Кто там презрительно именует пляжный туризм «овощным отдыхом»?
Талассотерапия
Зиму отдубасили, фиг то и с ней.
Чахоточное солнце подсвечивает жалюзи офисного окна. В узком луче пляшут пылинки. А потому что уборщица не старается ни фига. Шумы проспекта и запахи из приоткрытого окна (кондиционер, сволочь, накрылся) какие-то по-весеннему острые, визгливые, резкие.
Гложет послеобеденная изжога.
Хандра, авитаминоз и скука. Когда все это закончится? Сиди на попе ровно. Полный аут. Что дальше с нами будет? Машину в сервисе динамят, хамье. Срываю унылое раздражение на коллегах.
До отпуска на море бесконечная тоскливая неделя.
В курилке хвалится секретарша Аллочка: «Тунис – такой сплошной гламур и апскейл. («Круто же ей вставило!» – это я слабо завидую, конечно.) Приехали мы в Хаммамет, заселились в шикарный такой отель. И нам просто так подарили полдня в Thalassa palace при SPA-центре!.. А обедали в миленьком таком ресторанчике «Труа монтон» – «Три барашка»! Представляете, у них фирменное блюдо, такой ягненок в таком глиняном горшочке. Горшок при нас раскололи: «Кушайте, русские!» Хозяин такой нам радовался, показывал любимые столики Жириновского, еще этого, Примакова…»
– А кто третий русский баран? – вворачиваю я.
– Этот, прикольный такой, – ну, Зюганов! – мы как бы за его столиком сидели! Они тут все часто талассо проходят. В Тунисе просто масса центров талассо. Представляете, в лучших SPA у них уже есть kneipp!
Про новомодную процедуру кнейпп не дослушал, давлю сигарету в пепельницу. Алка – она в высшей степени призывная и без талассотюнинга. С тюнингом, – украдкой бросаю взгляд на грудь и сглатываю, – так вообще улёт.
М-да. Отшила меня сразу и бесповоротно. Я б на месте шефа тоже б ее харазмил*…
Абонемент на фитнесс, что ли, купить? Да на фиг забью на тот фитнесс после первой же недели.
Вечером вместо к Алке через слякотный поганый пустырь прусь к метро. Гнездится на пустыре шпана. Куда менты смотрят? Автосервис чертов! Ведро с гайками поганое! Босс прижимистый с его офисом подальше да подешевле! Давно пора валить отсюда, уволиться б на фиг. Да духу как бы не хватает. Ну, свалю – а податься куда? У меня всю дорогу так…
***
Вот он я, наконец-то, в теплом Тунисе!
Хорошо тут. Отлично!
Люди доброжелательно улыбаются, а не как у нас. Здесь готовят отменное мясо и варят фантастический кофе. Делают классные вина. Ценники ниже наших. Тут – обалдеть – машины уступают дорогу пешеходу.
Попер отдых, пошла талассотерапия: халат и полотенце, тапки и полиэтиленовый беретик. Плюхаюсь в теплющий бассейн с морской водой. Жмусь к бортику, тут массируют тело мощные струи на разной глубине и высоте. Вхожу в густой сырой туман турецкой бани.
На левом запястье – голубенькая браслетка «Все включено» с названием отеля, мета беспечной избранности. Мой отель первой линии: естественно. Свой песчаный пляж уставлен удобными лежаками. Начало мая, у нас еще снег за городом лежит и ветер по водохранилищу льдины нерастаявшие гоняет. А тут! Плавай, сколько влезет! Средиземное море, как-то оно штормит все время. Выхожу на берег, а неспокойно синее море. Не тянет меня в дикую воду Юга. На то есть бассейны.
Коротая время до ужина, лениво прогуливаюсь далеко по пляжу. Заглядываю в утлую лодчонку: «Ха! на этом дерьме они в море выходят, мореходы!» В лодке грудой сеть с амфорами-грузилами. Э… Надо ж, – натурально, амфоры! – ветхая античная традиция. Этим морем, кажется, Посейдон рулил. Или Нептун? Трогаю волну ногой. В тепленькой-то воде, оно, конечно. А какой на фиг Посейдон в Карском или море Лаптевых?
