Живой музей в Эйн Керем
(Это моя старая статья, опубликованная в израильской газете "Вести" от 4.07.2002, но каждый раз приходя в Эйн-Карем, вспоминаю тот день. когда он впервые открылся мне ВОТ ТАК, звенящим и живым, древним и новым, камнями и людьми). А еще — он открыт и сейчас для всех, кто откроет ему себя.Все фото сделаны журналисткой Асей Энтовой . В текст внесены небольшие добавления и изменения.
===============================
Трудно найти во временах суток что-либо более прекрасное чем вечер, особенно если ты живешь в стране, где день отвешивает тебе оплеухи своими солнечными лапами, прогоняя с раскаленных улиц в спасительную прохладу жилища. Ну, а если этот вечер приходит к тебе в Иерусалиме, медленно сползая с его холмов и обволакивая тебя предчувствием покоя и прохлады... Ну, а если мы, к тому же, не просто в Иерусалиме, если встретились с ним в одном из самых прекрасных кварталов города, нет – не в Старом Городе, о нем написано много, а в квартале Эйн Керем... И все это происходит 6 июня, и в этот день квартал закрыт для движения машин и весь отдан людям... Вот именно об этом я и хотел бы рассказать.... Однако, начнём издалека.
Эйн Карем — это оживая сказка, спрятанная в небольшой долине в западной части нашего Вечного города, одно из немногих мест, где еще можно ощутить ту особую атмосферу прошлого, плавно переходящего в настоящее, тот домашний уют «старого доброго времени» в котором во дворах булькали на керосинках огромные медные тазы с розовым или абрикосовым вареньем, а на исходе субботы на улицах танцевали под мандолину.
Как и всё в Иерусалиме, Эйн Керем (дословно "Источник в винограднике") знавал много в своей долгой жизни. Арабская деревня Алькарм, взятая отрядом молодежного еврейского ополчения «Гадна» «Ионатан» в июле 1948 г. в ходе боев за деблокаду Иерусалима в Войну за Независимость, была в древности, естественно в ее еврейском обличии, одним из городков – спутников столицы еще во времена нашествия вавилонян в начале 6 в. до н.э. Пророк Ирмиягу (Иеремия) (гл.6, ст.1) взывал к его жителям зажечь «сигнальный костер» на башне, чтобы предупредить иерусалимскую округу о приближении вавилонского врага.
"הָעִזוּ בְּנֵי בִניָמִן מִקֶּרֶב יְרוּשָׁלִַם וּבִתְקוֹעַ תִּקְעוּ שׁוֹפָר וְעַל בֵּית הַכֶּרֶם שְׂאוּ מַשְׂאֵת, כִּי רָעָה נִשְׁקְפָה מִצָּפוֹן וְשֶׁבֶר גָּדוֹל"
В Синодальном переводе (странно звучащем для моего израильского уха) это звучит так:
" Бегите, дети Вениаминовы, из среды Иерусалима, и в Фекое трубите трубою и дайте знать огнем в Бефкареме, ибо от севера появляется беда и великая гибель".
Тогда это место назвалось , видимо Бейт-ха -Керем (Дом виноградника). Сейчас его имя перенесли на один из кварталов Нового Иерусалима, вблизи Эйн-Карема.Интересно, что одна из гор, над самым кварталом, носит имя HAR-ORA , что значит — "гора света".
Сам Эйн-Карем — эдакое донышко в чашке гор вокруг него. Недаром Лука (1,39) говорит о приходе Марии "εἰς τὴν ὀρεινὴν μετὰ σπουδῆς εἰς πόλιν ἰούδα" ("в горную местность в Город Иеhуды"), именно к этому колену (отсюда и слово "Иудея") относился данный район.
Христианская традиция в Евангелии от Луки упоминает город как место знаменитого «Сретения» – встречи двух будущих матерей – Марии и Елизаветы, матери Иоанна Крестителя.
