На следующее утро, пока Мишук с Андреем спали со сладчайшим выражением физиономий, я привычно улизнула из номера. Однако на этот раз моей целью была не площадь Сан Марко и Кастелло, а прямо противоположное направление: Риальто, а затем район на другом берегу Большого Канала – Дорсодуро. В дневное время маршрут от Сан Марко до Риальто – самый суетный и напряженный. Но только не в семь утра. Это время – не туристическое. Это время дворников и разносчиков хлеба, официантов, накрывающих столы к завтраку и продавцов, готовящих свои магазинчики к открытию. И фотографов, разумеется.
Дорога неизбежно вывела меня к маленькой кампо Сан Сальвадор, на которой возвышался одноименный собор. Какая удача: в этой церкви есть сразу две фрески, которые мне очень хотелось посмотреть: «Благовещение» и «Преображение» Тициана. «Преображение» обнаружилось в алтаре. Фигура Христа в центре показалась мне несколько технической, но зато темные фигуры по краям картины, с динамичными, капризными силуэтами, придавали ей внутреннюю эмоциональность раннего барокко. А на «Благовещении» все внимание властно притягивал к себе страстный длинношеий ангел с невероятно выразительной пластикой.
Никуда не торопясь, я двигалась от одной работы к другой, с удовольствием размышляя о том, что Венеция прекрасна отсутствием алчущей толпы возле великих произведений искусства: ее ни разу не было даже в Галерее делла Академия, что уж говорить о церквях.
Перед самым Риальто я надолго застряла на углу какой-то улочки, выходившей на набережную Большого канала: утро раскручивалось, как пружина, на улице появлялось все больше людей, но не туристов, а венецианцев, спешивших по своим делам. Их длинные тени двигались по мостовой, а отражения мелькали в витринах магазинчиков.
Окрестности Риальто выглядят утром совсем не так, как в разгар дня, да и сам мост, свободный от толпы, производит иное впечатление. На другом берегу канала вовсю развернулась кипучая деятельность: популярнейшая венецианская достопримечательность готовилась к встрече туристов. Дворники подметали набережную, официанты расстилали скатерти на столиках уличных кафе, а гондольеры ловко снимали защитные покрывала с блестящих черных гондол, длиннющие ряды которых, на фоне роскошных фасадов палаццо, заставляли задуматься о еще одной ипостаси Венеции – богатейшей торговой республике с ее выставленной на показ роскошью. Зрелище завораживало, поэтому я долго скиталась по деревянным мосткам, любуясь отражением солнца на лоснящихся лаковых гондолах.
А потом привычно заблудилась в Дорсодуро. Ну хоть бы раз мне удалось дойти от Риальто до моста Академии, не запутавшись! Какой бы маршрут я ни выбирала, он либо приводил меня пристаням на Большом Канале (а это тупик для пешехода), либо сразу затягивал на улочки, ведущие к Ферровии – железнодорожной станции, куда мне совершенно было не нужно. В другое время такие плутания меня бы только порадовали, но сейчас я должна была быстро вернуться домой, чтобы позаботиться о завтраке в номер, укладывании чемодана и прочих неотложных вещах. Но не тут-то то было.
Ринувшись по какой-то узкой улочке, я уперлась в крохотный дворик-колодец, площадью не больше 5 кв. метров, где обнаружился громадных размеров немец (если не ошибаюсь), с блаженным видом потягивавший пиво из внушительной бутылки. Увидев меня, он светло улыбнулся, помотал головой и промычал: «Ммммммм!», что, видимо, означало, что дальше прохода нет. После чего показал рукой на мою камеру и вновь замычал. Это мычание я восприняла как предложение сфотографировать меня. Сфотографировать. В этой узкой, темной, грязноватой расщелине, где даже окон-то не было. Неопределенно кивнув немцу, я с мышиной прытью улепетнула из закоулка и, бестолково побегав еще минут двадцать, выбралась, наконец, к мосту Академии. А уже через десять минут уверенно вещала по телефону про «il piccolo colazione».
Этот день вызывал у нас большие опасения: вечером нам предстоял перелет в Рим, номер в отеле нужно было освободить не позднее двух часов дня, а температура у не напичканного нурофеном Мишука была все такая же - в районе 39. Синьор геронтолог неожиданно посетил нас по собственной инициативе и к своему прошлому назначению (лактобактерии, кажется), добавил революционный парацетамол.
Но лететь-то нужно было! Поэтому к двум часам дня мы, с помощью нурофена и чая с лимоном привели Мишука в приемлемой (безтемпературное) состояние, рассчитались и отправились пересиживать оставшееся время в ресторане на набережной. Наевшись спагетти, Мишук оживился и выразил пожелание поплавать на гондоле. Закутав ребенка в свитеры, шарфы и капюшоны, мы прямо у ресторана погрузились в гондолу и отправились в путь по тихим каналам. Нам повезло с гондольером в этот раз: он много знал, с удовольствием делился своими знаниями, а когда по пути не было никаких интересных зданий, тихонько напевал какую-то песенку. И декадентские фасады палаццо стали нашим последним впечатлением от Венеции в этот раз. А впереди нас ждал совсем другой город.