Индикатор цивилизованности
Эту главу посвящаю простой вещи, которая, на мой взгляд, является самым точным индикатором уровня культуры, благосостояния, менталитета и прочих показателей - вкупе именующихся цивилизованностью! – которыми может гордиться то или иное общество.
Вы вряд ли догадаетесь, что я имею в виду. Не качество товара, и не уровень медицинского обслуживания, не среднюю продолжительность жизни, не общую емкость информационных сетей, и пр.
Я имею в виду туалет.
Обыкновенный туалет.
Необходимое в быту место, где совершается процесс, обратный питанию. И завершается сложный энергетический цикл переработки белков, жиров и углеводов в материалы человеческого организма с возвратом ненужных отходов. Которые природой могут быть использованы вторично.
Мысль о великом значении туалета посещала меня давно.
Но осознал я это в полной мере лишь в Турции.
Даже в кипящем, как муравейник, аэропорту Антальи в мужских писсуарах не переводились нафталиновые шарики, отбивающие запах, ставший символом России.
А когда мы вошли в санузел своего номера, где на двух человек полагалось семь полотенец – почему-то лишь на бортике ванной висело одно непарное. Возможно, то белое махровое чудо с изображением ног следовало просто класть на пол, чтобы вставать на него, выбираясь из-под душа – но на такое кощунство не поднялась рука.
Стоит добавить, что заведение было укомплектовано современной сантехникой, вентиляцией, хорошим светом, зеркалом в полстены и так далее.
Но меня поражала прежде всего хирургическая чистота, поддерживаемая обслугой.
Признаться, в этом туалете было комфортнее для обоняния, нежели в жилых помещениях ряда моих уфимских знакомых.
Побывав там, приняв душ и блаженно нырнув в чистейшую постель, я задумался о великом чуде.
И осознал, что качество туалета есть однозначное мерило всего общества.
Я вдруг вспомнил, как несколько лет назад мой бывший приятель, богатый бизнесмен – считающий себя довольно культурным человеком - приглашал к себе в загородный дом. Построенный неплохо, с большими комнатами и хорошим регистровым отоплением.
Но когда мне потребовалось в то место, куда царь ходит пешком – а дело было зимой - он зачем-то велел одеть шубу и выдал мне древний безбатарейный фонарик-вжикалку.
Впрочем, кроме фонаря, стоило дать еще и противогаз. Желательно – изолирующего типа.
В роскошном доме туалета просто не предусматривалось.
Дощатая будка, достойная захудалой деревни, торчала на краю участка. Пробираясь туда, нужно было обладать везением, чтоб не сломать шею на скользкой тропинке – а летом, не сомневаюсь, еще и не утонуть в грязи. Кроме того, там не оказалось света. Согнувшись в вонючей, глухой темноте, одной рукой приходилось непрерывно добывать электроэнергию – чтоб случайно не провалиться в отверстие, предназначенное для отходов.
Это меня шокировало.
Тогда – шокировало.
Сейчас уже нет.
Потому что тогда я еще был слеп и глуп и верил в будущее России.
А теперь вообще вся моя «малая родина», заполоненная деревенскими выползками, превратилась в один большой огородный туалет.
И я просто физически не могу любить свой родной город, где посетители туалетов – от уличных общественных до отделанных мрамором институтских – не умея пользоваться туалетной бумагой, используют вместо нее собственную ладонь. А не привыкнув с детства мыть руки вообще, грязные пальцы вытирают о стенку того же туалета…
Вас тошнит от чтения этих строк?
А меня рвет от жизни в этой стране.
А туалет у чукчи в тундре…
Прошу прощения, но тема, преследующая в жизни, не отпускает просто так.
Признаюсь честно, сам я очень люблю чистоту.
Абсолютно во всем: от чистой мыши у компьютера, ежедневной смены белья и рубашек, до стерильности отхожего места. Которое в моей квартире не может считаться отхожим, ибо сверкает надраенным кафелем под двухсотваттным светильником. (Насколько знаю, у большинства людей люстры меньшей мощности висят в гостиных).
Конечно, мне далеко до жены, которая, будучи провизором, признает только химическую чистоту.
(Достаточно сказать, что обычного куска мыла нам двоим хватает максимум на три дня.)
