Отплыв от острова Амантани, мы направились к острову Такуили.
Боковой ветер раскачивал судно так, что вскоре все мои спутники стали испытывать нарастающие приступы тошноты. Меня же выручала привычка к болтанке, приобретённая ещё когда ходил матросом на китобойце «Вольный».
Чтобы волна не перехлестывала через борт, рулевому приходилось держать нос катера навстречу ветру. Получалось, что мы шли к острову не прямо, а под углом 45 градусов. Минут через пять после того, как в бак залили солярку из запасной канистры, мотор сначала простуженно зачихал, а затем и вовсе заглох. Обрадованные волны стали раскачивать неуправляемое судно, как в люльке. Срываемые ветром с пенных гребешков брызги, щедро окропляли пассажиров. Вскоре половина из них, отрешившись от всего, лежала на скамьях с лицами бледно-зелёного цвета. Помощник моториста (сам моторист копался в двигателе, что-то бормоча: то ли молился, то ли поминал нечистую силу) принялся протирать лица лежащих туристов спиртом. Тех, кому было совсем плохо, заставлял дышать сквозь смоченную в спирте тряпочку. Удивительно! Это помогало — люди оживали.
Ветер тем временем шквал за шквалом набирал силу и достиг уже резиновой упругости. Тяжёлые волны, утратив степенную размеренность, набрасывались на катер крутыми валами, временами перехлёстывающими за борт. Вода быстро прибывала. Тяжелея, посудина оседала всё ниже и ниже. Я обшарил глазами внутренности катера в надежде увидеть спасательные круги, но, увы, — их не было. В воображении невольно возникла жуткая картина: заполненный водой катер, плавно покачиваясь, идёт ко дну, и следом медленно погружаются в многометровую бездну наши распростёртые, будто в полёте, тела. Из памяти некстати всплыла информация о том, что глубина Титикака более трёхсот метров!
Перспектива убедиться в достоверности этой цифры меня так взбодрила, что я, вылив за борт сок из двухлитрового пакета, срезал боковину и принялся лихорадочно вычерпывать воду. Моторист одобрительно кивнул. Ко мне присоединился Эмиль, а за ним все кто ещё был в состоянии двигаться.
После многих безуспешных попыток запустить движок, моториста осенило (у меня эта мысль уже мелькала, но я почему-то постеснялся донести её до индейца) – он перекинул шланг на второй бак. И мотор, выпустив пару клубов чёрного дыма, вдруг ритмично затарахтел. Этот долгожданный стук был для нас слаще аккордов самой гениальной симфонии. Все просияли, заулыбались словно дети, чудом избежавшие родительского наказания. Повеселевший индеец поставил катер носом к волне и пошёл по косой к чернеющему острову. А мы бросились дочерпывать остатки воды.
Когда сошли на остров, индейцы опустились на колени и, поцеловав землю, осенили себя крестным знамением.