«А вообразите-ка себе Посейдона в Карском море?» – хорошая затравка для беседы с симпатичными русскими девицами на соседних шезлонгах. Ч-черт! К ним уверенно подсаживается атлет с распутным взглядом. Облом. Перевожу взгляд на море.
Из моря бредет бородатый дедок в облипшей выгоревшей футболке с надписью «Гиперборея». Эдакий стареющий варвар с Севера. Выволокся, страшно уставший. Сориентировался, выцелил соотечественников: «Что за отель, сколько звезд? О! Шикуете». Плюхается на шезлонг к атлету: «Сынок, будь добр, принеси попить? Часа два в море бултыхался, сил нет». Тот охотно вскакивает: «Богам было угодно потопить твою трирему с грузом вина и масла?» Вот ухарь, таких бабы и любят!
Компания хохотнула. Сколько тут шумных русских, плюнуть некуда.
Дедок жадно выхлебывает два стаканчика местного лимонада «бога». Атлет сбегал еще и припер обоим пива и по порции блинчиков.
Я тоже захотел блинчиков.
Очередь там: как ему удалось так быстро обернуться? Вернулся – они про историю говорят.
– …тогда римляне тоже напряглись и построили флот. Парус, весла, таран: все как у искусных финикийских мореходов. Битые карфагенские галеры, собственно, и были подобраны по берегам Италии, разобраны и послужили образцом для римского флота. Но латиняне изобрели нечто новое! Абордажный бой – вот это была революционная идея! Хреновые гребцы, недостаток навыков в морском деле жуткий, но сконструировали они абордажный мостик, corvus, «ворон». Сблизились, сцепились крючьями, легионеры перебегают на борт неприятельского корабля и устраивают среди почти беззащитной команды бойню. Все. Плюс один. Они навязали финикийцам новую тактику – и стали побеждать…
Попробовать и мне в море зайти? Дед приплыл из отеля аж за Мединой, это… это на такси полтора динара… это четыре километра!
Ну, залез я в море по пояс, хоть и волны катят на берег. Никакого удовольствия. От берега отходить боязно. Плаваю я плохо. Вода все-таки прохладная. Стихия природы: кувыркнет волна, унесет куда захочет. Оттого в море почти никто и не лезет. Вот поэтому и знаменитая хитрость Одиссея: а силой против моря не добиться ни-че-го. Хоть они были куда как сильны, древние герои: сплошные мифы древней Греции, подвиги Геракла и все такое.
Да, давно где-то прочитал, что-де плавание развивает мускулы гармонично и красиво. Мои-то телеса не развиты гармонично и красиво. Все-таки обязательно начну ходить «качаться» или чего-нибудь там подобное.
– …он всегда побеждал, Ганнибал: при реках Тицине и Треббии разгромил Публия Корнелия Сципиона, у Тразименского озера** разгромил Гая Фламиния. А потом в 216 до н. э. при Каннах римский консул Терренций Варрон с его 80 тысячами пехоты и без малого 6 тысячами всадников был искусно окружен и полностью разгромлен 50 тысячами Ганнибала... В 202 до н. э. Ганнибал Барка побежден в битве при Заме. Впервые побежден – и для Карфагена кончилось все. Ну, была потом Третья Пуническая, когда судьба Карфагена была уже окончательно решена. Город продержался в блокаде три года, а потом пал, не выдержал яростного штурма. Легионеры зачищали город, дом за домом, вырезая всех. Выживших продали в рабство. Карфаген разграбили, выжгли, сровняли с землей и засыпали солью: невозможно воссоздать даже примерный план города. Культура, наука, ремесла, религия, социальные институты, сами карфагеняне – все бесследно рассеяно, прахом пошло, с лица земли исчезло.
