КАРАтюрек

«Вспомнить всё!» - вот как можно было бы перевести это название, если иметь в виду то, что там происходит: вас ждёт кара за все ошибки прошлого, настоящего и будущего.
За время подъёма на перевал ты вспомнил всё хорошее и плохое, что было в жизни, мысленно попросил прощения у всех, простил своих обидчиков, потому что тебе кажется, что жизнь твоя покидает тебя, да и обиды эти не идут ни в какое сравнение с… Каратюреком. Звук этого слова заставляет вздрогнуть ни одно бывалое сердце! Кто прошёл Каратюрек – тому море по колено. Этот перевал выведет всех на чистую воду, никого не оставит равнодушным, всё остальное – мелочи по сравнению с Каратюреком. Как-то на тренировке в фитнес-зале Оля поставила себе самый высокий степ, ей достались самые тяжелые гантели: «Оль, тебе не тяжело будет?» Оля, непринужденно смеясь: «Нет, конечно, что вы? Это же не Каратюрек…»
Подъем и спуск с Каратюрека занимает весь день. Сначала всё время вверх, преимущественно по камням. Сейчас мы уже знаем, что это «сначала» состоит из трёх переходов по 50-60 минут и на самом верху ещё полчасика. И ты – герой. Но когда поднимаешься на него впервые, то силы выжить даёт глупая мысль: «Вот сейчас за этими камнями будет вершина». Ты на последнем вздохе подходишь к этой впереди маячащей гряде камней, а за ней где-то далеко впереди ещё одна: «Ну вот за этими камнями точно будет вершина», а потом ещё и ещё… Ты начинаешь понимать, что горы издеваются и обманывают тебя, включается автопилот, потому что ты уже выключился. И тут ты вдруг доходишь до крайней точки изнеможения внутри себя и до вершины перевала Каратюрек одновременно.
Способность радоваться жизни несмело возвращается. Но ты рано радуешься! Впереди ещё спуск! Но ты об этом пока не думаешь и наслаждаешься видом с Каратюрека. Вся массивная красавица-стена Белухи – как на ладони, и разноцветные горы долины эдельвейсов (Ярлу), и синяя точка озера Духов как будто затерялась где-то в скалах, и кудрявый, сверху такой тоненький Ак-Кем, и ледник, похожий на хвост дракона. А вокруг – цепи горных вершин, точно такие, как на картинах Н. Рериха – синие и голубые. Как-то раз мы даже ночевали с детьми на вершине Каратюрека и рано утром будили их, чтобы встретить рассвет, потрясающее зрелище – наблюдать сверху, как встаёт огромное солнце, и небо вокруг играет самыми невероятными красками. Вот только сомневаюсь, что дети тогда это оценили, бедняги. В другой раз мы наблюдали грозу, где-то внизу, под нами всё черное, а у нас, на Каратюреке, хорошая погодка. А потом мы оказались выше радуги, которая расположилась где-то внизу, по крайней мере, создалось такое впечатление.
Но вот ты 15-20 минут назад поднялся на этот выдающийся перевал и начинаешь спускаться. И только теперь ты начинаешь оценивать его по достоинству. Потому что спуск идет резко и, самое главное, - надолго вниз. Спуск настолько крут, что идти очень сложно: кто быстро-быстро семенит ножками по узкой тропке, кто бежит бегом, но тоже мелкими шажочками. Один широкий шаг – и ты кубарем покатишься вниз… Паша всегда бежит быстрее всех и добегает до кедрача часа за полтора. Ноги стираются «по самые ушки», остаётся голова в надёжных ботинках (можно делать рекламу). Мы все растягиваемся по способностям. Испробовав разные способы спуска, могу для себя сделать вывод: быстрее спуститься, конечно, очень приятно (всё, ты сделал это!), но больно. Семенить быстро ножками, но не бежать, всё же, менее травматично для ног и, прежде всего, колен, но в два раза дольше.
А внизу тебя ждет награда – кедровая спальня. Мы это место называем кедрач. Когда к вечеру ты спускаешься в этот санаторий, то по-настоящему начинаешь ценить вкус жизни, её простые маленькие радости: снимаешь горячие ботинки, опускаешь обожженные Каратюреком ножки и всё остальное тело в речку Текелюшку, одеваешь сухую, чистую, тёпленькую одежду, пьёшь вкусный-превкусный чай, ешь чудесную кашу, потом опять пьёшь чай. А напротив на камне за тобой следит полосатый бурундук, он ждёт, что ты ему оставишь кашку. Только сырые зёрнышки, например, риса, он есть сразу не будет – предпочитает рис варенный, только если уж совсем турист никудышний и за сутки нормальной еды не даст, тогда уж делать нечего, придётся бурундуку есть сырую кашу.
