Меня разбудили крики, сопение и страшный топот. Я выглянул из юрты, стоящей на берегу Хубсугула, и увидел, что мимо нашего временного пристанища бегут, стремясь на узкую каменную косу, десятки возбужденных людей. Что же могло вызвать столь массовый исход? Пожар? Облава? Возвращение яков-убийц? Пока эти разрозненные мысли копошились в моей голове, я заметил, что в центре толпы несется, истошно переваливаясь и что есть силы работая пухлыми конечностями, мой приятель – толстяк Байра, с которым мы познакомились намедни на рыбалке.

- Что случилось, Байра? Куда ты мчишься?
Байра выдохнул, не снижая скорости:
- Бегу посмотреть большой лодка!..

ЕДИНСТВЕННЫЙ И НЕПОВТОРИМЫЙ

Он неумолимо приближался. Медленно, но с невероятным чувством собственного достоинства, значимости и уникальности. За его кормой трепетала кильватерная струя, из единственной трубы валил дым, а на мачте гордо полоскался красно-синий флаг. Сотни глаз были прикованы к нему, а он никуда не спешил, чтобы не расстраивать поклонников. Такое событие неприлично описывать простыми словами, здесь больше подойдет былинный высокий штиль:

Ой, что за чудо чудное по морю синему плывет?
Что за диво дивное волну злую режет?
В броню стальную с головы до пят закован ты
Сердце пламенно в тыщу коней в груди у тебя
А и шторм ярый с громом, с молнией нипочем тебе
А и таймень, злобно чудище, не потопит тебя
Ты вези свой груз по морю дикому
Ты явись во всей красе люду страждущему
Ой ты, гой еси, Сухэ-Баатар!

Событие, что и говорить, значительное – явление народу корабля под монгольским флагом. Он в мире всего один, если не считать мелкие прогулочные корытца да парочку ржавых одров, мирно доживающих свой век на вечном приколе в так называемом «порту» поселка Хатгал. «Сухэ-Баатар» – это обычный буксир класса «река-море», точно такие же каждый день снуют у нас по Днепру, не вызывая никакого ажиотажа. Уже много лет выполняет этот трудяга один и тот же трехсоткилометровый рейс из Хатгала на север, в Ханх, под командованием человека с редчайшей для Монголии профессией – капитан дальнего (по местным меркам) плавания. Теоретически вдоль побережья тоже есть дорога, но ей предпочитают не пользоваться. Она настолько тяжела, а погодные условия, которые могут за час перевести ее из состояния «отвратительная» в состояние «mission impossible», настолько непредсказуемы, что грузоотправители предпочитают подождать зимы или вверить свой товар «Сухэ-Баатару». Зимой по замерзшей глади озера Хубсугул проходит своего рода дорога жизни, самая ровная во всей стране. А летом тем же курсом, урча, проходит «Сухэ-Баатар».

СЕСТРА БАЙКАЛА

Хубсугул называют «монгольским морем» и «сестрой Байкала». Не братом, именно сестрой – оба огромных озера у монголов женского рода, причем Хубсугул называется вовсе не Хувсгул-нуур («нуур» - озеро), а Хувсгул-далай («далай» - море), а «байгал» по-монгольски вообще означает «природа». В древнем монгольском эпосе сказано, что первопредок, Бортэ-чоно, со своей женой пришли в степи, переплыв Океан, и океаном этим может быть только Байкал, несмотря на досужие домыслы монгольских шовинистов, рассматривающих в качестве «океана» даже Тихий. Всем народам свойственно излишне возвеличивать свою историю, но мы-то с вами знаем, что вряд ли все прогрессивное человечество произошло от трипольской культуры, как ни заманчива эта точка зрения.

