Не нравится мне проза Милорада Павича. Не хочу перематывать страницы и наслаждаться нелинейностью сюжета. Эта псевдо-читательская самостоятельность только сбивает с толку и не оставляет никакого следа в памяти. Пишите писатели ясно, и я буду вас читать. С Кортасаром и его «Игрой в классики» такая же история, но там хоть вообще ничего не понятно и потрясающий конец. Оставляет с чувством, что дурак все-таки ты. Читай еще раз.
Павича я нашел в русском отделе бруклинской библиотеки на Кингс Хайвэй. Его сюжетная загогулина «Мушка» стояла рядом с очень простыми «Партизанской войной» и «Боливийским дневником» Че Гевары. Че Гевару библиотека отдавала желающему насовсем, Павича надо было вернуть.
Русские отделы в библиотеках Бруклина захватывали все больше пространства по мере приближения к Кони Айленду и океану. Лица бабушек-библиотекарш становились более подходящими к банкам с вареньем и квашеной капустой, чем к запеченной индейке и белым теннисным кроссовкам.
Я брал обычно две книги: на русском и английском. Русскую чаще читал дома, английскую в метро. Очень приятно быть своим, там, где вообще приятно, и в поезде, где незнакомые люди не разговаривают, лишь спят и рассматривают, я, с латинскими буквами в руках и закрытым ртом, был своим. А сосед с «Вечерним Нью-Йорком» казался немного ущербным. И даже в той же библиотеке первой я пробивал иностранную книжку и лицевой стороной наверх, а родную - стесняясь и пряча. Очень много подобной лицемерной чепухи лезет в голову, когда у тебя голубые глаза, работа на Манхэттене и сильный акцент только в длинных предложениях.
Мне очень нравится Довлатов. Я был в Форэст Хиллс, где он жил. Там нет ни очевидной как на Брайтоне русской колонии, ни пивных ларьков, ни раненых в душу их посетителей, всего того, о чем он писал. Может, конечно, за двадцать лет после его смерти этот район Куинса протрезвел и побрился, стал дорогим и зеленым, а может, Довлатов лишь рисовал его таким щемящим. Но мне его краски ближе, чем мои же глаза. Написав только свою биографию, и то, переврав половину, Довлатов был очень искренен.
Он похоронен там же, на еврейском кладбище Маунт Хиброн, покрытом пошловато-огромными обелисками и склепами. Над кладбищем ревущие самолеты заходили на посадку в аэропорт Ла Гуардиа. Найти чью то могилу, не зная точно, и без перелезания через булыжники-монументы там невозможно. Даже с записанным номером блока и ряда я, неуютно проходив полчаса вокруг да около, Довлатова не нашел.
Мне позвонили и позвали на работу тогда. С Форэст Хиллс надо было лететь в даунтаун Бруклина за полчаса. Я доехал за полтора, но успел. Звонили с компании, обеспечивающей проведение опросов, сборов подписей и прочей сопровождающей деятельности к выборам. Офис был на третьем этаже, весь завален бумагами, каким-то хламом и наполнен нечесаными лицами молодых работников. Они были от демократов.
Дальше, в глубине помещения, лохматый парень с речью и движениями человека сидящего на амфетаминах или выпившего галлон кофе, то вставая на стул, то спрыгивая с него рассказывал суть хаотично сидящим перед ним людям, в основном афроамериканцам. Суть была - в течение одного дня ходить по указанному жилому участку, стучаться в дома с вопросами вроде Have you voted already? Why not? Will you? Ответы предполагались положительные - участок был глубоко возрастной и демократический. Заполнив application и что-то промямлив на своем рунглише во время короткого собеседования я был принят. Мне сказали явиться завтра.
На следующий день был инструктаж с подписанием договора, перешедший от правил опроса электората к баскетболу. Кандидат в Сенат от демократов был Джо Аддаббо, у каждого из нас был лист на где-то двести адресов и карта района Rockaway в Куинсе. Нас повезли в поля.
