Приступая к очередным запискам, я испытываю легкую грусть и ностальгию. За окном мерзко и слякотно, а мне предстоит описать свою поездку в солнечный летний Крым.

В августе я взяла недельный отпуск и отправилась с четырехлетним сыном Андреем в Партенит, в военный санаторий. Там в это же время уже отдыхали мои родители, мы запланировали совместный отдых заранее – так веселее, да и за сыном приглядывать всем вместе сподручнее.

Партенит – место очень красивое и интересное. Находятся в нем две крупнейшие здравницы, популярные еще во времена «совка»: военный санаторий и санаторий «Айвазовское». Санатории огромные: военный, к примеру, рассчитан на 1500 одновременно отдыхающих! Есть на территории санатория достопримечательности исторические, древние, а есть и более современные. На моего сынулю наибольшее впечатление произвел 40-метровый тоннель, пробитый в семидесятые годы прошлого века в скале. Он ведет к двум высотным лечебным корпусам, называемым в народе «Орлиное гнездо». Когда-то в него селили молодых офицеров, отдыхающих без семей. Селили их по двое в простеньких комнатах. На отдыхе вояки, как водится, развлекались, как могли, можно только себе представить! Вот их и называли иронично: «орлы». Название сохранилось, хоть теперь и живет в корпусах кто попало, например, мы с Андрюшкой. Комнатки сиротские, слегка обшарпанные, но вполне пригодные для жизни, да и до пляжа нужно топать минут 10, зато вид с балкона просто изумительный: справа Аю-Даг, слева – Партенитская бухта, прямо перед глазами – красивейший парк и лазурное море. Вот стою я на балкончике и любуюсь морем, прислонившись щекой к зеленому мохнатому боку Медведь-горы.

Еще между корпусами есть фонтан «Прометей». Днем он «спит». Нашпигованный стероидами Прометей стоит сухой и одинокий, застыв в нелепой позе, а вот по вечерам, в темноте фонтан оживает, начинается музыкально-световое шоу. Струи воды, подсвеченные разноцветными огнями, пляшут под красивенькую музычку на радость толпе. Народу собирается много, то и дело сверкают вспышки фотоаппаратов, в воздухе клубятся облака водяной пыли. Из динамика звучат шаманские мотивы, словом – феерия! Посмотреть стоит.

Первоначально задумывалось в центре фонтана поместить Геракла, отрубающего головы гидры, но потом решили, что Похититель божественного огня как-то ближе к народу. Построили фонтан в 1980г. Прототип создал Церителли – он вылепил 30-сантиметровую модель из глины, а полномерную скульптуру по этому образцу сделали киевские архитекторы. Прометей отлит из бетона и обшит миллиметровым слоем меди. Раз в несколько лет его чистят и натирают воском. Освещают античного героя 250 цветных ламп. На протяжении более чем двадцати лет управляет фонтаном один и тот же человек, техник Анатолий Заиченко.

Есть в округе и памятники древности. На горе Аю-Даг в течение прошлого века археологи раскопали руины несколько старинных построек. На их поиск и исследование можно потратить целый день, но для этого, к сожалению, у меня нет подходящей компании; как-нибудь в следующий раз. Не лазить же мне одной в колючих зарослях Аю-Дага?! В Интернете я прочитала, что имеется где-то прямо на территории военного санатория законсервированный раскоп на месте обнаружения древней раннехристианской базилики. Обнаружили ее очень давно, еще в 19 веке. С первых дней своего пребывания в Крыму я принялась искать базилику. Папа сказал мне, что она где-то возле наших корпусов, возле зимнего сада. Вокруг «зимнего сада», который оказался довольно большой полуразрушенной оранжереей, я ничего не обнаружила. К моему изумлению местные медсестры, работающие в нашем корпусе, тоже не смогли мне сказать ничего определенного. «Кака така базилика?! Там такой ларечек есть, где иконками торгуют, в нем женщина сидит. Вы лучше у нее спросите, может, она знает. А мы тут так заняты, так заняты, земли под ногами не видим...». И где он, этот ларечек? Ладно, раз это совсем рядом, у меня еще будет время разыскать базилику, а прежде нужно посетить места отдаленные от Партенита.

Отправляясь в отпуск, я заранее припасла путеводители, кое-что вытащила из Интернета, составила приблизительный план своих экскурсий, мечтая за неделю обшарить все ранее не обследованные уголки Крыма. Естественно, Судакская генуэзская крепость, Алупкинский, Ливадийский, Массандровский дворцы в мои планы не входили, как и Бахчисарай и Никита – в них я уже бывала ранее. Не смогу я, по понятным причинам, в этот раз посетить и Севастополь, Керчь и Феодосию. Коктебель тоже далековато, поэтому я буду исследовать ЮБК. Но, как говорится: «Хочешь рассмешить Бога – расскажи ему свои планы», не все сразу вышло так, как хотелось. Еще в дороге сынок мой расхворался и проболел два дня. Только на третий день ему стало лучше, и я, наконец, смогла отправиться в путь. Начать я решила с усадьб «Карасан» и «Утес». Как раз возле нашего пляжа экскурсионное бюро предлагает билеты на морскую прогулку «Карасн-Утес», я их с радостью купила заранее. Делать этого не стоило – к обеду, когда предполагалось начало экскурсии, море вдруг разволновалось, поднялся шторм в три балла. Ржавая посудина, на которой предстояло совершить «приятную морскую прогулку», болталась на волнах в ожидании у пирса, то задирая нос высоко к небу, то угрожающе зарываясь в бурлящее море. Зрелище не особенно оптимистическое! Я решила не рисковать и сдала билеты. Пройдусь пешком.

