1. Бэкпэкер и кофеман

К Москве хлюпающей походкой подбирался декабрь, когда в квартире Шанди раздался телефонный звонок.

- Привет, это Прокуратор! – бодро заверещала трубка.

- Привет, - Шанди поежился. Еще свежи были воспоминания о том, что Прокуратор вытворял в диких киргизских степях. – Куда собираетесь на Новый год?

- В Армению, - мечтательно произнес Прокуратор, и Шанди физически ощутил, как тот щурится при звуках заветного слова и поглаживает густую бороду. – Хочу, понимаете ли, проведать историческую родину.

У Прокуратора были две всепоглощающие страсти – приготовление кофе и сборы в Армению. Как в первом, так и во втором занятии для него прежде всего был важен процесс, а не результат, поэтому приготовление кофе растягивалось на долгие часы, а сборы в Армению – на десятилетия.

- Вы в зеркало на себя посмотрите, - ворчливо сказал он. – Я еще не видел человека, который бы выглядел более русским.

- Вот и неправда! – обиделся Прокуратор. – На самом деле, все наоборот. Истинные русские - чернявые, а настоящие армяне – светловолосые и голубоглазые.

- И живут они все в Прибалтике, - ехидно уточнил Шанди.

- Да ну Вас, - хрюкнула трубка. – Лучше скажите, что планируете на Новый год.

- Я нормального плана со времен Непала не видел, - ностальгически вздохнул Шанди. – А на праздники собираюсь заняться бэкпэкерством.

- Чем-чем? – удивленно воскликнула трубка.

- Бэкпэкерством! – гордо сказал Шанди. – Это похоже на туризм, только гораздо лучше!

- И в чем заключается разница между туризмом и бэкпэкерством?

- Ну… - задумался Шанди, - Во-первых, турист приезжает в страну по путевке на короткое время, а бэкпэкер может жить в ней годами.

- Но позвольте, - возразил Прокуратор. – У Вас же новогодний отпуск, должно быть, дней на десять!

- Разве это главное? - Шанди не так-то легко было смутить. – Есть различия и поважнее. Турист наслаждается приличными отелями и ресторанами, тратит кучу денег, путешествует на джипах и туристических автобусах, а бэкпэкер живет черт знает где, питается чем бог пошлет, передвигается автостопом в душных и вонючих автомобилях местных жителей и считает каждую копейку.

- Но у Вас сейчас, вроде бы, с деньгами все в порядке? – не унимался Прокуратор.

- Как же Вы не понимаете! – рассердился Шанди. – Путешествовать с кучей денег, не отказывая себе ни в чем, попросту скучно! А вот когда у тебя ничего нет кроме собственных рук и ног, а главное – головы, то поневоле ввяжешься в кучу опасных, но интересных приключений, будешь дрожать от холода, ходить в мокрых ботинках, связываться с сомнительными личностями, проклинать себя за то, что угодил в очередную авантюру – в общем, заниматься всем тем, о чем потом можно будет многие годы с удовольствием вспоминать, сидя у камина, в тепле и уюте.

- Если останешься жив, - ехидно добавил Прокуратор.

- Именно так! – воскликнул Шанди. – Бэкпэкерство – занятие не для трусов и слабаков!

- А для нищих полудурков, - хмыкнула трубка. Шанди предпочел игнорировать это замечание.

- Существует и еще одно важное различие, - добавил он. – Если туристы путешествуют огромными скучными группами, то бэкпэкер отправляется странствовать в минимальной компании, чтобы в отсутствие соотечественников глубже погрузиться в чуждую культуру. Я вот, к примеру, вообще путешествую теперь только один.

- Неудивительно, - сказал Прокуратор. – Мало найдется желающих проводить время подобным образом. Что до меня, так я предпочитаю сервис и комфорт. Или хотя бы гарантированное место в палатке и четкий маршрут.

- Каждому - свое, - философски ответствовал Шанди.

- А кому-то еще и чужое, - добавил Прокуратор. – Ну ладненько, я, пожалуй, пойду готовиться к поездке в Армению… Кстати, а куда Вы, собственно, собираетесь?

- В Сирию, - ответил Шанди.

На другом конце линии воцарилось гробовое молчание. Даже было слышно, как закипает вода в кофейнике.

- Вы что, заснули? – сердито спросил Шанди, сытый по горло разговором с адептом скучного цивильного отдыха.

- Нет, Вы правда едете в Сирию? – новые нотки в голосе Прокуратора заставили Шанди насторожиться.

- Да, а что?

- Дикий Вы человек! – взревел Прокуратор. – Ведь Сирия – единственное место на Земле, где варят знаменитый кофе Кахве Мурра!

- А что это?

- Кахве Мурра, да будет Вам известно, отличается тем, что его приготовление занимает несколько дней!

- Он что, такой вкусный?

- Конечно же, нет! – воскликнул Прокуратор голосом вудуистского шамана. – Кахве Мурра – страшно горький и опасный для здоровья. Если выпить целую чашку этого напитка, запросто можно умереть в страшных мучениях.

- Зачем же Вам так нужен его рецепт? – опасливо спросил Шанди.

- Кахве Мурра подают в виде тоненькой пленки, которую надо слизывать. После чего ты целый день будешь бодрым и свежим, словно после недельного сна.

- Интересно, - сказал Шанди без особого интереса в голосе.

- Некоторые путешественники упоминали в своих книгах, что бедуины, с которыми им удавалось подружиться, угощали их этим кофе, но рецепт они охраняют строго и свирепо. Однако я всегда мечтал когда-нибудь попробовать Кахве Мурра... Может, достанете его для меня?

- Даже не знаю, что Вам сказать… - ответил Шанди. Он отлично понимал, как можно рисковать жизнью ради истинно важных вещей – скажем, восхождения на гору или путешествия в неизведанные территории. С некоторым трудом он мог представить себя в шкуре тех, кто ищет себе неприятностей ради женщин или даже ради денег. Наконец, забавно и весело рисковать вовсе без причины. Но как можно творить безумства ради кофейной пленки? Это он решительно отказывался понять.

Судя по вздоху Прокуратора, он оценил готовность Шанди пуститься на поиски кофе абсолютно правильно.

- Послушайте, Шанди, - после минутной паузы сказал он. – Возьмите-ка меня с собой.

На этот раз пришел черед Шанди озадаченно замолчать.

- Но Вы же собирались в Армению? – наконец, выдавил из себя он.

- Армения подождет, - твердо сказал Прокуратор.

Шанди призадумался. Перспектива поездки по Сирии с Прокуратором была настолько безумной, что даже начинала ему нравиться.

- А Вы готовы путешествовать автостопом? – спросил он.

- Готов, - вздохнула трубка.

- Готовы жить в жалких лачугах и развалинах?

- Что мне еще остается…

- Готовы питаться корешками и древесной корой?

- А сами-то Вы готовы? – съехидничал Прокуратор, прекрасно знавший слабость Шанди к изысканной восточной кухне.

