Города, как люди, у каждого свое имя, неизменное у одних со дня рождения, у других – многократно поменянное, чтобы уничтожить прошлое. Лавина переименований, последовавшая после 17-го года, обошла стороной тихий, провинциальный городишко, подаривший свое имя скульптору, прославившему пролетариат. Может, это и спасло зауральский город Шадринск не называться городом Иванов.

***

Приехать в Шадринск и не увидеть самого знаменитого его уроженца и его творения? Такое совершенно невозможно. Любая экскурсия будет начинаться или заканчиваться на пересечении улиц Октябрьской и Луначарского перед монументальным комплексом, посвященному Ивану Шадру, тому самому скульптору, воспевшему бунтарей. И свою заметку о Шадринске начну с этого места, здесь же и закончим нашу экскурсию.

По обе стороны от вырубающего себя из гранитного камня ваятеля, памятник которому перед парком установлен в 1984 году, — знакомые по советским учебникам истории две выразительные скульптуры, отлитые в бронзе.

Та, что слева, самая знаменитая, полна нарастающей агрессивности и напряжения. Да, это тот самый пролетариат, вырвавший булыжник с мостовой в 1905 году и расколовший этим камнем мир двенадцатью годами позже на две половины. Любопытно, что спустя почти век со дня её создания (1927) скульптура ничуть не смотрится архаичной. Сколько же таких несогласных с реальной действительностью по всему миру и сегодня поднимают булыжники с мостовых… Какой второй шедевр располагается справа, об этом чуть позже.

С творчеством Шадра еще предстоит познакомиться в краеведческом музее, а пока наш автобус едет по сонному Шадринску, отметившему в 2012 году свой 350-летний юбилей. Серые, тяжелые тучи то и дело накрывали почти безлюдный и безавтомобильный город, сохранивший исторические дома, отчего он больше походил на мираж, нежели на реальность.

А встречавшиеся тут и там символы и атрибуты далёкого и не очень прошлого словно возвращали в минувшие времена, когда Шадринск был богатым купеческим городом, о котором сложены даже романы.

Вот как описывал купеческий Шадринск 19 века под названием Заполье в романе «Хлеб» русский писатель Мамин-Сибиряк.

«Про Заполье далеко шла слава, как про город бойкий, богатый и оборотистый... По внешнему виду Заполье ничего особенного не представляло: маленький уездный городок с пятнадцатью тысячами жителей, и больше ничего. Купечество составляло здесь всё. Сообразно этому купеческому складу устроился и весь город. Купец сказывался во всём. Самым живым местом являлся старый гостиный двор, а затем Хлебная улица, усаженная крепкими купеческими хороминами. Остальные улицы были заняты мещанскою стройкой и домами разночинцев. И мещанину и разночинцу жилось в Заполье хорошо, благо работы всем было по горло».

Действительно, 27 промышленных предприятий – кирпичные, маслобойные, кожевенные, мыловаренные, салотопенные, клейные заводики, винокуренный завод купца Поклевского-Козелл и даже одна фарфоровая фабрика купца Фетисова обеспечивали жителей работой, превратив небольшой окраинный городок в весьма зажиточный.

Добрую славу городу добавляли и ежегодные ярмарки – Петровская, Афанасьевская и Михайловская. Даже из Киргизии и Бухары везли сюда свои товары, знаменитые ковры и ткани. Увы, от былой славы сейчас не осталось и следа. Современная центральная ярмарка — это обычный городской базар, где первыми же попавшимися на глаза коробейниками оказались торговавшие у входа золотыми изделиями таджикские цыгане, косо и с подозрением поглядывавшие на мой фотоаппарат. А вдруг пожаловали с проверкой не вполне законной деятельности...

Молва приписывает, что дела шадринского купечества быстро пошли в гору благодаря обыкновенному шадринскому гусю, попавшему затейливым образом на стол императрицы Екатерины II. Эту забавную историю, основанную на архивных документах 18 века, поведал в 1936 году менее известный русский писатель Евгений Федоров (но не менее интересный), автор трилогии об уральских промышленниках братьях Демидовых. А началось всё с пожара, что в те времена были нередки.