После обеда я уложила Андрюшку спать в комнате у родителей и отправилась в дорогу. Путь мне предстоит неблизкий – от восточного склона Аю-Дага до мыса Плака. Дорога проходит по краю огромной чаши, обращенной к морю, на дне этой чаши лежит Партенитская долина, мне придется преодолеть километров пять-шесть, а то и больше по очень неровному рельефу. Сначала я долго и тяжело поднимаюсь по дороге, идущей круто вверх, затем сворачиваю налево и иду-иду-иду... Надо, наверное, все-таки начать делать утреннюю зарядку. Пока я бреду, задыхаясь и обливаясь потом, по самому солнцепеку, не грех напомнить, что же представляет собой окружающая местность.

История поселения Партенит неразрывно связана с историей самого полуострова. Исследования археологов доказывают, что люди селились здесь еще в эпоху палеолита; это подтверждают сделанные еще в 1965г находки древних первобытных орудий труда. Да и странно было бы, чтобы благодатное побережье не использовалось бы человеком – мягкий климат, плодородная почва, горные источники. Местность эту еще за тысячу лет до нашей эры населяли воинственные племена тавров и киммерийцев. О них писал Геродот. Временами два этих народа мирно жили по соседству, даже заключались браки между их представителями, а иногда между ними вспыхивали конфликты, совершались набеги, во время которых похищались женщины врагов. Потом сюда пришли дикие племена скифов и бурный коктейль «крымских кровей» забурлил пуще прежнего. После нескольких лет вражды скифы изгнали киммерийцев из Крыма. Случилось это в 8 веке до нашей эры. В 7 веке д.н. э. на севере Черноморского побережья основали свои колонии греки. Они основали Херсонес (возле Севастополя), Пантикапей (Керчь) и еще несколько городов. Греки-переселенцы в свое время значительно повлияли на развитие культуры края. Самыми значимыми тогда были города Алустон (Алушта), Феодосия, Сугдея (Судак). Тогда же возник и Партенит. В первом веке до нашей эры колонии покорил Евпатор Митридат, основавший здесь царство Боспорское. В начале первого века н.э. эта местность перешла под протекторат Рима.

Во второй половине первого века нашей эры юг Крыма заняли ираноязычные сарматы. Чуть позже здесь появился народ аланы – то ли это была гремучая смесь скифов с ассимилировавшими сарматами, то ли пришлый народ с востока. Они владычествовали здесь почти сто пятьдесят лет, пока их не выгнали готы – восточногерманские племена. Готов в четвертом веке вытеснили все те же аланы и азиатские гунны, народ урало-алтайской группы. Это было как раз начало Великого переселения народов. К тому времени на полуостров уже начало проникать христианство. На несколько веков Крым, отделенный от остальной Европы горами, превратился в своего рода котел, в котором «варились» множество народов, как смешивающихся, так и уничтожающих друг друга: хазары, булгары, печенеги, берендеи, половцы и множество других.