Хотя и мне порой хочется нажимать кнопки в лифте не рукой, а ногой, поскольку панель почти всегда аккуратно заплевана представителями подрастающего поколения. Живущими в одном со мной подъезде..
Это - Россия (мать ее в бога душу).
И Башкирия – ее анальная часть.
Но стремление к чистоте – это далеко не единственный мой смертельный порок. Я люблю еще и комфорт. И полный порядок.
Что в принципе непонятно большинству россиян. Потому что к кому ни приди в гости – и везде увидишь одно и то же.
Сто лет назад изодранные котами и едва прикрытые каким-то рядном диваны. (Которым место даже не на свалке, а в костре)
Остекленные окошечками в ладонь размером, завешанные серыми занавесками и превращенные в свалку лоджии.
Прихожие, заваленные обувью, хранящую реликтовую грязь прошлого сезона.
Кухни, уставленные черными от вековой копоти кастрюлями, увешанные сальными полиэтиленовыми пакетами, украшенными стоящими на всеобщем обозрении мусорными ведрами.
И так далее.
Продолжать можно бесконечно.
И после этого кто-нибудь удивится – почему я не люблю свою родину?
Меня всегда кажется сверхъестественным чудом, что в России существует такая вещь, как хирургия, и в общем не все больные умирают от послеоперационных инфекций. Видимо, хирурги все-таки иногда руки моют…
Но я отвлекся.
Мне просто хотелось сказать, что истинно русский человек, запущенный в цивилизованное место, за короткий срок превратит его в малый анклав своей среды обитания.
В навозный хлев, в прогнивший сарай, в подобие собственного садового участка с вонючими тряпками на заборе…
Я вновь окунаюсь в Турцию.
В отеле – в лифтах и у дверей – были расклеены очень вежливые просьбы к гостям: не посещать ресторан в пляжной одежде.
Разумеется, не из соображения приличий. О каких приличиях речь в курортном месте? Где идя вдоль бассейна, можно разбить себе голову, споткнувшись о грудь загорающей топлесс дамы!
Просто морская вода оставляет трудносмываемые разводы на ткани, а при соприкосновении с некоторыми металлами образует неустранимые окислы.
Отель был чист, как маленькая немка перед первым причастием.
В ресторане и холлах стояла мебель из натурального дерева, с обивкой из натуральных материалов.
Любому нормальному человеку было бы просто жалко портить ее своей мокрой одеждой.
Но русские матроны спокойно раскладывали свои мокрые задницы, прикрытые прозрачными парео.
(Кстати сказать, мужчины в ресторан переодевались; зато женщины, которых было большинство, обычно приходили в почти натуральном виде и прямо из воды. Впрочем о женщинах будет отдельная глава)
Уже к концу своего отпуска я заметил, что некоторые стулья безнадежно попорчены уважаемыми гостями.
Мне трудно понять, как можно так относиться к изящным дорогим вещам.
Потом я представлял домашнюю обстановку подобных уважаемых– и все становилось на места.
Приходили мысли об обычной свинье, которую, конечно, можно один раз как следует помыть и отчистить и привести из свинарника во дворец, но…
Но лучше я вспомню анекдот старых времен, который ложится в тему.
Наверняка многие из вас его слышали. Но это неважно.
В общем, получил чукча новую квартиру. При советской власти, ясное дело. Четырехкомнатную, поскольку семья большая. Привел русского, хвастается обновкой. Одну комнату показывает - там пусто.
- Здесь у меня тундра, - говорит.
И во второй у него тундра, и в третьей. Везде тундра. Включая прихожую,
балкон, кухню, ванную и даже стенной шкаф.
Наконец открывает дверь туалета. Там чадит смердящее пламя, все забито вонючими шкурами, грязными детьми, еще какой-то дрянью, в общем – вполне жилое помещение, по-чукотски.
- Это у меня яранга, - поясняет.
- А… А куда ты в туалет ходишь? – спрашивает обескураженный
русский.
- Так в тундру, однако, - отвечает чукча.
Как вам кажется, сильно мы от этого чукчи отличаемся?..
Турецкие полиглоты
По египетскому опыту я был уверен, что турецкая обслуга знает английский язык.
