Про Питер

Петербург мне становится городом курганов и трупов. Живя на Площади Мужества, с балкона на пятнадцатом этаже почти, почти было видно Пискаревское. Мне не влезает в голову факт, что там, в квадрате метров триста на триста зарыто слоями население всего моего Оренбурга. Даже с помощью слов типа "огромное, необятное, колоссальное" это число мой евклидовый ум не представляет.
Ну ладно, черт с ним, забыли, переехал с Мужества жить на Московскую. Но в одной остановке, у озера в Парке Победы, там где мальчики с девочками, катаясь на катамаранах смотрят друг другу в глаза, читаю, что раньше водоема здесь не было, а в три смены дымил креметорий в блокаду. Продолжим.
Неделю назад поехал я в Петергоф - поглазеть на имперское медное счастье. На Ленинском меня подкараулила вещь, раз в триста пятнадцать посильнее всех фаустов Гете - бетонный дот, заросший травой напротив универмага. Петергоф, конечно, тогда я отщелкал, но перед глазами картинки стояли другие. И день города я завершил Марсовым полем, тем что близко к Спасу-на-Крови.