Я не люблю людей. Не люблю излишнее общение. Мизантропия так или иначе в наличии у каждого жителя большого города. Не исключено, что это вообще сопутствующие понятия, святых в расчет не берем. Поиск уединения в мегаполисе – дело гиблое, отшельничество тоже не лучший вариант, поэтому каждый пытается что-то свое изобрести. Мне помогла работа.
Однако эта работа постепенно подтачивала силы, пока все не остановилось на грани, и не хватало только толчка, чтобы равновесие нарушилось. Пакистанская жара и обезвоживание стали спусковым крючком.
Хорошо помню первый день, когда официально пошел на работу. Пытаясь влезть в переполненный вагон метро в час пик, вспоминал слова Бродского о том, как он, будучи в ссылке, чувствовал единение с народом, со всей страной, когда отправлялся утром на работу. Метафизически в этом единении действительно что-то есть. Но если оно повторяется изо дня в день…
И еще помню первую официальную зарплату. Предвкушал что-то, ведь с каким воодушевлением вспоминали о первой получке знакомые старше меня возрастом. Однако, держа в руках вожделенные купюры, испытал жуткое разочарование. Вот на эти бумажки потрачен месяц жизни? И что, так теперь всю оставшуюся? Вопросы, заданные в тот момент, уверяю, нисколько не отличаются от тех, что мучают меня сегодня.
Если с заработком не все так просто, то, по крайней мере, с мизантропией вопрос решить худо-бедно удалось. Когда идешь против течения, когда работаешь и живешь не как все, тогда плюсы, которые дает мегаполис, и отсутствие минусов в виде большого количества людей и ненужного общения делают жизнь сносной. Из схемы выпадаешь. Один из вариантов – работать ночью. Только надо уйти в ночь целиком. Так я стал ночным редактором и несколько лет практически днем не работал.
Выпадение из схемы было почти полным: три, максимум четыре смены в неделю, едешь на работу к 11 вечера в пустом метро, утром с работы идешь навстречу толпе с угрюмыми предработными лицами, а утренний час пик в метро рассасывается с каждой последующей станцией от центра. Ближе к конечным станциям, оказывается, столько народу выходит, что почти всегда можно сесть.
Ряд наблюдений за людьми, когда ты вне системы, тянет на отдельный рассказ, но это уж как-нибудь потом…
1. Чтобы дойти до горы, надо пройти много предгорий. Для понимания масштаба – на холме, если присмотреться, видна тропа
***
Если в поисках причин болезни первый свет забрезжил при обнаружении недостатка кальция в крови, то "второй свет" стал видимым после следующего диалога:
– Кем ты работаешь?
– Ночным редактором.
– И давно?
– Около семи лет.
– Завязывай с ночной работой. Ты не представляешь, как здорово подготовил себе этот сбой в здоровье. Конечно, определенно сказать нельзя, но, исходя из своего опыта, могу предположить, что обезвоживание просто стало толчком к потере системой равновесия. Так, может быть, был бы приступ, и все. Отвалялся бы под капельницей и пошел дальше.
– Да, но перестройка к норме – сколько она займет?
– Тебе не надо перегружаться, ешь, пей, спи столько, сколько захочется, гуляй, словом, веди нормальный образ жизни. Перегрузок быть не должно. Тогда через несколько месяцев все постепенно начнет входить в норму. Последним симптомом – последней – уходит температура.
Разумеется, это обобщенный разговор, выведенный из долгого общения с разными врачами.
***
Отдельный разговор – это страховка. Разумеется, сразу после второго приступа в Пакистане встал вопрос, как бы побыстрее выбраться назад из той глухомани, куда мы залезли. Наиболее близкий путь – через Ваханский коридор, но непонятно, где и как получать афганскую визу, опасно это или нет, и вообще стоило бы запросить страховую компанию о помощи. Как уже писал раньше, разговор со страховой окончился безрезультатно. Они пообещали, что попытаются связаться с пакистанскими страховщиками, и потом тишина. Созвонились с Али, через которого приезжали в Пакистан, он сказал, что мы можем рассчитывать на его помощь в полной мере.
