Как и в прошлые путешествия – утро началось с нервотрепки. Я спал всего три часа и собирался второпях. Дорога до Житомира была заснеженная и покрыта льдом. Чем сильнее швыряло машину из стороны в сторону – тем больше меня клонило в сон. Пришлось несколько раз останавливаться для отдыха.
Навстречу мне, из Харькова, на таком же «Туксоне», как и у меня, ехал Алексей, мой старинный приятель и коллега. Сначала его дорога была безмятежной, но потом снежная буря не миновала и его. В результате – встретились часа на полтора позже запланированного. Так долго – больше трех часов – я до Житомира из Винницы еще не добирался никогда. Оставив машину в центре города на парковке возле делового центра, где нам с Алексеем после визита в Германию предстояло провести тренинги для местных журналистов, я вызвал такси и поехал за город, на трассу, где Леша успел уже минут двадцать подремать.
Рождественская ярмарка
Как же я удивился, когда достал кошелек расплатиться с таксистом: закрытый на молнию и дополнительную защелку кошелек был пуст…
Вернее, все кредитные карты, сертификаты и документы в кошельке были, а отсек, где положено лежать деньгам, и куда я их, уверен, что клал несколько часов назад, был пуст.
Это казалось совершенно невероятным по нескольким причинам!
Во-первых, я упаковывал вещи в час ночи и выехал в шесть. Семья спала. Да и вообще, я готов признать последним растяпой себя, но только не подумать на своих домашних.
Во-вторых, я нигде не оставлял машину без присмотра. Даже когда я останавливался на трассе – я запирался изнутри.
Был, правда, один момент, в Житомире, когда припарковав машину по распоряжению директора бизнес-центра у самой его входной двери – тут же за стеклом сидел охранник – я вошел в здание на пятнадцать минут выпить чаю. Когда я вернулся, брелок показывал, что двери открыты, но на самом деле я не смог открыть машину и с десятого раза.
Трудно поверить, что в этот момент кто-то, перехватив код сигнализации, на глазах у охранника открыл машину, нашел кошелек и достал из него всю наличку. А потом вернул кошелек на прежнее место и даже молнию в рюкзаке застегнул? При этом не взял ни дорогой ноутбук, ни менее дорогой фотоаппарат, находящиеся тут же?!
На берегах реки Пегниц
И последнее, что привело меня в сплошное замешательство: я верю и постоянно получаю подтверждение действия закона причинно-следственных связей. Образно говоря: «поступай с другими так же, как хочешь, чтобы поступали с тобой».
Исходя из этого, за всю мою жизнь у меня никто никогда ничего не крал. Я всегда это объясняю тем, что мне чуждо само понятие «взять чужое». Вплоть до того, что если я одалживаю деньги или беру кредит – не могу успокоиться, пока до конца не рассчитаюсь.
У меня не раз выпадал на дороге кошелек. Было так, что я оставил сумку с фотоаппаратом на подоконнике и вспомнил об этом, уже проехав двести километров. Но всегда – когда я возвращался – неизменно находил вещи там, где их потерял.
Был, правда, один случай лет тринадцать назад. Мы отдыхали семьей в деревне – арендовали домик. Однажды у меня из этого домика пропал маленький фотоаппаратик, в те времена — еще пленочный. Все взрослые были уверены, что дети – еще маленькие тогда — заигрались и не вернули на место. А вот я — буквально почувствовал, что его украли.
Так и оказалось: местные хулиганы аккуратно вынули замок вместе с щеколдой и украли фотоаппарат. Я их вычислил, пришел к родителям и сказал: «Ваши дети – воры».
Фотоаппарат вернули.
Но сейчас речь идет о крупной сумме, отложенной для оплаты гостиницы, проживания и покупки рождественских подарков семье. И все это в такие времена, когда деньги стали зарабатываться большим трудом. Мой клиент обеднел, и, понятно, что если ему не хватает на хлеб, то уж явно — не до зрелищ, к которым относится и фотоискусство.
Ну что ж, начнем эксперимент под условным названием «Неделя в Европе без наличных денег и с минимумом средств на кредитной карте».
Первым делом я должен был наказать себя за разгильдяйство, и, отменив бронь в приличной гостинице, заказал самый дешевый хостел.
