Петербург невозможно представить без Исаакиевского собора, который поражает воображение монументальной мощью, внешней и внутренней красотой.
Дух захватывает – до чего же он хорош и вблизи, и издали! Его сверкающий позолотой купол, до верхней точки которого от земли 101, 5 метра, виден за многие километры из любой точки города. А как восхитительно он сиял солнечным летним днём, когда я смотрел на Питер со стороны Финского залива. Ну, с глазомером у меня не очень, однако, полагаю, я рассмотрел блестящий купол Исаакиевского собора с расстояния в десять километров. А какой вид на Питер открывается сверху, с колоннады Исаакиевского собора! Ни словом сказать, ни пером описать – это нужно видеть!
В Исаакиевском соборе я побывал два раза. Первый раз из праздного туристического любопытства. В последний раз я пришёл туда специально – под впечатлением семейной легенды. Я вам о ней расскажу. А уж вы сами решайте – верить или нет.
Исаакиевский собор строился долго – аж сорок лет. И все эти годы, с одобрения проекта строительства собора в 1818 году императором Александром I и вплоть до его открытия 30 мая 1858 года, главным архитектором и бессменным руководителем всех работ был Огюст Рикар де Монферран (1786 – 1858 гг.).
Поразительно, но бравый француз, награждённый в 1813 году орденом Почётного легиона за отвагу, проявленную в битве при Арно, широко известен в России, однако о нём мало знают во Франции. В России Монферран известен как творец многих монументальных творений. Но рукотворными памятниками ему навеки останутся Александровская колонна на Дворцовой площади и Исаакиевский собор, созданию которого он посвятил большую часть своей жизни.
Исаакиевский собор стал монументальным шедевром, потому что талантливый архитектор привлёк к его созданию талантливых скульпторов и художников. Карл Брюллов, Пётр Басин, Фёдор Бруни, Василий Шебуев, Николай Алексеев, Тимофей Нефф, их ученики и помощники создали в Исаакиевском соборе уникальное собрание монументальной живописи.
Наша семейная легенда связана с Фёдором Антоновичем Бруни.
Вместе с учениками Бруни выполнил двенадцать росписей в центральной части Исаакиевского собора. Я веду разговор о росписи «Страшный суд». Когда Фёдор Бруни делал наброски к «Страшному суду», живописцу позировал для образа Иисуса Христа крестьянин-отходник из Ростовского уезда Ярославской губернии Лаврентий Самойлович Безруков. Моя супруга Марина приходится ему прапраправнучкой.
Последней хранительницей этой тайны, передаваемой из уст в уста из поколения в поколения, была Таисия Васильевна Безрукова, которой моя жена приходилась внучатой племянницей. Таисия Васильевна скончалась в 2010 году на 93-м году жизни. И до самой кончины была в здравом уме и доброй памяти. Вот от неё однажды я и услышал легенду.
Прежде всего, она показала мне портрет своего отца Василия Автономовича Безрукова. Портрет был написан каким-то местным художником. Ликом Василий Безруков похож на библейского пророка: окладистая белоснежная борода, суровый и одновременно мудрый взгляд. Окончив четыре класса церковно-приходской школы, он был на диво грамотным человеком. Писал без ошибок почти каллиграфическим почерком. Имел дар целительства. Дожил до 85 лет.
Когда Василий Автономович овдовел в 1959 году, то младшая дочь Таисия стала чаще приезжать к нему из Ярославля в село Ивакино, это в Ростовском районе Ярославской области, чтобы помочь отцу по хозяйству, а главное скрасить его одиночество. Бывало, она хлопочет по дому, а Василий Автономович рядышком сидит и всё рассказывает, рассказывает ей о былом.
Любил он вспоминать о петербуржском житье-бытье. Василий Безруков в молодости работал в Петербурге у князя Голицына старшим дворником, по-нашему, управдомом.
Незадолго до своей кончины отец поведал дочери о тайне, которую доверил ему его отец Автоном Лаврентьевич:
— Тятенька сидел, задумавшись, а потом говорит мне: «Тайка, послушай меня. Обязательно съезди в Питер, побывай в Исаакиевском соборе. Увидишь там, на картине, своего прадеда». Отец подробно рассказал мне, где в соборе наверху, на своде, находится эта картина и кого на картине нужно высматривать.