Через несколько часов в гостиницу, где лежало мое бренное тело, позвонили пакистанские страховщики из Исламабада. "Неужели российская страховая сработала?" – подумал я. От непосредственной помощи отказался, сказав, что мы постараемся добраться до Исламабада своими силами. Забегая вперед, стоит сказать, что пакистанские страховщики навестили меня в Исламабаде, оплатили оказанную врачебную помощь (мы старались в больницах просить что-то типа чеков, роль которых иногда играли даже обычные больничные бланки), предлагали лечь в госпиталь, чтобы обследоваться.
Но я предпочел болеть дома – хотелось попасть в руки родной медицины, и в суматохе забыл спросить, откуда пришла помощь, то есть РЕСО ли это пошевелилось, в котором я страховался перед поездкой, или же Али подключил своих страховщиков.
Данный вопрос интересовал более всего. Когда же всплыла истина, последние иллюзии относительно наших страховых компаний развеялись.
***
По возвращении в Москву я позвонил в РЕСО и стал задавать вопросы. Довольно милая женщина-оператор отказалась обсуждать мой случай, поскольку подтвердить личность из трубки невозможно. Она посоветовала либо приехать лично, от чего я отказался, либо написать e-mail, правда, выслав вместе с ним копию паспорта, чтобы хотя бы так подтвердить, что я тот, за кого себя выдаю. Письмо получилось большим.
Как известно, чаще всего инструкцию читают, когда прибор уже сломан. Примерно так же получилось со страховым договором – внимательно ознакомиться с ним довелось после того, как прижало. И сразу появились вопросы. Дело в том, что наиболее важные, на мой взгляд, положения договора написаны так, что их можно трактовать фактически как угодно, что в случае судебного, например, разбирательства дает фору страховой – ее адвокаты наверняка неплохи в своем деле .
В письме я заранее указал, что не намерен добиваться каких-либо компенсаций. Однако крайне интересны, во-первых, действия страховой и то, как она просчитывает их последствия. Ведь первый затык в Пакистане вышел во время первого же звонка в РЕСО. Выяснение оператором моей личности, а также объяснение, почему звонок следует не с того телефона, который указан в договоре, наконец, почему по телефону звоню не я, а "некий" Иван Дементиевский, заняло примерно пятнадцать минут.
С учетом того, что при заключении договора была указана страна, регион и даже прописано, что я иду в горы, можно предположить, что произошел несчастный случай, что телефон потерялся/разбился, что застрахованный не может разговаривать и т.д. Однако вопрос "чем могу помочь?" от оператора последовал совсем не скоро. Это к вопросу об организации.
Далее оператор, видимо, четко действуя по инструкции, с облегчением заявил, что (цитирую договор) страховым случаем не являются последствия солнечного излучения и все виды аллергических реакций. На тот момент мой диагноз звучал как обезвоживание и тепловой удар. То есть оператор действовал согласно инструкции, придраться не к чему, хотя Иван объяснял ему, что слишком уж странные последствия у теплового удара, и больной едва коньки не клеит.
Прочитав договор, с удивлением узнал, что, скажи я оператору, что солнце, возможно, спровоцировало проявление некоего заболевания, которое существовало еще до поездки, ответ был бы следующий (цитирую договор): страховым случаем не является обострение и осложнение хронических заболеваний, существовавших на момент заключения договора страхования, даже если застрахованный ранее не подвергался лечению и не знал о наличии заболевания.
Сразу возникает вопрос. Ведь существуют болезни, о которых человек может не знать заранее. Далее постфактум (то есть после наступления страхового случая) в некоторыз ситуациях невозможно с помощью медицинского заключения выяснить, был ли человек болен до заключения договора либо заболел в момент поездки. Как быть в этом случае? И как здесь можно что-то доказать?
Точно так же страховыми случаями не являются (цитирую): заболевания сердечно-сосудистой системы, нервной системы, опорно-двигательного аппарата и органов чувств, требующих сложного реконструктивного оперативного лечения.
Опять же вопрос: к примеру, во время поездки застрахованный упал и получил сложный перелом. Это не страховой случай? И как и кто определяет степень сложности оперативного лечения?
Кроме того, оказалось, что страховщик не несет ответственности, если ущерб здоровью застрахованного нанесен вследствие обстоятельств непреодолимой силы, как то стихийные бедствия, эпидемии, карантин, метеоусловия.