Ну и, наконец, ты погружаешься в сладкий глубокий сон на могучих кедровых корнях. Погружению мешают постоянно дёргающиеся во сне ноги, потому что они привыкли быстро-быстро семенить, и память мышц и нервных окончаний никак не может угомониться. А утром – вниз, по Текелюшке. Но это уже другая история.

Особое удовольствие

Идти вниз по Текелюшке – одно удовольствие. Идти вниз по Текелюшке под дождем – это второе удовольствие. Идти вниз по Текелюшке под дождем с вывихнутой рукой (это я про Олю) или ногой (это я про Виту) – это третье удовольствие. Идти вниз по Текелюшке под дождем после вчерашнего спуска с Каратюрека, когда у тебя всё ещё дрожат коленки – это четвёртое удовольствие. Как видите, как ни крути, в любом случае получите удовольствие. Удовольствие получается от щекотливого чувства под ложечкой, у некоторых под лопаткой или ещё где-нибудь от того, что земля буквально норовит уйти из-под ног. Потому что поначалу она и не земля вовсе, а сыпучие скользкие камни вдоль узкой и, местами, едва уловимой тропы, идущей по скальному, преимущественно мокрому, склону круто вниз. Зато, какое это красивое место! Несмотря на опасность спуска, каждый, у кого в руках фотоаппарат, то и дело останавливается, потому что хочется запечатлеть всё! У кого нет фотоаппарата, тот просто останавливается, охает и ахает. Вот это и есть настоящее удовольствие от Текелюшки! Она срывается вниз длинным каскадом водопадов вдоль скалистых узких берегов, кое-где образует небольшие «джакузи», как мы их называем, такие каменные ванночки с изумрудной водой. Скалы, обрамляющие речку, очень живописные, вертикально узкие, вытянутые, как будто кем-то сложенные в необыкновенный рисунок или узор. Вдоль её берегов, впрочем, как повсюду на Алтае, много смородины и жимолости, которую лично я постоянно поедаю. Текелюшка впадает в Кучерлу, вдоль который мы дальше держим путь. Путь держать можно в разные стороны, так, если пойти налево, то попадёшь на Кучерлинское озеро, а если пойти направо, то попадёшь в Тюнгур.

Арбуз. Сковорода. Седло… Белуха

Ну а в данном повествовании мы пойдём на Белуху.
Горы – это философия. По крайней мере, для многих, кто там побывал. Поэтому позвольте ещё немного пофилософствовать. Может, это будет интересно для тех, кто туда собирается.
Белуха – вершина уникальная, сложная, умная, таинственная, живая, сказочно красивая и покорить её невозможно. Чаще всего туристы говорят: «Пустила или не пустила». Наверное, здесь важно ещё, с чем ты к ней идёшь, что внутри себя несёшь: в своих мыслях, в душе, и, поверьте, это не просто красивые слова. Опять вспомнилась фраза из кино. В одном из лучших фильмов последнего времени, я имею в виду «Остров», главный герой признается: «Мира в душе нет…», и это не даёт ему покоя, мучает и обесценивает все внешние усилия. «Момент истины» наступает позже.
Мира в душе нет – и как бы ты ни старался, всё идет не так, срабатывает не так, ты стараешься сделать как можно лучше что-то, а получается почему-то наоборот, ты нервничаешь, переживаешь и не поймёшь «почему всё не так». Так и здесь, в горах. Для каждого понятие «мир в душе» (если оно вообще существует у кого-то) особое. Я в него вкладываю такое состояние души, когда в тебе гармонично сочетаются внутренняя спокойная уверенность в то, что всё совершается правильно, это понимание и принятие происходящего, когда нет внутреннего беспокойства и неуютного чувства: «что-то не так», т.е. ты чувствуешь «момент истины». И что-то ещё, много чего ещё, это мироощущение невозможно установить в себе мысленным усилием, оно как будто вырастает в тебе в течение долгого времени. Вообще в горах спокойствие, мир в душе и воля к победе (да, да, как в той песенке Высоцкого) – необходимые вещи, иначе, без них, человек надорвётся физически или психологически. И ничего не поймет. И Белуха словно чувствует, есть ли у тебя мир в душе, твой, особый, которого ты способен достичь, и тогда только – пускает.
