... или Повесть о том, как мы кору ходили
Нас было шестеро, отправляющихся паломничать в Тибет: Шаман – главный идеолог проекта, имеющий сан ламы, его жена – Несгибаемая, в прошлом метательница диска за сборную Узбекистана, Ищущая прибежища, искусствовед с восточным уклоном, ее муж Стоик – финансист по профессии, романтик по жизни, Мудрый Каа – управитель людских сетей, любитель экспериментов и Непримиримая Эстетка с мультилингвистическим багажом...
Мы собрались на берегу пруда в Измайловском парке с намерением быть благословленными. Заслуженный тибетский монах, еще прошлой осенью выписанный Шаманом с далекой родины для обучения духовным практикам, сидел несколько обособленно на складном стульчике и молча жевал шашлык, запивая квасом. Остальные весело сопровождали мясо горячительными напитками, мало обращая внимания на Уважаемого, как между собой называли монаха. Личного благословения испросила лишь Ищущая прибежища.
Монах развернулся спиной к шашлычному разгулу, простер руку над коленопреклоненной дамой и стал читать подобающую случаю молитву. В спокойной глади пруда отражался православный храм. С другой стороны из ресторана при Измайловском рынке доносились зажигательные кавказско-турецкие ритмы.
*
Все мы ехали в Тибет впервые. Перед глазами проходили образы фотографий, сделанных главным буддистом Голливуда Ричардом Гиром – три года назад они выставлялись в галерее Церетели. Нищета, упадок, тоска, духовное опустошение – такой представлялась жизнь Тибета, «добровольно» захваченного Китаем в 1951. …
Самолет Китайских авиалиний приземлился на просторном и пустынном аэродроме, подрулив к монументальному зданию из стекла и бетона. Загрузившись в два «Лэнд Крузера» не первой молодости, но с ковровыми сидениями мы поехали в Лхасу по хорошо отутюженной дороге. С обеих сторон мелькали свежеотстроенные двухэтажки, с тибетским декором и непременным пучком буддистских флажков на крышах. Навстречу нам катились джипы, джипы и еще раз джипы – самая популярная разновидность машин, встречающихся на Тибетском плоскогорье. Их разбавляли грузовики, мотоциклы и мотоповозки. У въезда в город как демонстрация достижений китайского овощеводства — теплицы до самого горизонта; придорожные торговцы предлагали арбузы, дыни, помидоры и зелень.
Въехав в город, мы быстро осознали: Лхаса выгодно отличается от столицы соседнего Непала – Катманду, где мы делали короткую остановку. Там в торговых районах сидящие на порогах своих домов женщины поджимают ноги, чтобы дать проехать миниатюрным такси марки Сузуки, под колеса которых так и норовят попасть пешеходы, велосипедисты, кочки и выбоины. Здесь, в Лхасе — хорошо освещенные трассы, огражденные велосипедные дорожки, тротуары, чистота, шоу-румы, бутики. Хватает, конечно, и грязных едален в старых кварталах, и вонючих мясных лавок, особенно вокруг местной мечети, где продавцы-мусульмане целыми днями отгоняют от товара атакующих мух. Но ведь не в Европах…
В главном лхасском монастыре Джокханг – толчея и гул голосов: тибетские паломники и китайские экскурсанты теснят друг друга, пытаясь пробраться в каждый предел, зажечь светильник или намазать топленым сливочным маслом нужные места у изваяний. От постоянного умасливания пол под ногами скользкий.
От Поталы, главной тибетской святыни, откуда на протяжении веков Далай-Ламы управляли страной и находили свое последнее прибежище – совсем другое ощущение. Сразу понятно – режимный объект. От входа до выхода посетителю дают ровно час времени, в сторону от маршрута не отклоняться, внутри не фотографировать, за каждым поворотом – китайский военный, строго следящий за соблюдением порядка. На центральном внутреннем дворе с песней маршируют стройными рядами местные женщины, утрамбовывая до зеркального блеска цементное покрытие. Дойдут до края, разворачиваются и маршируют, пристукивая обмотанными тряпками палками, в обратном направлении. Уцелевших после всех перипетий монахов переодели в форму уборщиков – сидят с четками в руках и потухшим взглядом озирают посетителей.