«17... года, в июльскую жаркую пору, в сухмень, перед бойким базарным днем, в доме шадринской калачницы Параськи Пупкиной загорелась сажа в трубе. Сухая, ветхая изба калачницы запылала как свечка. И случись тут грех: с поля подул легкий ветер — и от калачницевой избушки, как перья из петуха, посыпались на слободу искры и искрищи, и с того пошло крушить город. Одним словом, когда от криков проснулся на каланче пожарный Сысойка, огонь, как корова языком, слизнул пол-Шадринска».

Так начинается повествование, рассказанное с юмором и ехидцей живым образным языком русской сказки.

И пришлось шадринскому воеводе писать в столицу депешу. Пожалуй, приведу её текст, уж больно забавный: "Июля 20 числа на память пророка Илии, волею божьею, половина града Шадринска выгорела дотла и с пожитками. А из остальной половины града дюже неудержимо ползут тараканы в поле, и видно, что быть и на сию половину града гневу божьему, и долго ль, коротко ль, а оной половине града гореть, что и от старых людей примечено. Того ради Правительствующему сенату представляю: не повелено ли будет града жителям пожитки свои выбрать, а оставшуюся половину града зажечь, дабы не загорелся град не вовремя и пожитки бы все не пожрал пламень?".

Как могла отреагировать на такое чудное послание Екатерина? Она рассмеялась, начертав на докладе свое повеление: "Любопытно видеть сего шадринского гуся. Каков!"

Только не понял туповатый воевода, какого именно гуся имела в виду императрица. И с подачи писчика Епишки отобрал дюжину откормленных гогочущих птиц, чтобы представить их в лучшем виде пред царскими очами. С приключениями добрался пьяница Епишка в Петербург, сумев пробиться к Екатерине с шадринским гусем, которого отведал «аглицкий» посол. Тому зауральская гусятина очень даже пришлась по вкусу.
И пошла торговля гусями в далёкую Англию в живом и замороженном виде…

Было ль так на самом деле или нет, но теперь гусь – символ города, красующийся возле краеведческого музея. Здесь же и скряга-купец, желающий приобрести этого самого гуся задёшево.

Именно в краеведческом музее, в доме 41 по улице Свердлова, продолжается знакомство с историей города, начинавшегося с небольшой слободы-острога в 40 человек. Сохранилась дата его основания – 15 сентября 1662 года.

Основателем Шадринской слободы считается Юрий Малечкин, прозванный в народе Юшкой-Соловьем за свое красноречие и предприимчивость. Как-то удалось же ему, простому мужику, заполучить именную грамоту от царя Алексея Михайловича на строительство слободы.

Удивительно, но слобода была названа не его именем, а именем первого поселенца Ефима Шадрина, построившего на берегу Исети избу. Место так и называлось — Шадринская заимка. Уже через 50 лет разросшаяся до трех тысяч слобода получила статус города и свой герб, на котором первой появилась фигурка куницы, символизирующей изобилие этого промысла.

Музей небольшой, всего 7 экспозиций, но он может похвастаться интересными, даже редкими экспонатами, которых нет и в столицах. Все описывать нет смысла, остановлюсь на двух самых примечательных и значительных.

Основу коллекции живописи составили завещанные городу картины русского художника Федора Бронникова (1827-1902), уроженца Шадринска. Большую часть жизни он провел за границей, в солнечной Италии, которую и запечатлел на своих полотнах. Картины Бронникова можно увидеть не только в Шадринском музее, но и в музеях Перми, Саратова и даже в «Третьяковке».

Но самым знаменитым уроженцем Шадринска справедливо считается скульптор Иван Шадр (1887-1941), взявший имя города для своего псевдонима. Своя родная фамилия «Иванов» показалась ему простоватой: «Нас, Ивановых-то, слишком уж много. Надо же как-то отличить себя от других Ивановых, ну я и взял себе псевдоним «Шадр» – от названия родного города, чтобы прославить его». Работы скульптора и их копии представлены в другом зале, посвященном его творчеству.