– Это всегда так, сынок. Ввязался в драку – смысл имеет только победа. Остальное – дерьмо. Да, римляне понимали толк в победе! Сделай или сдохни! А все они тогда понимали толк в победе. Эти народы все, все были крупнее калибром, не чета мы им…
– Ганнибал Барка проиграл, и все равно его нельзя победить…
Они много еще чего говорили про историю. Заслушался, чуть ужин не проворонил! Пошли какие-то уже рассуждения о достоинствах гладиуса и фалькаты. Не запомнил я.
***
Вваливаюсь в свой номер с балконом на море опять поздно, опять поддат и опять один. А был это уже последний вечер отдыха, завтра с утра – в аэропорт.
В комнате жутко сквозит. Внизу шумит Средиземное. На море все-таки обязательно надо сходить. Да. Надо напоследок зайти в море.
И я выхожу к морю.
Вблизи море грохочет. Волны заползают на берег необычно далеко, днем вот тут шезлонги стояли. Я было замялся, да двое местных белозубо закивали: иди-иди, посмотри на наше море!
Я подошел, снял все и зябко, неуверенно вбежал в воду. «Талас-с-са», – пенная волна ухватила за икры, мягко и сильно повалила, повлекла от берега. Я поднялся, вбежал дальше, выпрямился навстречу зеленой стене. Прилетело до искр в глазах! Опрокинуло, шмякнуло и с нажимом проволокло по песку. Тяжела ты, оплеуха сырой ладони Посейдона! Как звали своего морского бога финикийцы? А не важно, что за имя. Греческое вполне подойдет. Трусовато суечусь на мелководье: я маленькая живая песчинка в Средиземном море.
Начинаю все громче орать песню о буревестнике: помню наизусть всю со школы. Не знаю, зачем тогда выучил. Один во тьме, в море! Похоже, я крут.
Пытаюсь устоять: твердо и упруго. Каждая пятая-шестая волна легко сшибает. Выбивает из воображаемого фронта бойцов. А я уже в воображаемом строю: эти античные битвы Второй пунической – предельно кровавое месиво!!! Я грежу себя пехотинцем в передовой линии армии Ганнибала. Волны медленно накатывают, как римские когорты. Бьемся грудь в грудь! Каждая новая волна – новая битва. Бой при р. Тицине, жестокое сражение при р. Треббии, кровавая резня у Тразименского озера, побоище при Каннах***. Я повержен в битве при Заме – пятая волна сметает меня! Полный разгром при Заме. Мечутся испуганные римской боевой музыкой слоны, сминая наши ряды…
Отплевываюсь и встаю опять, встречаю новую волну. Перезагрузка: я обязательно сумею устоять!!!
С маху взламываю молотом собственного тела римскую когорту****: захлебывается кровью первый, срубаю второго, достаю фалькатой и третьего. Рушусь, многократно пронзенный, заливаю алым затоптанный черный липкий песок. Но я прошиб монолитный строй! И следом врываются наши, с клекотом круша. Я пронырнул прямиком в героическое античное время! Вокруг Средиземного моря отчаянно, самоотверженно, сильно живут фартовые, победоносные герои. И я равный, равный, равный среди могучих!!!
Я сорвал голос, подбадривая себя. Меня захлестнуло и понесло вперед и вверх! Это драйв! Ребята, какой же это драйв!!! Взахлеб, в соленый морской захлеб упоенно хохочу от счастья. Вместе с морем! В такт, в унисон, в стук сердца. Я поймал свою волну. Волна, восторженная волна бьет из-под ложечки под горло. Я понял море: «Сделай или сдохни!» Таласа! Великий бульон, вскормивший десятки великих народов.
Я всей шкурой чую, как молоко под лапками сбивается в масло.
Волну можно обхитрить! Нырок, и сырая соленая кувалда проходит высоко, мимо! Прыжок, и возношусь на гребне, морской кулак проходит ниже.