Вечный спутник и охранник Партенита – Медведь-гора. Генуэзцы называли ее Камелло («верблюд»), турки – Биюк-Кастель. Нынешнее название «Аю-Даг» - татарское. Сама гора представляет собой лакколит – «неудавшийся вулкан». Лава подошла к самой поверхности земли, образовав огромный «пузырь»-выпячивание, но наружу вышли только небольшие ее потоки, процесс этот называется «интрузия». Лакколитом является и 25 метровая соседняя скала, лежащая посреди санаторского пляжа на границе земли и воды, – Медвежонок, или Кучук-Аю. Медведь сложен из магматических габбро-диабазов, только не верхушке есть небольшая прослойка сланцев. Диабаз – довольно красивый серо-зеленый камень, очень прочный. Диабаз использовался, к примеру, для строительства трибун Красной площади, стен канала Москвы-реки и первых станций московского метрополитена. Помимо диабаза на Медведь-горе обнаруживают еще около 20 минералов. «Медведи» не являются продолжением Крымской гряды, сложенной из совершенно других, осадочных пород, их происхождение, как мы видим, другое, вулканическое. Высота – 572 м, выступает в море на два километра. Гора покрыта лесом, растут здесь более пятисот видов растений. Возле Медведь-Горы люди жили с незапамятных времен, хотя самые древние постройки, обнаруженные здесь при раскопках, датируются ранним средневековьем. Первым исследователям очень хотелось, чтобы найденные руины были частью древних таврских, сарматских или римских сооружений, но это не так. Все-таки большинство построек принадлежат более позднему периоду, что не умаляет их исторической ценности. На поляне Ай-Констант, к примеру, обнаружены остатки небольшого поселения с маленьким храмчиком Константина и Елены, некрополем и крепостными стенами, на другой поляне, Клисуры – руины христианского храма, на медвежьем «заду», на самой вершине найден фундамент крупного, диаметром более 200 м, кольцевого укрепления. Интересно, что во всех этих культовых сооружениях вход располагался с юга, со стороны моря. Предполагают, что как западный, так и восточный (партенитский) склоны Аю-Дага были густо заселены и неплохо укреплены, представляя собой единую систему «коллективной безопасности». К жителям Партенитской долины, поддерживающим связь с Грецией и говорящим преимущественно на греческом языке, в 7-9 веках присоединились византийские беженцы, бежавшие с родины от гонений иконоборцев. Тогда же на относительно небольшой площади и строились христианские часовенки и храмы. Представьте - на горе Аю-Даг и в ее окрестностях почти одновременно строят четыре небольших монастыря, три церкви и несколько часовен! Предполагают, что и на маленьком Медвежонке когда-то стояла башенка или часовня, от которой сохранилась только плоская площадка и практически стертые ступени. Толчком активной «христианизации» этой местности стала, скорее всего, бурная деятельность местного святого Иоанна Готского, основавшего в восьмом веке тот самый храм-базилику, которую я разыскивала на территории военного санатория. С распространением христианства окрестности селения стали центром духовности всего полуострова. Между собой и с окружающими поселениями храмы были соединены множеством троп. Подход к храмам со стороны Партенитской долины защищался тремя рядами крепостных стен. Укрепления существовали ориентировочно до 10 века, а затем внезапно были покинуты жителями. Причиной могло быть сильное землетрясение – об этом свидетельствует явно не военный характер разрушений построек. Есть сведения, что из окрестных источников несколько раз на долгие десятилетия уходила вода. Эти случаи были связаны с периодами повышения тектонической активности. Возможно, это еще одна причина того, что Аю-Даг несколько раз пустел на долгие годы. Уставал, видно, Мишка, тащить на своих боках суетных людей и их постройки. Только в 15 веке духовная жизнь на Аю-Даге возродилась, сюда вернулись священнослужители и монахи, правда, храмы и скиты им пришлось отстраивать заново. Так был возведен новый храм Константина и Елены в форме однонефной базилики на месте старого, возродили и базилику Иоанна Готского.

Слово «Партенит» («Партфенит») происходит от греческого «парфенос» - «дева». По одной из легенд, некогда у подножья Аю-Дага стоял таврский храм могущественной богине Орейлохе (Деве). Жрецы приносили человеческие жертвы, убивая попавших в караблекрушения чужеземных моряков. Греки отождествляли тавро-скифскую богиню с Артемидой. Греческая богиня была девушкой нежной, но такой же кровожадной, как и ее более древняя таврская коллега. Жрицей здесь якобы служила дочь самого царя Агамемнона Ифигения. Эта барышня тоже когда-то ощутила всю силу власти строгой богини: Артемида потребовала у Агамемнона принести в жертву юную Ифигению. В последнюю очередь взбалмошная богиня, правда, передумала и спасла отроковицу. Я бы на месте Ифигении обиделась и назло пошла бы служить какому-нибудь Марсу, ну, на худой конец - брату-близнецу Артемиды, Апполону; ан нет, запуганную девицу так проняло страшное испытание и последующее чудесное спасение, что она решила посвятить свою жизнь служению грозной богине и с удовольствием резала в ее честь у алтаря заблудших морячков. Так или иначе, но Партенит вполне логично связывать с пребыванием в Тавриде легендарной Ифигении.

Партенит был городком небольшим, но бойко торгующим и славившимся ремеслами. С восьмого века он фигурирует в летописях как «торжище в Партенитах». Городом его можно считать, начиная с 9 века нашей эры. Он имел развитые культурные и торговые связи с Византией, что подтверждает найденная в большом количестве характерная Византийская керамика. Улицы застраивались по строгому определенному плану, имелась судоверфь в районе скалы Медвежонок. Ее остатки сохранялись до 1978г (!), пока древние сваи не были взорваны при обустройстве пляжа санатории «Фрунзенское». Одним из центров морской торговли городок был с 8 по 15 век. В 13 веке до Крыма дошли монголо-татары, но разрушать здешние города они не стали, а лишь обложили их податью (это, в конце концов, была основная цель их набегов). С приходом в здешние земли в конце 13 века выходцев из Серной Италии, генуэзцев, Крым еще долгое время формально оставался монголо-татарским улусом, хотя здесь вовсю хозяйничали итальянцы, которые для сохранения спокойствия понемногу делились с татарами. Татары и генуэзцы вели в Крыму совместный бизнес, самый прибыльный бизнес всех времен – работорговлю, центр которой находился в Кафе (Феодосия). С установлением на крымском побережье власти генуэзцев Партенит служил важным торговым портом. В Уставе генуэзских черноморских колоний 1449г было указано, что в Партените утверждается постоянное консульство Генуи. На холме Тепелер несколько лет назад археологами были обнаружены руины дворца генуэзского консула.