- Там видно будет, - рассмеялся Шанди. – Что ж, тогда поехали. Пока я не передумал.

2. Монастырь в Маалюле

- Ля нукуд, денег нет, - печально говорил Шанди, пытаясь изобразить дружелюбную улыбку. Это было сложно, поскольку зубы отбивали чечетку от холода. – Сами мы не местные, прибыли из далекой России…

Водитель автобуса понимающе улыбнулся, достал бумажку и что-то написал.

- Сколько? – ужаснулся Шанди. – Грабеж! Ля нукуд, тебе говорят!

Водитель пожал плечами, улыбнулся еще шире и нажал на газ. Шанди и Прокуратор грустно проводили глазами раздолбанный драндулет.

- Надо было соглашаться, - вздохнул Прокуратор, кутаясь в тоненький свитер. – Замерзнем ведь…

- Нам, бэкпэкерам, не страшны жара и морозы! – воскликнул Шанди, тщетно пытаясь придать голосу веселую уверенность. – Они только закаляют наш дух!

- Эдак скоро кроме духа от нас ничего не останется, - проворчал Прокуратор.

Смеркалось. Ветер угрюмо завывал над пустыней, поднимая фонтаны бледного песка. Уютный монастырь Саидная, из которого пару часов назад вышли наши путешественники, протягивал свои кресты к небу. Прокуратор крепко зажмурил глаза и постарался вызвать образ монастырской иконы, столь милой его сердцу. На ней с привычной величественностью гарцевал на коне святой Георгий, готовящийся к истреблению редкой рептилии, которую не встретишь и в Красной книге. За его спиной, примостившись на самом крупе коня, сидел арапчонок, сжимающий в руках любовно выписанный художником длинноносый кофейник. Вся икона была выдержана в темных сочных цветах и, казалось, источала священный для Прокуратора аромат вожделенного напитка. В экстазе, близком к религиозному, Прокуратор застыл в храме, приковывая почтительные взгляды монахинь, перед божественным портретом святого кофемана. Ибо юный араб, несомненно, был святым. Пусть у него не было нимба, что с того! Он обладал другим несомненным признаком избранности – прекрасным далли, необходимым для готовки вожделенного Кахве Мурра – такого атрибута не удостаивался даже сам Саваоф! Зоркий глаз Прокуратора впитывал мельчайшие детали картины. Несомненно, в левом углу изображен мангал для далли. А что за непонятное устройство едва прописано справа? Он застыл в секундном недоумении, но затем едва не рассмеялся над собственной глупостью. Конечно же, это – обыкновенный циркулярный ростер с ручным приводом для обжарки кофе! Аллилуйя, арабика! Осанна тебе, божественный черный напиток! Тщетно змей-искуситель соблазняет нас сахаром, а лентяйка-Ева сыпет в огромную кружку презренный Нескафе. Белоснежный конь святого Георгия ржет, встав на дыбы, его ноздри раздуваются, с шумом втягивая горьковатый запах. Кофейное древо познания благоухает чудным ароматом, но его плоды не для вас. Скрипит древняя меленка, дробя мученикам-зернам их шоколадные кости, святые мощи сочатся драгоценным миром, но нет! Не миро, а мурра изливает на нас свою тонкую благодать – то ли лекарство, то ли яд, тонкая пленка между раем и адом, которую вкусите – и станете как боги…

- Наверное, Вы правы, - прервал идиллические мысли голос Шанди. Прокуратор очнулся и понял, что последние слова он сказал вслух. – Адам действительно вкусил не яблоко, а кофе. Потому, одурманенный кофеином, и начал суетиться почем зря. За это бог его и наказал. Представляете – кругом травка, благодать, музыка Боба Марли играет, а эти ребята вместо того, чтобы отдыхать и расслабляться, суетиться вздумали. Возвращается бог из командировки, думает – сейчас отдохну, потолкую по душам с образом своим и подобием, а также с образом и подобием собственного ребра, и что он видит – горемыки сидят бледные, унылые, а вдобавок фиговые листики напялили. Причем насчет причинных мест легенды, конечно, врут. Ева наверняка из листочка дурацкую шляпку сделала, а Адам – казенный галстук. Ну как таких не прогнать. Вскричал бог – мол, дурни вы оба, раньше как сыр в масле катались, а теперь стали как один из нас. Видите – вон, ангел тачку со звездами тащит, корячится. Другой – небо пылесосит. Третий, идиот, меня подсидеть вздумал. Можно подумать, топ-менеджерам живется хорошо. Зачем вам, спрашивается, такой коленкор был нужен? А теперь уж поздно. Проваливайте, у меня карьеристов и лизоблюдов своих пруд пруди. И прогнал Адама и Еву. А все из-за кофе. Зачем, спрашивается, они на него польстились? Ведь вокруг и мак растет, и…

- Постыдились бы, уважаемый, - прервал его монолог Прокуратор. – Все-таки в легендарном месте находимся, самом что ни есть божественном. Единственном, где до сих пор “Отче наш” читают на арамейском, в точности как это делал Иисус на Нагорной проповеди…

- Иисус был нормальным братушкой, мы бы с ним поладили – не унимался Шанди. – Хотя мне, честно говоря, больше по душе Будда. Вот уж кто кофе в жизни не употреблял. Спокойствие, расслабленность, а главное – никакой суеты. Если вдуматься, суета – самый страшный смертный грех, все неприятности – от нее. Никуда не торопись – и всюду успеешь. Медленно, отрешенно… Эй! Стой! Голосуй, голосуй скорее, пока не ушла!

И Шанди с остервенением понесся следом за автомашиной, которую едва не пропустил, увлекшись длительными рассуждениями.

Пролетев по дороге еще метров двадцать, автомобиль величаво затормозил. Он оказался шикарным Ауди А8 с поскрипывающими кожаными креслами и двумя телеэкранами, вмонтированными в спинки передних сидений. Импозантный седой араб приветливо открыл дверь и на безупречном английском пригласил путников садиться.

Когда машина остановилась около монастыря, солнце почти село. Вершина скалы, на которой угнездился храм, багровела в лучах заходящего солнца, и уже почти не видна была знаменитая расселина – узкий извилистый проход сквозь горную гряду там, где она, согласно преданию, расступилась перед святой Феклой, чтобы беглянка смогла укрыться от погони.

Петляя по извилистым улочкам Маалюли, наши путешественники добрались до стен монастыря уже в потемках.

- А монастырь-то – женский, - печально протянул Прокуратор. – Того и гляди, выгонят, а гостиницу здесь так просто не найдешь. Как ночевать будем?

- В трудах праведных, но приятных! – пророчески ухмыльнулся Шанди. – Вперед, и да поможет нам святая Фекла!