Улыбнулся: интересный этот 2012-й год… После семизвездочных «Хилтона» в Москве и «Редиссон-блю» в Дубровнике, – каково это пожить в Германии, в девятиместном номере за 16 евро в сутки?!
Понял я это сразу, как только мне в хостеле указали на вторую полку из трех. Казарменная металлическая трехуровневая кровать была с высокой страховочной боковиной, очевидно, чтобы не выпасть из нее во сне. Поэтому влезть и слезть с нее можно было только протиснувшись в узкий проем рядом с лестницей. Но протиснуться в нее – это было еще полдела. Дальше предстояло самое акробатическое: нужно было развернуться на 180 градусов в сторону подушки. На узкой кровати с низкой полкой над головой.
Но нет худа без добра. Old City Hostel находился в самом центре исторического Нюрнберга, на Кларагассе, 12, внутри крепостной стены. Это дало мне возможность бродить вечерами с фотоаппаратом «до самых чертиков», не думая об обратном пути домой. Впрочем, все великолепное освещение этого красивейшего баварского города ровно в полночь выключалось – и тогда снимать уже было нечего.
Говоря «до чертиков» — я имею в виду то, что обнаруживал промокшие насквозь ботинки и цепенеющие от избыточной влажности пальцы только тогда, когда поднимался по лестнице своего пристанища. Батареи в нем были холодные, ботинки и носки сушить было негде.
***
Познакомился с одной семьей. Прекрасная молодая семья. Из эмигрантов. Чудный мальчуган лет пяти. Муж весьма успешно работает в автопроме, на хорошей должности, жена учится в местной Академии графики и дизайна – мечтает стать социальным фотографом. Германия – страна социальная, и съемки пожилых людей в домах престарелых весьма востребованы. Девушка талантливая: интуитивно «чувствует» картинку, и, уверен, у нее большое будущее. Мне же было интересно, как у них построено преподавание фотографии? Техника в Академии, — рассказала она, — очень дорогая, профессиональная. И фотоаппарат без проблем можно взять напрокат, и заработать, снимая свадьбы или вечеринки. Но меня интересовало другое.
Оказалось, что о форме кадра, расположении предметов в пространстве, элементарных правилах композиции она… как-то не задумывается. Равно как и не знает, зачем в принципе нужна диафрагма, и какая художественная составляющая ею регулируется.
Деревянные резные балконы во время бомбежки в 1945 г. горожане прятали по подвалам
— Что же от вас требуют профессоры?!
— Свободы! Полной свободы творчества и фантазии! Например, нам дали тему «фейк» (фальшь). Нужно как можно более неординарно ее раскрыть. Одна из моих сокурсниц приложила к портрету нарисованные губы, глаза и пересняла. Получилось очень необычно и оригинально. Я же пока ищу что-то свое, неповторимое.
Я вспомнил институтские годы, когда в Москву к нам приезжали молодые выпускники американской консерватории по классу композиции. Во время их выступления профессор шепнул мне, что с такими произведениями у нас даже на первый курс не приняли бы. И вопрос не в свободе творческого волеизъявления, а в полном отсутствии базового языка, понятного зрителю или слушателю. Развивая творческое начало у студентов, западные преподаватели совершенно не дают элементарные знания о форме и содержании произведения. Ведь если взглянуть на любое мало-мальски известное произведение, которое осталось в истории – из тех, что не умерли как эффектная однодневка, — везде соблюдены законы гармонии, формы и программного наполнения содержания. Нигилизм в искусстве – «яко боги» творю все новое – признак мальчишества и плохого вкуса.
Памятник Альбрехту Дюреру
***
Музыки в городе звучит много. Музыкантов слушать скучно, лабухов – интересно. Отличить их легко: музыканты играют по нотам, лабухи – на слух. Одинаково скучно играла и одинокая студентка-арфистка, пытающаяся наполнить звуками аскетические своды собора святой Клары, и уличный духовой квартет из Санкт-Петербурга. Последние исполняли фрагменты старинных немецких концертов, и их ящичек для сбора денег был пуст. В общем-то – не удивительно: немцы – люди культурные: своя собственная музыка в не лучшем уличном исполнении их не вдохновляла. А ребята, похоже, репетировали на ходу, и солист иногда, нахмурившись, посматривал на товарищей – вряд ли такое могло кого-то вдохновить.
