Полюбовавшись на Пекин с высоты Пейзажной горы, мы отправились в соседний парк Бэйхай, который необыкновенно живописно выглядел сверху. Вблизи он оказался еще живописнее. Зеркало озера, оттеняемое вертикальными нежно зелеными ветвями плакучих ив, формировало ощущение удивительного покоя, царившего над этим местом. Непривычные для европейского уха названия различных построек Гугуна: Врата небесного спокойствия, залы Небесной чистоты, Объединения и мира, Земного спокойствия, - наконец, наполнились для меня смыслом.
Парк Бэйхай раскинулся вокруг озера с одноименным названием. К моему изумлению, оказалось, что это самый древний царский парк в мире, созданный еще в десятом веке, когда по густым лесам Западной Европы бродили диковатые рыцари, прокаженные и пилигримы всех мастей, а средневековым городам предстояло еще лет двести ждать появления первых готических соборов. Бэйхай оказался просто фантастически красивым: зеркальная гладь озера, отражающая смиренно склоненные над ним плакучие ивы, размытые силуэты пурпурных беседок, виднеющиеся сквозь бледно-зеленое кружево ветвей, белая вязь мраморных мостиков… «Дыша духами и туманами, она садится у окна…» неожиданно всплыли в голове не вполне уместные в данном антураже строки Блоковской «Незнакомки».
Как и моя драгоценная Венеция, Бэйхай изобилует львами. Однако китайские львы разительно отличаются от своих венецианских собратьев. Местные представители этого вида - широкие, коренастые, с непропорционально крупными головами и выпученными глазами. Телосложением эти львы больше напоминают крупных жаб. Интересно, как одно и то же животное могло инспирировать совершенно разные художественные образы.
Чуть позже мы набрели и на другой китайский художественный образ – Стену девяти драконов. На обеих сторонах нарядной толстой стены, на ровном месте растущей из земли, украшенной кружевной крышей и выложенной синими изразцами, весело резвились симпатичные драконы, улыбаясь во весь свой зубастый рот.
Близился вечер, и мы не без сожаления покинули Бэйхай. Впрочем, мысль об ужине скрасила нам расставание с высшей гармонией и небесным спокойствием.
Я никогда особенно не увлекалась азиатской кухней. Мое знакомство с японской кухней в Токио привело к тому, что еще несколько лет после поездки в Японию я старалась держаться подальше от соответствующих ресторанов. После попытки съесть что-то на ужин в тайском ресторане я весь вечер жадно пила воду, стараясь погасить пожар во рту. Мое отношение к китайской кухне было не менее настороженным. В Москве Андрею ни разу не удалось убедить меня посетить китайский ресторан. Но уж в Пекине он был преисполнен решимости открыть для меня красоту предмета.
Андрей совершенно целенаправленно устремился в какой-то ресторан на пешеходной улице Ванфуцзин, где царит дух современного Пекина и где подают чуть ли не лучшую в городе пекинскую утку. Ресторан оказался очень популярным местом. В огромных залах с красными колоннами царило оживление, и можно было наблюдать эффектное смешение культур: китайские семьи, пришедшие сюда провести воскресный вечер, дружные компании пекинской молодежи и множество туристов всевозможных национальностей. Кто-то ловко орудовал палочками, кто-то неуклюже пытался найти им применение, а кто-то, пренебрегая условностями, с удовольствием действовал ножом и вилкой. К слову: мы были далеко не единственными русскими в этом гастрономическом раю.
Улыбчивая официантка устроила нас за удобным столиком и мы начали процесс выбора. Точнее говоря, процесс выбора начал Андрей. Точнее говоря, он тоже не выбирал, потому что изначально знал, что будет кормить меня пекинской уткой. А выбрать оставалось только напитки, и мы в едином порыве неправедно остановились на совершенно европейском красном вине. Мне всегда нравилось наблюдать за выражениями лиц китайцев, когда высокий, светлокожий, зеленоглазый Андрей начинает говорить с ними на их родном языке: их лица последовательно отражают растерянность, изумление и, наконец, искреннюю радость. И на этот раз, когда Андрей деловито озвучил наш заказ, юная официантка полностью оправдала мои ожидания.
Ах, эта пекинская утка… На тоненький рисовый блинчик мы палочками укладывали нарезанные соломкой лук и огурцы, а затем от души накидывали небольшие кусочки утки с хрустящей корочкой. Добавляли в начинку немного густого темно-коричневого соуса и заворачивали блинчик в виде конверта. После чего конвертик с его восхитительным содержимым счастливо отправлялся в рот. Я никогда раньше не подозревала, что китайская еда может быть настолько вкусной. Мои разноразмерные, неказистые конвертики сильно уступали в изяществе тем, что были свернуты опытной рукой Андрея, но бесподобный вкус этого блюда, поданного в трендовом пекинском ресторане, я вспоминаю до сих пор.
На следующий день мы проснулись непозволительно поздно. Сказались долгие прогулки по пекинским паркам и, что еще важнее, четырехчасовая разница во времени. После позднего, подчеркнуто европейского завтрака в номере, мы выкатились из отеля, слегка осоловелые от непривычного для нас долгого сна. Сегодня, по решению Андрея, мы вновь собирались пойти по стопам китайских императоров и увидеть знаменитый Летний императорский дворец.