К их превеликому изумлению, первая встречная монашка, оглядев растрепанных путешественников, без лишних церемоний поинтересовалась, собираются ли они осмотреть монастырь или сразу пойдут кушать, а затем почивать. Даже богохульник Шанди был восхищен таким гостеприимством и проницательностью. Быстро обежав по каменным ступеням основные достопримечательности, странники были введены в просторный холл, уставленный широкими столами. Тут же из противоположной двери выпорхнула стайка монашек, которые расселись по скамейкам, кидая на гостей любопытные взгляды. Как по волшебству, на столе появились закуски, сыр и мясо, что привело Прокуратора в изумление – по его расчетам, еще не завершился рождественский пост. Впрочем, сами монашки скоромное не ели, приберегая деликатесы для дорогих гостей. Любопытный Прокуратор тут же спросил, по какому календарю нынче разрешено есть мясо, чем страшно смутил невест Христовых, которые принялись извиняться и даже сделали попытку унести скоромную пищу. Однако недобрый взгляд Шанди, выразительно поигрывающего ножом и вилкой, придал Прокуратору находчивости, и он быстро убедил монашек, что ничего страшного в этом нет, поскольку путникам пост соблюдать необязательно. Неторопливо и плотно насытившись за приятной беседой, довольные странники были отведены двумя монашками в гостевое отделение по длинному коридору, заканчивающемуся могучими каменными складками. Как видно, и коридор, и комнаты были выбиты прямо в скале, окружающей монастырь.

- Спасибо, девчонки, за доброту и ласку, - растроганно воскликнул Шанди, плюхаясь на кровать так, что пружины заскрипели.

Девчонки улыбнулись и дружно закивали. Шанди с Прокуратором многозначительно переглянулись.

- И если вы не против, красавицы, мы с Прокуратором готовы вас хорошенько отблагодарить. Отработать, так сказать, кров и пищу в ночную смену.

Монашки заулыбались еще шире, и наши герои поняли: этой ночью им спать не придется…

Прошло четыре часа. Шанди и Прокуратор, потные и обессилевшие, плашмя лежали на своих кроватях, не в силах шевельнуться от усталости.

- Нелегкое это дело – отрабатывать ночлег у монашек, - наконец, сказал Прокуратор, у которого сил не хватало даже на то, чтоб заснуть.

- Я, кажется, склеил сегодня не меньше сотни, - простонал Шанди.

- А я, должно быть, и того более, - отозвался Прокуратор. – Ох, сейчас помру…

Над скалой, в глубине которой лежали наши путешественники, занимался рассвет. Нежные лучи солнца поглаживали верхушки скал, а самые отважные из них проникали в змеистую расселину, по которой бежала святая Фекла, освещая многочисленные надписи, львиная доля которых была на русском языке. Но в белоснежной келье Шанди и Прокуратора царила кромешная тьма, в которой даже самый зоркий человек не смог бы различить плоды их трудов – огромную стопку маленьких картонных икон святой Феклы, вклеенных в пластиковые чехольчики при помощи здоровенного ламинатора.

Когда путешественники проснулись, монашки встретили их будто старых друзей. Одна, самая резвая невеста Христова на вопрос Шанди о том, куда надо отнести ламинатор, тут же бросилась готовить для него лимонад, перепутав эти два слова: желание гостя – закон! И двое странников радовались вместе с ними, с удовольствием помогая по хозяйству. Апофеозом веселья стала просьба настоятельницы отнести с нижнего этажа кухни на верхний по узкой винтовой лестнице машину для приготовления теста. Древний агрегат, как выяснилось, весил не менее центнера, так что нашим друзьям пришлось изрядно покорячиться, поднимая его со ступеньки на ступеньку и следя, чтобы громоздкая груда металла не улетела вниз, увлекая за собой новоявленных грузчиков. Увидев, сколь многотрудным является это, вне всяких сомнений, богоугодное занятие, настоятельница сделала рукой знак, и тут же машину и путешественников облепила стайка молоденьких хохочущих монашек. Одни из них направляли агрегат, другие помогали его толкать, третьи отважно страховали сверху. С такой задорной помощью работать было гораздо веселее, и лестница была преодолена за несколько минут. Потом жизнерадостные монашки гуляли с путешественниками по монастырю, показывая старинные иконы и декорации для представлений, которые они устраивали для местных детей – нехитрые, но сделанные с душой и с любовью.

Как ни хотелось друзьям пожить еще пару дней в гостеприимном монастыре, надо было спешить. Прощаясь, Шанди в избытке чувств даже сравнил Маалюлю с буддистскими монастырями Непала. В устах бэкпэкера это был великий комплимент. К счастью, монашки его не поняли.

- Стоило поехать в исламскую страну, чтобы убедиться в том, что и христианство может быть отличной религией! - вздохнул Шанди, покидая скалы Маалюли.

И снова стояли они на пыльной дороге. Пекло солнце, дул ветер, но путешественники твердо знали, что рано или поздно им повезет.

3. Крак де Шевалье

Рюкзаки весело подпрыгивали в кузове за спиной, а Шанди и Прокуратор удобно разместились на передних сиденьях огромного грузовика вместе с двумя братьями-близнецами.

- Я – водитель, - вещал один из них. – А мой брат – военный.

- Военный? – Шанди с чудовищным акцентом постарался воспроизвести незнакомое арабское слово, одновременно судорожно листая словарь.

- Военный! – басовито подтвердил брат.

- Тра-та-та-та! – вскинул он воображаемый автомат. – Понятно? Тра-та-та-та! Мы (он приобнял брата) и евреи (тут Шанди слегка побледнел). Тра-та-та-та друг друга. Понятно?

- Яснее ясного! – ответствовал Прокуратор.

- Евреи – враги, Советский Союз – друг! – провозгласил военный. – Россия – тоже друг, но хуже, чем Советский Союз.

- Почему? – полюбопытствовал Шанди.

- Советский Союз давал Сирии много оружия. Но затем пришел Горбачев. Он все испортил. Горбачев – еврей!

- Да не еврей он! – рассмеялся Прокуратор, представив старину Горби в ермолке и лапсердаке.

- Еврей, еврей, - со знанием дела подтвердил слова брата водитель. – Только скрытый.

- А кем вы работаете в России? – сменил тему военный.

- Я – юрист, а Шанди – финансист, - ответил Прокуратор.

- И сколько зарабатываете?

Шанди на пару секунд задумался, прикидывая, какая минимальная зарплата автоматически превращает в глазах близнецов любого человека в еврея. Прокуратор отреагировал быстрее:

- Простите, не могли бы вы повторить? Мы не поняли вопрос.

- Сколько вы зарабатываете? Деньги, работа!

- Ах, деньги! Москва – дорогой город, Сирия гораздо дешевле.

- А зарабатываете вы сколько?

- Да, зарабатываемся до потемнения в глазах, - вздохнул Прокуратор. - Я к концу рабочего дня на убийства и изнасилования просто смотреть не могу. Остается лишь отодвинуть все в сторону и посвятить часок прекрасному. Хищениям государственного имущества, например. Иначе совсем с ума сойти можно.

На этот раз последние следы понимания покинули лица братьев. Да и Шанди смотрел на Прокуратора довольно озадаченно.