Но вот мы выходим с Томских стоянок. Выходить лучше пораньше, однако у нас так вообще редко получается. В прошлый раз это было, кажется, около девяти утра. «Лихо» преодолев «Арбуз» мы оказываемся под самым перевалом Делоне. «Арбузом» называют «хвост» небольшого ледника, похожего по своей округлой форме и почти параллельным трещинкам на эту ягоду. Я даже не знаю, имеет ли он географическое название. Возможно, его стоило бы назвать ледник Делоне, потому что непосредственно под этой вершиной он начинается, как будто «вытекает» из ледовой стены перевала Делоне, прерываясь «бергом». Собственно, с этого «берга» и начинается работа. Перевал Делоне представляет собой триста пятьдесят метров очень крутого подъёма. В лучшие времена он покрыт слоем снежного наста, тогда идти гораздо легче, как-то раз мы даже обошлись без веревок. А в худшие времена – это каток, т.е. перевал имеет ледовое покрытие. И, порой создаётся впечатление, что даже «кошки» тебя не спасают. Паша начинает провешивать верёвки. Для этого он при помощи двух ледорубов, как белка-каменушка, которую мы как-то видели карабкающейся на своих коготках вверх на одном из ак-кемских ледопадов, преодолевает 50 метров стены, вкручивает ледобур, цепляет веревку. И так всю стену. На верёвке может находиться только один человек. Поэтому на станциях перестёжки с верёвки на верёвку собирается очередь, которая терпеливо (или не очень) ждёт, пока впереди карабкающийся наконец докарабкается и даст возможность идти следующему. Подъём на эти триста пятьдесят метров порой занимает более четырёх часов. Однажды, когда ребята поднимались впервые своей уже упоминавшейся мною четверкой, у девчонок отказали жумары. Сначала у Маши, на первой же верёвке. Она и так имела не очень чёткое представление, как работает это устройство, поэтому сначала решила, что что-то не так делает. Потом поняла, что дело всё-таки в жумаре и обледеневшей верёвке. Но ничего не оставалось, как идти дальше, и эти триста метров она поднялась просто на руках по верёвке. Тоже проделали и Аня с Витой. На верху перевала их рабочие перчатки были практически стёрты. Спуск с перевала на другую сторону не такой продолжительный, и группа вскоре оказывается на леднике Менсу. Верхняя его часть имеет плоскую большую поверхность, за что и получила название «сковорода». Весь Менсу разорван огромными и очень живописными трещинами и, пока обходишь их, часто вспоминается скороговорка «лавировали, лавировали и все-таки вылавировали». Лучше всего идти по протоптанной кем-то тропе. Но так везёт не всегда, потому что, если выпал снег, то не видно ни тропы, ни трещин, и Паша прокладывает путь по снегу гораздо выше колена. Таким образом, после многочасового перевала Делоне предстоит поход через красивейший ледник Менсу, а там не менее впечатляющий подъём на Берельское седло. Этот день забирает очень много сил, больше всех, пожалуй, должен забрать у Паши, потому что первым идти по глубокому снегу тяжелее всего. Но, как настоящий командир, он подаёт личный пример - «в седле» не падает, а расчищает место для палатки, устанавливает её, практически самостоятельно, потому что все мы в лёгкой коме. Готовим скорый ужин и спать, все надеются, что на завтра будет хорошая погода, которая предоставит возможность для главного - подъёма на Белуху.
В прошлый раз погода была хорошая. А вот до этого наша маленькая группа-четвёрка и пара ребят из Киева, случайно встретившаяся нам еще на Ак-Кемском леднике и преподавшая ценные уроки работы на Делоне, оказались в белом плену у Берельского седла. Видимость была совершенно нулевая, плотная и густая облачность укутала нас в прочный кокон и создавалось интересное чувство пребывания неизвестно где, на краю света, а днём эта белая пелена под лучами солнца становилась кремовой, золотистой, но пробиться к нам этим лучам так и не дала. Иногда в каком-либо месте пелена ненадолго прорывалась и снова почти тут же плотно затягивалась. В такие моменты становились видны кусочки ближайших скал или очертания горизонта и тогда мы вспоминали, что вокруг горы. Однажды мы наблюдали как небольшая стая птиц, вероятно направлявшаяся в сторону Казахстана, потеряла на время ориентир в этом белом безмолвии и врезалась в укутанную молоком скалу. Птицы выругались и воткнулись в снег так, что остались на поверхности только хвосты. Освободившись от снега и, быстро-быстро замахав крыльями, птички совершили несколько попыток взлететь. Через какое-то время им это удалось и они всё же преодолели этот опасный участок.
В тот раз мы так и спустились, лишь помечтав о вершине, которая казалась такой близкой.