Правда, я был наслышан, что Турция – страна германского приоритета. Мои познания немецкого не слишком глубоки, но я был уверен, что справлюсь.
В отеле «Джой» ни один язык не требовался. Точнее, они оказались непригодными. Вероятно, официанты, повара, уборщики и прочие обслуживающие работники нанимались из критериев профессиональной пригодности. А спросить о владении языком просто забыли.
Немецкий некоторые турки из «Джоя» примерно знали. Но именно «примерно». В том смысле, что сами могли кое-как спросить, какую выпивку предпочитает господин… В обратную сторону связь не работала. Стоило вместо односложного ответа построить элементарную фразу, и бедный турок уже ни пса понимал.
То же самое оказалось с английским. А горничные, обслуживавшие номера, знали всего одно человеческое слово: «Окей».
Которое использовалось ими для выражения любого смысла.
Читающий эти строки может схватиться за голову: если турки не знали европейских языков, то как было жить в отеле русскому (то есть не говорящему по-турецки) туристу?!
Вынужден сделать оговорку.
Проблема невозможности общаться с барменами, поварами и официантами по-английски или по-немецки стояла только передо мной – страшно не любящим свою русскую сущность и говорящим за границей при возможности на цивилизованных языках.
В отношении русского языка не имелось вообще никаких проблем.
Среди служащих отеля – особенно на ресепшн – равно как и среди продавцов магазинов и лавочек я встретил великое множество то ли бывших россиян, то ли турок, выучивших русский язык.
Возможно, это были даже просто азербайджанцы – этнические турки, как объяснял мне бывший сокурсник по Литинституту - из лени оставшиеся в границах СССР и не убежавшие в родную Турцию. Поэтому знавшие русский с детства.
Но вообще подготовленность турков к восприятию русского языка потрясает. Турция кажется частью России.
В магазинах, даже в «Дьюти-Фри» аэропорта Антальи, на английский вопрос о цене в долларах мне отвечали русским числительным.
Хотя, на мой взгляд, английская система устного счета гораздо проще.
Да и вообще мне представляется какой-то неандертальской дикостью сама ситуация, когда иностранец не знает ни английского, ни немецкого, зато владеет русским.
Впрочем, одна и то же явление различно под разными углами зрения.
Для меня Россия – это навозная яма, где меня уже сорок пять лет пытаются утопить насмерть, а я все эти годы отчаянно сопротивляюсь, удерживаясь на поверхности.
Для турок же (и не только для них) современная Россия прежде всего дойная корова; русский за границей – лох с пачкой денег, за счет которого можно неплохо нажиться.
Правда, один официант в отеле все-таки владел и английским и немецким. Его появление всегда несло мне радость отстраненного общения.
Помню наш диалог в один из последних дней, когда он дежурил в баре за обедом, а я подошел взять себе бренди.
Выпивку я заказывал я то по-английски, то по-немецки: в зависимости от настроения.
Бармен отметил это и, зная, что я русский (нам с женой случалось разговаривать при нем), сказал:
- Вот это да, мистер! Вы говорите и по-русски, и по-английски и по-
немецки…
- Да, - вздохнул я. – Вот только по-турецки не умею.
- К будущему году выучите, - утешил меня добрый турок.
И наконец, чтоб завершить этот маленький рассказ о языках вашей улыбкой, вспомню один случай.
Однажды я зашел в бар на втором этаже и взял двойной бренди. На этот раз спросив по-немецки. С бутылками управлялась миленькая светловолосая турчанка, которая, как мне показалось, понимала язык Гиммлера и Хаусхофера. Я выпил один стакан, не отходя от стойки. Коньяк в самом деле был хорош, и я тут же попросил вторую порцию, похвалив напиток:
- Noch ein Doppelbrandy, Bitte! Das ist doch sehr gut!
Хозяйка улыбнулась и спросила, из Германии ли я.
Я ответил - нет, из России. И, зная, что для иностранцев Россия находится в Москве, добавил, что не из Москвы, а с Урала.
- Ясно. Значит, в Москве говорят по-немецки, – с пониманием констатировала девушка.
Территория радости
Для отеля первой линии, то есть лежащего прямо на морскому берегу, территория вроде не особо и важна.
Но все-таки приятно, когда она чистая.