При расставании братья радушно приглашали путешественников погостить у них в Алеппо, но Шанди с Прокуратором должны были спешить. Впереди их ждал знаменитый Крак де Шевалье – крупнейшая цитадель крестоносцев на Святой Земле.

Крак был построен на месте старой курдской крепости в XII веке, и сотню лет считался неприступным. Его не мог взять даже великий Саладин, хотя ему удалось пленить кастеляна. Когда арабы привели страдальца к замку и приказали ему отдать распоряжение, чтобы открыли ворота, он по-арабски сказал, что ему было велено, а затем по-французски крикнул, чтобы стояли до последнего, подтвердив тем самым преимущество знающего иностранные языки над незнающими и оставшись в глазах арабов – послушным предателем, а в глазах рыцарей – отважным героем. По иронии судьбы, ныне и сама крепость названа на смеси французского с арабским: “Крак” по-арабски означает “Замок”, а французское слово Шевалье переводится как “Рыцарь”. Так и стоит европейский Рыцарский Замок в арабской стране, горделиво возвышаясь над окружающими деревеньками – величественный, могучий, но медленно разрушающийся, тогда как кругом продолжает бурлить вечная жизнь.

Пробираясь по огромным темным конюшням, в которые решетчатые люки далеко вверху пропускали лишь крохотные лучики света, любуясь полустертыми барельефами в церкви и петляя по узким ходам и лесенкам, друзья не могли сдержать удивления. В этом замке восхищали даже сортиры – огромные, сводчатые. Как предположил Прокуратор, столь солидный нужник наверняка был спроектирован для конных рыцарей, не желающих спешиваться для бренных дел. Два часа пролетели незаметно, стремительно приближалось время закрытия замка для посетителей.

- Не кажется ли Вам, уважаемый, что ночью эта крепость производит еще более грандиозное впечатление? – церемонно обратился Прокуратор к Шанди.

Тот внимательно посмотрел в хитрые глаза спутника и рассмеялся:

- Гениальнейшая идея, сударь!

Решив подкрепиться перед ночью, обещавшей множество приключений, путешественники зашли в небольшой ресторанчик, приютившийся в углу крепости. Там к ним примкнул молодой австралийский бэкпэкер с говорящим именем Бред. С восторгом поддержав идею Прокуратора, он отправился ко входу в замок, чтобы незаметно взять свои вещи из помещения охраны и вернуться. Погуляв еще немного, Шанди с Прокуратором спрятались в одном из многочисленных укромных уголков замка, где даже в полдень царила кромешная тьма.

На Крак стремительно наваливалась южная ночь. Узкие полоски света, видимые из убежища путешественников, вытягивались и таяли. Голоса немногочисленных туристов смолкли, а вскоре раздались гортанные крики охранников, призывающие покинуть замок. Вероятно, кто-то из них заподозрил неладное, поскольку вопли продолжались долго и настойчиво, иногда шум шагов раздавался настолько близко, что Прокуратор и Шанди старались задержать дыхание, дабы их не услышали. Но, наконец, охранники сдались. На замок одновременно опустились полная темнота и тишина, лишь меланхолично шуршал редкий дождь.

Сперва путешественники долго блуждали по внутреннему замку, тщетно разыскивая выход во внешнее кольцо укреплений. Задача оказалась непростой – благодаря стараниям древних зодчих, центральную крепость нелегко было взять, даже захватив наружные рубежи твердыни. В этом семьсот с лишним лет назад убедился султан Бейбарс. Воспользовавшись тем, что в результате ослабления позиций крестоносцев на Святой земле гарнизон замка съежился с четырех тысяч человек до нескольких десятков, он занял стены крепости и понял, что в ловушке оказались не только окруженные рыцари, но и он сам. Располагая колодцами и обширными запасами еды, крестоносцы могли выдержать долгую осаду, тогда как прямой штурм замка был чреват колоссальными потерями. При этом рыцарям, разумеется, была уготована героическая смерть, что их вряд ли особенно вдохновляло. Мученичество – слишком высокая цена, а потому тот, кому надо всего лишь сохранить лицо, вправе рассчитывать на скидку. Рассудив таким образом, хитрый султан повелел изготовить и передать осажденным фальшивое письмо от графа Триполи с приказом сдать крепость. Разумеется, рыцари с радостью приняли сей документ за чистую монету и покинули свое негостеприимное убежище, а Бейбарс, как и подобает средневековому джентльмену, беспрепятственно дал им уйти и занял опустевшую крепость.

Плутая по лабиринтам узких лазов и оскальзываясь на влажных камнях, путешественники неожиданно заметили одинокий луч фонарика. Это Бред, повторив путь султана Бейбарса, сумел найти вход в центральную крепость, и теперь обшаривал окрестности в поисках новых знакомых. Он уже начал подозревать, что его бессовестно обманули и обрекли на одинокую ночевку в компании унылых призраков, когда из мрака перед ним вынырнули бородатые рожи бэкпэкеров. Судя по выражению лица Бреда, он запоздало сообразил, что компания призраков, пожалуй, ничуть не хуже и уж, во всяком случае, безопасней, но отступать было поздно. До поздней ночи гогочущая компания носилась по подземельям, мокла под дождем и любовалась яркими булавками звезд на бархатной подушке неба с самого высокого бастиона, официально закрытого для посещения.

Проснувшись рано утром, Бред и Шанди с удивлением обнаружили, что Прокуратор исчез. Наскоро свернув спальники, они покинули свое ночное убежище. Снаружи висел вязкий туман, похожий на промокшую вату. Серые стены крепости тонули в белесых хлопьях, а дождь, казалось, не падал с неба, а самозарождался из воздуха и влажных мшистых камней, нависавших над путешественниками. Замок окутала тишина, будто весь человеческий мир с его теплыми жилыми домами и дорогами исчез, отгороженный непроницаемой туманной стеной, и теперь внутри крепости действуют совершенно иные законы, гораздо более древние, чем человек.

Внезапно чуть слышный шорох заставил странников вздрогнуть и обменяться настороженными взглядами. Не успели они убедить себя, что стали жертвами массовой слуховой галлюцинации, как шорох повторился. Теперь он был ближе и явственней. То, что случилось после, заставило путешественников окаменеть на месте, и даже крики ужаса застряли в их глотках, не в силах вырваться наружу.