Так что придраться не к чему, все логично. Море – младшая сестра океана. Скромно и со вкусом. Что возьмешь с людей, никогда не видевших широких водных просторов…
Ходят упорные слухи, что сестры сообщаются друг с другом какими-то неведомыми подземными каналами, но в таком случае придется пересмотреть правило сообщающихся сосудов, ведь уровень Хубсугула на километр с лишним выше байкальского. Из «моря» вытекает чудная речка Эгийн-Гол, которая, долго прыгая по камням и собирая с окрестных гор всю воду и всех тайменей, впадает в более спокойную Селенгу, а уже Селенга, проделав путь в несколько сотен верст, отдается Байкалу. Примерно напротив устья Селенги из Байкала вытекает Ангара, питающая могучий Енисей, и, если началом Енисея считать Идэр – исток Селенги, то сибирский великан окажется чуть ли самой длинной рекой в мире.

В синей чаше Хубсугула заключено полпроцента общих мировых запасов пресной воды. Процент запасов питьевой воды при этом на порядок выше, потому что из этого списка придется исключить такие «сточные коллекторы», как Хуанхэ, Амазонка, Нил, Ганг, Рейн и другие им подобные, в которые и заходить-то страшно, не то что пить из них. А здесь, в безлюдной тайге, проблема водоснабжения решается очень просто. С утра смешливая толстая повариха, вооружившись чайником, идет к берегу и зачерпывает воду прямо из озера. Для централизованной подачи воды используют резиновый шланг и ржавый дизель времен очаковских и покоренья Крыма. Систем очистки озерной воды две: 1) механическая очистка, то есть ручное вылавливание случайно затесавшихся мошек и 2) высокотемпературная очистка, то есть установка чайника на огонь. По опыту скажу, что они обе совершенно лишние. Все три раза, что я там побывал, мы заполняли хубсугульской водой все имеющиеся у нас емкости и пили ее на всем дальнейшем маршруте с большим удовольствием и без малейших последствий.

КОРАЛЛОВОЕ ДЕЖА ВЮ

Мало того, что вода эта жутко вкусная, она имеет еще какой-то совершенно удивительный бирюзовый цвет. Когда мы впервые продрались через сомнительный перевал, представлявший собой адскую кашу из черной грязи и серых каменьев, и нашим глазам открылось озеро, мне захотелось ущипнуть себя за что-нибудь особо чувствительное. Вдоль берега, а кое-где и в центре, голубели коралловые рифы. Ущипнул… Не помогло, голубой цвет рифов остался ярким и насыщенным, несмотря на пасмурное небо. В голову полезли мысли о психиатре: ну подумайте сами, откуда? С неба сыпется что-то среднее между дождем и снегом, на берегу стоят юрты, шумят лиственницы, громко хлебает воду черный косматый як, валяется перевернутый «Прогресс» и… рифы?

Конечно, никаких кораллов здесь нет, но загадка голубого озера будоражила местные умы испокон веков. Монголы, всегда дающие географическим объектам четкие и ясные имена («Большая гора», «Белое озеро», «Черная река»), не знают, как истолковать название Хубсугул. Слово это, слегка видоизменившись, пришло из тех далеких времен, когда здесь жили не монгольские, а тюркские народы, которых могучая волна великого переселения народов увлекла затем далеко на запад. «Кок-Су-Куль» - «Озеро с голубой водой» - так оно называлось в старину. Но и это не совсем верно – вода в озере абсолютно прозрачна, хотя в большом слое чистейшая вода тоже приобретает голубой оттенок. Причина – в окружающих озеро скалах, обломками которых вымощено его дно. Если внимательно присмотреться к серым громадам окрестных гор, вы увидите, что они не совсем серые, а с голубинкой, как глаз скандинава. Смоченные водой, эти скалы голубеют еще больше, поэтому возле берегов и мелей и возникает эта коралловая иллюзия.

МЫ ЕДЕМ К ЦААТАНАМ

На следующее утро ко мне пришел Байра.