В современном Тибете стать монахом чрезвычайно сложно — поведал нам наш гид тибетец Джалцын. Оттого и в монастырях пустовато, не в пример соседнему Непалу. В Непале наш гид не бывал, равно как и ни в каких других странах. Тибетцам загранпаспортов не выдают, не хотят китайские власти увеличивать число тибетских беженцев в сопредельных странах. А с другой стороны, чиновников можно понять – как выписать паспорт, если у тибетцев фамилий ней. Не принято. Родился в понедельник – могут назвать Понедельником, а в пятницу – есть все шансы влиться в ряды Пятниц. И вот тысячи Пятниц живут среди двухмиллионного тибетского народа на просторах, равных по территории всей Западной Европе. Большая роскошь для густонаселенного Китая. А потому за последние шестьдесят лет сюда переселились почти такое же число представителей других китайских национальностей. Управление и экономика, конечно же, в руках ханьцев. Никакого лицемерия, никаких марионеточных правителей во главе «автономной» территории. «Тибет Китая» – так называется туристический путеводитель на русском языке, выпущенный государственным китайским издательством. И этим все сказано.
Перед Поталой – огромная площадь Добровольного воссоединения Тибета и Китая. Добровольно-принудительная политика, еще не забытая нами со времен советской молодости, здесь во всем. Масштабная реконструкция жилых домов по всему Тибету – самый яркий пример. Китайское правительство выделяет сумму, равную триста евро на каждого члена семьи для перестройки индивидуальных домов. Если не хватает – добавь из своих сбережений. Противоречить власти тибетцы боятся – чтобы своим детям не навредить, как пояснил гид. А потому взгляд радуют сотни и сотни новых домов в традиционном исполнении – и в пригородах, и в горных селениях. Причем в деревушках крыши обычно красят в один и тот же сочный цвет: синий, красный, фиолетовый. Гид говорит: показуха, специально для иностранцев. Пусть так, но до чего красиво!
*
Лхаса для нас – не самоцель. Наворачивать круги коры вокруг безмолвной Поталы, подобно сотням паломников, мы не стали. Пережив приступы горной болезни и легкий культурный шок, мы отправились за пятьсот километров в Юго-восточный Тибет, в Гималаи к мистической горе Бон-ри. Про Бон-ри Шаман узнал от Уважаемого, того самого монаха, что благословлял нас в Измайлово и обучал Шамана древним практикам в зимних условиях Горного Алтая прошлой зимой. «Мы будем первой группой из России, обошедшей Бон-ри,» — уверял нас Шаман. Это вдохновляло. Вдохновляли и пейзажи. После перевала в пять тысяч тринадцать метров безжизненное плоскогорье обратилось в роскошное буйство азалий и рододендронов, а потом в заросли вековых сосен и белых берез с опушкой из бамбука. Нас ждал вечер сюрпризов…
Первый сюрприз был не для всех, а лишь для непросвещенных Каа и Эстетки. Они полагали, что путешествуют в компании буддистов. Такими и были их близкие друзья до встречи с Уважаемым. Он открыл им глаза на добуддистское верование Тибета – религию Бон, по преданию пришедшую туда на одиннадцать веков раньше буддизма с территории древнего Ирана и называвшуюся Космо. И гора, которую предстояло обойти против часовой стрелки, согласно боновской традиции, содержала в своей предположительно рукотворной вершине все духовные сокровища Бона. Ну, что ж, чем древнее верование, тем убедительнее!
Вторым сюрпризом был город Баи – базовая точка, куда и добрались еще засветло. В приграничном городке с пятнадцатитысячным населением, названным в честь одного из подразделений Китайской народной армии, имелся масштабный торговый центр, парк, пивной ресторан в стиле китайской пагоды, и солидная гостиница с высококлассным конференц-залом, куда мы заселились со смешенным чувством большого удовлетворения и обиды за Родину – такой инфраструктурой не каждый областной город в России может похвастаться.
Однако на этом приятные сюрпризы закончились. За ужином наш простодушный гид-тибетец, которого мы переименовали из Джалцына в Ельцина, признался, что впервые в этих местах, что маршрута не знает, оплаченных еще в Москве лошадей никто не заказывал, и вообще с запросом коры вокруг Бон-ри их фирма сталкивается впервые. Но завтра он надеется все выяснить на месте у старейшины деревни, откуда стартует наша кора, а также получить лошадей и провожатых. На утренние переговоры и сбор информации он отводил себе три часа.
Немая сцена. Пельмень из мяса яка застрял в горле Шамана. Монголоидные глаза Ищущей прибежища округлились до среднеевропейских размеров. Стоик воспользовался предлогом выкурить еще сигарету. Каа налил всем еще по рюмочке – на трезвую голову россияне такие ситуации не обсуждают. Последовала бурная дискуссия и звонок в Москву Уважаемому. После разговора с монахом гид признался, что запутался окончательно. Мы мобилизовали на помощь весь персонал гостиницы. Персонал, состоящий из китайцев и ориентированный на обслуживание внутренних туристов, приезжающих в эти края полюбоваться самым глубоким в мире каньоном Ярлунг Цангпо, закрытым, однако, для посещения иностранцев, ничего толком сказать не мог. Но гору на карте локализовали. Если переводить ее название с китайских иероглифов, то она значилась как Священная гора, рожденная от Солнца.