После изгнания евреев римлянами Эйн Керем, ставший чисто христианским центром при византийцах, а затем прошедший частичную мусульманизацию, долго ждал своих старых хозяев. И вот они (а значит и мы !) пришли: кто-то слез с пыльных грузовиков, привезших сюда олим(репатриантов) в к. 40-х-нач. 50-х гг., кто –то -с рейсового автобуса в 2002 г. Автор этих строк и его друзья принадлежали к последним, проделав предварительно неближний путь от холмов Шомрона к холмам Иерусалима.
Начало пятого. Изумительный тихий, прохладный вечер с легким ветерком и запахами сосен, смешанными с ароматами жарящихся лепешек, букетом запахов пряностей и тенями, бегущими по меняющему свой цвет иерусалимскому камню старых арабских домов, монастырских стен и шпилей колоколен. Все это мы вдыхали, впитывали, во все это вслушивались носом, глазами, ушами, кожей в Эйн-Кереме — живой сказке и в обычные дни, а в этот вечер — сказке, выплеснувшейся наружу, на улицы, дворики, парки и превратившей их в многоцветный левантийский ковер, в который были вотканы эпохи Первого и Второго Храма, средние века, британский мандат — все вплоть до 50-х годов... В интереснейшем хэппиненге участвовали более чем 300 "артистов" в костюмах, масса переодетых жителей, торговцы в цветастых хламидах на многочисленных лотках, живописные фольклорные оркестры, исполнительницы «танца живота» у дома шейха Абу-Салама, консерваторские парни в жилетках и цилиндрах и почти «тургеневские» девушки в кринолинах и шляпках с перьями играющие Телемана и Вивальди на арфах, флейтах, гобоях и скрипках в последних лучах солнца в нишах улицы «монастырского квартала» и дворике, утопающего в розах французского монастыря Сестер Сиона. Все это называлось – «Живой музей в Эйн Карем».
Мы часто произносим фразу: «История живет среди нас». Но, обычно, она спрятана в камне и строках книг, в рассказах о ней степенных лекторов или бойких экскурсоводов. Помочь ей стать зримой, ощущаемой нами – это непростая, но, как оказалось, выполнимая задача.
Вот уже несколько лет муниципалитет Иерусалима организует такие «дни» в разных районах города. В прошлом году история выплеснулась на улочки «квартала Монтефиоре» (1863 г.) в действе «От Моше (Монтефиоре) до Моше (Даяна)». Временные рамки нынешнего «музея» были значительно шире – от Первого Храма до алии 50-х, да и палитра культур и традиций различных общин представленные в нем тоже давали гораздо большие возможности для создания подлинно многоцветного панно.
В декорациях не было большой нужды – сам квартал заменял их в полной мере. На входе в квартал с балкона надрывались активисты Хаганы (еврейского подполья), требуя немедленного изгнания английских оккупантов, девушка райкомовского вида старательно выводила под аккордеон что-то очень патриотическое, монашка из Сретенского монастыря уговаривала компанию новых "олим" — евреев-репатриантов 1948 г. (марроканцев, поляков, русских...) взять с нее пример, слезть, наконец с сохнутовского грузовика и вместе строить новую жизнь в зеленом Эйн Кереме, где, слава Богу, нет и в помине такой гадости, как иерусалимская канализация (это, кстати- совершенно реальная, весьма забавная история возрождения квартала).
Рядом гуляла напропалую шумная йеменская свадьба, плясали женщины с корзинами цветов на головах и жениху омывали ноги розовой водой. Минарет и крыша мечети над источником стали местом на которомв вольготно расположился римский патруль, бестактно мешавший, время от времени, как и полагается грубым сынам Лация, беседам Елизаветы, рассказывавшей о безобразиях, творимых захватчиками в ее родном Эйн Кереме и о своем бегстве в горы, с Марией, жаловавшейся на то, что ее Иегошуа слишком шаловлив и совсем отбился от рук, вообщем «тяжелый ребенок».