В Ленинграде мне довелось побывать уже после его кончины. Я в точности исполнила всё, что отец мне говорил. Пришла в Исаакиевский собор. Нашла место в соборе, про которое он мне рассказывал. Остановилась, немного не доходя ворот, посмотрела наверх. Как увидела на своде на росписи Иисуса Христа, так и обмерла: неужели с моего прадеда его написали?
Таисия Васильевна не спросила у отца отчество прадеда. Потом корила себя за это. Запомнила только имя — Лаврентий.
Вот эта ниточка и привела меня, человека любознательного и дотошного, в филиал государственного архива Ярославской области в городе Ростове Великом. Там сохранилась метрическая книга Никольской церкви села Ивакино за 1824 год:
«1 августа 1824 года села Ивакина крестьянина Самуила Степанова родился сын Лаврентий. Молитвил и крестил Ивакинский священник Алексий. Крещен 2 августа 1824 года. Восприемником был того же села крестьянин Косма Алексеев».
Лаврентий стал первенцем у Самуила и Евдокии Безруковых.
О пребывании Лаврентия в Петербурге позволяют судить «исповедальные росписи» Никольской церкви села Ивакино Ростовского уезда Ярославской губернии пятидесятых годов XIX века. Напротив имени Лаврентия Самойлова (т.е. Самойловича) сделаны священником записи: «не был на исповеди за отлучкою». Исповедоваться крестьянам надлежало каждый год. Уклониться от исповеди без уважительной на то причины и надолго отлучиться из села без разрешения барина или управляющего усадьбой крепостной крестьянин не мог.
В исповедальной росписи за 1859 год перечислены 68 дворов, где проживали 274 мужских души и 340 женских душ. На исповеди за отлучкою в тот год не были 25 мужиков, в том числе Лаврентий (34 года), Филипп (29 лет), Андрей (23 года) Самойловы. Что показательно, их матушка — вдова Евдокия Алексеева названа в этой исповедальной росписи по фамилии — Безрукова. Для крепостных крестьян это редкость, поскольку фамилии полагалось иметь только благородным людям. Получается, Безруковым особую барскую милость явили.
Если судить по исповедальным росписям, княжеский управляющий ежегодно отпускал в отхожий промысел в Петербург не более 30 крестьян, а в 1853 году он отпустил из села в отход всего 14 мужиков и среди них Лаврентия Безрукова. На протяжении 1850-х годов в числе отходников из села Ивакино упоминался Лаврентий Безруков, а по мере взросления и его братья Филипп и Андрей. Они уходили после окончания жатвы и возвращались перед началом пахоты.
Таким образом, исповедальные росписи прямо указывают, что Лаврентий Безруков на протяжении пятидесятых годов XIX века из года в год неизменно был в отходе. Со слов его внука Василия, он служил в Петербурге при дворе князя Голицына, принадлежавшего к старейшему и известнейшему дворянскому роду. Видно, исправно Лаврентий Безруков служил князю в Петербурге. Его заслуги стали лучшим рекомендательным письмом для его внука Василия, который служил в Питере у Голицыных вплоть до начала первой мировой войны.
А как раз в 50-е годы XIX века велись росписи внутри Исаакиевского собора. Фёдор Антонович Бруни вместе с учениками выполнил к 1855 году двенадцать росписей сводов и аттика в центральной части храма.
Фёдор Бруни при написании библейских образов использовал натурщиков. Их сословная принадлежность его мало интересовала. Однажды в его мастерской оказался Лаврентий Безруков – дворовый человек князя Михаила Александровича Голицына. Может, Фёдор Бруни приметил его в толпе зевак у строящегося собора, может, просто на улице, может, в усадьбе Голицыных. Типаж показался художнику интересным, и он сделал с Лаврентия Безрукова наброски к картине «Страшный суд» на своде Исаакиевского собора.
Но было бы чересчур смело утверждать, что в лице Иисуса Христа на этой росписи налицо абсолютное сходство с ростовским крестьянином-отходником. Можно говорить только о том, что в пору работы Фёдора Бруни над «Страшным судом» Лаврентий Безруков был в Санкт-Петербурге.
Василий Безруков был еще мальцом, когда деда не стало. Смерть Лаврентия тоже окутана легендой. Он откуда-то возвращался в родное Ивакино. Дело было лютой зимой. Дорогу занесло. Лаврентий сбился с пути, выбился из сил. В изнеможении опустился на колени. И стал молиться. Его так и нашли — коленнопреклонным с занесённой для молитвы рукой.
Александр Сысоев, Ярославская область