Сквозь грохот наката пробивается слабенький свист. По берегу мечется человеческая тень, черное на черном. Меня попалил лайфгард, местный спасатель. «Из какого отеля!?!» – грозно орет он по-английски. Хрипло лепечу: «Сори», преображаюсь обратно в расслабленного туриста. Раздраженно и стыдливо прыгаю на одной ноге, тщась натянуть трусы. Кураж перегорел, меж ягодиц некомфортно царапается песок. Беззастенчиво таращится европейская парочка. Обжимались-целовались у бассейна, когда я к морю шел. Стихия, понимаешь, любви и страсти под близкий безопасный грохот моря. Эти наверняка и заложили.
Давным-давно повержен Карфаген. Пал Рим. Современная европейская цивилизация с ее неолиберализмом и политкорректностью скоро тоже рухнет. Мы суетливо спешим за ними в кильватерной струе.
Против наката волн времени нету посильного пути.
Бреду в отель. Последний пехотинец уничтоженной армии. Безрадостно подумалось, что уже через пару дней беспощадная рука жизненной рутины сунет в доспех белой рубашки с галстуком в тон костюма, вложит в ладонь мобилу и безжалостно вытолкнет на арену залитого искусственным светом амфитеатра-офиса. Еще один раб-гладиатор в бессмысленном месиве за бабло на потеху хрен знает кому...
Я вошел в свой номер. К черту душ: соль на коже довезу домой. Рухнул и мертвецки уснул.
Сон, сон мне был; яркий и тревожный. Переговорный процесс необратимо провалился. Эти двое – хуже чечена и албанца. Воздух густ и прян от многолетней ненависти Ганнибала к Риму, от несокрушимой ярости Сципиона. «Карфаген. Будет. Стерт», – хрустит твердой галькой латынь. Теория конфликтологии не сработала, никакой опыт не помог... Нет-нет, я стою еще меж Ганнибалом и Сципионом, разведенными ладонями не давая им сшибиться доспех в доспех. Еще пытаюсь остановить резню при Заме; уже понимаю, уже спинным мозгом знаю, знаю, знаю: безнадежно.
В бессильной ярости срываюсь, ору: «Вы, римляне, жлобье тупорылое, мать вашу! У Колизея меня средь бела дня толпа отморозков отметелила! А для вас, карфагенян, деньги важнее всего. Мздоимцы и политиканы, ни хрена ж не понимаете, что сейчас будет! В Карфагене у меня кошелек срезали...»
Издеваются в два голоса. Циничное финикийское глумление и безжалостная римская прямота. Дескать, был ты, братец, крепко нетрезв в Риме, да и в Карфагене основательно поддат. И вообще вы, русские, добрых уже пятьсот лет носитесь со своим монголо-татарским игом, как дурак с писаной торбой...
Я примериваюсь врезать половчее... и не замечаю, от кого из них летит в челюсть мощная стремительная колотуха. С хрустом рушусь о мраморные плиты затылком. Тьма и звон в ушах.
Звон в ушах странно электронный. Это сработал мобильник: сегодня в рань ехать в аэропорт и лететь в Москву.
– Какие резкие! – с изумленным неуютом презираю свою личную недостаточность. Из сна несется двойной презрительный хохот: «Х-ха!!! Ха! Ха-а-а!!! С одного удара!»
Открываю глаза, давлю кнопку. Ощупываю ссадину на подбородке – это меня в море о песок приложило. Ч-черт, вещички-то не собраны ни фига!
Опускаю ноги на пол и испуганно отдергиваю. Ничего не понимаю! Влажно шлепаю босыми ногами по плиткам пола.
– А!!! Затопило!!! Шестой этаж!
Все: теперь меня засадят в тюрьму. Честно, не понимаю, как это произошло! Ночью ничего не вертел, не открывал, не трогал.
Это море нашло меня. Дотянулся пресный палец Посейдона.
Распахиваю балконную дверь. В номер врываются ветер, дождь, грохот моря. Вычерпываю воду ногой через низкий порожек на балкон. Далеко внизу она смешивается с дождем.