Борясь с иероглифическим интерфейсом, Эстетка полезла в Интернет. Про Бон-ри была лишь одна публикация на итальянском языке. Стало ясно, что за три дня придется сделать марш-бросок на шестьдесят километров, что местные жители могут пройти этот круг и за день, и что в сезон дождей, который как раз начался, паломников мало – не то, чтобы они дождей убоялись, просто работы в поле много. Утешились тем, что тропа за тысячелетия поклонения должна быть хорошо протоптана и отправились спать. Полученное благословение, подтвержденное еще и Учителем Уважаемого, который принял нас в Катманду, давало надежду на благополучный исход дела.
Утром вместо коней нас ждал внушительного размера грузовик, украшенный свастиками и прочими святыми символами. По грунтовой проселочной дороге нас отвезли к стартовой точке – священному камню, занавешенному полотнищами флажков. Шаман прочитал молитву, и мы двинулись в путь. Прямо по той же проселочной дороге, временами глотая пыль от проходящих мимо автобусов и джипов. Китайские туристы глазели на нас из окон автобусов с нескрываемым недоумением. Но открывающиеся виды компенсировали и пыль, и дорожные неровности, и палящее солнце, и любопытных зрителей. На высоте трех тысяч метров в межгорной долине, шириной с Волгу в нижнем течении, одна река сливалась с другой, а другая с третьей. На бесчисленных песчаных отмелях и островах паслись коровы, яки и лошади. Горы в разреженном воздухе высокогорья казались светоносными, и что удивительно, они были покрыты деревьями до высоты более четырех тысяч метров. Поля, засеянные пшеницей, с редкими, но могучими грецкими орехами, напоминали тосканские пейзажи. Цветы и травы были абсолютно идентичны тем, что растут в южной полосе России. В голове крутилась песня: «Широка страна моя родная, много в ней лесов, полей и рек…» И лишь Эстетка все хотела разглядеть ту самую гору, вокруг которой совершается кора. Но до вечера ее так и не было видно.
Локализовать лагерь гиду удалось не сразу. И нам пришлось изрядно полазить через деревенские заборы. В тибетских деревнях, чтобы скотина далеко не забредала, все поля, дворы и переулки огораживают, но калиток не делают. Вместо этого услужливо ставят приставные лесенки: забрался и слез, и снова забрался и слез. Понятное дело, тибетцы на это тренированные.
Добрались до лагеря, плюхнулись на лужок среди ив и «драгоценных» коровьих лепешек (в высокогорье на них и еду готовят, и обогреваются при необходимости). Палатки уже стояли, рукомойник тоже, повар чистил овощи. Настроение было благостное. Начав день с молитвы, Шаман решил ею и завершить. Он вообще читал ее, как только находил достойное для этого место. Для этого залезли на невысокий холмик – место святилища местной деревни. До нас там побывали какие-то вандалы. Решетка, защищавшая священный образ, была оторвана, кругом поблескивало битое стекло. Зато в лучах закатного солнца наконец увидели всю Бон-ри. У подножия прилепился монастырь, и от него до самой вершины тянулись гирлянды флажков: однотонные боновские и пятицветные буддистские. «Но ведь на саму вершину подниматься нельзя»,- недоумевала Несгибаемая. «Там же все сакральное».
Ищущая прибежища особо настаивала на посещении монастырей по кругу коры, и гид ее заверил, что утро начнется именно с монастыря. И он сдержал слово – на следующее утро, через полтора часа марш-броска по развороченной горной дороге, мы добрались до монастыря. На часах Шамана, показывающих высоту над уровнем моря, значилось «3600». К нам вышел старик-монах, отпер двери храма и пригласил внутрь. Когда Шаман, являющий своей внешностью, полную противоположность бритоголовым поджарым тибетским служителям культа, начал молитву, старик изумился. А потом стал зажигать свечи и простираться перед образами, подпевая Шаману. «Мы одинаково читаем», — растроганно сказал он и пригласил в святые святых каждого монастыря – хранилище священных книг. Самолично пошел проводить. «Вам сюда», — сказал он, складывая ладони в приветственно-прощальном жесте.