А вот одинокому саксофонисту, щемяще исполняющему известные мелодии из кинофильмов, бросали много – несмотря на то, что он появлялся только после восьми вечера, когда людей становилось меньше. Я вспомнил еще одного петербуржца, трубача. Мы познакомились с ним лет двенадцать назад в Хельсинки, и он на улицах зарабатывал столько, что вполне прилично мог содержать дома семью.
Одинокий саксофонист
Иногда и не поймешь — уровень музыканта таков, что он мог бы играть в государственном симфоническом оркестре, а он находит себя в роли уличного музыканта: это судьба или акт драмы?
И если даже это акт драмы – возможно ли его превратить в источник вдохновения, чтобы годы прошли не с оскоминой, а как знак свыше, как призвание?
Или все-таки не должно быть так, чтобы человек был блестящим трубачом, учился лет пятнадцать, окончил консерваторию, — а его судьба в том, чтобы стать уличным музыкантом? И как можно ожидать еще и радости от такого?
Алексей, мой коллега, рассказал мне печальную историю этого уличного духового квартета из Петербурга – ему поведали ее местные журналисты. Иммигрировав из России полным составом, они так и не смогли найти своего места на Западе. Им помогли выпустить свой альбом, но, судя по всему, успеха он не принес…
***
В один из дней мы с друзьями поехали в соседний Фюрт – городок неподалеку от Нюрберга – в него даже можно проехать в метро по линии U1. Интересно, что первый в Германии поезд отправился по железной дороге также по этому маршруту 8 декабря 1835 года. А сейчас на линиях U2 и U3 нюрнбергского метрополитена используются полностью автоматические поезда – тоже первые в Германии. Так вот, средневековый город Фюрт известен своей еврейской общиной и тем, что практически не пострадал при бомбежке во время Второй мировой войны. Шел снегопад, и мы укрылись в деревянном шатре на рождественской ярмарке, согреваясь горячим глинтвейном с баварскими колбасками.
Кстати, сам Нюрнберг был разрушен на 90 % во время бомбежки в 1945 году. И только благодаря неимоверным усилиям местных жителей город был полностью восстановлен. До бомбежки на многих домах красовались резные деревянные балконы – их горожане успели снять, спрятать в подвалах, и таким образом — сохранить. Рассказывают, что от одной церкви камня на камне не осталось – но местные жители оградили территорию (а это около двух квадратных километров) и восстановили церковь заново.
Вообще-то, Нюрнберг – еще и столица европейского Рождества. По традиции, которая берет свое начало с 1626 года, одна из местных девушек, облаченная в ангела с золотыми крыльями, каждый год 1 декабря выходит на балкон церкви Богоматери и открывает Рождественскую ярмарку.
На остановке я прочитал информацию о подорожании стоимости проезда в автобусе. Поэтому, водителю, вместо 4,80 дал 5,10 евро. На что водитель вежливо объяснил, что подорожание будет с Нового года. Разговаривая с водителем, я впервые в жизни произнес фразу почти по-немецки: «Битте, тагес тикет соло». «Грюсс Готт,» — мягко и полушепотом выговорил он баварское приветствие, что буквально означает: «Подарок (тебе, благословение) от Бога».
Я наблюдал за ним еще какое-то время. В автобус вошел негр. Замешкался у кабины. Вначале я думал, что он просит провезти его бесплатно. Оказалось, нет – купюра, которую он дал водителю, была очень крупной – 50 евро. Водитель достал из внутреннего кармана маленькую книжечку, прикрыл ее ладонью и, оглянувшись на пассажиров, отсчитал сдачу.
Подъезжая к вокзалу, водитель вынул свой персональный кассовый ящик и уложил в черный кожаный портфель. На остановке ему приветливо улыбался мужчина с точно таким же портфелем в руках. Я понял, что прибыл на конечную остановку, потому что они сменили друг друга в автобусе, двигатель которого продолжал работать.
