В религиозной практике вопрос жертвоприношений остается для меня самым спорным и трудно понимаемым. И лишь одна вещь облегчала дело - отсутствие в наши дни самих жертвоприношений. Поэтому читать религиозные тексты на эту тему было хоть и странным, но не шокирующим делом. И хотя с момента строительства Третьего Храма в Иерусалиме жертвоприношения вроде как должны возобновиться, в умах и сознании граждан это скорее туманная перспектива, чем планы на завтрашний день.
Вместе с тем, кто ищет, тот всегда найдет. И, сожалея о невозможности посмотреть на жертвоприношения в Храме, странно было бы отказаться от присутствия на пасхальном жертвоприношении в самаритянской общине. Сейчас я не хочу вдаваться в исторические подробности (про это достаточно написано в интернете), скажу лишь, что община самаритян насчитывает под 1000 человек и разбита на две части: одна проживает на горе Гризим около Шхема, вторая - в Хулоне. Самаритяне признают только Тору, отказываясь от Талмуда и всей раввинистической литературы. Также они не признают святость Храмовой горы в Иерусалиме, считая святой гору Гризим, на которой ранее стоял их храм, впоследствии разрушенный. Самаритяне весьма продвинулись в соблюдении заповедей иудаизма, однако считают себя "настоящими евреями", а всех остальных евреев - "не настоящими". Так как у них нет проблемы с разрушением Храма в Иерусалиме, община продолжает отмечать Песах согласно установленным Торой правилам и, разумеется, центральной частью празднования является пасхальное жертвоприношение.
Первая ассоциация, которая крутилась у меня в голове еще до начала действа, был мясной рынок. Десятки килограммов освежеванного мяса, бычьи головы, хвосты, мясные крюки и огромные тесаки, отблескивающие в лучах солнца и, как в масло, входящие в начинающую буреть плоть. Однако эта ассоциация быстро улетучилась, как только мы прорвали три заградительных кордона и прорвались в зону шхиты - довольно большую территорию, на которой расположены зоны зарезания скота, кровостоки, основной жертвенник, а также персональные для каждого самаритянского клана ямы для туш баранов.
В эти шесть ям в конце церемонии на длинных шестах будут погружены туши зарезанных баранов. Там они будут печься 2,5 часа, а затем станут вкусной праздничной трапезой для 1000 человек. Всего в этот день было зарезано около 100 ягнят.
Соседние крыши, заборы, фонарные столбы и прочие поверхности, за которые можно было держаться, облепили пару тысяч человек.
Старшины общины отличаются по фескам и выражениям лиц. Самаритян из Хулона видно сразу, еще до начала разговора. Равно как и самаритян с Гризим, соседствующих со шхемскими арабами. В чем различие? Во внешности, в акценте, в знании иврита и арабского, а также в общекультурных ценностях. В принципе, все самаритяне - крайне доброжелательный и гостеприимный народ, однако на гризимских необходимость ежедневной скрытой конфронтации с арабами наложила определенный отпечаток, сделав их чуть более агрессивными и менее терпимыми к другим.
Это кровосток (см.фото). По его краям кладут баранов, а затем перерезают им аорту таким образом, чтобы кровь стекала вниз. Несмотря на то, что самаритяне всегда рады гостям и интересующимся их образом жизни, действую они весьма осторожно. И на то есть свои причины. К крови пасхальных животных запрещено прикасаться неевреям, и именно поэтому в зону шхиты (зарезания баранов) стараются никого не пускать без специального разрешения. Большинство присутствующих старается с уважением относиться к происходящему там, однако бывали в их истории и исключения. Так, пару лет назад несколько арабов из Шхема, прийдя к самаритянам в гости на Песах, через секунды после шхиты спрыгнули в кровосток, демонстративно потоптавшись в крови ногами и осквернив, тем самым, самаритянам всю праздничную программу. После этого они стали осторожнее относиться не только к арабам, но и просто к гостям.