*
… Мы так и не смогли определиться, что стало причиной нашего последующего испытания на прочность: незнание маршрута гидом или указание монаха. А может быть, это была судьба. Но через некоторое время мы поняли, что карабкаемся по той самой крутой тропинке прямо к вершине. Вокруг стоял плотный лес, а сама тропинка казалась вырытой траншеей – так ее утоптали ее паломники за сотни веков. На тысячелетней сосне навалены горы одежды – так люди символически пытаются создать свою связь с небом. На нее же раньше подвешивали завернутых в ритуальные полотнища умерших младенцев – считалось, что так непорочная душа скорее уйдет вверх. Теперь при суровом ограничении рождаемости (для городского населения – один ребенок, для сельского – два) и улучшении медицинского обслуживания эта функция, видимо, не востребована. Выше по горе – жертвенный камень, на нем сложены вываренные черепа яков с выгравированными молитвами. Еще выше на камне палочки с засечками: кто сколько кругов коры прошел. На самом длинном мы насчитали пятьдесят четыре. Но в том итальянском интернетовском тексте, что нашла Эстетка накануне коры, рассказывалось о монахине, которая дала обет пройти тысячу кругов коры…
Задыхающиеся от непривычного физического упражнения и разреженного воздуха, мы искренне преклонялись перед этими людьми и мечтали об одном – дойти до вершины. А ее все не было и не было. Часы Шамана давно отрубились – они отрубались на высоте четырех тысяч над уровнем моря – а вершина так и не показалась. А ведь гид говорил: вершина Бон-ри – четыре сто… Бабулек-паломниц, которые лихо обгоняли нас весь предыдущий день, не встретили ни одной. Зато ближе к вершине, когда все шлепнулись на камни, пытаясь восстановить дыхание, мы услышали чистый красивый голос. К нам быстрым шагом приближался молодой монах. Видя наши изрядно покрасневшие и вспотевшие лица, он жестом предложил поднести рюкзак. Мы отказались – где бы мы потом его искали. В рюкзаке был ритуальный барабанчик Шамана и следующую свою молитву он планировал прочитать на перевале…
По перевалу среди низкорослых азалий ходили яки, лихо галопируя по ритуальным флажкам, на них же справляя свои животные нужды. От открывающихся на сотню километров видов захватывало дух. Кровь в висках непроизвольно отстукивала: «О мутре мани сале ду» — мантру, обещавшую мир во всех мирах. И тут нам открылась первая из тайных истин, из уст проводника в переводе Ельцина: мы поднялись на высоту четыре тысячи девятьсот метров. ООО!!! Беспокоило одно: поднявшись на две тысячи метров, нам по законам логики предстояло спуститься на те же две тысячи до подножья с другой стороны, а времени было семь часов вечера.
Сколько времени идти вниз – спросили мы Ельцина. «Два часа», — не моргнув глазом, сказал он. «Два часа – это для тибетцев или для нетренированных европейских толстяков?», — уточнил Каа. «Два с половиной», — скорректировал гид.
Шаману было тяжело. Его духовные наработки не компенсировали накопившийся за годы невоздержания лишний вес. К тому же кончилась вода, и в боку у него закололо. Боль отдавалась в ноге, а тропинка была не для праздных прогулок. На каждый шаг приходилось спрыгивать вниз от тридцати до пятидесяти сантиметров, среди валунов и обильно смоченной дождем глины. Прошло полтора часа. Солнце неумолимо садилось. «Сколько до лагеря?», — спросил Стоик. «Полчаса», — ответил Ельцин. «Ну, девчонки», — скомандовал управитель человеческих сетей Каа, «давайте вперед с проводником, а мы экскортируем Шамана». И «девчонки» дунули вперед. Они «дули» быстро, понимая, что солнце вот-вот сядет, а оба фонарика остались у арьергарда. Развилка: одна тропинка продолжает идти по гребню горы, а вторая кубарем уходит вниз. «Куда?», — жестом спросили проводника. «По гребню», — несколько поколебавшись, указал проводник. «Девчонки» почти бежали вдоль развевающихся под ветром и озаренных садящимся солнцем ритуальных флажков. Им было уже не до ирисовых зарослей, обрамляющих тропу, и не до запахов ночных цветов, и не до блестящей как ртуть реки на горизонте.