До 15 века Партенит бурно развивался, пока в 1475 г его не захватили турки. После нескольких лет непрерывных убийств и грабежей город был окончательно разорен. Его конец ускорило прекращение торговли. На Черном море установилась турецкая гегемония, отправлять торговые корабли в Крым стало делом небезопасным и даже невозможным. Перекрыв торговые морские пути к городу, турки «лишили его кислорода», Партенит захирел. Большинство жителей покинули умирающий городок. Только в 1774 г после долгой войны с Россией Турция по Кучук-Кайнаджирскому договору признала независимость Крымского Ханства, сохранив за собой лишь духовную власть над крымскими мусульманами, а фактически полуостров перешел под протекторат России. Русские, пришедшие в Партенит в 18 веке, застали на месте некогда цветущего торгового города сонную рыбацкую деревеньку на несколько десятков дворов. Большинство жителей были греки. В 1778г Россия инициировала переселение 30 тысяч греческих христиан из Крыма в Приазовье. Выехали и большинство партенитских греков. Их место заняли татары, переселившиеся из степного Крыма, правда и они бежали в Турцию в конце 18 века после отмены крепостного права, опасаясь захвата земель и насильственной христианизации. В поселке осталось всего несколько семей.

Только в восьмидесятых годах 19 века здесь начала «просыпаться» жизнь. В высших кругах общества вдруг разом появилась мода на Крым. Это связано с тем, что эти места для отдыха облюбовали члены царской фамилии. Земли начали скупать Романовы, Юсуповы, Воронцовы, Раевские, Гагарины, Нарышкины. В Крым потянулись люди. С лихорадочной быстротой строились усадьбы, дворцы, частные санатории и лечебницы, дачи и гостиницы. Первые земли в предгорьях Аю-Дага потомки Раевского, боевого генерала, героя Бородино, получили от государства. За несколько лет семья докупила еще несколько соседних селений. Немало для процветания Партенита сделал сын славного генерала, тоже Николай Николаевич и внук, Михаил Николаевич. С бурным «наводнением» Крыма приезжими Партенит не стал местом общественным. Это была частная собственность семьи Раевских, пришлый народ здесь не жаловали, хотя само поместье процветало и развивалось. На самом деле, рядом находились два поместья – Партенит и Карасан. Связи поддерживались с соседями – князьями Гагариными из соседнего Кучук-Ламбата и с семьей академика Кеппена, садовода-профессионала, который проживал в имении Карабах. Николай-Николаевич Раевский-средний (странно, но его везде называют «младшим», а ведь у него был сын, тоже Николай Николаевич, и «младшим» логичнее назвать его) дружил и переписывался с тогдашним директором Никитского сада Гартвисом и директором ботанического сада в Петербурге Фишером.

Сами Раевские страстно увлекались садоводством и акклиматизаций растений. Именно им Партенит обязан своей бурной растительностью. Крымское побережье еще двести лет назад представляло собой довольно пустынную местность. Каменистые склоны гор были покрыты островками полувыжженой травы, одиночными акациями и редкими колючими кустарниками. Вы можете убедиться в этом, посмотрев на гравюры и литографии девятнадцатого века. Кипарисы, магнолии, сосны, оливковые рощи, туи и можжевельники, которыми мы можем любоваться сегодня и которые давно стали неотъемлемой частью прочно закрепившегося в нашем сознании праздничного образа ЮБК – все это привозное, культивированное. И Никитский ботанический сад, и парки большинства современных санаториев, и парки бывших усадьб аристократов и дворцов членов царской семьи создавались руками человека при содействии благословенного крымского климата. Такой парк есть и на территории военного санатория – один из красивейших и обширнейших на побережье.

Раевские разбили на обширных площадях сады, заложили виноградники, стали выращивать табак, делать вино, и немало – до 75 тысяч ведер в год! Первые насаждения в имениях Раевских делал профессиональный садовник Э.Ю. Либо под руководством самого хозяина, Николая Николаевича (среднего-младшего). Чуть позже появился первый питомник Раевских, где можно было приобрести саженцы декоративных и садовых растений. Питомник существует и сейчас – Опытное хозяйство Приморское, филиал Никитского ботанического сада.

Вообще, о семействе Раевских стоит сказать несколько отдельных слов. К стыду своему, что такое «подвиг Раевского» со времен изучения школьного курса истории я сама накрепко забыла. Приступая к написанию этих заметок, я порылась в Интернете и к изумлению своему обнаружила, что… подвига-то никакого не было! По легенде во время сражения под Салтановкой, что возле Могилева, предшествовавшего Бородинской битве, генерал, видя, что боевой дух солдат в ходе боя поколебался, якобы схватил двух своих сыновей – старшего шестнадцатилетнего Александра и младшего одиннадцатилетнего Николая, увлек их на батареи Наполеона с криком: «Вперёд, ребята; я и дети мои откроем вам путь к славе!». Этот жертвенный поступок настолько воодушевил солдат, что они отважно бросились в бой вслед за генералом и его сыновьями и выиграли бой. По некоторым свидетельствам сам Раевский недоумевал по этому поводу. Его сыновья действительно были при нем в войсках, старший учувствовал в сражении, но, конечно, не в арьергарде, а младший и вовсе находился в обозе. В беседе со своим адъютантом Батюшковым Николай Николаевич говорил: «Правда, я был впереди. Солдаты пятились, я ободрял их. Со мною были адъютанты, ординарцы. По левую сторону всех перебило и переранило, на мне остановилась картечь. Но детей моих не было в эту минуту. Младший сын сбирал в лесу ягоды (он был тогда сущий ребёнок, и пуля ему прострелила панталоны); вот и всё тут, весь анекдот сочинён в Петербурге. Твой приятель (Жуковский) воспел в стихах. Гравёры, журналисты, нувеллисты воспользовались удобным случаем, и я пожалован римлянином». Еще генерал обижался, что славят его не за истинные подвиги, коих было не мало, а за анекдот. Скорее всего, легенда возникла из-за того, что сыновья Раевского все-таки находились во время войны в армии, хоть и были еще в сущности детьми. Еще судачили, что Александр Первый предлагал Раевскому графский титул, а тот отказался со словами: «Мне это не к чему, я – Раевский, и этим все сказано!». А Наполеон якобы сказал о Раевском: «Этот генерал сделан из того материала, из которого делают маршалов». Думаю, Николай Николаевич все же был человеком героическим: с чего бы это образ обычного дядьки оброс таким количеством приданий? Женат он, к слову, был на Софье Алексеевне Константиновой, дочери бывшего библиотекаря Екатерины Второй, внучке Ломоносова.

