испытывая к недругам вражду,
Кровь в океан чужую проливали,
И в мире всё не видели нужду.
Вот подплывает к ним пескарь:
"Я помирю вас с божьей воли.
Жить дружно будете, как встарь,
А без меня хлебнёте горя".
На что ответствовал дельфин:
"Пусть мы погибнем, как один,
Но мир из плавников твоих
Для нас позор". – И с тем затих.
№188 "Осёл в львиной шкуре"
Из озорства иль сдуру
Осёл напялил львину шкуру.
И ну пугать зверей в лесу
Да встретил мудрую лису.
Узнала. Ослик сразу сник.
Лиса утешила его:
"Я б испугалась в тот же миг,
Коль не услышала б твой крик".
Вот так идёт иной вельможа
Одеждой важен, с постной рожей…
Но только скажет пару слов,
Узришь эзоповых ослов.
№ 60 "Старик и смерть"
Старик вязанку дров тащил…
Споткнулся иль в суставах ломка.
Пал на дорогу он без сил,
Моля о смерти громко.
Явилась смерть. "Зачем ты звал?" –
Угрюмо вопросила.
"Я?! Я? Да вот уп-пал,
Оставили вдруг силы.
Подкинь вязанку, не ленись,
Я путь продолжу свой…"
Так мы цепляемся за жизнь,
Хоть тошно жить порой.
