Домонгольский период

Уже трижды мы были на Алтае. И если раньше Алтай был нашей целью, то в этот раз он стал «воротами» в большое путешествие. Каждый раз он – такой вроде бы небольшой – открывает нам новые свои грани. Ездить по нему – не объездить. В этот раз он показал нам «марс» — место популярное, легкодоступное и многолюдное, но всё равно головокружительное. Причём «марс» в тех краях не один. Тот, где толпы народа, яркий и многоцветный. Тот, к которому добраться несколько сложнее, терракотово-красный и пустынный.

У меня многие спрашивают: «А стоит ли ехать на Алтай на легковом автомобиле?» Отвечаю. Стоит! Чуйский тракт великолепен. Описать его лучше, чем я это сделал в прошлом году у меня вряд ли получится, поэтому отсылаю вас к старой записи











А после сотен километров Чуйского тракта, после «марса», был Кош-Агач. Самая восточная точка наших прежних путешествий. Там уже два раза мы уходили на юг. Но не теперь. Теперь мы движемся дальше на восток, к Ташанте, к погранпереходу между Россией и нашей многолетней мечтой – Монголией.

Эра ломанной сошки

— Сань, вы реально никуда не едете?
— Тём, правда, не знаю.
— Дааа. Для меня это крушение чего-то фундаментального.
Как развал Союза. Это ты так докатишься и бороду сбреешь.
(из переписки с другом)

Теперь Монголия для меня не просто пятно на карте мира, зажатое между необъятной Россией и огромным Китаем. Теперь, это месяц жизни и воспоминания: яркие, как вспышки, фрагментированные. Странное стечение обстоятельств, будто говорившее нам: «Поезжайте, другого шанса, возможно, не будет». Временное отсутствие работы, неплохие отпускные при увольнении, совершенно неожиданно серьёзно поломавшаяся и столь же серьёзно починенная, а потому и готовая к тяжёлым испытаниям машина. Фраза жены: «А, может быть, в Монголию?» Сила соцсетей. Вспышка-воспоминание: «А Лёшка-то Бычков (chrommi) в Монголию собирался!» Недолгая переписка с командой новосибирского отделения клуба УАЗ Патриот. Последний загранпаспорт, полученный накануне отъезда. Сборы за сутки.
И вот уже четыре машины стоят в очереди на границе России и Монголии, а одиннадцать человек команды уже разложили стол между машинами и кипятят в шесть утра чай.

Монголия – это моё нудение в очереди, что на границе могучей страны не удосужились построить санузла, и обитатели этого огромного многомашинного хвоста мыкаются в поисках укромного местечка в голой степи.
А потом довольно серьёзный досмотр наших пограничников, открывание и рассматривание всех сумок, бардачков и подлокотников, вопросы детям: «Как зовут маму и папу? Женя и Саша? А кто есть кто?» Нейтральная полоса. Очередь на монгольской границе. Штампики в паспорта. Ворота… Мы в Монголии.
Монголия – это сломавшаяся в ста метрах от границы рулевая сошка Патриота Лёши Toledo.
Нам предстоит почти двое суток Великого Стояния у границы на высоте 2300 метров, где нас поливает дождь, посыпает град и продувает ветер, где в туалет надо ездить на машине. Пока сошка покупается в Горно-Алтайске, едет по Чуйскому тракту, перебирается в салон монгольской машины на границе и пересекает нейтральную территорию, мы выдвигаемся в Улгий – первый город на нашем пути. Мы начинаем познавать прелесть монгольских дорог: грейдер федеральной трассы суров, он вытрясает из тебя душу. Поэтому справа и слева от него, сходясь, расходясь и пересекаясь, подобно рельсам на станции «Москва-Сортировочная», накатаны второстепенные дорожки. Ты можешь ехать по любой из них, выбирая ту, на которой меньше пыли от впередиидущей машины и ям. Степь из серо-зелёной превращается в жёлтую. Появляются россыпи маленьких круглых зелёных кустов акации. Они взбираются по склонам близлежащих гор, делая их чертовски живописными.