Территория отеля «Джой» казалась идеальнее, чем Красная площадь в советские времена.
Она была идеально распланирована и тщательно ухожена. Официанты из ресторана прочесывали ее непрерывно, подбирая брошенные гостями стаканы, бутылки и сигаретные пачки. Специальный турок в красной рубашке ходил со щеткой, сметая мусор. А еще один турок, уже совершенно особый, дважды в день мыл все голубым шампунем с помощью похожего на автомобиль пылесоса.
При этом не забывал передвигать за собой желтую предупредительную табличку: «Осторожно, мокрый пол!». Причем написанную по-немецки.
Но при этом в одном из критериев сравнение с Египтом шло не в пользу турок.
Там, в безводной пустыне, в отеле – как снаружи так и внутри - все цвело и зеленело.
Турки относились к насаждениям без особой любви. В итоге земля отеля казалась голой. Росла невысокая травка на газоне, кое-где хирели небольшие розы. Но не было буйства красок и запахов, которое почему-то ожидалось в этом краю. А перед главным входом торчали искусственно высаженные пальмы – которые вызывали странный контраст с растущими на горе соснами. Но эти экзотические деревья, очевидно недовольные турецким уходом, постепенно и мрачно засыхали.
Хотя в более старых отелях территория утопала в каких-то кустарниках, откуда в любое время суток неслось обманчивое пение цикад.
Цикадами – невидимыми, но хорошо слышными –ограничился для меня животный мир Турции. Правда, однажды ночью я видел, как пролетела невероятно большая темная бабочка. Размером с маленькую птицу.
В первый момент я даже принял ее за стрекозу, но потом сообразил, что их здесь просто не может быть: жизненный цикл этого насекомого требует пресной воды.
Возможно, «Джой» был слишком новым, и у персонала не хватало на все сил.
Вдоль отеля шла цепочка бассейнов с невероятно чистой голубой водой. Причем разной глубины, с четко нанесенными у краев цифрами отметок. Чтобы пьяный гость не нырнул ласточкой в слишком мелкий бассейн.
Самый глубокий бассейн имел метр сорок три. Рядом возвышался бар, и здесь всегда загорали, пили и купались те, кому было лень идти на море. Часами стояли не умеющие плавать: мужчине среднего роста вода доходила до груди.
Однако оказалось, что для некоторых взрослых людей даже эта глубина может быть чрезмерной.
Когда в бассейн вошла моя жена, то выяснилось, что стоять она может лишь на цыпочках. Именно тут, в лазурном бассейне со стерильными стенками, я по-настоящему осознал, какая все-таки она у меня маленькая…
Сам я в бассейн окунулся пару раз – чтоб отметиться. Я не любитель подобных заведений и не понимаю, как можно плескаться там часами. Пахнет хлоркой, дно и стены абсолютно безжизненны, даже рыбки не щиплют ноги. И кроме того, пресная вода не держит на себе, и приходится или стоять, как памятник, или активно плыть.
А активно плавать я не люблю.
Потому что не обладаю должной физической подготовкой и вообще ленив к физической работе, тем более на отдыхе.
Я предпочитал море…
Как динозавры осваивали сушу
При оформлении путевки нас предупредили, что пляж в Кемере галечный.
Нас это не волновало; мы давно вышли из возраста, когда хочется строить песочные замки. Кроме того, по опыту предыдущих поездок знали, что песок всегда забивается везде, куда можно и нельзя. К тому же египетский еще и пачкался.
Оказалось, что галечный пляж – это своего рода экстремальное удовольствие.
На берегу галька казалась мелкой, но ходить по ней босиком могли, вероятно, только йоги. А полоса прибоя отделялась несколькими рядами галечных гребней.
Здесь уже приходилось оставлять сланцы. И пробираться дальше в воду босиком. Изрядно набравшись мужества.
А еще дальше начинался настоящий экстрим. Дно уходило на глубину не спеша, и галька медленно превращалась в камешки, камни, булыжники, валуны размером со стиральную машину… Вхождение в воду отдыхающих казалось со стороны очень забавным зрелищем.
Сам я погружался в Средиземное море иначе. Проковыляв по камням ровно столько, чтобы вода дошла до колен, я опрокидывался на спину и быстро отходил от берега задним ходом.