Много ли вы вспомните советских скульпторов – тройку точно, и Шадр, наверняка, будет в их числе. Что всплывает сразу в памяти при упоминании этого скульптора? Конечно же, тот самый булыжник пролетариата, а еще пресловутая «Девушка с веслом», украшавшая собою все парки Советского Союза. Любопытно, что первый вариант «девушки» Шадра посчитали слишком сексуальным и отправили из столицы в ссылку, в Луганск. Второй был более сдержанным. «Девушку» в музее не увидела, зато еще раз полюбовалась экспрессией полуобнаженного русского Аполлона с ожесточенным лицом.

Рядом на контрасте — знакомая скульптурная фигура задумчивого пожилого, но крепкого еще мастерового, известная под названием «Сезонник» (1929). Её порою иронично обзывают «Гастарбайтер», что, по сути, совершенно не верно. Хотя бы потому, что прототипом мастерового был отец скульптора, всю жизнь проработавший плотником в родных шадринских краях.

По настоянию отца какое-то время будущий скульптор постигал премудрости торговли в Екатеринбурге, а по окончании екатеринбургской художественно-промышленной школы в 1906 году отправился пешком в столицу, так хотелось быть настоящим художником. Он мог стать и артистом — подрабатывал уличным певцом, чтобы выжить. Как-то его голос услышал режиссер Александрийского театра, посодействовавший поступлению молодого человека в театральное училище. Но артистом Шадр не стал, опять вмешался случай. Рисунки юноши увидел Илья Ефимович Репин, он-то и помог окончательно определиться ему с профессией.

Каким могло быть русское искусство ваяния, не случись октябрьского переворота. Возможно, оно наполнилось бы символизмом, ставшим близким Шадру во время его учебы в Париже у самого Родена. Тогда бы мир увидел памятник мировому страданию, над проектом которого работал молодой скульптор. Но мир увидел другое – социалистический реализм.

Богат оказался Шадринск на людей, прославивших себя и город своими делами. Кто запомнился по-хорошему, чем гордится Шадринск ныне, кому досталась и дурная слава, о чем не принято вспоминать. Есть даже свой шпион, расстрелянный на излете СССР, и свой цесаревич Алексей, чудом спасшийся в Ипатьевском доме.

Осмотр соседней небольшой экспозиции истории шадринских храмов плавно перетекает на улицу непосредственно к объектам религии. На сегодня их в Шадринске немного – всего три, да и раньше было не больше: «Зеленый собор в честь сибирского святого, затем еще три церкви, и только. Этим Заполье резко отличалось от коренных российских городов. Сибирь вообще не богомольна, половина запольского купечества держалась старой веры или считалась единоверцами». Так в своем романе объяснял немногочисленность шадринских церквей Мамин-Сибиряк.

Самая дальняя, возле кладбища, — Воскресенская церковь, остальные две, расположенные в центре почти рядом друг с другом, — Николаевская церковь и Спасо-Преображенский собор, основанный в 1777 году. Примечателен последний тем, что он сочетает украинское барокко с элементами русской архитектуры, как считают специалисты в этом деле. Внутри, говорят, было красиво. Но уже много лет как собор закрыт, и попасть в храм не удалось, чтобы увидеть остатки былой красоты.

С Михайловской площади, что напротив собора, видна река Исеть, служившая естественной границей, когда-то отделявшей Зауралье от начинавшейся за ним сибирской земли, где властвовали уже «ордынцы». Именно здесь был построен острог, здесь и зарождалась Шадринская слобода.

Покидали Шадринск, снова проезжая мимо монументального комплекса, омытого только что прошедшим дождем. Теперь сомнений у меня не было: именно выбранная для комплекса вторая скульптура — это лучшее в творчестве Шадра. Не ограниченная никакими стенами фигура мастерового на фоне зелени смотрелась совершенно по-иному, словно таила в себе другой, более глубокий смысл, роднивший её со знаменитым роденовским мыслителем.