Опять же вопрос: из-за плохих метеоусловий образовался гололед, застрахованный упал, сломал руку (чьорт побьери!), и никто не зашьет ему в гипс бриллианты от РЕСО?
При этом, как это ни странно, смерть застрахованного страховым случаем таки является!
***
Все это и многое другое я написал в письме, попросив привести примеры, что же все-таки, помимо смерти, будет считаться страховым случаем, а также попросил рассказать, что делало РЕСО после моего звонка (надо было выяснить, позвонили ли они в пакистанскую страховую или нет).
Прошло три дня. Ответа не было. Пришлось снова звонить.
– Такой-то, такой-то, писал письмо, ответа нет, когда он будет?
– Подождите, переключу вас на того, кто этим занимается.
Молодой человек с неуверенно звучащим голосом весьма вынужденно осведомился, когда было написано письмо, долго искал его, но в конце концов сказал, что готов ответить на все вопросы, после чего повисла тишина.
– Алло, вы меня слушаете? – спросил я через минуту.
– Да, – сказал все тот же неуверенный голос.
– Так вы ответите на вопросы?
– Подождите, я читаю ваше письмо.
– Вы же сказали, что готовы отвечать на вопросы.
– Ну, видите, я вообще не должен заниматься такими звонками.
– Меня переключили на вас, и вы сказали, что можете ответить на мои вопросы.
– Ну да, это входит в мои функции, однако…
Я сказал, что перезвоню через час, и попросил оператора прочитать письмо.
Второй диалог был таким:
– Я внимательно прочитал ваше письмо и сразу хочу сказать, что если вы хотите требовать компенсации, то я вас сейчас переключу на отдел, который занимается этими вопросами, – сказал все тот же молодой человек, но уже бодрым голосом.
– Вы невнимательно прочли письмо – в нем указано, что компенсаций я требовать не намерен. Меня интересуют ответы на вопросы, например в случае с плохими метеоусловиями.
– Это зависит от ситуации, – ответил вновь бесцветный голос.
– Ситуация вполне конкретная – например, человек поскользнулся на льду, который образовался вследствие плохих метеоусловий, упал и сломал руку.
– Это неоднозначная ситуация, я не могу вам дать ответ.
– Хорошо, возьмем мой случай: оператор отказался помогать, сославшись на то, что последствия солнечного излучения – не страховой случай. Но ведь он даже не предложил помощи, хотя ему было сказано, что ситуация очень серьезная, в конце концов, ведь я едва не загнулся. Смерть же является страховым случаем, таким образом, оператор по сути оставил меня без помощи, хотя ему было сказано, что помощь нужна. Ведь я не развлечения ради звонил в страховую.
– Если вы хотите получить компенсацию, я переключу вас на отдел, который этим занимается, – голос выдавал крайнюю степень уныния.
– Молодой человек, я вам сказал, что не намерен требовать компенсаций. Хорошо, вы можете привести пример, когда РЕСО посчитает случай страховым? Кроме смерти, конечно.
– Мы не даем такую информацию.
– Тогда вопрос следующий: оператор сказал, что попытается связаться с пакистанскими коллегами. В результате он связывался с пакистанской страховой компанией?
– Нет.
– Почему вопросы в договоре составлены так, что их можно трактовать в любую сторону?
– Это типовой договор, который предлагает наша компания.
– Но договор для того и существует, чтобы удовлетворить обе стороны.
– Если вы намерены требовать компенсации…
– Можно заключить не типовой договор?
– При заключении договора вы вправе вносить изменения и уточнения, однако стоимость уже будет другой…
***
Полагаю, нет смысла пересказывать дальнейший разговор. Действие классического образца офисного планктона, пытающегося снять с себя ответственность, ибо несостоятельность его как консультанта очевидна, договор, который, на мой взгляд, страховым случаем признает только смерть и обеспечит (возможно) доставку тела на родину (а покойнику, согласитесь, все равно (с) М.Булгаков), приводит к выводу, что стандартным пакетом услуг от РЕСО пользоваться смысла не имеет.