Наступает асфальт и в долине появляются яркие крыши Баян-Улгия – областного центра, столицы аймака. По масштабу он напоминает какой-нибудь наш райцентр – центральная площадь, на которой расположены административные здания, банки, кафе и магазины и окружающая одноэтажная застройка, заправки, автомастерские. В Улгии, поменяв в банке рубли на тугрики, я впервые стал миллионером. Самооценка повысилась.
— Эрика, едете в город – возьми деньги.
— Лёш, да я уже взяла.
— Ты мало взяла. Возьми сантиметр денег.



От Улгия мы шуршим по асфальту в сторону озера Толбо-Нуур. Говорят, оно очень яркое. Возможно. Но мы не заметили. Озеро было свинцовым, небо было свинцовым, а окружающие скалы были черно-коричневые. Что, конечно же, не помешало нам и полазить по горам и искупаться в озере – в свинцовости есть своя прелесть.
Улгия и Толбо-Нуура не было в нитке нашего маршрута, так что вовремя сломавшаяся сошка показала нам места, которых мы не должны были увидеть.

Эпоха продубаса

Эра сломанной сошки сменилась эпохой продубаса. В стремлении нагнать время, мы режем углы на нитке маршрута. Сейчас мы от Цагааннуура – унылого приграничного посёлка, где под колёса бросаются чумазые дети с настойчивым требованием их чем-то угостить – ушли в горы по дорожке, обозначенной только на старых генштабовских картах. Дорожка ведёт нас по степи, затягивает на перевалы, заставляет стрелку температуры ползти вверх. Она выводит нас в узкое извилистое чрезвычайно живописное ущелье. А потом она выплёскивает нас в долину озера Ачит. Ачит лежит от нас по левую руку. Над ним – радужный столб – что-то среднее, между радугой и северным сиянием. Мы обходим озеро с востока. Я видел уже такое. В каких-то фильмах. Там были индейцы, а может, ковбои или наркодельцы. Дело было в Южной Америке. Именно такой пейзаж открывался нам: на фоне синего озера и тёмных далёких хребтов горбились гряды терракотового цвета, рыжела песчаная почва и разбегались кусты акаций.

Долина казалась абсолютно безжизненной. Но это впечатление обманчиво. На обратном пути мы обходили Ачит с запада, там, где в него впадает река Бехмерен-гол, и увидели притаившийся за горной грядой сум, и увидели россыпь юрт, спрятанных в довольно высоких деревьях. Вообще, всю поездку меня не покидало ощущение, что я нахожусь на краю мира, что кругом пустота и безлюдье. Но это не так — в каждом уголочке страны есть жизнь. Ты едешь по глуши и видишь стадо, значит, сейчас за поворотом ты увидишь юрты, а около них будет стоять крузак или уазик или портер, солнечная батарея, а на юрту будет прицеплена спутниковая антенна. Там, где есть вода, есть жизнь. Даже в пустыне частично сохранились скважины, пробуренные ещё видимо в дни братской любви с СССР, потому что только на генштабовских картах они и обозначены.









Мы огибаем Ачит, видим реку Кордо-гол, заправляемся в Ховде и по дороге, петляющей между кустами акаций, на которых висят клочья верблюжьей шерсти, выкатываем на берег озера Шаазгай.

Закон первой банки гласит: пилот, заглушивший двигатель на месте будущего лагеря, обязан не делать ничего, до тех пор, пока не выпьет первую банку пива! На Шаазгае я нарушил этот закон. Первым делом я схватил фотоаппарат и побежал щёлкать. И так весь вечер: я неожиданно вскакивал из-за стола и убегал с аппаратом к озеру. И сейчас, разбирая фотографии, я не могу решиться удалить хоть одну.







Мы прощаемся с Шаазгаем. Наш путь лежит на восток. Через степи. По Котловине Больших Озёр. Периодически мы теряем дорогу и ищем её, напрямую без колеи рассекая степь. Проезжаем сумы – деревни, по-нашему. Некоторые из них Командор отдаёт нам «на разграбление». Сумы навевают на меня тоску. Вернее, не так: когда ты понимаешь, что через полчаса оставишь эту деревню в зеркале заднего вида, тебя даже привлекает некая её экзотика, тоску навевает попытка примерить жизнь обитателей сумов на себя. Радостны только яркие, разных цветов, скатные крыши – их видно издалека. Улочки разбросаны хаотично. Пустынный вид им придают глухие заборы с металлическими воротами, плохо покрашенными и покосившимися, но обязательно с какими-нибудь узорами. Заборы дощатые там, где есть деревья, в пустынных краях заборы сложены из глиняного кирпича. За заборами – верхушки юрт. Слои кизяка сушатся на плоских крышах хозяйственных построек. Запах кизяка наполняет воздух и просачивается в салон машины. Пыльно. Голо. Нарядные дети беззаботно носятся на велосипедах. Все машут нам, мы машем в ответ.