Одна из дочерей Раевского Мария восемнадцатилетней девушкой вышла замуж за графа Волконского, богатого немолодого аристократа. Вышла, повинуясь скорее воле родителей, чем по любви. Сергей Волконский был на 19 лет старше невесты. В молодости он слыл красавцем, но по описаниям современников на момент свадьбы уже «зубы носил накладные при одном натуральном переднем верхнем зубе». Венчались они в Киеве, на Печерске в старинной церкви Спаса на Берестове, а через год произошло восстание на Сенатской площади. Дальше – вы знаете. Волконская одна из первых (а вернее, вторая после Трубецкой) следует за мужем в Сибирь, а ей вслед несутся родительские проклятья. Подвиг тем более высокий, если верить слухам о том, что Мария мужа не любила – да и как она могла любить совершенно незнакомого человека, с которым ей пришлось расстаться через три месяца после свадьбы из-за болезни?! Не смотря на это, она стойко делила с ним невзгоды, прожила с ним все годы ссылки и родила четверых детей. Она провела восемь месяцев при Благодатском руднике, потом три года – в Читинском остроге. В общей сложности Мария Николаевна прожила с мужем в Сибири 29 лет. Это было ужасное время. Особенно много лишений Волконская пережила поначалу. В 1828г умирает двухлетний первенец Марии Николенька, еще через год приходит весть о смерти отца, простившего дочь в конце жизни, а в 1830 не прожив и дня, умирает новорожденная дочь Софья. Братья и мать прерывают с ней отношения, последняя обвиняет Марию в смерти шестидесятилетнего отца. Раевский уже на смертном одре указывал на портрет дочери и говорил: «Вот единственная удивительная женщина, которую я знал!». Не смотря на лишения, Волконская не теряет присутствия духа. Современники вспоминают ее как «железную женщину» с твердым и не всегда приятным характером. Она, к примеру, однажды насмерть поссорилась со своей некогда лучшей подругой Трубецкой и не общалась с ней, пока Трубецкая не умерла, даже на похороны не явилась и на могилу никогда не ходила. Один из очевидцев, написавших воспоминание о декабристах в Сибири, встречал Марию Волконскую в Петровском остроге (сам он тогда был ребенком и жил в близлежащем поселке); он писал, что была она дамой довольно худой и высокой, смуглой, с плотно сжатыми губами. Держала себя строго и надменно, местные ребятишки ее побаивались и избегали. Уже в Петровском остроге она родила детей Михаила и Нелли, которые поддерживали ее в старости. В последствии Мария насильно выдала красавицу-дочь замуж за чиновника Молчанова, который со временем оказался растратчиком и попал под суд, а потом и вовсе сошел с ума и умер, оставив Нелли 22-летней вдовой с ребенком. Эта история ужасным образом отразилась Марии Николаевне. Она была полна горя и раскаяния, долго не находила себе места и даже надолго слегла. Нелли опять вышла замуж, за графа Кочубея, и опять овдовела – граф умер от чахотки. Третий брак был более длительным, но изумил всех родственников – очередным избранником Нелли стал управляющий имением. Зато сын Марии Михаил сделал блестящую карьеру и женился… на внучке Бенкендорфа.

С Сергеем Волконским Мария Николаевна ладила плохо, между ними росло напряжение – уж очень разными они были людьми (добавим, что к вставной челюсти у графа добавилась лысина и окладистая борода, со временем он превратился в благообразного старца). Сергей завел крестьянское хозяйство, демонстративно появляясь на людях в перепачканной одежде, с соломой, застрявшей в бороде и благоухая ароматами скотного двора. Марию, конечно, бесили эти либеральные чудачества супруга. В ссылке она познакомилась со многими интересными людьми. На фоне некоторых других декабристов Сергей Григорьевич Волконский казался высокообразованной Марии скучноватым и не умным, хотя он, несомненно, был добрый и приятный человек. Один из декабристов, Александр Поджио был очень одинок и несчстен - его молодая жена под давлением родителей подала на развод после отправки его в ссылку. Он очень подружился с Марий и проводил с ней много времени. Ходили сплетни, что у Волконской был роман с Поджио, и детей она родила от него. Верить в это очень не хочется, как и в то, что папенька Марии не водил ее братцев под вражеские пули (может, все-таки поскромничал или адъютант наврал?). Однако от фактов не отвертеться: дружба и теплая привязанность между Марией и Поджио существовала до конца жизни. Поджио и умирать приехал в имение дочери Волконской Нелли, в Вороньки Черниговской губернии. Это случилось уже через два года после кончины самой Марии. Она умерла от болезни сердца в 1863г в возрасте 56 лет в тех же Вороньках. Поджио приехал проститься с ней перед смертью. Волконский пережил ее на два года.