***
Добираться по жаре к цивилизации не хотелось. Решили доехать ночью до Скарду, где был аэропорт, после чего я должен был улететь в Исламабад, а Ваня – продолжить путешествие. После второго приступа уже было непонятно, что думать, так как очевидно, что жара ни при чем. Но все-таки на солнце лучше не показываться. Факт того, что в следующий раз может накрыть когда угодно и где угодно, привнес в мое мироощущение два, казалось бы, противоположных чувства: фатализм и страх.
С одной стороны, можно было спокойно подниматься на 3200 и выше и снимать закатную панораму гор Хунзы – тут загнуться лучше, чем в пыли у дороги, да и горы вдохновляют.
2. Буря на пике Диран (7256 метров)
С другой, испытать вновь чувство, когда превращаешься в сплошную судорогу, не хотелось, ибо исход сомнителен: второй раз посильнее было, глядишь, третий станет страховым случаем даже по меркам РЕСО.
***
Когда мы выехали, уже начинало темнеть, и весьма быстро, как всегда в горах. Глубокое ущелье съедало скоротечный закат, солнце быстро отыграло на облаках и завалилось за ближайший семитысячник, оставив водителя наедине с дорогой, а меня – наедине со светом фар и мыслями, Ваня и Хамид довольно быстро заснули.
3. В горах солнце садится очень быстро
4. Ваня вышел на точку пятью минутами раньше меня и успел поймать солнце
При плотной облачности ночная тьма в ущельях абсолютна, лишь изредка навстречу попадаются в облаках пыли пакистанские грузовики-мастодонты. Вскоре проехали деревню, которую удалось распознать: тут одна из лучших обзорных точек с видом на семитысячник Ракапоши (Ракапоши на предыдущей фотографии). Затем дорога начала карабкаться все выше по-над рекой, и деревни закончились. Лишь однажды мы остановились у придорожной харчевни – скупого источника среди беспросветного мрака. Водитель стал засыпать, ему стоило взбодриться чаем.
Возле харчевни угадывались силуэты нескольких грузовиков, тут же на полинялых замызганных циновках, расстеленных на грубо сбитых нарах, спали водители. Несколько человек чаевничали за столом под шум воды в канаве и перекличку цикад. Мысль попить чаю тут же улетучилась – харчевник набирал воду в чайник из канавы и в нее же сливал и скидывал объедки. Впрочем, не исключено, что вода чистая, ведь она проточная, деревень вокруг нет, и скорее всего речка берет начало где-нибудь здесь:
5.
Покупаю у продавца несколько то ли пакистанских, то ли афганских жвачек. Узнаю ярко-печальную быстро проходящую сладость наидешевейшей жевательной резинки. На эти деньги у нас не купишь даже коробка спичек. Как-то вдруг в ночной тишине и прохладе приходит осознание, что мы с Ваней слишком торопимся в этой поездке, чего в горах в принципе делать нельзя. Вертикальный мир учит степенности и неспешности. А еще – изолированности. А еще меня всегда поражает альпинистское нечестолюбие местных жителей – то, что для нас чудо, для них – данность.
И житель какой-нибудь горной деревни…
6.
…в ответ на вопрос "как называется этот пик?"…
7.
…ответит "не знаю", потому что гора маленькая – всего около шести километров в высоту и потому не имеет названия.
***
Начинает светать, и в предрассветных сумерках машина съезжает с зубодробительной терки Каракорумского шоссе, от которого осталось одно название, на дорогу к Скарду. Теперь из Предтибетья, если можно так выразиться, мы въезжаем на территорию фактически Тибета. В этой местности горы не висят над головой, громоздясь друг на друга, а расходятся в стороны, уступая место широким межгорным долинам, и горными цепями можно любоваться издали. Здесь живут балти – народность, которая по языку и физическому типу родственна тибетцам, они пьют тот же тибетский соленый чай, в их сказках встречаются тибетские мотивы и герои, однако исповедуют балти ислам.
8.
Но все же этот Малый Тибет лежит на небольшой высоте – 2300–3000 метров, и потому легко дышится тут только ночью, когда холодно, а утреннее солнце сразу дает понять, что пощады не будет, что высокогорная пустыня, хоть и закрытая со всех сторон ледяными пиками Гималаев и Каракорума – это адское пекло, и когда видишь цепляющуюся изо всех сил хрупкую жизнь, думаешь, что все твои проблемы не очень-то и важны. И никакой мизантропии – людей тут мало.
9.
Продолжение следует…