- Что, большой лодка вернулся? – спросил я после дружеских приветствий.
- Нет, нет… Маленький лодка! Иду посмотреть цаатан. Хочешь?
- Хочу! А цаатан – это кто? Неужели прародитель зла живет в таком райском месте?
- Не знаю… Цаатан - это есть люди, который держит цаабаг…

Что и говорить, информация исчерпывающая, но лингвистического багажа Байры на большее не хватило. «Великий и могучий» в его исполнении скорее походил на «жалкий и ничтожный» (ни в коей мере не хочу его обидеть, по-монгольски я говорю намного хуже, чем он по-русски), а прокатиться с забавным толстяком и его друзьями по озеру на «маленький лодка»… кто ж откажется от такого отличного предложения? А кто такой цаатан, мы выясним на месте…

В экспедиции, кроме нас, принимало участие человек двадцать монголов, которые вместе с Байрой составляли руководство одного из сомонов (райцентров) под Улаанбаатаром. Отдыхать они поехали все вместе, добровольно, за свои деньги, и были друг с другом, похоже, в отличных отношениях. Не правда ли, хороший пример нашим менеджерам, которые, пересобачившись между собой за год, вместе поедут куда-нибудь разве что повинуясь целям корпоративного тимбилдинга, а после такого «отдыха» должны будут восстанавливать свою нервную систему еще недельки две на курорте и по отдельности.
«Маленький лодка» завелся не сразу. Капитан, боцман и моторист нашего плавсредства (это был один человек) сперва полчаса нажимал на кнопку, вызывая лишь слабое жужжание движка. Потом он разобрал половину палубы, вооружился веревкой и насиловал силовой агрегат еще полчаса, прежде чем ему удалось исторгнуть оттуда хриплое рычание, которое сразу обрывалось. Но потребовалось еще полчаса и огромная металлическая ручка, чтобы рычание это перешло в стабильный рев. Морской волк облегченно вздохнул, отер пот со лба и закрыл дырищу в палубе. Батцэцэг, начальница отдела кадров сомонной администрации, достала из сумочки предусмотрительно захваченный с собой монгольский флаг, и мы приготовились к отплытию.

Однако мы не отчалили, пока кэп не раздал всем спасательные жилеты и не проследил, чтобы они были надеты надлежащим образом. Сомонное руководство определенно волновалось и нервно хихикало. Монголы – народ радикально сухопутный, рассматривающий воду только как средство утоления жажды. Плавать они в подавляющем большинстве не умеют. Больших рек в стране нет, озер немного и они очень холодные, а до настоящего, соленого, моря так далеко, что мало кто может себе позволить такую поездку. Поэтому они все крепко застегнули свои жилеты и смотрели в будущее с тревогой, перемешанной с радостным ожиданием неведомого.

Мне проклятый жилет только мешал. Снять я его не решился, чтобы не подавать дурной пример, но с камерой по лодке бегал и за борт высовывался. Капитан этого категорически не одобрял, волнуясь за жизнь и здоровье прибившегося к коллективу интуриста, а объяснить ему, что такое осенняя рыбалка на Киевском водохранилище (где волны больше, лодка меньше, а вода холоднее), я не смог из-за языкового барьера.
Когда мы обогнули каменный мыс и вышли в открытое монгольское море, качка и тревога на сухопутных лицах братьев-монголов немного усилилась. Волна была примерно такой, какую поднимает на Днепре прогулочный кораблик, но наши новые знакомые щупали жилеты и держались на всякий случай за элементы корабельной конструкции.

К счастью, до «озерной болезни» не дошло. Капитан включил музыку, и через десять минут мы уже вовсю распевали песню о советско-монгольской дружбе, песню, которой около тридцати лет, но которую с удовольствием слушают и поют монголы всех возрастов. И, когда лодка через полтора часа ткнулась в галечный пляж, мы были уже не попутчиками, а братьями…

ЮЖНЫЙ ФОРПОСТ СЕВЕРНЫХ ОЛЕНЕЙ

- Цаатан… Здесь есть! – просиял Байра, спрыгнув наконец на твердую землю.
На лужайке неподалеку от озера стояли три странных хатынки и несколько джипов, вокруг которых группами бродили люди. Самая большая группа окружала маленькую лиственничную рощицу, в которой копошились какие-то странные звери, похожие на ожившие заросли толстого кустарника. Олени!!!

«Так вот какой ты, северный олень…» - вспомнилась сразу фраза из дурацкого анекдота.
- Цаабаг! – указывая на оленей, подтвердил Байра.

Да уж, в Монголии можно увидеть любых животных, прирученных человеком. Еще вчера нам встретились верблюды. Два часа назад нас провожали яки. А теперь – нас встречают северные олени!