В некотором роде Мария Николаевна была связана с Пушкиным, с его прибыванием в Крыму, но было это не в партенитском имении Раевских, а в гурзуфском. Именно здесь несколько недель прожил Пушкин. Путешествуя по Крыму в 1820г, Раевские (Николай Николаевич, его супруга, сын Николай и дочери Мария и Софья) встретили юного ссыльного поэта в Екатеринославле, где он больной и одинокий метался в горячке в околоточном лазарете. Раевские пожалели юношу и выхлопотали разрешение взять его с собой у генерала Инзова, под чьим надзором находился поэт. В августе все компания приехала в Крым, побывав по дороге в Пятигорске, где захватили с собой Александра Николаевича Раевского. С тех пор Пушкин был очень дружен с Николаем Раевским-средним, жил с ним в одной палатке во время пребывания на Кавказе, переписывался, посвятил ему поэму: «Кавказский пленник». Со старшим братом Александром Раевским он тоже дружил, но их отношения сложились уже в Одесский период Пушкина. Говорят, Александр Сергеевич поначалу просто обожал своего тезку. Тот обладал глубоким умом, был человеком прекрасно образованным и остроумным, но циничным и надменным мизантропом со своеобразными взглядами на жизнь. Поэт, как считают, наделил его чертами Евгения Онегина, такой тип людей привлекал и интриговал его. Пушкин, как говорили литературоведы, «боготворил Раевского, тянулся к нему, доходил в своем увлечении до края, мучился им, потом ненавидел и, наконец, изжил в себе». Отношения с Александром Раевским поэт прервал резко и навсегда, узнав, что тот тайными интригами добился выдворения Пушкина из Одессы. Александр Раевский одно время подозревался в причастности к заговору декабристов, даже был арестован в Белой Церкви и заключен под стражу, но позже его отпустили. Он всячески препятствовал отъезду сестры в Сибирь и позже прервал с ней отношения. При всех этих нелицеприятных фактах Александр имел одну слабость – он безумно любил свою единственную дочь Александрину. Он поздно женился, и жена его Екатерина внезапно умерла совсем молодой. Всю свою энергию и нерастраченную любовь безутешный вдовец посвятил опеке над дочерью. Этот весьма противоречивый тип прожил нетипично долгую для Волконских жизнь – 73 года.

Принято считать, что в Марию Николаевну Раевскую Пушкин был тайно влюблен. Ее изящную головку он неоднократно рисовал на полях своих рукописей и посвятил ей несколько стихов и даже поэм. Айвазовский, воодушевленный историей этой привязанности, потом даже написал картину «Пушкин и Мария Раевская на берегу моря». Александр Сергеевич с огромной теплотой вспоминал светлые дни юности, проведенные на черноморском побережье среди добрых к нему людей. После смерти генерала Раевского Пушкин, всю жизнь с благодарностью помнивший его гостеприимство и «милую семью», лично выхлопотал для вдовы героя приличную пенсию. Скрепя сердце, он написал письмо Бенкендорфу, чьих друзьях отнюдь не числился. Письмо заканчивается словами: «Прибегая к Вашему превосходительству, я надеюсь судьбой вдовы героя 1812 года – великого человека, жизнь которого была столь блестяща, а кончина так печальна, - заинтересовать скорее воина, чем министра, и доброго, отзывчивого человека скорее, чем государственного мужа…». Царь и шеф жандармов снизошли и назначили вдове ежегодную солидную пенсию – 12 тысяч золотых рублей ежегодно.

У генерала Раевского было еще три дочери. Тихая и романтичная Елена никогда не выходила замуж, долго болела туберкулезом, проведя практически всю жизнь под опекой матери; их и похоронили рядом. Пушкина пленила бесплотная прелесть и этой сестры. Он вел с ней беседы о литературе, она учила ему английскому языку, поэт и ей посвятил несколько своих творений. И опять - головки на полях... (эх, Саня, шалопай ты эдакий!). Елена была средней сестрой Марии - ближе всех ей по возрасту, всегда оставалась ее другом и продолжала писать в ссылку, несмотря на запрет матери. Польский граф Гюстав Олизар (поэт и шафер Бальзака) сватался когда-то к юной Марии, а после ее замужества не оставил попыток породниться с Раевскими и сделал предложение Елене. Она отказала, понимая, что всегда будет лишь тенью сестры. Родители не захотели повторять прежних своих ошибок – ведь они выдали свою младшенькую Марию за нелюбимого, который оказался бунтовщиком, и навсегда исковеркали ей жизнь. Елену оставили в покое, и она провела остаток жизни в тишине и тайных мечтах, среди любимых книг, рядом с дорогой маменькой. Спасая Елену от болезни, вдова Раевского отбыла с ней в Италию. Поехала с ними и Софья, самая младшая дочь. Не смотря на крайне слабое здоровье, Елена протянула до 48 лет. Кстати, как и все Раевские она была дамой весьма образованной (еще бы – правнучка Ломоносова!) и даже переводила произведения Байрона и Вальтера Скотта на французский язык.