Сквозь завесу тумана к ним приближалось Нечто. Оно явно не было человеком – по крайней мере, теперь не было. Мертвенно-бледный покров скрывал очертания его фигуры, угадывающиеся в просветах тумана. Ни живой розоватости человеческого тела, ни серых косм звериной шкуры – одна страшная, тоскливая белизна. Причудливо извиваясь и издавая странные звуки, Нечто медленно, но неумолимо надвигалось. Должно быть, погибший рыцарь, чьи кости странники потревожили в ночи, поднялся, чтобы вновь, как и сотни лет назад, дать отпор непрошенным гостям. Или же вождь сарацинов, проклятый за свою жестокость и осужденный на вечное скитание, готовился покарать неверных, которые дерзнули посетить его усыпальницу в неурочное время. Вжавшись спинами в сырую стену, Бред и Шанди с ужасом смотрели, как чудовище медленно, словно во сне, проявляется среди клочьев белесой дымки. Вот мелькнул кусок серой материи, болтающейся на его нижних конечностях (Мумия! – сверкнула ужасная мысль). Резкое нечеловеческое движение – и в тумане сверкнул широко раскрытый безумный глаз, а вслед за ним и волна густой мокрой шерсти, покрывавшей морду монстра. Все ближе и ближе, и некуда бежать, и не от кого ждать спасения. Шаг, еще один, и…

- Уфф, ну и тропинки здесь! Раз десять чуть не упал! Наконец-то я вас нашел! – бодро воскликнул Прокуратор. Его борода слиплась в редкие пряди, по которым бежали струйки воды. Был он облачен в старую выцветшую терморубашку и грязно-серые подштанники, которые придавали его фигуре странный и нелепый вид. – Что молчите, будто привидение увидели? Пойдемте-ка одеваться и собираться…

Двумя часами позже арабский повар с официантом отпирали двери ресторанчика. Они не спешили – крепость только готовилась к открытию, и первые туристы ожидались нескоро. Не успела дверь отвориться, как из тумана вынырнули три взлохмаченные фигуры в мокрых куртках. Не обращая внимания на удивление повара, они молча прошли в сухой и теплый зал, швырнули на пол рюкзаки, уселись на удобные стулья, и только тогда один из них сказал, смешно коверкая арабские слова:

- Еды. Разной. И побольше.

Во время завтрака Прокуратор поймал себя на мысли о том, что за всю ночь между товарищами ни разу не возникло языкового барьера – английский австралийца Бреда всегда был удивительно ясен.

- Он же не член британского королевского дома, а австралиец, потомок каторжников – зачем ему употреблять сложные лексические конструкции? – предположил Шанди.

Такой ответ не удовлетворил Прокуратора, и он адресовал свой вопрос непосредственно носителю языка Уайльда и Шоу.

- Понимаете, я же бэкпэкер и не первый раз путешествую по странам третьего мира. Если мы, европейцы, - продолжал уроженец Зеленого континента, - станем говорить с вами без упрощений, тем же языком, на котором общаемся между собой, вы нас просто не будете понимать…

4. Южная Пальмира

- Бросьте жертву в пасть Ваала,

Киньте мученицу львам,

Отомстит всевышний вам!

Пустые скамьи древнего амфитеатра с каменным спокойствием внимали Прокуратору, который, гордо подбоченясь, декламировал на сцене стихи. Ветер завывал в развалинах, обтесывал костлявые пальцы башен, в которых покоился прах знатных семей Пальмиры, а неподалеку чернели неровные стены огромного храма Ваала. Шанди долго пытался через них перелезть, пока его попытки не прервало появление бедуина, тащившего по вымершему городу дюжину тощих лошадей, привязанных к нему веревками, точно воздушные шарики.

Путешественники прибыли в Пальмиру рано утром, простившись на трассе с восторженным Бредом, который продолжил свой путь через Иорданию в Египет. Водитель чахлого автобуса упорно отказывался понимать их арабский, когда Шанди и Прокуратор требовали от него сдачу. Языковые проблемы помешали ему и привезти их к нужной гостинице, которую он, разумеется, “перепутал” с той, где хозяин был сговорчивее. Выскочив из автобуса, водитель бросился получать бакшиш за новых постояльцев, но здесь его ждало жестокое разочарование: стоило владельцу гостиницы выдать свое знание английского языка, как разгневанный Прокуратор тут же потребовал от него перевести водителю требование о сдаче. Получив деньги, они покинули незадачливых предпринимателей и, без труда отыскав нужную гостиницу, направились к древним руинам.

На зыбкой границе между утлым живым и могучим мертвым городами, точно стражи, стояли продавцы фиников. Миновав их, друзья уже несколько часов слонялись по широким улицам, ведущим из ниоткуда в никуда, вдоль которых гордо возвышались колонны, портики которых давно превратились в пыль. Под ногами лежали камни, еще хранившие следы надписей на исчезнувшем языке. Основанный Соломоном, разрушенный Навуходоносором и Траяном, служивший столицей честолюбивой царице Зенобии, мечтавшей о господстве над Римом и в итоге проведенной по Риму в золотых цепях, древний город медленно сливался с песком окружавшей его пустыни. Когда-то величественные здания превратились в странные фантомы, казалось, ежеминутно готовые окончательно истаять в раскаленном воздухе. Такой же странной была история возвышения и падения этого города, еще в 266 году бывшего столицей Ближнего Востока, а уже в 272 году повергнутого в прах.

Но простая прогулка по руинам была явно недостаточна для путешественников. Прокуратор предложил хитроумный план, каким образом можно было узнать о городе гораздо больше, а если повезет, то и выведать у окрестных бедуинов рецепт Кахве Мурра.

Еще до отъезда он разузнал, что в Пальмире живет пара русскоязычных врачей, славящаяся своим гостеприимством – женщина из России и ее муж, обучавшийся в Москве. Как можно познакомиться с врачом? Разумеется, заболев. Здесь Прокуратору не пришлось даже притворяться – после дамасских излишеств он уже несколько дней мучался расстройством желудка.

Врач нашелся на удивление легко. Первый встречный араб в ответ на слова “Руси табиб” широко заулыбался и указал направление. Напустив на себя возможно более больной вид и на всякий случай жалобно покряхтывая, Прокуратор и Шанди вошли в приемную и скромно сели в самом конце небольшой очереди страждущих. Потянулись томительные минуты. Друзья зябко поеживались, ощущая на себе удивленные взгляды посетителей. Даже охранник ерзал на своем стуле, буравя их маленькими черными глазками. Очевидно, им было в новинку, что туристы тоже могут болеть, да еще и обращаться за помощью к пальмирским врачам. Шушуканье, точно шелест опавших листьев, носилось вокруг путешественников, заставляя их недоуменно пожимать плечами. Мысленно кляня чудаковатость местных жителей, отважные бэкпэкеры с трудом дождались своей очереди, бодрой трусцой вбежали в кабинет…

…и замерли у входа с вытянутыми лицами – это был кабинет гинеколога.

Единственным человеком, который не только не смутился, но даже не удивился, была врач. Уже через несколько минут довольный Прокуратор глотал непонятные пилюли из коробочки, разрисованной арабской вязью, а доктор Наташа рассказывала о своей жизни в Сирии. Вскоре к веселой компании присоединился и ее муж доктор Муавия – высокий красивый араб с умными глазами и орлиным носом. Они познакомились в Москве, когда учились в медицинском институте. Вместе уехали в Сирию, на родину Муавии, вместе обустроились в Пальмире, где Муавия отбывал что-то вроде альтернативной военной службы.

