Пару дней назад, 22 апреля, отмечали 115-ый день рождения Владимира Набокова, и мне показалось, что трехзначная дата – уже повод заглянуть в уникальное музейное хранилище на берегах озера, над которым оставил свой след один из самых противоречивых персонажей в истории мировой культуры ХХ века.

Аристократ до кончиков ногтей, внук золотопромышленника (по линии матери) и министра юстиции (по линии отца), сын одного из лидеров партии кадетов в дореволюционной (до 1917 года) России, студент Кембриджа и номинант на премию "Оскар", Набоков был носителем множества талантов. Причем для одних он остался прежде всего литератором (поэт, романист, переводчик, сценарист), для других – шахматистом, а для третьих – ученым-энтомологом. И последняя из ипостасей, по мнению специалистов, куда ярче, чем две первые. Хотя любые заверения о мере того или иного таланта, конечно же, субъективны. А то, что бесспорно в теме «Набоков- ученый» – это почти эфемерный (в силу хрупкости самого предмета), но от этого не менее значимый итог его жизни, – богатейшее наследие в виде коллекции перепончатокрылых (для обывателя – бабочек), страстный интерес к которым обуял наследника богатого рода еще в детстве.

Первых порхающих существ он ловил сачком в Выре – на родовой даче под Санкт-Петербургом, и за ними же отправлялся на склоны Альп над Женевским озером уже в почтенном возрасте. Голубянки и крапивницы, адмиралы и махаоны скрашивали его жизнь в последние 17 лет. Как известно, их он провел, поселившись в номере 64 (к слову, число клеток на любимой им шахматной доске) в отеле «Montreux Palace» на Швейцарской Ривьере.

Двери хранилища, что занимает отдельное крыло во дворце Рюмина в самом центре Лозанны (тут еще один славянский след в швейцарской культуре и отдельная прелюбопытная тема), дилетантам открывают нечасто. Разумеется, по предварительной записи (в нашем случае, по просьбе Офиса по туризму Региона Женевского озера). И это при том, что сам дворец Рюмина с его заметными издалека крылатыми грифонами на колоннах – место расположения сразу 5 солидных музеев – открыт для посетителей с утра до вечера и весьма популярен среди гостей города и самих его жителей. В его укрытых от солнечного света, перепадов температуры и вездесущей моли запасниках — в «закулисье» Музея зоологии — хранятся собранные за много лет и законсервированные для науки бабочки, стрекозы, реже – гусеницы. Немалая доля среди этого собрания насекомых как раз и есть знаменитые трофеи Набокова.

Улыбчивая Анна Фрайтаг, сотрудница Музея, ждет нас в наполненной утренним светом галерее дворца и оттуда ведет совсем узкими лестничными переходами (а может, это мне так показалось?), прежде чем впустить в узкий коридор собственно хранилища. В нем, за герметичной дверью-сэндвичем, на пронумерованных и подписанных латиницей полках уложены в специальные застекленные ящики ажурные, разноцветные, порой крошечные, а чаще – средней величины десятки легкокрылых существ, нанизанные на тонкие булавки.
Что-то подобное мы приносили в кабинеты биологии после летних каникул, выполняя задание учителя зоологии «изучить и засушить». Только в «набоковской» коллекции дворца Рюмина — около 5 тысяч экземпляров бабочек! И это поистине «золотой запас» для систематиков. Для нас же – что-то вроде откровения (как и в детстве, нас будоражит то, что «почти» недоступно, что на вид почти неосязаемо и – даже если ты далек от мира природы – завораживает разноцветьем и субтильностью материала).

Анна показывает конверты из кальки, в которые Набоков складывал бабочек. Подписанные убористым почерком педанта, они сохраняли материал для более позднего анализа. Вот только часто ученый так и оставлял их в конверте с указанием вида насекомого и места сбора. Сами конверты нередко складировал в жестяные шкатулки из-под карамели (Анна передает нам одну из них, и этот момент сам по себе – волнителен: нечасто в музеях позволяют прикасаться к экспонатам).

Чтобы развернуть засушенных почти полвека назад бабочек, пришпилить их булавкой к основанию коллекционной коробки и тем самым сделать находки частью научной коллекции, понадобились немыслимые усилия множества специалистов. Дело в том, что технология такой «реанимации» филигранней, пожалуй, чем сборка самых дорогих швейцарских часов. Ведь, в отличие от часовщиков, энтомологи имели дело не с металлом, а с предельно хрупкими, иссохшимися за десятки лет брюшками, лапками, усиками и крылышками, с осыпающейся при каждом неверном движении пыльцой-расцветкой. Мы можем только догадываться, сколько труда стоит за тем, что нам сейчас с гордостью аккуратно демонстрирует сотрудник хранилища, позволяя делать редкие кадры.

К чести музея, он в 1993 году был инициатором проекта по представлению широкой публике части экспозиции за пределами Европы. В память об этом – постеры на стенах хранилища, за которыми – даже не верится – неспешно течет жизнь большого и красивого города на берегу одного из самых живописных озер мира. Но о том, кого оно еще вдохновило и на какие творения, — уже другая история.
А вот Музей зоологии (созданный еще в 1818 году, т.е. задолго до строительства самого Дворца Рюмина), наверняка достоин внимания, если при случает окажетесь в Лозанна. Даже если вы — не любитель бабочек и изощренной прозы.

PS Сайт Музея зоологии в Лозанне: musees.vd.ch/fr/musee-de-zool… (с) Татьяна Грибова (= freshtea) — фото, текст, 2014.