Цаатаны (в переводе это слово значит просто «оленевод») – самая малочисленная народность в Монголии. Сорок семей живут на западном берегу Хубсугула и еще столько же – на восточном. Это единственный из народов Монголии, который живет не в юртах, а в конических сооружениях из веток, обтянутых войлоком и похожих на чумы или яранги северных народов. Сами монголы называют цаатанов «монгольскими чукчами» - те же архитектурные принципы, тот же скот… Правда, в отличие от оленей ледовитого побережья, цаатанинские олени живут со своими хозяевами не в тундре, а высоко в горах.
Чтобы увидеть цаатанов в их естественной обстановке, нужен вертолет или конная экспедиция – к их стойбищам ведут только узкие тропы, по которым нужно идти несколько дней. На берег Хубсугула цаатаны выбираются только летом на очень непродолжительное время, не больше месяца-двух. Да и то, это скорее похоже на делегацию от племени, чем на летнюю стоянку. Как говорится, и людей посмотреть, и себя показать. Своей оставшейся в горах «цаатанинской диаспоре» эти делегаты оказывают неоценимую услугу, снабжая ее деньгами, вырученными от продажи сувениров и предоставления вполне бендеровских услуг по фотографированию своих рогатых питомцев. Не стоит думать, что это какие-нибудь коммерческие, ненастоящие оленеводы – самые настоящие! Просто другого способа заработать для всего племени на одежду, спички, муку, спутниковые тарелки, солнечные батареи и обучение детишек в столице у них нет. А их этнические поделки и сувениры – самые аутентичные, которые только можно себе представить. Основной материал – конечно, оленьи рога и кожа, но можно тут приобрести и волчий или кабаний клык, и коготь беркута, и какой-нибудь найденный ими в горах драгоценный камень, и даже подлинную шаманскую атрибутику.

Жена одного из вышедших на озеро оленеводов – очень уважаемая и сильная шаманка, к ней обращаются не только сами цаатаны, но и постоянно живущие у озера монголы. Она любезно разрешила нам осмотреть и снять ее жилище, но наотрез оказалась фотографироваться сама. Снимать могучего горного шамана, к тому же женщину (что еще хуже из-за присущей женскому полу в определенном возрасте зловредности) исподтишка я, честно говоря, не решился. Может быть, в другой раз у нее будет настроение, кто знает…

- Вон иди лучше оленя сфотографируй, - примерно так можно было перевести обращенную ко мне фразу шаманки.

И действительно, через пару секунд в ярангу всунулось серое мурло и тяжко вздохнуло. Муж шаманки отогнал оленя и привязал его к дереву, знаками показав мне, что я могу делать с ним что угодно. Особо с ним делать, правда, нечего, но если вы окажетесь в компании северных оленей, обязательно возьмите его за рога. Вы удивитесь – эти рога не только пушистые, но и теплые! Они обтянуты кожей, по которой проходят кровеносные сосуды. Не знаю, зачем обычно экономная природа позволила себе в отношении оленей такое расточительство, ведь в их родном климате греть этот ветвистый головной убор – огромные и в моем понимании лишние энергозатраты. Северный олень никогда не сбрасывает рогов, они растут и ветвятся всю жизнь, так что по размеру рогов можно судить о возрасте их обладателя. Самый почтенный, уже седой, рогоносец имел на голове такую внушительную конструкцию, что лежал под деревом, не в силах приподнять головы, а вокруг него бодро скакал его внучек с аккуратными шишечками на голове…

- Андрей, лодка пойду! Один час конец! – заявил подошедший Байра, тыкая себя в то место, где должны были быть наручные часы.
- Да-да, уже идем… Гляну в последний раз и идем.

Память на прощание всегда выхватывает какую-то особенно характерную картинку из каждого места, где ты побывал. Хубсугульская картинка – это мерно колышущийся лес оленьих рогов на фоне плывущего вдоль коралловых рифов «Сухэ-Баатара» и шаманка в ожерелье из медвежьих клыков, облокотившаяся на подвернувшийся под руку белый джип «Лексус». А еще… Впрочем, остальным можно пренебречь.