Первое знакомство с озером Хяргас-Нуур. Оно чистейшее, солёное, вытянутое с запада на восток на восемьдесят километров. Эрика при первой возможности расчехляет тубус с удочками и бежит к воде. По уложенному китайцами великолепному асфальту мы катимся вдоль Хяргаса. Дорога пряма и пустынна. Жёлтая плоскость степи щерится острыми, покрытыми резкими тенями, горными грядами.
Асфальт нас радует недолго – в районе Сонгино он кончается и уступает место классической монгольской федеральной трассе. Извилистая пыльная многоколейная грунтовка с ямами и лужами, на которой откручивается всё, что можно – канистры падают с багажника, с силовика отлетают фары. Гаджеты от пыли и тряски начинают выходить из строя.
Монголия, наверное, произведёт на европейца впечатление абсолютно нищей страны. Но я нигде не видел такого количества черных лендкруизеров со шноркелем и запаской на крыше и белых приусов. Ты лезешь на понижайке в затяжной перевал, и очень велика вероятность того, что на вершине будет стоять приус, набитый жизнерадостными монголами. Похоже, нищета монголов – это просто другой культурный код. Похоже у них – кочевников – просто другие, непонятные нам, представления о бытовом комфорте, чистоте и благополучии.
В памяти абсолютно бессвязно мелькают названия посёлков и городов: Тэлмэн, Цахир, Тариат, Цэцэрлэг. Фотографии напоминают мне о каньоне реки, названия которой я не помню. Всплывает крутой горный перевал под 2800 и густой лес вокруг, окутанный туманом. Цайны газар – кафе – в какой-то деревушке, где мы никак не могли объяснить, сколько хуушуров нам надо. И грейдер, грейдер, грейдер…




Два с половиной дня перегона, и вот уже мы въезжаем в Хархорин. Где-то здесь находятся руины древнего города Каракорум – столицы Монгольской империи. И здесь же расположен частично действующий буддийский монастырь Эрдэни-Дзу. Это туристическая Мекка. Здесь слышишь английский, немецкий, итальянский языки. Здесь толпы туристов и рынок великолепных сувениров, цайные газары и цепные орлы.
Архитектура буддийского монастыря меня поразила: она яркая, она узорная, она полна скульптурных изображений Будды и драконов, каждый элемент построек рукотворен и неповторим. Если я уйду когда-нибудь в монастырь, это будет монастырь буддийский.

Время пустынь

Эпоха продубаса кончилась, так сказал нам Командор. Начинаются экскурсионные дни, так сказал нам Командор. И повёл нас по долине реки Орхон, через глубокие промоины и горные перевалы к Худжирту, а затем к реке Онгийн-гол, что перед Арвайхээром. Здесь, в окружении гор, в долине полноводной реки мы узнали, что у Жени потёк передний мост. Лёша Толедо занимался командорским патриотом, Лёша Хромми купал Ирину на стропе, я стал оператором душевой кабины, женщины устроили Великую Стирку.

До Богда и немного за него мы пылили по разного рода степям. Дорожки порой бывали такими, что я – человек неверующий – молился богу: «Дорогой Бог! Сделай так, чтобы фордик не рассыпался и довёз нас до дома».
Степь, какой я её видел до этого, не вызывала у меня симпатии. Хотя, может, в районе Кургана и не степь вовсе? В монгольской степи нет монотонности и унылости, здесь есть за что зацепиться глазу, взгляд не блуждает в поисках доминант, он утыкается в зелёные, голубые, бурые горы. Ты не можешь оценить расстояние до того хребта впереди: десять, двадцать, семьдесят километров?
Порой накатывает чувство ребячьей радости и восторга, когда ты видишь впереди три пылящих, выстроившихся косым клином, машины твоей команды. Сложно передать, что ощущаешь: какое-то чувство единения с природой, миром, машиной, друзьями.
А за Богдом меняется всё. Ты пересекаешь горный массив Арц-Богдын-Нуруу. Дорога сначала ведёт тебя по дну живописнейшего ущелья, а потом поднимает по гребню хребтов на вершину и опускает в Гоби. Сказать «нравится» — не сказать ничего. «Восторг» — пошло и вульгарно. Ты просто пожираешь глазами открывшийся тебе вид и понимаешь, что ты такого никогда не видел, это какой-то параллельный мир, другая реальность. Земля темно-серая, почти чёрная, каменистая, плоская, с маленькими островками сухой травы. Хребты тоже чёрные с яркими оранжевыми прожилками, будто облитые яркой краской. Одинокие невысокие горы торчат из пустыни. А вон там, слева, гора-конус – так изображают в книгах вулканы. И вдруг, в этом безжизненном марсианском пейзаже, ты видишь кряжистое зелёное дерево.