Вскоре друзья убедились, что слухи о гостеприимстве этой пары были отнюдь не преувеличены. Доктор Муавия лихо промчал путешественников по улицам старой и новой Пальмиры, мимо торговцев финиками и одинокого мальчика, продающего гашиш. Стремительной походкой он влетел впереди них в храм Ваала, коротко крикнув билетеру: “Это – мои друзья!”. По-видимому, статус друга Муавии приравнивался к абонементу на посещение всех достопримечательностей древнего города. Впрочем, у доктора были веские причины чувствовать себя в старинных руинах как дома – он родился на территории храма Ваала, рядом с самим святилищем. Несколько десятков лет назад, когда о туризме здесь никто и не думал, к заброшенному храму лепились маленькие хижины. Среди них была и хижина деда Муавии. Там он жил, равнодушный к славе древних царств, в самом прямом смысле попирая ногами их обломки. Даже теперь археологам удалось отвоевать лишь маленьких клочок древнего города (При этом, разумеется, переправив большую часть найденных сокровищ в европейские музеи). Шины шуршат по древней дороге, и перед друзьями встают все новые и новые руины. Осколки камней хрустят под ногами. Вот один откатился в сторону – и на его обратной стороне открылось лицо, недовольно глядящее на пришельцев белесыми глазницами. Отверстые входы в древние захоронения лишь слегка защищены ржавыми решетками, а рядом с ними зияют провалы, ведущие неизвестно куда…

Вдоволь насладившись гостеприимством пары эскулапов, путешественники решили разделиться – доктор Муавия пообещал Прокуратору отвезти его к бедуинам, которые умеют готовить некий древний и странный кофе, отчего глазки рыцаря юриспруденции стали масляными, а рот моментально растянулся от уха до уха. Шанди же решил продолжить свой путь до Алеппо, и вскоре был подобран на дороге военным автобусом. Поудобнее устроившись на краешке кресла, хитрый еврей всю дорогу вел задушевные беседы с толпой вооруженных воинов Аллаха, и когда поездка подошла к концу, расстались они словно лучшие друзья. Только после тяжелых душевных колебаний Шанди отказался от заманчивой перспективы вписаться в местную казарму – ему так и не удалось перебороть прочно впечатанную в подсознание уверенность, что в любую казарму попасть гораздо легче, чем из нее выбраться ранее, чем через два года.

В это время Прокуратор был посажен Муавией на странное транспортное средство, более всего походившее на плод незаконной любви инвалидной коляски и швейной машинки. Невзирая на свой странный вид, чудовищный мутант, рыча и кашляя, бодро месил своими кривыми колесами песок, унося любителя кофе все дальше от цивилизации вглубь Аль-Джазирской пустыни, к стану бедуинов, пьющих верблюжью кровь и не знающих ни слова ни на одном языке, кроме арабского. Скорчившись на ветхом сиденье, Прокуратор со злобой вспоминал Шанди, обозвавшего его перед водителем бедуинской тачанки кофейным маньяком, после чего тот сразу отшатнулся, и впредь общался с Прокуратором с большой опаской, а вот его спутнику, напротив, широко улыбался и несколько раз довольно похабно подмигнул. Шанди не знал, что местные жители словом “маниак” называют активных гомосексуалистов…

Пока Прокуратор выведывал тайны жителей песков, Шанди посетил взбалмошный алеппский рынок, пестрящий надписями на русском языке, среди которых неизменно выделялось слово из трех букв – ЦУМ, украшавшее даже самые жалкие лавчонки. В одной из них ему удалось купить мыло зейтун, которое вручную готовится из лаврового и оливкового масла в течение двух месяцев, а затем несколько лет выдерживается, как хорошее вино. Каждый брусок был снабжен печатью мастера. Запасшись древним мылом, путешественник решил не останавливаться на достигнутом и сходить в древнюю баню.

Каменный круглый хаммам с тысячелетней историей открывался широким залом, по краям которого располагались небольшие столики. Там счастливые и расслабленные сирийцы отдыхали после парилки. Пройдя через помещение для массажа, Шанди увидел множество комнаток, из которых, словно из бурлящих котлов, валил пар, отчего ему мигом припомнилась страшная детская сказка о доверчивом царе, которого коварная красавица уговорила нырнуть для омоложения в чан с кипятком. Когда же тот сварился, лже-геронтолог забрала вместе с любовником все царство. Отогнав малоприятные мысли, бэкпэкер разбежался и с размаху ухнул в молочную белизну клубящегося пара. Выскочил он оттуда уже с совершенно другим видением сказки: если старого царя, ведущего нездоровый сидячий образ жизни, подобное испытание могло убить, то добрый молодец, напротив, чувствовал себя после баньки словно заново родившимся. Впитавшийся в тело пар увлекал его ввысь, словно воздушный шарик. Светлые мысли, очищенные от грязи и пота, мирно клубились, а лицо само собой расплывалось в широкой улыбке. Слегка пошатываясь, он направился к выходу, но по дороге наткнулся на могучего араба-массажиста и понял, что испытания только начинаются. Еще через несколько секунд он с испугом осознал, что возникшее после парилки ощущение гибкости всех конечностей – отнюдь не иллюзия. Его сплетали, расплетали и завязывали десятком морских узлов. Весело похрустывали косточки. Шанди прикрыл глаза. Было так хорошо, что ему казалось – после всех пыток душа, наконец, отделилась от тела и, получив удостоверение великомученика, прямиком полетела в сады Аллаха. Не хватало только райских обитательниц, и Шанди, сладко вздохнув, вспомнил любимые лермонтовские строки:

А он, мятежный, просит гурий,

Как будто в гурях есть покой!

Когда бэкпэкер вышел из хаммама, над Алеппо уже шелестел вечер. Горели огоньки на столиках уличных кафе, звездное небо царапали стены цитадели, приглушенно звучала певучая арабская речь, и мир казался невыразимо прекрасным.

Глубокой ночью в его номер ворвался взлохмаченный Прокуратор. Включил свет, и тут же увидел поджарого рыжего таракана.

- Что это? – брезгливо спросил он.

- Прусак, - сонно ответил Шанди, не без усилий приоткрыв один глаз.

- А что он здесь делает?

- Должно быть, живет, - пробормотал путешественник, переворачиваясь на другой бок. Таракан оценивающе посмотрел на людей, тряхнул усами и не спеша, с чувством собственного достоинства, удалился.

- Если здесь живет таракан, то почему тут живете Вы? – не унимался Прокуратор.

- Номер-то двухместный! – резонно пояснил Шанди.

- Но мы же с Вами – небедные люди, сударь!

- Не в деньгах счастье истинного бэкпэкера, господин Прокуратор! А запланированная роскошь – его враг!

- Это в Вас, уважаемый, говорит восторг неофита, - заключил Прокуратор. – Вот попутешествуете еще годик-другой-третий, энтузиазм пройдет, и станете жить в нормальных отелях, как все.

- А также лежать, как все, целый отпуск на пляже пузом кверху, - дополнил Шанди. – Чрезмерная роскошь недостойна истинного буддиста.

- Как и чрезмерная нищета, - парировал Прокуратор.

