Писательский городок. Продолжение.
За простым штакетным забором через мелкую голую поросль и гладкие стволы кленов просматривалось небольшое деревянное строение. Оно было в два этажа, с верандами, балкончиком и крылечком, окрашено веселой желтой краской и краской цвета густого какао с молоком - для контраста. Это и была дача Корнея Ивановича Чуковского, а сейчас - музей. Распахнутая калитка приглашала в гости.
Мы ступили на залитую весенним солнцем дорожку и сразу попали в сказку: на дачном дворике на дереве "созрели" плоды. Это было "Чудо-дерево" с туфельками и башмачками с помпончиками, с чулочками и ботиночками, с гамашами и сапожками из стихотворения Корнея Ивановича.
"Как у наших у ворот Чудо-дерево растёт. Чудо, чудо, чудо, чудо Расчудесное!
Не листочки на нём, Не цветочки на нём, А чулки да башмаки, Словно яблоки!
Мама по саду пойдёт, Мама с дерева сорвёт Туфельки, сапожки. Новые калошки.
Папа по саду пойдёт, Папа с дерева сорвёт
Маше - гамаши, Зинке - ботинки, Нинке - чулки,
А для Мурочки такие Крохотные голубые Вязаные башмачки И с помпончиками!
Вот какое дерево, Чудесное дерево!"
На даче в Переделкино Корней Иванович поселился в числе первых его жителей - в 1938 году в возрасте 56 лет. За плечами был уже не легкий багаж прожитых лет. Сначала детское и юношеское беспокойство по поводу незаконного рождения.
Из сайта: www.peoples.ru:"Сын украинской крестьянки Екатерины Осиповны Корнейчуковой и ... (?). В документах Чуковский всякий раз указывал разные отчества (Степанович, ануилович, Васильевич, Н.Е. Корнейчуков). По метрике он был Николай Корнейчуков, т.е. незаконнорожденный. Вот что пишет в «Дневнике» сам Корней Иванович: «Я, как незаконнорожденный, не имеющий даже национальности (кто я? еврей? русский? украинец?) – был самым нецельным, непростым человеком на земле... Мне казалось,... что я единственный – незаконный, что все у меня за спиной перешёптываются и что когда я показываю кому-нибудь (дворнику, швейцару) свои документы, все внутренне начинают плевать на меня... Когда дети говорили о своих отцах, дедах, бабках, я только краснел, мялся, лгал, путал... Особенно мучительно было мне в 16–17 лет, когда молодых людей начинают вместо простого имени называть именем-отчеством. Помню, как клоунски я просил даже при первом знакомстве – уже усатый – «зовите меня просто Колей», «а я Коля» и т.д. Это казалось шутовством, но это была боль. И отсюда завелась привычка мешать боль, шутовство и ложь – никогда не показывать людям себя – отсюда, отсюда пошло всё остальное». «... У меня никогда не было такой роскоши как отец или хотя бы дед» - с горечью писал Чуковский".
...Потом - отчисление из одесской гимназии из-за низкого происхождения, самообразование, арест после выхода четвертого номера сатирического журнала "Сигнал", издателем которого он был, за «оскорбление величества». К счастью Корнея Ивановича, его защищал знаменитый адвокат Грузенберг, добившийся оправдания.
Еще потом была травля и отказ от написания детских сказок. Сказки и стихи Чуковского подверглись в сталинскую эпоху жестокому осуждению, хотя известно, что сам Сталин неоднократно цитировал «Тараканище». Инициатором травли стала Н. К. Крупская, неадекватная критика исходила и от Агнии Барто.
В день 125-летия со дня рождения К.И.Чуковского Комсомольская правда писала: "В 1927 году в СССР вообще объявили войну сказкам. Дескать, истории о скатертях-самобранках, золотых яблоках и говорящих животных уводят советских детей от повседневности в мир буржуазных фантазий. Непорядок! Под нож цензуры попал «Айболит». Запретили четвертое издание «Бармалея». Мотив — «неприемлемость с педагогической точки зрения». А в феврале 1928 года в «Правде» была опубликована статья Крупской «О Крокодиле» Чуковского»: «Такая болтовня — неуважение к ребенку. Сначала его манят пряником — веселыми, невинными рифмами и комичными образами, а попутно дают глотать какую-то муть, которая не пройдет бесследно для него. Я думаю, «Крокодила» ребятам нашим давать не надо…» Выступление вдовы Ленина означало в то время фактически запрет на профессию.
Спустя какое-то время Чуковский (у него к тому же заболела туберкулезом дочь) публикует в «Литературке» письмо, в котором отрекается от сказок... Он действительно после этого не напишет ни одной сказки ("Одолеем Бармалея" 1942 г. - это отдельная история). Он займется переводами и до конца жизни будет писать мемуары.
Но и жившему уже на даче писателю, судьба не оказывала милости. Сюда летом 1941 г. пришла записка от его младшего сына Бориса о том, что он уходит добровольцем в московское ополчение, а осенью того же года — похоронка на сына.