Похоже, Пушкин остался равнодушен только к одной из сестер Раевских – Софье. Ведь во время пребывания его в Крыму она была еще ребенком. Эта девушка была в свое время фрейлиной императорского двора, как и Екатерина; обладала тонкой прелестью черт, но осталась старой девой. Семья, тесно связанная с декабристами, не была особо популярна в свете, после смерти генерала-кормильца богатством Раевские похвастаться не могли, так что, видимо, женихи в очереди не стояли. Софья, как и Елена, была очень привязана к матери. Она отправилась вместе с ней и сестрой в Италию, гда в последствии и похоронила обеих. За Еленой она трогательно ухаживала до последнего дня. Вернувшись на Родину, Софья с жаром кинулась принимать участие в делах родственников. Она хлопотала, интересовалась, советовала, негодовала, опекала, за что и прозывалась «гувернанткой». Характер у нее, судя по письмам, был жесткий и непреклонный. Она предприняла утомительное долгое путешествие в Сибирь, чтобы навестить сестру. Говорят, они не сразу смогли узнать друг друга. Есть версия, что истинной причиной этой поездки была не тоска о сестре, а поиск примирения с нею. В переписке Софья довольно резко отозвалась о вольном поведении сестры в ссылке, слухи о котором дошли до Петербурга. Как могла повести себя Мария Николаевна после ссоры, мы уже знаем по примеру с Трубецкой. Встреча сестер состоялась, а о чем они во время нее беседовали, история умалчивает. Известно, что прохладными отношения между сестрами-строптивицами оставались до конца их дней. Но они все-таки были! А ведь могла Машенька и шашкой рубануть!

Старшая сестра, Екатерина Раевская, знойная красавица, вышла замуж за еще одного декабриста – Орлова. Михаил Федорович Орлов был внебрачным, но признанным сыном Федора Григорьевича Орлова. Герой войны 1812г, он подписывал акт капитуляции французов с русской стороны. Орлов был причастен к заговору декабристов, но не относился к прямым зачинщикам. Год он провел в Петропавловской крепости, но потом был освобожден. Его не отправили в Сибирь, но шесть лет он с семьей находился под надзором в своем имении в Калуге. Естественно, супруга разделила его участь. Ею тоже был увлечен в свое время Пушкин. Он писал о Екатерине Раевской: "Признаюсь, одной мыслью этой женщины дорожу я более, чем мнениями всех журналов на свете, и всей нашей публики". Ее твердый профиль тоже украсил поля множества его страниц... Чертами Екатерины он наделил свою гордую Марину Мнишек. Хотя более всего освещается влюбленность Пушкина в самую знаменитую из всех сестер, Марию Волконскую, на самом деле ему больше всех нравилась Екатерина. Хотя, Мария Волконская когда-то очень правильно написала о поэте: «Его единственной настоящей любовью была его муза, он просто наделял ее чертами очень многих женщин». Екатерина Раевская-Орлова обладала хладнокровным нравом. О ней вспоминали, как о спокойной, добродеятельной, сдержанной женщине, исполненной собственного достоинства. Екатерина пережила всех своих братьев и сестер. Ей был отпущен долгий век – 88 лет.

Кстати, был связан с семьей Раевских и еще один декабрист – Давыдов, родной брат генерала Николая Раевского по матери. Похоже, декабрьский вихрь с Сенатской площади прошелся в свое время практически по всем благородным семьям.

Что еще можно рассказать о Партените? Были здесь когда-то каменоломни. Был крохотный приморский поселок, куда еще в 1950-х нельзя было силком затащить приезжих. Старожилы вспоминают, что на пять окрестных селений был один участковый конный милиционер, а в домах никто не запирал двери.

А руины базилики Иоанна Готского я все таки нашла за пару дней до отъезда. Недалеко от кинотеатра санатория можно увидеть стенды с кратким описанием истории Крыма, Партенита и памятников Аю-Дага. Прямо от них вправо на восточный «бок» Медведя ведет прогулочная тропа, поднимающаяся вверх и вверх и затем cворачивающая направо. Вот по ней и нужно идти, чтобы прийти к раскопу. В один из дней перед обедом я это и проделала. На подъем ушло минут 7-10, и я увидела небольшой павильон, стелу-памятник и киоск. Киоск оказался той самой иконой лавкой, о которой мне говорили мед. сестры в санатории. Вопреки их предупреждениям, женщина-киоскер в платочке оказалась не особо общительной: видимо по моим легкомысленным шортам и фотоаппарату она сразу поняла, что я не богомолка. Павильон оказался закрыт, однако открытыми оставили форточки окон. Я обошла вокруг легкую постройку вокруг и обнаружила, что рассмотреть раскоп через форточки можно без труда, а вот проникнуть внутрь никак не возможно. Что ж, порыв исследователя не знает препятствий. Я, правда, не решилась под строгими взглядами киоскерши повторить свой подвиг у ялтинского дворца эмира – в форточку я не полезла. Я попросту сняла руины древней базилики через окно.