Радуюсь несущественному ущербу, перевожу взгляд на входную дверь. И чуть не плачу от ужаса. Бож-же-ж ты мой!!! Мать твою!!! Порога нет совсем, под дверью зазор в палец!
Самые драматичные эмоции лет за пять переживаю в секунды когда, взявшись за ручку двери, трусовато медлю выглянуть в коридор...
Длиннющий широченный ковер набух почти на всю длину и ширину влагой. Коридор длинный и теряется в темноте. Хрен его знает, как далеко все это зашло. Кошмар.
Торопливо закидываю в чемодан вещи, сдаю ключ от номера, влезаю с вещами в такси и малодушно сваливаю.
В аэропорту с трепетом жду полицейского. Он корректно отожмет меня в сторонку, прочитает, чуть коверкая, мое имя, красиво написанное по-арабски на бумажке официального вида. Попросит свести запястья и ловко защелкнет на них наручники.
«Уф-ф-ф!» – облегченно выдыхаю, только когда самолет отрывается от взлетки.
***
В офисе, как водится, проставился. Финиковый ликер, тунисское сухое под финики и халву.
Чашку обалденного тунисского кофе с тонким пряным восточным ароматом подтекста и арабскими сладостями у меня Аллочка равнодушно отшила. Но на волне моего куража благосклонно позволила отвезти себя до своего подъезда.
Они уверенно вышли из тени почти у самого дома. Алка испуганно мявкнула. Ну почему это случилось именно со мной как раз сейчас!?! Ч-черт! Сейчас будут унизительно бить. И барсетку отнимут. Где ж менты?! Черт! Ч-ч-черт!
Внезапно нечто щелкает внутри. Страх сменяется – что это? С недоверчивой радостью слушаю себя – я в несокрушимом сомкнутом строю смуглых яростных бойцов*. Вместо провального трусливого желания спастись мирным способом нежданно вспыхивает вера в военную победу.
– Таласа, – беззвучно шепчут мои губы. Втягиваю в легкие сырого, нездорового, зябкого городского воздуха до отказа, до предела. И выдыхаю свирепым победоносным ревом, глушу белый шум мегаполиса:
– Та-ла-с-са!!!
Алла визжит. Они замедлились, встали, дрогнули, резво кинулись прочь.
– Тала-а-ас-са!!! – дернулся преследовать, калечить и добивать**. Аллочка висит на руке.
Это такой драйв! Всего колотит от победоносного упоения как там, в Средиземном. Крепкой взвесью соленой морской воды и мелкого песка оттерло меня тогда отменно!
– Таласа!!! – хохоча, сгребаю в охапку дрожащую покорную Алку.
Наутро едем в офис на моей машине. Алка смотрит на меня другими глазами.
Победитель получает все. Естественно.
Я уволился из вконец доставшего офиса. С Алкой… был потом пару раз. Порвал решительно: глупенькая капризная стервочка.
Теперь я стою больше.
А это и есть правильный эффект от талассотерапии.
Ну, и кто там еще презрительно именует пляжный туризм «овощным отдыхом»?
Комментарии
Харазмить* – (от harassment) совершать акты сексуального домогательства к коллегам, пользуясь вышестоящим положением. Новое для себя слово недавно узнал.
У Тразименского озера** – к слову, помните старый мультик про Архимеда, в котором «у Гиерона была корона?..» Так вот, после ужасного поражения римлян при Требии в 218 г. до н. э. царь Сиракуз Гиерон послал «1000 лучников и пращников, способных справиться с маврами, балеарцами и другими племенами, сражавшимися метательными снарядами». Эта тысяча полегла, а отчасти разбежались в битве при Тразименском озере в июне 217 г. до н. э.
Побоище при Каннах*** – второго августа 216 г. до н. э. огромная армия Римской республики была фактически уничтожена. Это была жуткая, полная катастрофа. В битве при Каннах полегло 70 тысяч римских солдат. Известие о разгроме под Каннами потрясло Рим.