Но это только казалось. В следующий раз мы добрались только до вершины пика Берельского, с которого нам открывался впечатляющий вид на окружающий Катунский Хребет и на Белуху. Она казалась ещё ближе, но именно в этот момент мы оценили, как она далека. Она возвышалась над нами грандиозным амфитеатром, а мы топтались на небольшом пятачке пика Берельского вместе с тройкой ребят из Питера, примкнувших к нам на Томских стоянках, любовались ею и прощались до следующего года.
И вот мы снова выходим с Берельского седла. Небо пока чистое, но где-то на горизонте образовалась сероватая полоса облачности. Сероватый цвет настораживал, и мы поторапливались, насколько это возможно. Нас было семеро: Паша, Пашка-«немец», Маша, Аня и трое киевлян. Киевляне поторапливались неохотно, вышли немного позже и отстали. Мы преодолевали снежные и ледовые покровы, которые создавали очень красивую «геометрию», а серая туча нас уже догоняла. Когда мы подошли, а правильнее было бы сказать подползли, так как очень устали за эти несколько часов, к Белухинскому перевалу, облачность плотно сгустилась и окружающие великолепные пейзажи исчезли в ней. Но, слава Богу, непогода только густым облаком и ограничилась, в ураган и осадки не превратилась, и мы могли продолжать свой путь. Паша то и дело уходил вперёд и поджидал нас, ребята из Киева сильно отстали. «Хорошо, что Белухинский перевал был скрыт от нас и не шокировал раньше времени», - подумали мы позже, на спуске, когда развиднелось, и мы увидели его впечатляющий склон. А пока мы видели только на несколько метров вперёд, и спокойно поднимались вверх, ожидая, что вот-вот перевал закончится. Подъем был достаточно продолжительным и крутым, но мы обошлись без веревки, т.к. было очень много снега, который нас и удерживал на склоне. Во время подъёма следы, которые мы оставляли от рук и ног (именно так мы и поднимались, на четырёх опорах) напоминали мне ласточкины гнёзда на склоне песчаного берега. Дышать на этом участке было уже не очень легко, именно поэтому, видимо, подъем давался таким трудом. И только Аня удивила всех своей резвостью: она буквально взбежала на перевал и, невидимая в облачности, откуда-то издалека, сверху нас подбадривала. На верху перевала мы немного отдохнули, киевляне к тому времени только подходили под перевал и поднимались по нашим следам. Паша пошёл дальше, мы следом: «ещё немного, ещё чуть-чуть, последний бой, он трудный самый…». К сожалению, облачность скрывала окружающий вид и кроме вперёд уходящих следов мы ничего не видели. Силы были на исходе, а почти на самом верху Паша нас подождал, девчонок пропустил вперёд. Мы знали, что на вершине должна быть памятная табличка, колокол и ледоруб, но в том месте, которое мы поначалу приняли за вершину, этих вещей мы не увидели. Тут мы заметили, что нечёткие следы идут дальше и, пройдя ещё немного, как будто даже чуть спустившись, вышли к вершине Горы. Густая пелена облачности скрыла от нас окружающий мир, мы видели только Вершину и друг друга. Обнялись, сфотографировались, посидели. Я помню, что очень хотелось уловить и запомнить те ощущения, чувства, мысли, которые кружились внутри, но описать их достаточно сложно. Усталость, стремление к цели и достижение её, исполнение мечты – всё смешивалось в сложную гамму ощущений. Каждый, наверное, подумал о чём-то своём, поблагодарил Гору, и мы начали спуск. Чуть ниже встретились с киевлянами, они имели пограничное состояние сознания от усталости, но медленно продвигались вперёд. У меня даже зародилось сомнение, дойдут ли они. Но они дошли. Перед спуском с Белухинского перевала Паша остался их ждать, провесил верёвки, по которым они позже спустились. Аня, Маша и Пашка-«немец» пошли вперёд, обошлись без верёвки, спустились по своим же следам. Облака к тому времени совсем разошлись, и Белуха позволила нам насладиться незабываемыми пейзажами окружающих гор и ближайших склонов хотя бы на спуске. К концу спуска Паша нас почти догнал. А к двум часам дня мы были в лагере на Берельском седле, уставшие и счастливые.

Как на войне

Высоцкого любят не только те, кто ходит в горы. А за что? За точное слово, резкое и красивое, которое достигает самых тайных и глубоких уголков сердца.
А вы замечали, о чём он пишет в основном? Это три темы: война, любовь и горы.
