Пьянящие ароматы прибрежной душицы нежно убаюкивают и шепчут: «Поспи немного. Да, прямо здесь, на омываемых бледно-бирюзовой водой камнях…» И тебе сразу же хочется последовать бессловесным уговорам и прилечь на уютный берег красавицы Катуни, сбросив с натруженных плеч тяжелый походный рюкзак, в который четверть суток назад ты сумел погрузить добрую половину всей своей жизни.

Вытянувшееся в тонкую струну между огрызком извилистой федеральной трассы и единственной в своем роде бурной рекой небольшое село Чепош Республики Алтай встречает привычным пейзажем неспешной сельской жизни: по крутым зеленеющим склонам бродят рыжеватые молочные коровы, то и дело озаряя неподготовленный городской слух протяжным мычанием; старенькие тракторишки снуют взад-вперед, истошно чадя в кристальной прозрачности горного воздуха; местные жители посматривают с некоторой опаской, мол, ты, брат, не из «наших», но в следующую секунду готовы искренне раскланяться тебе в ноги за самую простую подсказку о ходе ежедневного междугороднего автобуса…

И в свете того, что за последние несколько лет горный Алтай превратился в своеобразную туристическую Мекку для всего отрабатывающего пятидневку за пятидневкой населения соседних областей и краев, кажется очень странным, что здесь, в Чепоше, практически ничего не изменилось. Почему же одни селения стремительно разрастаются, в них едет великое множество людей, а другие так и остаются на уровне между цивилизованностью и примитивностью?

Здесь, словно Божественной рукой, отсекается все лишнее: и старинные дома культуры, и большие продуктовые магазины с выцветшими табличками «КООП»; а новомодные гостиницы, даже если и имеют твердое намерение появиться прямо на берегу возле монолитных вековых сосен, через некоторое время затухают, опустевают и остаются лишь рукотворными фантомами, в разрушающихся телах которых так и не воплотилась чья-то заветная мечта о хорошем и продуктивном отдыхе.

Здесь нет и полностью автоматизированных ферм, круглые сутки откачивающих у дойных коров молоко. Только морщинистая старушка с чистыми, розовыми, словно у малолетнего ребенка руками, и белым, словно у воистину просветлевшего человека, лицом трудится с раннего утра и до позднего вечера: вырабатывает, словно крошечный домашний заводик, и настоящую жирную сметану, и не растекающееся на солнце масло, и упругий зернистый творог… Иногда в голове даже возникают шальные мысли о том, что может быть где-нибудь в подполе ее дома прокопан тоннель в самоей скальной породе, в окончании которого в темной сухой пещере вылеживается множество сортов благородного сыра… Нет, наверняка этого никогда не узнаешь. Но, тем не менее, понимаешь, что именно на таких людях и держится наш ветхий, как подгнившая тополиная опора железнодорожного моста, за века междоусобных распрей мир.

И вот ты, наконец, лежишь на самом берегу Катуни. Река шумит успокаивающе-негромко, так мягко и монотонно… По небу проплывают, будто размазанные сухой широкой кистью белесые полупрозрачные облака. И на душе становится так хорошо и спокойно… Зачем же, спрашивается, ехать куда-нибудь за тридевять земель? Зачем ходить в такой жаркий день по играющим золотыми обводами музеям? Зачем, если прямо перед твоим носом раскинулось столько девственной природной мощи, которую можно разглядывать бесконечно, которой невозможно насытиться и через целую тысячу лет? Греет августовское солнце. Утреннее алтайское солнце. А по иссушенному покрасневшему лицу струится мягкий и теплый ветерок…

Когда смотришь на гору противоположного берега, расплывающуюся зеленью в легкой полуденной дымке, то перед глазами все отчего-то в мгновение расплывается, и в следующую секунду ты уже ловишь себя на мысли, что начинаешь потихоньку терять равновесие, поддавшись пьянящей иллюзии того, что стоит лишь протянуть свою руку, и сумеешь ухватиться за крошечные мохнатые сосны крутого далекого склона…