А потом наступили пески Хонгорын Элс. Мы увидели желтую полосу их гребня на фоне фиолетово-охристого хребта, зажатую между полосой пустыни и полосой неба. Это, друзья, космос. 150 метров величия в высоту и 180 километров в длину. Мы встали у отрогов самой высокой вершины, тогда, когда уходящее солнце стало подсвечивать бархан непостижимым образом. Завтра мы будем пытаться вскарабкаться на него, а сегодня… сегодня мы будем наслаждаться пышущими жаром оладьями от нашего бессменного шеф-повара – Эрики — и созерцать пески: горизонтальные и вертикальные.





Подъём на бархан невероятно труден. На некоторых участках он становится так крут, что карабкаться по нему возможно лишь на четвереньках. Как обычно, я проклинал себя, свою конституцию и образ жизни. Но пример энергичной и задорной Ирины меня воодушевил – я тоже вполз на вершину. И, знаете, оно того стоит. Такой игры света и тени, такой пластики формы — которую можно было бы сравнить с пластикой женского тела, если бы не наличие резких извилистых граней, — таких невероятных контрастов, такой графичности и таких мягких «растяжек» цвета вы не увидите нигде.








Мы оставляем Хонгорын Элс за спиной. Сэврей, Ноён, Гурвантес – были ли они? Память смешала все степи, пустыни, хребты и населённые пункты в единую массу. Сижу, обложившись картами, открыв фотографии, но не могу выстроить в цепочку события тех дней. Кажется, были ужасно унылыми и совершенно разбитыми километров семьдесят до Гурвантеса. А до Гурвантеса ли? А семьдесят? А были ли?


Из того дня ярко запомнились последние километры. В какой-то момент мы поняли, что до Хэрмэн-Цава мы сможем добраться только в ночи. И здесь мы оказываемся в каком-то совершенно фантастическом месте. Не иначе, как Антонио Гауди создал его в соавторстве с Сальвадором Дали. Я не буду даже пытаться описать это. Фотографии смогут сказать гораздо больше меня.




А дальше мы ехали по впадине Нэмэгэт. Википедия говорит мне, что впадина зажата между двумя довольно высокими – в районе 2,5 тысяч метров – хребтами, но масштабы пространств таковы, что ты не чувствуешь, как высоки горы. Место это известно тем, что там найдены ископаемые кости динозавров, а посему, называется оно ещё и «кладбищем динозавров». Окружающие виды рождают такие диалоги:
— Слушайте, ребята, ну, короче, Мангышлак я вычёркиваю из списка своих целей.
— Так Египет тоже можно вычёркивать.
— Кхе-кхе… А что будем делать с Большим каньоном в Штатах?


Вот вы знаете, что такое Хэрмэн-Цав? Я не знал. Нет, то есть я знал, что это какое-то шикарное место в Монголии, куда все рвутся и откуда привозят совершенно чумовые фотографии, но вот что это такое, я не знал. А это, оказывается, поднятое над поверхностью пустыни плато, сердцевина которого – глубокий, извилистый каньон. И вот, мы видим его наружные стены. Шурша стравленными шинами по песку, мы приближаемся к экватору нашего путешествия. Мы приближаемся к нашей цели.