- Вы лучше скажите, удалось ли найти Кахве Мурра? – окончательно проснулся Шанди.

- Разумеется! – приосанился Прокуратор. – Вы что, не видите, как я скачу этаким бодреньким живчиком!

- Так Вы всегда такой.

- Но сегодня – особенно. Представляете – бедуины таки поддались на мои уговоры и научили варить свой знаменитый кофе! Правда, готовится он не несколько суток, а всего лишь пару-тройку часов, и добавляют туда помимо кофе кое-какие странные травки, но эффект Кахве Мурра не спутаешь ни с чем! – и Прокуратор затрясся от приступа странного смеха.

- Впрочем, что я все о кофе, да о кофе… - доверительно сказал он, утирая слезы. - Представляете – я там видел, как мочится живой бедуин!

- А что в этом особенного? – удивился Шанди.

- Ну как Вы не понимаете! – глазки Прокуратора хитро блеснули. – Это же харам – запретное! Им религия запрещает демонстрировать область от пупка до колена при людях, так что они стараются куда-то скрыться. Но от меня не убежишь! Я все видел! Когда спрятаться негде, они садятся на корточки, прикрываясь полами галабеи. При этом даже могут вести друг с другом светскую беседу… Эх, еще бы чашечку этого замечательного кофе!

Прокуратор неловко взмахнул руками, упал на кровать и захрапел.

5. Еврейский вопрос и арабский ответ

Следующий день друзья провели в скитаниях по Алеппо. Шанди, до сих пор находящийся под впечатлением от веселых сирийских монашек, забрел в большую католическую церковь неподалеку от армянского квартала. В мастерской поскрипывали архаичные станки, изготавливавшие репродукции икон, а руководительница печатников рассказывала ему про времена изгнания армян из Турции, когда один из старых священников без устали ходил по армянскому кварталу, а после целовал свой посох, поскольку тот касался отпечатков ног великомучеников. Но теперь времена турецкого господства были позади, и армяне бойко выглядывали из своих ювелирных лавочек.

С одним из них возник небольшой спор – Шанди опрометчиво сказал, что считает Дамаск самым древним из существующих городов на земле. Его собеседник не на шутку обиделся, и гордо сказал, что древнее Алеппо города нет и быть не может, поскольку его основал сам Авраам, который доил на месте нынешней крепости свою серую корову. От слова “халеб” (дойка) и произошло название города. В таком случае, подумал Шанди, гордые жители Дамаска наверняка уверены, что их город основал сам Адам.

Визит в хаммам прошел еще веселее, чем прежде – услышав русскую речь, один из посетителей прислал путешественникам ароматный чай в арджумах – тонкостенных турецких стаканчиках, напоминающих по форме песочные часы. Будучи приглашенным разделить трапезу, он поведал путешественникам на чистом русском языке, что обучался в московском Лумумбарии, и до сих пор страдает от ностальгии по второй родине.

Распрощавшись с гостеприимным Алеппо, друзья сели на ночной дамасский поезд. Мимо проплывали места, которые они так и не успели посетить – развалины античной Еблы и странный город Хама, знаменитый гигантскими водозаборными колесами “нория”, служащими людям со времен античности и до наших дней.

В Дамаске их немедленно поглотил рынок Хамидия – огромный, крикливый и невероятно прекрасный. Сквозь мириады дырочек в черном куполе над основной торговой галереей пробивались иглы яркого света, словно Хамидия располагалась на другой планете, над которой сияют другие, неведомые созвездия. Это чувство еще более укреплялось по ту сторону купола, где обломки портиков на древних колоннах, казалось, отрицали законы физики, напоминая сны или картины Дали. Всюду шипела шаурма, водоносы разливали из огромных кувшинов чай. Ушлый продавец долго пытался впарить Шанди странную мусульманскую шапочку, расписывая тяжелый ручной труд создателей вышитых узоров, пока бэкпэкер не догадался отогнуть подкладку, за которой обнаружилась надпись “Made in China”. Но и сам он не ударил в грязь лицом – заведя с владельцем одной из многочисленных лавчонок разговор о преимуществах Ислама, ухитрился попутно выбить себе воистину божественные скидки. Прокуратор в это время мужественно торговался до последнего доллара в соседней лавке. Казалось, это двое рыцарей ведут плечом к плечу сражение с огромными полчищами басурман. При этом друзья не забывали старательно коверкать свой английский. Они знали – чем он лучше, тем выше стартовые цены.

Однажды, во время особо тяжкого сражения, Прокуратор новым взглядом посмотрел на Шанди, отчаянно торгующегося с продавцом по-арабски, и философски изрек: “Вы, евреи, всегда изучение иностранных языков начинаете с чисел”.

- Просто мы, представители семитских народов, всегда можем найти общий язык! – широко улыбнувшись, сказал Шанди, мнение которого об арабах за прошедшую неделю необычайно возросло.

- Только не говорите им, к какому именно семитскому народу Вы принадлежите, - рассудительно ответил Прокуратор.

Он мысленно призывал своих армянских предков ниспослать ему хотя бы малую часть великого навыка рыночной торговли, который они оттачивали тысячелетиями. Прокуратор знал – близится его звездный час. Сейчас или никогда он докажет, что является достойным сыном своего народа. И высшее вдохновение, наконец, снизошло на хитрого юриста.

Он сошелся в отчаянной схватке со старым, но еще могучим арабом – продавцом одежды, и битвы эта была достойна эпических героев древности. Прокуратор начал сражение с хитрого отвлекающего маневра – он попросил торговца сфотографировать его в галабее, аббии и куфии. Предвкушающий скорую прибыль продавец с удовольствием согласился. Каково же было его разочарование, когда Прокуратор, как только погасла вспышка, вежливо поблагодарил его и начал бодро снимать с себя причудливую арабскую одежду – мол, все, что было нужно, он уже получил, а покупать галабею, да еще и за такие огромные деньги, нет ни малейшего смысла – в Москве все равно такое не носят. Продавец тут же стал чуть ли не насильно натягивать галабею обратно на Прокуратора, одновременно расхваливая ее и снижая цену. Битва продолжалась с переменным успехом почти час. Наконец, Прокуратор почувствовал, что позиции его противника сильны как никогда, и ниже по цене он уже не опустится. Тогда он неторопливо отсчитал деньги и вложил их в слегка дрожащую руку торговца, который тут же расплылся в улыбке до ушей. Прокуратор понял, что соперник не ожидает подвоха и совершенно беззащитен перед финальной атакой.

- Ай, простите! – растерянно сказал путешественник. – У меня совсем не осталось денег на такси, а обменники уже закрыты…

Он проворно выхватил свои деньги у изумленного продавца и принялся вторично стягивать одежды, обещая вернуться завтра. Когда же тот выразил готовность самостоятельно обменять ему доллары, Прокуратор тоном оскорбленной невинности ответствовал, что обмен наличности с рук нелегален, и законопослушным людям такого даже не предлагают! На этом вконец оробевший торговец сломался и, скрежеща зубами, скинул еще 50 фунтов. Битва была закончена, противник разгромлен по всем фронтам.