Темнота наступила внезапно, как всегда случается в горах. И тут Ищущая прибежища решила испытать на тибетце-проводнике свои знания китайского. «Сколько до лагеря?», — спросила она. «Два часа», — ответил тибетец. «А гид дорогу знает?», — спросила она. «Нет, он же здесь впервые», — ответил тибетец. И «девчонки» дунули в обратную сторону, до развилки. Они долго выкрикивали своих спутников жизни, но ответ пришел не со стороны горы, а из долины внизу. «Там кто-то еще идет», — произнес на китайском изумленный тибетец. …
Встреча на развилке была похожа на хорошо отсинхронизированные кадры кино. Сверху, освещаемые фонарики, хромали «мальчики», а снизу с козьей тропки взлетели наш походный повар и местный проводник, бухнув на землю какой-то зеленый чемоданчик. «Аптечка», — подумали все. Но это был аккумулятор. Жестом фокусника, достав из чемоданчика здоровую лампочку Ильича, повар озарил нам путь.
Мы вышли на шоссе уже в полночь. Ельцин вызвал из лагеря грузовик. Ищущая прибежища стала беспокоиться за чистоту прохождения коры – кору полагалось пройти исключительно на своих двоих. Ее быстро убедили в том, что перед нами – обстоятельства непреодолимой силы, и она полезла в кабину. Остальные, разместившись в кузове, всю дорогу до лагеря завывали русские народные песни. Перед сном нам раскрыли вторую тайную истину: вместо того, чтобы продолжить по кругу так называемую внешнюю кору, мы прошлись по внутренней, предназначенной для особо продвинутых людей, намотавших до этого не один десяток кругов.
Перед сном Шаман просил каждого запомнить свои сны. Они должны были быть вещими. Но поспать особо не удалось. Всю ночь по лужайке шлялась корова, звеня колокольчиком и спотыкаясь о невесть откуда взявшиеся палатки. К утру разозленный Каа, презрев все миролюбие паломника, выскочил из палатки, с намерением запустить в корову увесистым камнем. Корова с хорошо развитой интуицией предусмотрительно скрылась в кустах.
Сон приснился только Шаману. Он помогал китайскому правительству выкрасть бумажную модель сверхсовременного танка…
Утром все ощупывали себя. Кто-то хромал, кто-то волочил ногу, а кто-то просто шел в раскоряку. Несмотря ни на что, восемь километров вниз по шоссе промаршировали на одном духе. Оставалось шестнадцать. По грунтовке, среди щебня и пылящих машин. Эстетка решила, что это удовольствие — не для нее, и о чудо, — сзади подкатили оба джипа.
Пока остальные шли, Ельцин, не говоря ни слова, свозил ее в монастырь, где впервые за все время в Тибете, она увидела среди божественных изваяний четыре совокупляющихся пары: Желтую, Белую, Зеленую и Синюю Тары. Монастырь был смешанный и в половом и возрастном отношении. Весь оставшийся день Эстетка выполняла разные роли: Дьявола-искусителя, предлагавшего все-таки воспользоваться четырехколесными плодами цивилизации, Снабженца, подвозящего еду и воду утомленным путникам, и, наконец, Доброго вестника, сообщающего о приближении цели.
Искушению удалось подвергнуть только Шамана. Еще за девять километров до финиша, задумчиво грызя огурец, Шаман предложил: « И, правда, давайте доедем. Я почитаю молитву, а потом съездим в тот монастырь, куда гид завозил сегодня Эстетку». «Нечего предавать мечту», — строго сказал Каа. «Пойдем, Винни Пух». И Шаман побрел вслед за Стоиком и Каа, обсуждавшим последние тенденции на мировых финансовых рынках.
Джипы остановились у придорожного ларька – грубосколоченного деревянного сарая с окошком. В нем продавали кеды, шляпы, сухую лапшу типа Доширак, воду и местное пиво в тяжелых стеклянных бутылках. Водитель джипа, радостно хрустя лапшой, поведал Эстетке, что от этого места до конца круга всего километр. О чем Эстетка сообщала каждому из проходивших по очереди членов группы. Шаман, услышав благую весть, решил затариться пивом, чтобы отметить конец коры. Засунув по бутылке в каждый карман, он скрылся за поворотом. Минут десять спустя, двинулись и джипы. Когда машина завернула за поворот, Эстетка вспомнила, что тибетское время и расстояние нужно умножать на три. Впереди плелся Шаман, а священный камень едва виднелся на горизонте. Услышав звук мотора, Шаман замахал руками. «Какой к черту километр», — пробормотал он, забираясь в джип. Тут все три…»
Через час на горизонте показалась женская пара. Обе женщины передвигались очень медленно, едва переставляя ноги. Дошли. Шаман деловито достал барабанчик и текст молитвы. Но сегодня не он был героем коры…
Автор текста и фотографий:
Наталья Илишкина