Рассказали историю. Подвыпивший немец сетует собеседнику, не зная, что перед ним эмигрант: для нас работа – это святое, а славянам нужно прежде устроить себя, а работа для них — потом, и то — только для того, чтобы поддерживать свое комфортное существование.
***
У самой крепостной стены, возле площади Тиргертнерторплатц, в 1509 году за 265 гульденов купил себе особняк великий художник эпохи Ренессанса Альбрехт Дюрер, уроженец Нюрнберга. Здесь он прожил до самой смерти. Дюрер оставил огромное наследие в полотнах, рисунках и особенно – в гравюрах на дереве и меди, в чем он был новатором и непревзойденным мастером, намного опередившим свою эпоху. Жена и мать продавали на рынке оттиски его известнейших рисунков с изображением белок и зайцев, пока метр с учениками выполняли сложные заказы, в т.ч. и императорские.
Вид на город со стороны Дворца Кайзера
Интересный факт, плохо вписывающийся в нашу систему ценностей. Император Максимилиан I, испытывая финансовые трудности, не смог до конца расплатиться с Дюрером за работу над монументальной ксилографией «Триумфальная арка» и предложил автору освобождение от уплаты городских налогов. На что Совет Нюрнберга отреагировал протестом, несмотря на почет и уважение к художнику. Тогда император назначил ему пожизненную пенсию в размере 100 гульденов в год из средств города. Эти деньги город тут же прекратил выплачивать, как только император умер.
Станок для литографии (изготовления гравюры по меди) в мастерской Дюрера
Впрочем, слава Дюрера была настолько велика, что новый император, Карл V, как только взошел на престол, подтвердил право Дюрера на пенсию.
В 1826 году город выкупил дом Дюрера, а с 1871-го года здесь открыт дом-музей художника. Трехэтажный особняк удобен и аскетичен одновременно. По центру второго этажа – огромный закопченный очаг. Наверху, в мастерской – станки. Они работают и поныне – среди современных художников есть много последователей техники Дюрера.
Автопортрет Альбрехта Дюрера в его доме-музее
Пройдя через исторический центр можно попасть в Германский национальный музей, где хранятся некоторые оригиналы работ Дюрера. Правда, самые знаковые из них я видел в галерее Альбертина в Вене.
Германский национальный музей поражает своим размахом!
Одних клавесинов я насчитал больше сотни, не говоря уже о некоторых диковинных клавишных инструментах, названий которых я не знаю. Много деревянной скульптуры, фарфора, часов, дверных замков.
Но изумило меня другое: группе младших школьников позволили прямо на глазах у посетителей разобрать рыцарские доспехи буквально до последнего винтика. Интересно, кто их потом собирал?
***
Однако, история Нюрнберга на рыцарях и благородных императорах, увы, не закончилась. Ему и в ХХ веке суждено было дважды сыграть выдающуюся и одновременно горькую роль.
Именно здесь зародилась немецкая национал-социалистическая партия. В местном оперном театре Гитлер слушал своего любимого Вагнера. Здесь же построен нацистами огромный стадион для парадов и недостроенным остался Конгресс-холл, возведенный по типу римского Колизея, символизирующий славу и величие Третьего рейха.
Огромную территорию в городе занимает Дворец правосудия – в нем проходил исторический Нюрнбергский процесс. Впервые в истории человечества проводился суд над высшими должностными лицами страны, в данном случае — фашистской Германии. Процесс был длительным, он позволял обвиняемым иметь адвокатов, и на нем применялась практика перекрестных допросов.
Один из таких допросов – допрос рейхсмаршала Геринга, который до последнего парировал, что не было никакой депортации и геноцида евреев: «Я бы назвал это… переселением, иммиграцией». Впрочем, это не смягчило участь обвиняемого, разве что, он не предоставил возможности привести приговор к смертной казни через повешение в действие: за несколько часов до исполнения приговора он принял цианистый калий. Как яд попал к нему в камеру – до сих пор загадка.