В устье каньона находится оазис. Нет, воды там нет. Просто на дне каньона каким-то непостижимым образом растут деревья. Мы встаём там, натягиваем тенты, много тентов, очень много тентов, потому как солнце палит нещадно. Не то, что стоять, ходить по песку невозможно. Тут нас отпускает. Тут мы никуда не спешим. Тут мы пьём пиво, разговариваем и смеёмся. Знаете, какая мысль меня поразила тогда? Это малюсенький клочок песка с деревьями, крохотный оазис в огромной пустыне, а пустыня – в немаленькой такой стране, сделай один щелчок колёсиком мышки, и ты уже не найдёшь его на карте, а между тем он цель для многих, многие мои реальные и виртуальные друзья были здесь. Вот здесь, предположим, сидел в кресле Женя Заичкин, а вот тут, возможно, стоял Саня Куракин, а вот там, наверное, с фотоаппаратом ходил Лёша Камерзанов, а тут…
Ближе к вечеру, когда жара стала понемногу спадать мы поднялись на плато, чтобы обозревать каньон сверху. Солнце, небо и пустыня сделали нам подарок, кадры, по-моему, получились великолепные. Я не буду отвлекать вас своей болтовнёй, смотрите в тишине.











В это трудно поверить, но ночью в Хэрмэн-Цаве пошёл дождь. Знающие люди говорят: невозможно. Некоторые знающие люди говорят: возможно, но капли не будут долетать до земли. Так вот, долетают. Немного, но долетают.
А утром Лёша Толедо, как заправский главврач, совершал обход: залезал под машины, дёргал всё, шатал. Три пациента были более или менее здоровы, а вот один сильно захужел. На патриоте Командора лопнул передний мост. Два Алексея недолго придавались унынию. На клюшки они надели серьги от рессор, а на них – рейку от хай-джека. Т.е. сделали, фактически, второй мост, параллельный первому. Вытащили полуоси, открутили кардан, и вот уже патрик готов снова ехать, только теперь уже исключительно на заднем приводе и не выворачивая колёс до конца, чтобы не распороть резину о рейку домкрата. Скоро сказка сказывается, да нескоро дело делается. Выдвинулись мы из каньона только в середине дня.
Как только мы выехали, нам показали демоверсию песчаной бури. Жёлтая позёмка с такой скоростью неслась по земле, что я опасался, как бы она не отпескоструила кузов машины до металла. Я закрыл окна и включил кондиционер. Отверстия обдува выплюнули нам в лица облака пыли.
В тот день мы снова оставляли позади себя километры пустыни, пытаясь вырваться из неё. Пустыня, как шахматная доска, расчерченная на квадраты, рассечена хребтами. Перевалив за очередной из них, мы оказывались на другой клетке, более высокой и с другим характером почвы. Начали появляться первые верблюды, а за ними – юрты. Ура! Здесь есть жизнь!


Шинежинст. Бигер. Перевалы. Убитая гребёнка. Разрушенный монастырь. Противочумная обработка колёс. Симпатичная монгольская девушка в белом комбинезоне. Монгол в халате: «Россия? Я люблю тебя!» Мы снова видим зелень, от которой успели отвыкнуть в пустыне. Город Алтай. Город Улиастай. Перед Улиастаем мы взмываем на высокий перевал. При спуске с него город показывает нам свои яркие крыши, сбегающие по отрогам гор. Как только мы въезжаем в город, Женя притормаживает. Что случилось? Рулевая? Сошка? Опять? Ну, слава соёмбе, что не на перевале! Поиск сервиса. Заваривание сошки и того, что раньше было мостом. Но не для нашего экипажа. Нас отпускают поездить по городу, зайти в банк, ресторан и магазины. Из всех мельком увиденных городов Улиастай нам понравился больше всего. Не оттого ли, что мы впервые поели в монгольском ресторане – чрезвычайно вкусно и сказочно дёшево?


Но мы уже снова несёмся по степи. Наша цель – озеро Хар нуур. Вон оно! В плотных сумерках среди вершин мы видим блестящую, как бы наклонённую на нас, поверхность озера. В это время суток, когда дорога уже не видна, а фары ещё не помогают, мы мчим, глотая пыль, не видя следа, к нашей цели. Здесь у нас должна быть первая, такая желанная, днёвка.