Когда ты плохо знаком с историей и культурой места, где путешествуешь, и, соответственно, не можешь толком подключить к процессу познания интеллект, лучше всего отправляться туда, где включатся все пять органов чувств. Мудрый Андрей, как я уже потом поняла, не пытался резко расширить границы моих познаний, а просто показывал мне те уголки Пекина, которые могли доставить высшее эстетическое наслаждение. И он не ошибся в расчетах. Через какое-то время после нашего возвращения я, неожиданно для себя, стала пролистывать книги по истории Китая, увлеклась – и вот уже мы всерьез раздумываем над тем, когда нам стоит вновь съездить в Пекин, а заодно и расширить свою китайскую географию.
Летний дворец императора оказался изумительно, неправдоподобно, фантастически красивым. Строго говоря, это даже не дворец, а целый комплекс, расположенный в парке. Главным действующим лицом всего ансамбля является озеро, которое определяет облик и настроение этого места. Летняя резиденция строилась в течение значительной части восемнадцатого века. То есть этот ансамбль намного моложе Гугуна и парка Бэйхай. Но, на мой непросвещенный взгляд, особой разницы в архитектуре не наблюдалось. Те же краски, те же изгибы крыш, тот же сложный, но узнаваемый орнамент. Другое дело, что эта архитектура вписана в пейзаж еще более роскошный, чем пейзаж Бэйхай.
Как и в Запретном городе, меня поразили названия дворцов, залов и павильонов: Зал нефритовых волн, Зал моря мудрости, Зал рассеивающихся облаков, Дворец добродетелей и гармонии.. Люди, дающие своим жилищам столь необычные названия, должны были иметь очень непривычное для европейцев мировоззрение.
Возле одного из таких дворцов с замысловатым названием «Дворец добродетели и долголетия» мы обнаружили двух удивительных бронзовых тварей: змееобразного улыбчивого дракона с бойко поднятой лапой и какое-то непонятное существо с копытами, чешуей, рогами, усами, гривой и еще бог знает чем. При этом морда у него была добрая. Существо оказалось килином, мифическим персонажем, подобным европейским химерам и грифонам. Но только химеры смотрят на тебя презрительно-насмешливо, а килин - вполне дружелюбно.
Самым же изумительным творением человеческих рук в этом парке оказался белый «семнадцатиарочный» мраморный мост, перекинувшийся через озеро. Ближе к вечеру в пейзаже появилась хрупкая прозрачность, небо высветлилось до жемчужных оттенков. Поверхность озера стала неподвижной, превратив его в гигантское зеркало, отражающее небо, плакучие ивы и этот молочно-белый мост. Казалось, что он, слившись со своим отражением, парит в воздухе, словно грациозное белое облако. Я никогда не видела вживую Тадж-Махал, но в тот момент мне показалось, что между совершенным памятником Империи Великих Моголов и этим мостом есть что-то общее: та же отрешенность и отстраненная, далекая от повседневной суеты мира красота.
Вечером того дня в нашей программе значилось ностальгическое мероприятие – посещение Лидо. Лидо – это пекинский варианта московского Центра международной торговли, который был, в свое время, единственным раем для работавших в Москве иностранцев. Точно также в начале девяностых годов в Лидо жили, работали и развлекались покорявшие Пекин западные экспатрианты. Много лет назад, во время своей стажировки в Китае, Андрей провел в Лидо немало вечеров, и теперь горел желанием вновь увидеть место, которое казалось ему таким роскошным в юности.
Потолкавшись некоторое время в пекинских пробках, таксист высадил нас на лужайке у большого здания со стеклянными входами. Когда мы зашли внутрь, у меня впервые возникла ассоциация с московским ЦМТ. Те же рестораны и бары, те же холлы, те же европейские и американские физиономии. Мы забрели в какой-то бар выпить кофе и получили возможность наблюдать сцены, которые, как мне кажется, исчезли из московских баров в конце девяностых: стайки юных китаянок с восхитительной фарфоровой кожей сидели вдоль стойки бара, а устроившиеся за столиками великовозрастные европейцы внимательно к ним примерялись. Не самое увлекательное зрелище, поэтому мы быстро допили свой кофе и отправились дальше, бродить по коридорам и холлам Лидо.
Впрочем, Лидо удалось все же внести вклад в мое знакомство с Китаем, расширив мои представления о китайской кухне. Выбранный нами ресторан был полупустым, очень уютным и располагал к долгому ужину. Нас обслуживала юная китаянка, не слишком миловидная, но обладавшая самым восхитительным голосом, который я когда-либо слышала. В ее устах непривычный для меня китайский язык обретал мелодичность итальянской оперы. Стремясь продемонстрировать мне возможности китайской кухни, Андрей заказал такое количество блюд, что ими можно было бы накормить всех посетителей ресторана. И вновь я убедилась, насколько вкусной может быть китайская еда. Больше всего мне запомнились побеги бамбука и приготовленная на пару рыба с какими-то травами.