Небольшое кафе рядом как нельзя лучше приютило под виноградными лозами на его веранде вальяжных офицеров Его Величества, кокетничавших с очаровательными английскими путешественницами, одна из которых, строя глазки, читала отрывки из своей книги о этом районе.
Оттеняя картину, в беседу включилась зашедшая на кружечку доброго пива пара заблудившихся во временных лабиринтах смутьянов времен Восстания Бар Кохбы (130-134 гг.н.э.) в запыленных за тысячелетний путь сандалях и полосатых туниках. Понявшись на второй этаж кафе можно было окунуться в атмосферу «ночного клуба для избранных» эпохи Ирода и вместе с оным монархом полюбовться на древний вариант стриптиза – танец Иродиады, при котором с ее лица и головы последовательно сбрасывались семь нежнейших шалей. Не дождавшись ожидаемого главного блюда на этом пиру –«усекновенной главы Иоанна Предетчи» (за коей было послано: Иродиадушка устроила по этому поводу папаше большой скандал...и уломала, все-таки, но вот официанты тогда были не на высоте),мы вышли на улицу и пройдя сотню метров оказались в низинке, наполненой дурманящими запахами хаваджа и заатара в мешках под тентом, вздохами двух осликов и верблюда , и обволакивавшими как-то изнутри звуками пастушеской свирели и бубна в руках одетых в белые хламиды парня и девушки , вплетавших свои мелодии в ткань вечернего воздуха и солнечных лучей , вышивавших тенями склоны ущелья.
Поодаль звучали барабаны – бородатый «гуру» с длинными пейсами вел за собой в сложный ритм усевшихся вокруг него детей, превращая своими руками какофонию их ударов по звонкой барабанной коже в причудливые, тревожащие и успокаивающие одновременно волны звука, перекатывавшегося в легких порывах ветерка.
По тропинке брела странная процессия, напоминавшая не то нестеровское полотно «Русь уходящая», не то сценку из жизни лагеря хиппи 70 -х годов . Когда в ее хвосте послышались вопли «Цезарь, Цезарь», пробуждавшие в памяти знаменитое «Шайбу, Шайбу» — картина прояснилась. Оказалось, что это – очередное изгнание евреев Эйн Керема, не то Титом, не то Адрианом (конвоиры сами путались в вопросе имени главы Империи – ничего удивительного, небось набраны сами-то из провинциальной деревенщины!).
Подождав некоторое время можно было увидеть поворот истории вспять. Довольные тем, что в галуте (изгнании) успели купить мороженое, изгнанницы снова сгрудились у дворца римского наместника. Смутьян с повязкой на голове высказывал явно экстремистские мысли о необходимости решать судьбу народа своими руками и бороться за истинно еврейское государство без всяких там римлян и иных инородцев. Не будь он одет в цветной хитон вместо джинсовой рубашки и вязаной кипы, и произнеси все это здесь же назавтра , по окончанию праздника, – в утренней газете мы прочитали бы об «очредной вылазке ультраправых элементов из еврейского подполья», а камеры полицейской станции на «Миграш Руси», а может и подвалы более серьезной организации, гостеприимно пригласили бы нового постояльца. Лысый прокуратор внимательно выслушал правду–матку, однако итог диспута был легко предсказуем – тогда , как и сейчас, «компетентные органы» были на высоте. Древняя юриспруденция была быстра и лаконична – казнь агитатора не заставила себя долго ждать.
Окончание истории – изгнание мы уже видели. Устав от идеологии мы двинулись в сторону французского монастыря, в ожидании обещаных концертов классики в закатных лучах. Правда, «окно в Европу» нам загородили чашечками бедуинского кофе с аппетитными восточными сладостями, приправленными ароматным дымком многочисленных наргиле, и уже упомянутыми выше извивами животиков знойных красавиц.