Озеро фантастической красоты. Его окружают горы. Только при ближайшем рассмотрении ты понимаешь, что горы эти не каменные, а песчаные. Это край гигантского песчаного массива Монгол Элс, который растянулся аж на двести километров. Сложно понять, песок ли наносится ветрами, обволакивая горы, или вершины, как сказочные богатыри, пытаются вырваться из-под укрывшего их песчаного покрова. А озеро лежит у ног этих гор и ослепляет твои глаза ярким цветом. У берега оно ещё жёлтое, дальше становится бирюзовым и постепенно уходит в ярко синий. И огромный песчаный бархан вдаётся в озеро, пытаясь разделить его на две части.
Вот она, днёвка. Мы сидим под тентами; перед нами сверкает Хар нуур; дети плещутся в бирюзовой воде; Женя нарезает купленную в Улиастае баранину; Лёхи раскуривают кальян; пивные банки, открываясь, издают характерный звук «псс»; лодка, с сидящими в ней Леной и Эрикой, слегка покачивается на воде, и накатывает чувство полного удовлетворения. Наверное, рай должен выглядеть так… Мы гуляем по бархану, скатываемся на пятых точках по его склонам и пески издают причудливые, поющие, какие-то вибрирующие звуки.







Но нам надо дальше. От Хар нуура мы не идём по дороге, обозначенной тонкой ниткой на карте – мы идём по дорожке, которой на карте нет. Лезем в перевал. Петляем между камнями. Опускаемся в маленькую долину. Песчано-каменные горы сопровождают нас. А вон там, видите, слева, в крутую гору пошла дорога? Нам явно не туда. Непонятно, для каких ненормальных накатана эта дорога. Дальше, дальше. Мы забираем левее и оказываемся у дороги, которая явно накатана для каких-то ненормальных, которая идёт не привычными галсами, набирая высоту постепенно, а тупо, в лоб, напрямки.
— Жень, а как ты туда на заднем приводе въедешь?
— А у меня есть варианты? Вперёд — перевал, но и назад – перевал. Давайте уж лучше вперёд.
— А давайте Саню первого пустим. Дизель нас, в случае чего, втянет в гору.
Я только успел вползти на плоскую поверхность, передать по рации, что мы взобрались и закурить, как Женя лихо взлетел на вершину. А на вершине нас встречали каменные останцы – столбы, ворота, арка. И здесь, спускаясь с перевала, я был поражён увиденным морем Монгол Элса. Завораживающее зрелище, отвлечь от которого может только крутой спуск и запах подпаленных тормозов.



А между тем, пески вытянули свои языки и пытаются помешать нам проехать. Заднеприводный патриот Жени периодически подсаживается, вынуждая штурманов бегать с шаклами, стропами и лебёдочными крюками. Мы приближаемся к «воронке» — огромному кратеру в песке, на дне которого — исток реки. Мы с Лёшкой Chrommi пытаемся пробиться поближе к воронке: боковые крены, сыпучий песок, подъём, спуск. Да ну, стоп, метров сто пешком осталось, дойдём ножками.

Пора озёр

Жёлтые, изрезанные графичными линиями теней, стены Монгол Элса сопровождали нас целый день. Трудно представить: взять, к примеру, и засыпать всё от Москвы до Ярославля песком километров на сорок вширь – неслабая такая песочница. Двигаясь к Хяргас нууру, мы проезжали Эрдэнэхайрхан, Завханмандал и Ургамал. Кажется, в Ургамале мы встретили команду весёлых ребят из Кемерово. Они тоже уже шли на выход, и далее мы ещё не один раз пересекались с ними.

Из образовавшейся в воспоминаниях каши, могу вычленить только тот момент, когда у Лёши Chrommi лопнул коренной лист рессоры. Лопнул удачно – не до моста, а после. Ремонт не занял много времени: стяжка, скотч и… погнали, на днёвке разберёмся.
Днёвка нас застала на уже знакомом нам Хяргас нууре. Белые камни, чёрная мелкая галька, синее озеро и серо-коричневый фон дальнего хребта. Родители часто говорят мне: «Ну, ты, чего творишь-то? Свозил бы детей на море!» И вот я иду с детьми босиком по крупному чёрному песку, мы видим барашки на синей поверхности солёной прозрачной воды, слышим шум прибоя, нас обдувает тёплый ветер и где-то вдалеке над горизонтом смутно угадывается снежная вершина горы, тела которой не видно. И возникает мысль: а чем это хуже моря?




В наш второй выходной мужчины заняты починкой патриота. Выяснилось, что лопнули оба коренных, но вторую рессору трогать не стали – ограничились заменой одной.