А в жаркий погожий день забежишь в ледяную воду бурной реки, искупнешься близ берега, чтобы лихое течение не сбило с ног и не унесло в тартарары, выскочишь на темный песок с почти онемевшими от холода ногами, ляжешь животом на раскаленные летом гладкие камни, и поймешь – вот оно, счастье… Потом же, через некоторое время, откроешь глаза, воспаленные ярким солнцем, а весь мир предстает в каком-то легком сиреневатом цвете.
Сидя на берегу Катуни, слушая ее томный голос, невольно думаешь о том, что вся суть мироздания заключена в простейших и привычных элементах. Ты слушаешь реку и понимаешь, что, возможно, за поиском смысла жизни не стоит далеко ходить и подвергать себя немыслимым испытаниям – он витает прямо здесь и сейчас – в непрестанном шуме студеных вод…

Удивительно, как человека тянет в определенные места нашего необъятного мира. Словно толстыми незримыми нитями влечет, опутывая самые потаенные закоулки запревшего в четырех стенах разума. И вроде бы ничего тебя с этим селением и не связывает; но вдруг, совершенно неожиданно, оказывается, что здесь еще давным-давно был кто-то из твоих родных или просто хороших знакомых, а кто-то, может быть, даже остался в сих пышущих жизнью землях навеки… А может быть, тебе просто очень близко это место по духу.

Наверное, многим горожанам порой мечтается о том, чтобы время взяло и разом остановилось… И здесь, в продолговатом маленьком Чепоше, рождается впечатление, что та несбыточная мечта наконец претворилась в жизнь: на берегу лежат плоские камни, покрытые белым красящим илом, которым, наверное, целая тысяча лет; вокруг повсеместно бегут неугомонные ручьи и реки, наверное, так же, как и добрую сотню лет назад; перед глазами высятся острые пирамиды гор, безмятежные и покойные; растут вековые сосны, незаметно сменяясь благодаря осенним ураганам и весенним паводкам; и небо, которому ни одна человеческая прихоть не может помешать быть таким прозрачным и голубым…

Но если, к примеру, в златоглавой столице человек может рассеять собственной волей кучерявые облака, то здесь, в этом самом селе, люди относятся к природе совершенно по-другому. Они ее попросту не замечают. Ну, горы. Ну, реки. Ну, коровы. Что ж такого? Зачерпнул жестяным ведром прямо из ручья чистейшей воды да понес в коренастую баньку. И ни малейшего душевного экстаза. Городской же человек, завидев еще издалека ледяной журчащий ручеек, бежит к нему сломя голову, чтобы поскорее окунуть в него свои затертые чернилами и пластмассой руки, чтобы омыть изголодавшееся по нерафинированной чистоте лицо… Чтобы плескаться в нем по-детски непосредственно, полоскать водой рот, тереть искрящимися брызгами глаза…

А местный житель предельно просто проживает повседневность: уедет ранним утром в горы чинить линию электропередач, а там знакомый тракторист пыхтит, взбирается крутить стога на далеких, почти недосягаемых лугах… Вот и лежат они целый день под кедром после встречи – разговаривают. А работа… Она никуда не денется, ее можно будет закончить в любой другой такой же день.

В целом здешние люди очень добродушные и приветливые: и поздороваются первыми, и пригласят на покос, и пожелают удачи да любви безо всякой задней мысли, как это сделал тот полупьяный дядечка, сидящий прямо в траве на обочине; а за разговором сразу же выложат на раскрытой ладони всю свою душу: «Вот городские приезжают к нам и что-то сразу делают, организовывают, как-то зарабатывают деньги; а нам говорят: «Да вы жить-то не умеете». Да и правда… Не умеем мы жить…»

И я готов быть обычным городским жителем лишь для того, чтобы приезжать сюда хотя бы единственный раз в год, чтобы чувствовать, замечать природу, наслаждаться красотой мутно-нефритовой Катуни и слышать, как поет от счастья моя крошечная и тихая душа…