Суровыми были испытания, выпавшие на долю многоопытных желудков наших путешественников. Утомившись классическими арабскими яствами, они лакомились изысканными сладостями и нежным сырым мясом, нашпигованным семенами, а когда им принесли на маленькой тарелочке бараний мозг, Шанди не на шутку огорчился. Мыслительный орган животного был настолько крошечным, что у бэкпэкера начисто пропал аппетит – ценитель интеллекта навеки разочаровался в овцах, о которых до тех пор он был лучшего мнения.

Во всех ресторанах, когда бэкпэкеры заказывали чай, им неизменно приносили чайники с гордо торчащими корешками от пакетиков Липтона. Когда же они, наученные печальным опытом, начали требовать простого заваренного чая, официанты растерянно пожимали плечами и приносили им изумительный ароматный напиток совершенно бесплатно.

С трудом пробившись к выходу из рынка, друзья подошли к памятнику Саладину. Великий военачальник восседал на могучем коне, а сзади, под копытами, печально сидели крестоносцы. Шанди, по своему обыкновению, изучил коня куда более тщательно, чем самого Саладина, и внезапно рассмеялся тонкой издевке скульптора. Пышный хвост жеребца был задран столь характерно, что ошибки быть не могло – он, несомненно, испражнялся прямо на рыцарей.

Потом настал черед мечетей. Великая мечеть Омейядов протягивала к небу три своих минарета, на один из которых, как верят мусульмане, в судный день в сопровождении двух ангелов должен опуститься пророк Иисус, сын Марии. Во всем облике исполинского здания, блеске внутреннего двора и прозрачном зеленом свете внутренних помещений, где покоится одна из дюжины известных голов Иоанна Крестителя, притихшие путешественники чувствовали дыхание живого времени – безумного, обманчивого, страшного и смешного, вечного и мимолетного, того самого, за которым и стоит приезжать в древнейшие города мира. Здесь когда-то Тимур возводил пирамиду из отрубленных голов, здесь в грандиозный исламский храм превратилась церковь Иоанна Крестителя, которая до того была храмом Юпитера, а еще раньше – святилищем арамейского бога Хаддадя. Они никуда не ушли, эти грозные боги. Это место принадлежало им всем. Навсегда.

Отдохнуть от величия Омейядов путешественникам удалось в мечети леди Рукыя – дочери имама Хусейна и внучки имама Али. Эта новая мечеть, построенная в честь четырехлетней девочки, умершей от ужаса, когда ей показали отрубленную голову отца, была удивительно светлой и доброй. Все в ней должно было радовать ребенка, получившего при жизни так мало счастья. Тысячи паломников приносят сюда игрушки и конфеты, а своды мечети сверкают, точно драгоценными камнями, мириадами крошечных разноцветных зеркал, так что на губах сама собой возникает светлая детская улыбка…

Вечером слегка огорченный Шанди ввалился в номер, где уже отдыхал Прокуратор, подсчитывавший свои потери после рыцарских подвигов на ристалищах дамасских рынков.

- Преставляете, уважаемый, - горестно воскликнул Шанди, - Я целый час бродил по еврейскому кварталу Дамаска, и мне не удалось обнаружить ни одного еврея! Ну не могли же они все отсюда исчезнуть! Как Вы думаете, куда они могли подеваться?

Прокуратор смерил взлохмаченного Шанди взглядом и коротко сказал:

- Посмотрите на себя, сударь!

Макушка путешественника была увенчана исламской шапочкой, а на свитере поперек пуза извивалась надпись арабской вязью: “Нет бога кроме Аллаха и Магомет – пророк его”.

- Ничего не понимаю, - развел он руками. – Как сквозь землю провалились!

Разговорчивый турок-таксист высадил путешественников чуть выше места убийства Авеля - на смотровой площадке неподалеку от вершины поднимавшейся над городом горы Касьюн. На древний Дамаск медленно опускался вечер. В бледно-розовый цвет окрашивались величественные мечети и стеклянные глыбы современных зданий. Даже они в полумраке казались причудливыми и древними. На улицах зажигались огни, всюду кипела жизнь – точно так же, как тысячи лет назад. И когда тени окончательно сделали творения новых и древних обитателей Дамаска неотличимыми друг от друга, на город, точно волны, накатились голоса муэдзинов…

Прошло два года. Зима, бодро взявшая разбег в начале ноября, внезапно передумала и отошла в сторонку, дожидаясь, когда слезливая осень, наконец, сама уступит ей место.

- Привет, уважаемый! - голос Прокуратора за прошедшее время стал бодрей и басовитей, но его по-прежнему невозможно было ни с кем спутать. Он поднаторел в бэкпэкерстве и уже успел сводить большую группу раздолбаев на Ближний Восток, куда его до сих пор неудержимо влекла тяга к бедуинскому кофе.

- ЗдорОво! – обрадовался Шанди. – Куда на этот Новый Год путь держите?

- В Иран, - промурлыкала трубка. – Говорят, его скоро американцы бомбить будут, вот я и спешу посмотреть страну, пока она еще цела.

- Дело хорошее, - одобрительно ответил Шанди. Он тоже разделял распространенное мнение, что самые приятные для путешественника страны мира, по странному совпадению, категорически не рекомендованы госдепартаментом США для посещения американскими гражданами.

- Не желаете ли присоединиться?

- Желаю, - вздохнул бэкпэкер. – Но, увы, не могу. У меня другие планы.

- Другие планы – тоже хорошо! – жизнерадостно гаркнула трубка. – И где Вы планируете справлять Новый год, если не секрет?

- В Финляндии, - сказал Шанди и почему-то покраснел.

Прокуратор не без труда справился с удивлением и тихо спросил:

- Что случилось?

- Ничего серьезного, - ответил Шанди, обводя глазами полки открытого шкафа. Там, где еще несколько месяцев назад в беспорядке валялись рваные носки, нынче были аккуратно сложены женские кофточки и блузки. Он вспомнил, как самая розовая из этих кофточек нежно поглаживала его пушистым ворсом, а ласковый голос шептал об уютном деревянном коттедже в заснеженном финском лесу, гудящем камине и распростертой на полу звериной шкуре, по которой пляшут отблески пламени…

- Так, пустяки, - добавил он. – Всего пять дней…

- Как знаете, - с сомнением отозвалась трубка, - А потом-то что делать будете?

- Потом, - ухмыльнулся Шанди, - три часа в Москве на сборы – и в Узбекистан, в одиночный поход. Оттуда пересеку границу с Таджикистаном, уйду в горы. Давно мечтал посмотреть Памир! На юг, на восток, в старую добрую Азию. Нагуляюсь по горам и пустыням как следует, а там и до джунглей недалеко…

Ему показалось, что он услышал вздох облегчения на другом конце линии.

- Удачи нам в наших походах! – радостно воскликнул он.

- Прорвемся! - бодро подтвердил Прокуратор.