ТАКОЕ или мгновенно топит, или мобилизует, вознося вперед и вверх. Что такое 70 тысяч даже сейчас, в начале XXI века? А это осенний призыв 2007 года в армию самой большой в мире страны. Собранный в просторной долине. Где за несколько часов их зарублено больше половины.
Вот после этого Рим не сдался, не опустил окровавленные руки. Вопреки всем правилам того времени, неумолимо и почти невероятно он возродился триумфатором.
Он побеждал потом много и многих. Терпел поражения сам. Всякий раз поднимаясь после разгромов…
Римский сенат запретил публичное оплакивание и проявление горя. Чтобы умилостивить богов, на римском рынке крупного рогатого скота заживо жгли кельтов и греков, и мужчин и женщин.
И еще это кочующие по книжкам три схемки, – с квадратиками и стрелочками, – иллюстрирующие ход битвы…
С маху взламываю молотом собственного тела римскую когорту**** – примитивный и неточный образ. Легион (а это приблизительно 4 тысячи пехотинцев) во времена Пунических войн был разделен на десять манипул гастатов, десять манипул принципов и десять манипул триариев.
Триарии – самые зрелые по возрасту мужчины, наиболее опытные ветераны (Рим постоянно резался с соседями). Главная сила легиона: принципы и гастаты – люди в расцвете сил, служившие раньше, зрелые, жесткие и опытные. Были в легионе еще велиты, легковооруженные солдаты из самых бедных и молодых, без военного опыта.
Манипула состояла из двух центурий по 70-80 человек. Когда легион развертывался в боевой порядок, он образовывал три линии – гастатов, принципов и триариев. Всего в манипуле было от 6 до 12 шеренг.
Передняя центурия обычно состояла из 4 шеренг по 20 человек. Центурион стоял крайним справа. Построение легионеров было регулярным – «шахматным». В бою римские легионеры бросали тяжелые копья-пилумы, прошибавшие щиты и легкие доспехи и атаковали на бегу мечами-гладиусами. Широкий щит-скутум защищал левую и переднюю части тела. Короткий меч был идеален для нанесения колющих ударов в ближнем бою, при этом легионеры двигались достаточно плотно, чтобы не дать противнику размашисто сражаться длинными рубящими мечами. В то же время их короткие колющие удары по торсу и в живот были очень эффективны.
Подразделения, называемые когортами (cohors), появились в результате реформ Мария уже позже Пунических войн, со 105 г. до н. э. Легион теперь делился на десять когорт: консул Марий отменил возрастные различия солдат, и вооружил их единообразно, усовершенствованными пилумами и мечами. Центурии теперь могли перестраиваться в разные группы, а когорты – в разные линии, отчего армия стала более маневренной.
Легионерам выплачивали жалование, ветеранам за их службу обещали землю, а это значит обеспеченное будущее. Марий также дал легионам единый символ – орла.
Ну откуда было знать эти детали рыхлотелому герою рассказа? Не судите меня строго.
В несокрушимом сомкнутом строю смуглых яростных бойцов* – армия Ганнибала была пестра. Гениальный полководец использовал разнородные подразделения максимально эффективно, объединяя в единое целое великолепное боевое мастерство стремительных нумидийских всадников. Разносторонность закаленных суровой природой родины бойцов-ливийцев из Туниса. Свирепость ловких и подвижных в бою испанских пехотинцев. Смертоносные копья иберийских всадников-хинетов в белых туниках. Храбрость и стойкость рослых светлокожих галлов с синим узором вайдой по голому торсу. Снайперскую смертоносность балеарских пращников, прошибавших камнем или свинцом шлем и легкий панцирь. Мавританских лучников…
За пятнадцать лет Ганнибал получил всего одно пополнение из Африки – 4 тысячи нумидийских всадников и некоторое количество слонов. Всего одно!!! «Зачем тебе еще солдаты – ты и так побеждаешь!»
Дернулся преследовать, калечить и добивать** – «Они бросились в бой и победили, когда подумали, что побеждают» – сказал Тит Ливий.