После того, как главный самаритянский коэн прочел молитву, ягнят надежно зафиксировали и приготовили ножи, все начинают ждать восхода первой звезды. И буквально через секунду после ее появления на небосводе, ручьи жертвенной крови потекут по камням вниз, в кровосток. Я была готова к тому, что все будет происходить очень шумно, с блеянием, падающими в обморок барышнями и плачущими детьми. Однако между моментом, когда коэн дал разрешение на начало шхиты и тем, когда все было кончено, прошла секунда. И это была самая бесшумная секунда всей церемонии: не было произнесено ни звука, ни шороха, но сотней человек было сделано лишь одно, абсолютно синхронное движение в гробовой тишине. И как израильский шумный День независимости наступает через мгновение после вяжущего безмолвием Дня памяти, так и здесь секундный вакуум практически мгновенно сменился радостными криками, объятиями и поцелуями.
Что я почувствовала в этот момент? Практически ничего. Было ли мне страшно? Нет. Брезгливо? Практически нет. Мое сердце разорвалось от жалости к сотне симпатичных ягнят, еще час назад сбивавшихся в кучу и в страхе прижимавшихся друг к другу? Тоже нет. Что же было? Ничего. Ничего кроме ударившего со всех сторон запаха крови и плоти, которую минуту назад покинула жизнь. Запах, который некоторые люди не ощущают никогда в жизни, однако который, я уверена, сидит глубоко во всех нас еще с тех самых времен, когда мы были хищниками, а нас не испортил кариес и кухонный комбайн с насадками для фруктов.
Когда-то давно у нас не было PETA и наши предки еженедельно закалывали скот не только для еды, но и для ублажения своих богов. Чего в этом больше: животного или духовного? Я не знаю. Однако самаритяне, которые еще час назад называли нас "немного варварами", в секунду перерезающие горло сотне баранов огромным лезвием и целующие после этого своих детей, оставляя на их лицах отпечатки крови, вызвали у меня, всегда переоценивающую значимость маскулинности, чувство... Черт его знает, какое чувство. Правильности происходящего именно для этих людей именно в это время.
Все, кто принимал участие в ритуальном зарезании скота, были одеты в белоснежные комбенизоны и белые резиновые сапоги. К концу вечера их одежда была такой же красной, как этот странный банных халат на фото. Что я чувствовала, глядя в глаза улыбающемуся мне мужчине, чья одежда была алой от пятен свежей крови, поигрывающему кистью огромным ножом с потеками запекшейся крови? Глупо было бы приплетать сейчас сюда какой-то фрейдизм, однако так же глупо отрицать, что в массовом жертвоприношении он полностью отсутствует.
Дабы никто не подумал, что пасхальное жертвоприношение у самаритян напоминает массовую бойню и пляски в крови, скажу, что хотя комбинезоны они и не меняли, однако руки, ножи, крючья и вся прочая снаряга были практически сразу тщательно вымыти и аккуратно упакованы в чехлы. И лишь на лбах детей и женщин оставались мазки крови в качестве напоминания о известной библейской истории.
Через 30 минут после шхиты все туши были разделаны, освежеваны, а внутренние органы животных уложены на основной жертвенник. Еще через 5 минут его пламя поднялось на пять метров, а в воздухе повисла завеса дыма, гари и смеси запахов внутренностей, листьев и веток.
У каждой жертвенной ямы были разложены снятые с баранов шкуры - жир, стекающий вниз, поднимал внутреннюю температуру. Таким образом эту своеобразную печь готовят для погружения туш скота, чтобы те быстрее приготовились.
После шхиты все ворота открыли и желающие смогли пройти вовнутрь. Вот тогда там и началось настоящее смертоубийство.
Четырехметровые колья играют роль своеобразного шампура - на него нанизывается туша барана и опускается в печь.
После погружения кольев с тушами в печь, ее накрывают специальной крышкой и засыпают мокрым песком, воздавая внутри своеобразную духовку. Огонь из-за отсутствия доступа кислорода быстро гаснет и туша печется на углях. Через 2,5-3 часа трапеза будет готова и продолжится всю ночь.