Палит солнце. «Псс» — открываются банки. Озеро, побеждённое Эрикой, делится с нами османами. Вечерами нам показывают роскошные закаты. А ночью – звездопады.


Я испытываю чувство большой благодарности к ребятам. Не каждый возьмёт в свою скатанную команду незнакомых людей (с Лёшей Бычковым мы были знакомы только по соцсетям). Я бы не взял, наверное. Когда я пытаюсь сказать об этом Жене, он отвечает:
— Так Лёшка сказал, что у вас опыт приличный.
— Ну, опыт опытом, а если люди говном окажутся?
— Знаешь, говно обычно долго не ездит…
Мы разрушаем мифы. Первый рухнувший миф гласил, что Монголия – страна вечно синего неба. Мы, конечно, видели синее небо, но довольно часто мы видели небо серое и нередко из него на нас что-то выливалось. Второй миф утверждал, что в пустыне, если и идёт дождь, то капли, высыхая в воздухе, не долетают до земли. Ещё как долетают! Третий же миф говорил, что въехать на чёрный галечный овражистый берег Хяргаса невозможно. Многие, вроде как, пытались, но вязли. На рабочем монгольском давлении в один и шесть форд этот миф развенчал. Стравившись же до единички, мы с Лёшкой Chrommi катались по этим овражкам в разных направлениях.

Но всё хорошее кончается. Нам надо двигаться дальше – завтра утром мы должны быть на границе. Сто шестьдесят километров прекрасного асфальта до Улангома. Ресторан в этом последнем на нашем пути городе. Выбор блюд наугад, потому что в меню нет картинок. Миф о том, что многие монголы говорят по-русски или по-английски тоже развенчан. Судорожные попытки купить хоть какие-то сувениры. Избавление от оставшихся тугриков на заправке. И мы уходим в горы, к озеру Урэг – месту нашей последней ночёвки на территории Монголии.

Урэг не стал с нами церемониться. Завидев нас, он взбудоражился, погнал волны и ветер, замалевал небо косыми линиями дождя и облаков. Мы стойкие ребята. Мы можем провести наши последние посиделки и прикрывшись машинами. В этот вечер на наш лагерь совершенно случайно наткнулись наши кемеровские знакомые.






Последние километры по этой ошеломляющей, горно-степно-пустынно-озерной стране. Долина уже знакомого нам Ачита, поиск брода через реку, последнее фантастически красивое ущелье, которое выводит нас на точку начала нашего «монгольского треугольника». Мы на границе. Она закрылась на обед перед самым нашим носом, мы видим, как везучие ребята из Кемерово проходят погранконтроль.
Чуть меньше трёх недель не было нас в России. Первым делом я позвонил в Челябинск и Пермь. Мой хитроумный план был таков: через Курган дойти до Челябинска, где меня должен был ждать Братенев Леша, а оттуда уйти на Екатеринбург и встретиться, наконец, в Перми с Женей Заичкиным. Но Челябинск в те дни не принимал, поэтому мы откорректировали маршрут.
Мне было интересно, потеряет ли после Монголии для меня свою прелесть Алтай. Нет, не потерял. Он совсем другой. Он какой-то… домашний, что ли? Очень яркий, очень живой, очень радостный. И даже на обратной дороге он ухитрился показать нам что-то новое – мы прошли по старому Чике-таману.
Эта поездка подарила нам знакомство с новыми замечательными людьми. Она подарила долгожданную развиртуализацию с нашим пермским другом Женей. Она подарила радостную встречу с нашими старыми новосибирскими друзьями – Димой и Юлей. С ними мы дважды путешествовали по Алтаю. В Академгородке Димка вытащил из бардачка своей машины спутниковый телефон со словами: «Я подумал, телефон не будет для вас лишним».
Форд мужественно довёз нас до дома. Для меня он, без сомнения, главный герой этой поездки.

P.S. Хочу выразить благодарность компании "Такелаж плюс" за подаренные каждому экипажу сумки с разнообразными стропами. Я свои ещё не распаковал, но, уверен, они мне сослужат хорошую службу.
P.P.S. Всем, собирающимся в Монголию, очень рекомендую послушать передачи Константина Куксина (youtube.com/watch?time_contin…) – основателя московского Музея кочевых культур, большого знатока Монголии.