Эти три вещи переворачивают душу, потрясают до самой глубины, мучают, напрягают, меняют человека, побуждают к Жизни. Возьмите поэзию, где описывают прекрасный пейзаж – красиво, понравилось. А описывают бой – волнует, потрясает. Большую любовь – волнует, возвышает. Вот в чём разница! Можно жить, а можно Жить; можно красиво жить, а можно Жить; можно существовать, жить со всеми удобствами, и это хорошо, но можно Жить… Война, любовь и горы учат человека именно Жить, с большой буквы. Там климат иной. Этот климат обнажает человека, проявляет его таким, каков он есть, делает сильнее, лучше, выше.
Одна умная женщина, никогда не бывавшая в горах, прочитав всё выше сказанное, точно подметила: «Как на войне». Почему же мы идём туда, что ж туда может тянуть, ведь там так трудно?
Человек, который вернулся с тренировки, игры, или учений продолжает жить, как жил, он напрягся, но это напряжение никак его не изменило. А человек, который пришёл с войны, с настоящей войны, не с учений, не может жить, как раньше, он не находит себе места, не может быть спокоен, не может «жить как все». Он или возвращается туда, где идут боевые действия, или находит рисковую работу на «гражданке», приближенную к военным условиям, или спивается. Потому что не может иначе. Большинство людей, окружающих его, не испытавшие боя, никогда его не поймут, будут говорить: «контуженный», «война покалечила его психику». А разве покалечила? Он просто видит больше, глубже, острее, чем все, война изменила его восприятие и мироощущение. Но, на мой взгляд, не покалечила, а, как ни странно звучит, обогатила, привычные чувства сделала острее и чувствительнее в тысячу раз, всё иное стало на вкус, на запах, на чувства. И ему теперь очень сложно, порой невозможно, находится в привычных рамках, «жить как все». Так же и в любви. Если ты испытал глубокое, потрясающее чувство Любви, то ты не согласен на меньшее, ты уже не успокоишься и не будешь довольствоваться подменой, подмена будет мучить твою душу, ты будешь искать, «хотеть чего-то» - тоска души по Настоящему. Так же действуют и горы. В горах ты узнаёшь и видишь себя и окружающих людей по-новому. «Внизу не встретишь, как ни тянись, за всю свою счастливую жизнь, десятой доли таких красот и чудес». Эта величественная красота и чудеса заключены не только в потрясающих пейзажах, но, прежде всего, в тех маленьких открытиях, которые ты совершаешь в себе, окружающих, пусть они не всегда лёгкие и приятные, но это и есть настоящие чудеса.
Эти вещи, мне кажется, чувствуют не все. Как и в Храм может войти любой человек, но один почувствует глубочайшее волнение и ощущение Невидимого Присутствия, а другой, просто, «как все», зайдет обычно, поставит свечку, ничего не почувствует и не поймет. И оба они выйдут из одного и того же Храма, но с таким разным наполнением: один – с переполненной Душой, другой – без всяких изменений.
Кто-то обязательно скажет: «Ну и что? Всего этого можно достичь и здесь, у себя дома, на работе, в жизни всегда есть место подвигу». Можно. Достигни.
Ещё никто не достиг. За исключением тех, кто претерпел от жизни настоящие лишения, потери и боль (в этом их смысл и назначение). Герои рождаются там, где трудно, там, где плохо или в экстремальной ситуации. В обыденности они не рождаются.
Но не всем это нужно, для кого-то это - бред, утопия. Тот и не пойдёт на фронт, а поедет в тыл, тот не пойдёт в горы, а поедет за комфортным отдыхом, и, наверняка, тот не знает настоящей Любви, от которой вырастают крылья. У того есть хорошая работа, привычный муж или жена, море и он вполне доволен жизнью. И, разве что, дети, волнение за них и любовь к ним могут ещё встревожить этот покой.
За десятилетия привычной, размеренной жизни с удобствами человек даже не заметит, как это его затянуло, усыпило, расслабило, как он нашел для себя миллион оправданий и объяснений, как в мифе про героя, которого на много лет усыпили песни и сказки прекрасных нимф и сирен. Теряется нюх, вкус и острота восприятия. Но человек этого не замечает, он – доволен и сыт.
Смысл в этом сокровенный:
Прекрасные сирены –
Прообраз благ мирских,
Погибель душ людских.
Мои слова здесь не попытка презрения к кому-то или аргумент в пользу гор и войны. Это просто Признание.
В суету городов и в потоки машин
Возвращаемся мы – просто некуда деться! –
И спускаемся вниз с покоренных вершин,
Оставляя в горах своё сердце.
Так оставьте ненужные споры –
Я себе уже всё доказал:
Лучше гор могут быть только горы,
На которых ещё не бывал…