Воздав должное этим искушениям плоти и выслушав вдохновенный рассказ местного шейха о высоком посетителе его дома – генерале Гордоне (том самом, жертве тогдашнего "исламского экстремизма", убитом в Судане в к.19 в. махдистами ) мы все- таки поднялись на склон ведущий к монастырской дороге. Преодолев последнюю «идеологическую ступеньку» во дворе местного музея Танаха (Библии), в котором пророк Ирмиягу покупал у своего родственника поле, поблизости, в Анатот, невзирая на то, что оно было оккупированно вавилонянами ( всего за 7 шекелей – вот времена-то были! ), веря в скорое освобождение страны ("И будут покупать поля в стране этой... Будут покупать поля за деньги и писать купчие, и запечатывать, и выставлять свидетелей — в земле Бинйаминовой и в предместьях Йерушалаима, и в городах Йеудеи... ибо возвращу Я их из плена" (Иерем.32:43-44). , а правитель области времен Эзры и Нехемии ( 6 в.до н.э.) вел в тени шатра беседу об ассимиляции с пижоном в пиджаке и при галстуке, мы вошли в тишину, тишину, которую создавло не отсутствие звуков, а именно их присутствие. Здесь, среди зелени деревьев и ажурных решеток кладбища звуки заставляли замирать и элегантных старушек–американок и «мачо» с волосатой грудью и золотыми цепями на ней, и пожилых йеменок в « гаргушах» на голове и звенящих монисто. Мелодия поднималась с ветром, спускалась с удлинняющимися тенями... В конце дороги – открытые ворота монастыря, где среди роз сидела арфистка в длином белом платье и выпускала в полет из своей арфы чарующие звуки «Зеленых рукавов» . А вокруг нее, на зеленой траве, — все увеличивающийся круг завороженных слугателей.
Последние лучи погасли, смолкла музыка. Нас ждал еще чудесный концерт Офира Калефа – уроженца Эйн — Керема, показавшего удивительный такт и вкус в подборе репертуара и его аранжировке. Песни на стихи Бялика сменялись йеменскими напевами, Эуд Манор соседствовал с средневековым Шабази. Не было никаких синтезаторов – две гитары, ударные и два гонга у самого певца наполняли ночь настоящим искусством. Песни пермежались блестящими рассказами Офера о его детстве в старом Эйн Кереме, каждая из песен посвящалась кому-нибудь из старожилов квартала, за именем которого стояла судьба, история... Ощущение единства нашего прошлого и настоящего, единства всех евреев страны пронизывало всех собравшихся. Погасли огни, кончилась сказка.....
В полночь мы вернулись домой, в наш Кдумим — поселок в глубине гор Самарии. Заряд, полученный за вечер был таким мощным, что моя маленькая Мирьям еще пыталась бить в купленную ей "тарбуку" по дороге, и заснула только перед домом. О том, доедем ли живыми по шомронским дорогам, думать уже не хотелось...(это были как раз времена 2-й интифады, или , точнее ее было бы назвать "Войной Осло"...розданные "партнерам по мирному процессу"- людям Арафата, автоматы , естественно начали стрелять...)
Дома нас встретила моя семнадцатилетняя дочь Алия с заплаканными глазами. Как раз в то время, когда мы развлекались, убили ее знакомого мальчика, Эреза Ронда, ученика 12 класса, с которым, в большой кампании, они ездили прошлом году на Киннерет на несколько дней. Его застрелили на дороге,по которой я все время езжу в Иерусалим, когда он ехал попуткой-"тремпом" из поселка Эли домой, в Офру. Знакомство — не близкое, но моя дочь его хорошо помнит, она виделась с ним несколько раз на встречах ее молодежного движения...
В ткань истории только что прошедшей перед нами, был вплетен еще один стежок. Не он первый, и, боюсь, не последний... Но звучавшая в ушах музыка говорила: все это уже было, все это мы уже перенесли, хотя и в других одеждах, все это мы еще перенесем.. Надо просто помнить и верить в то, что все мы — звенья одной цепи, соединяющей прошлое с будущим.