Залл № 600, где проходили заседания Нюрнбергского трибунала
Сегодня музей истории Нюрнбергского процесса состоит из основного зала, где проходили заседания: зала № 600 и интерактивных экспозиционных залов. Зал заседаний на момент процесса был изменен: разобрана задняя стена – там были оборудованы специальные помещения для многочисленных репортеров из двадцати стран мира. Американская армия по всей стране собирала документы, доказывающие агрессию нацистского режима – Роберт Джексон, обвинитель от США, добивался, чтобы обвинение опиралось в первую очередь на внутренние документы руководства страны и партии.
Вилли Брандт — репортрет на Нюрнбергском процессе
Кстати, одним из журналистов на процессе был и будущий федеральный канцлер Германии, лауреат Нобелевской премии мира, Вилли Брандт, который в 1970 году встал на колени перед памятником героям восстания в Варшавском гетто.
В Гостевой книге музея я оставил большую запись, почти на страницу. Я написал, что Нюрнбергский процесс – чуть ли не последний в истории человечества, где хотя бы формально шла речь о верховенстве закона применительно к первым лицам государства, где были заслуженно – не из политических соображений, а на основании документов и фактов, изложенных свидетелями — осуждены высокопоставленные чиновники за преступления против человечества и развязывание агрессивной войны.
Последующие шестьдесят лет стало усиленно формироваться другое общество – общество потребления. А в нем преимущественная власть – власть денег. И все политические механизмы работают в зависимости от денежных потоков.
***
И снова перед глазами предстало гигантское поле Цеппелина, и огромный плац для парадов, и эта страшная трибуна — именно ее показывают во всех документальных фильмах – трибуна фюрера. Перед ней в 1938 году, освещенный сотнями прожекторов, в шеренгах стоял миллион нацистов. По периметру – множество развевающихся на ветру знамен со свастикой. Гитлер лично отдал распоряжение архитекторам:«Вы должны сделать видимым ветер!»
Поле Зеппелина
Сейчас я стою на этой заброшенной трибуне, и перед глазами проплывает вся новейшая история государства: падение империи, экономический спад, голод, депрессия, попытки коммунистов во главе с Эрнстом Тельманом совершить переворот, приход национал-социалистов, поджог Рейхстага, и, наконец, — лидер, объединивший нацию, сумевший возжечь и возвести в культ национальную идею, которая стремительно, подобно полету вагнеровских Валькирий, взмывала в небо самолетами люфтваффе.
Трибуна на поле Зеппелина сегодня
Электронный гид в Центре документалистики наглядно демонстрировал становление Третьего рейха и планов его лидера, подчеркивая неоднократно, что у Гитлера была мания величия, однако и утаивая, что его мать приходилась племянницей его же отцу. Кстати, слово «фашизм» тоже ни разу не прозвучало…
Вот так небольшой городок в Франконии, второй по величине в Баварии после Мюнхена и четырнадцатый по размеру в Германии, расположенный на тихих извилистых берегах речки Пегниц, с великолепными замками и подвесными мостами — стал плацдармом для таких противоречивых и неоднозначных событий мировой истории: от средневековых рыцарей и пребывания императора до идеологического центра нацизма.
И именно здесь, в Нюрнберге, Петер Хенляйн запустил первые в мире карманные часы, и именно здесь Мартин Бехайм создал первый глобус.
По ироническому стечению обстоятельств, после Второй мировой войны именно здесь поменялось время, а земной шар стал становиться другим. Совсем другим…
Мог ли предположить Рихард Вагнер, посвятивший городу комическую оперу «Нюрнбергские мейстерзингери», что его нескрываемый антисемитизм сыграет более весомую роль в ХХ веке, нежели его гениальные оперы, которыми одинаково заслушивались и самый романтичный король Баварии Людвиг II и самый жестокий рейхсканцлер Германии Адольф Гитлер?
Недостроенный Конгресс Холл
Первый, восхищаясь «Парсифалем» и «Лоэнгрином», возводил прекрасные замки по всему королевству, включая несравненный, сказочный лебединый Нойшванштайн — а второй строил концлагеря по всей Европе – свинцом по сердцу выжженными именами: Дахау, Освенцим, Бухенвальд…
Вот она история человечества – фраза, произнесенная еще Цицероном, как символ высшей справедливости, в ХХ веке появилась на воротах Бухенвальда: «Jedem das Seine», «Каждому свое»…
Вид на Конгресс Холл через озеро