...Брак у Корнея Ивановича был единственным и счастливым. В 1903 году в возрасте 21 года он женился на двадцатитрехлетней одесситке, дочери бухгалтера частной фирмы, Марии Борисовне Гольдфельд. Из четверых родившихся в их семье детей (Николай, Лидия, Борис и Мария) долгую жизнь прожили только двое старших - Николай и Лидия, сами впоследствии ставшие писателями. Младшая дочь Маша умерла в детстве от туберкулёза. Сын Борис погиб на войне в 1941 году; другой сын Николай тоже воевал, участвовал в обороне Ленинграда, был ранен. Лидия Чуковская (родилась в 1907) прожила длинную и трудную жизнь, подвергалась репрессиям, пережила расстрел мужа, выдающегося физика Матвея Бронштейна (из энциклопедии "Вокруг света" [url]www.vokrugsveta.ru[/url]). Все дети писателя, во всяком случае, после революции, носили фомилию Чуковскийая и отчество Корнеевичвна.
Корней Иванович Чуковский - удивительный писатель. Но вряд ли маленьким фантазерам приходит в голову, что их любимый дедушка Чуковский, вовсе не Корней Иванович. А Николай Васильевич Корнейчуков. Поэт, публицист, критик и человек с далеко не безоблачной жизнью. Но по иронии судьбы, мир больше знает его, как создателя забавных детских сказок. Ведь его книги - первые, с которыми знакомятся малыши, по ним учатся читать. Каждое новое поколение родителей вот уже сколько лет подряд продолжает укладывать спать своих детишек, читая им вслух: «Муха, Муха-цокотуха, позолоченное брюхо…». "Тараканище", "Федорино горе", "Муха -цокотуха" были любимыми сказками нашей маленькой Наночки, их отрывки она знала наизусть, а одной из первых ее часто повторяющихся фраз была:" Нане гагу(книгу) дать".
На даче в Переделкино Чуковский прожил почти 30 лет. Исключением была эвакуация в Ташкент, где Корней Иванович находился вместе со старшей дочерью и её детьми. В Ташкенте Чуковский много болел, бедствовал. Там Корней Иванович переживал и личную драму: один его сын — Боба (Борис) — пропал без вести, другой — Николай — раненый, находился в блокадном Ленинграде. Кроме того, Корней Иванович беспокоился о своей даче в Переделкино, которую ему пришлось оставить, и, где среди прочего, находилась его библиотека, собранная им за всю жизнь.
Мы осторожно открываем дверь и оказываемся в небольшой комнатке, которая когда-то служила прихожей в доме. В музее только что началась экскурсия и мы присоединяемся к двум молодым парам и трем их ребятишкам.
После смерти К. И. Чуковского дом функционировал как музей. Свидетельством тому - тринадцать толстенных книг-отзывов посетителей с просьбами сохранить его для будущих поколений. Музей был разрешён, но потом дочь писателя Лидия Корнеевна была выселена из дома в судебном порядке, так как выражала поддержку лицам, осуждённым за антисоветскую деятельность. 9 января 1974 г. она была исключена из членов Союза писателей СССР. С точки зрения Литфонда, никаких оснований у родных писателя продолжать находиться в доме не было. Литфонд не мешкая начал судебный процесс. Десятилетия борьбы... Горы повесток о выселении, угрожающих записок милиции. Этот бесконечный судебный процесс съедал массу времени, сил, нервов, бумаги, в конце концов... Но, пережив многолетние мытарства, музей состоялся в 1994 году и официально был открыт 1 июня 1996 г.
Интерьер дома полностью воссоздан таким, каким он был в последние годы жизни писателя.
...Небольшая комнатка на первом этаже служила гостиной. В гостиной, на столе из карельской березы, живет Мойдодыр, прямо из первого издания сказки. Мойдодыра Чуковскому подарили Сергей Михалков и Агния Барто, и поначалу Корней Иванович никак не мог опознать в хрустальном кувшине и тазике своего персонажа, пока ему не подсунули книжку, где Мойдодыра именно таким и нарисовал художник Анненков.
У Чуковского в кабинете-гостиной пел Галич. Какое-то время жил на первом этаже Солженицын, переживая опалу, официально считавшийся дворником — до сих пор сохранился его велосипед. А сейчас в комнате выставлены издания творчества К. И Чуковского. Последним был издан в 2007 году "Альманах "Чукоккала".
По крутой крашеной деревянной лестнице поднимаемся на второй этаж в кабинет-спальню Корнея Ивановича. Писатель жил на даче не только летом, а круглогодично, по-этому вся его уникальная библиотека находилась в Переделкино. Комната полностью заполнена книгами и... игрушками.
Книг много. Их более 5 тысяч. Все книги, стоящие на полках, прочитаны Корнеем Ивановичем. У него было такое правило: не прочитанные книги на полки не ставить.
Книги, в основном, были дарственными, с автографами. Если прочитанная книга Чуковскому не нравилась, он возвращал ее автору, а если нравилась - ставил на полку.
Книги, которые предстояло прочитать, ждали своего часа на журнальном столике, который стоял посередине комнаты, недалеко от софы.
Журнальный столик с книгами - святое место в музее: никто не имеет права прикасаться к этим книгам и нарушать их порядок... Книги на столике остались не прочитанными...