Но вход в воду казался простой разминкой по сравнению с выходом .
Все делали это по-разному.
Я плыл, пока на ощущал камни прямо под собой. Цепляясь за них руками, продолжал ползти вперед. Даже на самом берегу, видя кромку сухой гальки, я все еще полз, держась за дно, потому что стоило встать, как мелкая волна сбивала обратно на камни. Которые почему-то даже в Турции оказались страшно жесткими.
- Ты выползаешь из моря, как саламандра, - сказала мне жена.
- Так динозавры осваивали сушу, - ответил я.
А сам представил, какой титанический и не оцененный ни кем труд
проделали когда-то тяжелые доисторические рептилии, выползая в новую среду обитания. Если мне, прямоходящему существу, выход из моря давался с усилием, то каково было им, не имевшим еще ни настоящих лап, ни даже мозгов. Как старались они, рвались вперед, осваивали дюйм за дюймом, пробивая путь эволюции к сухопутным животным. К теплокровным, потом млекопитающим, и наконец к венцу творения – человеку разумному.
Который опять выползает на сушу из последних сил, как и породившие его
динозавры.
И всякий раз, преодолевая последние метры, я вновь и вновь осознавал, что действительно жизнь зародилась не на суше. А там – в море.
На рейде
Подражание динозаврам нас быстро вымотало.
И мы нашли другой путь, который подсказали двухдневные приятели по ресторану – пожилая чета немцев из Ганновера.
С учетом особенностей береговой полосы турки выстроили нечто, похожее одновременно и на пирс и на мостки для купания.
В нескольких десятках метров от берега, на достаточной глубине, с соснового настила спускались лесенки.
И вот там можно было без напряжения уходить в воду и выбираться из нее сколько угодно.
И по-настоящему оценить Средиземное море.
Сравнивал я его, конечно, с Красным; остальные как-то стерлись из памяти.
В отношении удобства для такого лентяя, как я, Средиземное море проигрывало: в Красном я мог колыхаться, не шевелясь, в любой позе. Плотность Средиземного оказалась ниже, и лежать неподвижно тут можно было только на спине.
Зато здесь не мучил ветер, который в Египте даже в пятидесятиградусную жару давал неуютные ощущения.
И еще поразила невероятная прозрачность Средиземного моря. Казалось, у него вообще нет глубины. Потому что везде сквозь толщу воды четко просматривались огромные донные валуны и переползающие по ним рыбы.
Мы купались часами. Ленясь, я в основном лежал, делая редкие круги. Моя смелая и прекрасно плавающая жена уплывала далеко, до самых буйков: турки четко огородили безопасную зону купания. И тут можно было плавать спокойно, не рискуя оказаться перееханным надвое какой-нибудь яхтой.
Впрочем, яхт в египетском понимании – прогулочных катеров с комфортной надстройкой – здесь практически и не было. Ходили всякие небольшие судна, буксирующие парашютистов-экстремалов. И еще пару раз я видел вдали истинные яхты с трогательно белыми настоящими парусами.
Иногда море штормило. Тогда купаться становилось тяжело, потому что на борьбу с волнами уходило слишком много сил.
На песчаном мелководье в шторм можно наслаждаться часами, подпрыгивая при набегающих валах.
В условиях каменного дна это нереально, поскольку стоять на скользких камнях, да еще балансировать под напором волн представляет жесткую акробатику.
Желающих на нее не находилось.
Берег турецкий
Качаясь на волнах, я часто осознавал, что нахожусь именно в Средиземном море: то я болтался, глядя на турецкий берег и ощущая затылком Африку, где-то на уровне Ливии. А то смотрел в морскую пустоту, за которой угадывался далекий континент, зная, что позади меня – Турция.
И невольно, сама собой, вспоминалась старая песня о перелетных птицах.
И с тоской думал я, что не могу сказать про себя – «не нужен мне берег турецкий и Африка мне не нужна»…
Нужен был мне этот берег. И Африка тоже.
Потому что там хорошо. И там, и там.
Потому что я чувствую себя человеком где угодно. Только не в родной стране.
Такой уж я. Даже не космополит, а антипатриот.
Точнее, таким меня сделала эта страна.