История обнаружения базилики довольно интересна. В 1868 году управляющий партенитским имением Раевских некто П.Ю.Кемиус руководил постройкой новой дороги по восточному склону Аю-Дага. Дорогу тянули «поверх» старой, которая совсем разрушилась и заросла. Во время строительных работ рабочие наткнулись в зарослях на старую каменную кладку довольно крупного
сооружения. Не раздумывая, управляющий приказал разобрать кладку, предполагая, что это – дорожная опора (руки бы поотбивать!). О масштабе разрушения исторического памятника, пусть и невольного, свидетельствует следующая цифра: с места расчистки было вывезено 200 подвод камня! Этот «вандализм по неведению» прекратился только тогда, когда были обнаружены мраморная капитель византийской работы, мозаичный пол и пустое плитовое погребение. Работы по разборке были приостановлены после того, как храму был нанесен непоправимый ущерб. Дорогу провели немного в стороне, а о находке сообщили ученым. Первые раскопки здесь были проведены в 1871г под руководством художника и археолога, исследователя Крыма Дмитрия Михайловича Струкова. Он обнаружил строительную надпись, высеченную на камне: "Этот всечестный и божественный храм святых славных и первоверховных апостолов Петра и Павле был построен с основания в давние времена иже во святых отцом нашим архиепископом города Феодоро и всей Готии Иоанном Исповедником, ныне же возобновлен, как он зрится, метрополитом города Феодоро и всей Готии кир Дамианом в лето 6936 индикта 6-го, в десятый день сентября". Таким образом, стало известно, что возвели храм при святом Иоанне Исповеднике (Готском) еще в восьмом веке, а перестроен он был позже, в конце 15 века, уже при турках.

Следующие раскопки проводились уже в 1905-1907гг молодым археологом Николаем Ивановичем Репниковым, когда имение принадлежало Петру Михайловичу Раевскому. Еще одно детальное исследование проводилось уже в 60-е годы 20-го века, тогда была изучена вся поверхность Аю-Дага.

Иоанн Готский был родом отсюда, из Партенита. Родителями его были каменотес Лев и супруга его Фотина, приехавшие откуда-то из Малой Азии. Семья была православная, очень набожная, и, к сожалению, бездетная. Фотина, по легенде, долго молила бога, чтобы он дал ей сына, которого она обещала посвятить служению Господу; и молитвы ее, наконец, были услышаны. У нее родился сын, которого нарекли Иоанном. Как и было обещано, все свое время он посвящал молитвам и еще в юности принял духовный сан. В то время состоялся очередной Вселенский собор, на котором была принята доктрина борьбы с иконами – иконоборчество. Епископ готский, присутствующий на соборе, принял сторону иконоборцев, однако население Партенита отказываться от старых обрядов не собирались. Они «призвали» Иоанна, пламенного сторонника икон, стать их епископом. В сан его посвящали в Грузии, так как вся остальная Европа была заражена ересью иконоборчества. Он немало потрудился в течении жизни, доказывая свою правоту и борясь с иконоборчеством. Наконец, на Никейском соборе в 787г ересь была осуждена, дело всей жизни Иоанна. Но и теперь неистовый Иоанн не остановился. Он возглавил восстание против хазар, которые в то время хозяйничали на полуострове. Восстание было подавлено из-за предателей, Иоанн пленен и заключен в крепость в городе Фула, откуда вскоре бежал и укрылся в городе Амастриду. Там он и умер через четыре года. Верующие, которые сейчас посещают базилику, утверждают, что именно здесь и был захоронен святой Иоанн; дескать, его тело принесли в родной Партенит и погребли в базилике, а пропало оно во время турецкого нашествия – его успели спрятать и перезахоронить преданные последователи. Большинство историков склоняются к другой версии: базилика – это кенотаф, символический склеп человека, умершего на чужбине. Похоже, что это правда. Сразу после подавления восстания хазары разрушили храм почти полностью.

Символический склеп мог появиться позже. Восстановили базилику только в 15 веке, но и ее вскоре сильно повредили турки, захватившие Крым. Очевидцы раскопок базилики описывали, что фундамент был высечен из крупных блоков мшанкового известняка, добываемого в районе Севастополя; крышу покрывала черепица. Пол устилали мозаичные плиты, каждая – с разным геометрическим орнаментом. Размеры сооружения были внушительными – 19,5 метров в длину, 14,5 - в ширину, толщина стен до 1 метра. Здесь могло помещаться до 100-120 верующих. Византийская архитектура храма нарочито упрощена. По боковым торцам стены окружены галереями. Сейчас четко видно, что храм представляет собой трехнефную трехчастную базилику. Остатки стен местами возвышаются на высоту до метра. Пол расположен на полтора метра ниже уровня земли. Вокруг раскопа сооружен помост, в алтарной части установлена небольшая кафедра, на которой лежит толстая церковная книга. По праздникам здесь правят службы, собирается немало верующих. Возле павильона можно изучить стенды с копиями фотографий раскопок из коллекции Бертье-Делагарда. На тропе рядом с законсервированной базиликой установлен памятный знак-стела, возле нее – стенд с изображением Иоанна. Мое историческое любопытство удовлетворено. Можно идти в столовую.