Маленькая, заблудившаяся в горах деревушка Ле Ме послужит нам в этой истории лишь местом, к которому легче всего сделать привязку, потому как сама она мало чем отличается от сотен своих собратьев и сосестр рассыпанных мелками крошками по хлебосольной скатерти-самобранке Франции.

Зато вокруг этой заснувшей в веках «козявки» на протяжении всей истории кипела самая настоящая жизнь и холодила души самая настоящая смерть. Здесь сгорали за стенами могучих монастырей чьи-то не ко времени расцветшие судьбы, здесь за звоном мечей порой не слышалось пение птиц, здесь искушалась вера самых суровых и стойких, и, наконец, именно отсюда вышли едва ли не все коронованные особы средневековой Европы!

Места эти — отнудь не самые обетованные, а потому, в качестве ориентира на местности, можно принять озеро Сен-Круа (Вердонское ущелье) и Валансоль (лаванда всея Франции).
Итак:
— чудесные превращения служителей Божьих имели место в деревне Ле-Ме.
— В качестве иллюстрации к легенде о бесхозном гареме была взята деревня Симьян-ла-Ротонд.
— История с четырьмя коронованными сестрицами случилась в Форкалькье.
— За соблюдением нравственности и общественного порядка в регионе следило неусыпное око монастыря Ганагоби.
— Пейзажи Прованса взяты непосредственно с натуры.

Самая душераздирающая история в этих краях приключилась тогда, когда еще мало кому знакомые сарацины впервые вбили в свои дурные головы мысль о том, что Прованс является их родной землей. Тихой сапой от побережья они небольшими голодными стаями поползли вглубь континента, сея вокруг себя смерть, хаос и демонстрируя полное пренебрежение к нормам общественной средневековой морали. В районе деревни Ле Ме три доблестных местных сеньора решили, что негоже им склонять буйные головы под кривой сарацинской саблей. На общем собрании коллектива они вначале объявили неприятелю строгий выговор с заочным занесением в грудную клетку, а чуть позже воплотили намеченное в жизнь.

Когда улеглась пыль сражения, вкусившие плодов виктории рыцари принялись делить добычу. Что толку им было бродить по смердящему полю брани и подбирать жалкие крохи с поверженного противника, когда на горе сверкал всей прелестью доступной наживы красавец-замок. В одной из комнат среди хладнобликого злата и самоцветного оружия они заметили тайный ход, который привел их в темный и такой согревающий надеждой подвал. В нем о милости победителя молил на непонятном наречии, хлопал крылатыми ресницами и покорно лежал в ногах небольшой гарем, оставленный без защиты и каких-либо шансов на жизнь.

Заморская стать завывающих девиц была столь ослепительна, что один из сеньоров в то же мгновение позабыл о том, как ласкают взор драгоценные камни, как дрожит в его объятиях покорная, но поднадоевшая супруга, и как в этих краях положено поступать с неверными. Отказавшись от законной доли сокровищ, он сгреб в охапку свое бестолковое, визжащее стадо и тем же вечером отправился в один из своих замков. Семь дней и ночей темноокий, любвеобильный гарем учился признавать в нем нового господина, а бывшие братья по мечу исходили завистью богатых, но обманутых дураков.

Первым терпение по традиции лопнуло у аскетичного женоненавистника и по совместительству настоятеля местного монастыря Ганагоби. Он собрал в церкви послушную паству и совершил с ее мозгом тот же акт, что ненасытный граф еженощно совершал со своими девицами. Ни по накалу страстей, ни по темпераменту, ни по разносящимся на всю округу воплям это мероприятие не отличалось от происходящего в замке, а потому и эффект произвело незамедлительный. Сразу после проповеди разъяренная толпа высыпала наружу и принялась требовать наказать ведьм, околдовавших сеньора.

Хлебнувший сколь успел, чужеземных оргий, граф пытался урезонить крикунов, однако был вынужден открыть ворота своего убежища. Единогласными воплями было решено везти развратных иноверок в Арль и там судить по всей строгости средневековых законов. Во избежание дальнейших неприятностей караван был сверстан в кратчайшие сроки, и утром вся округа собралась у церкви, чтобы проводить «потаскух» восвояси, бросая в них увесистые булыжники или злобные проклятия.

Не могли пропустить сей веселый спектакль и суровые монахи, приложившие свою руку или слово к изгнанию из деревни греха. Выстроившись в статную шеренгу кары Божьей, они уже готовились заклеймить блудниц несмываемым позором, когда вдруг осознали, отчего всесильный сеньор вмиг потерял разум. Их не привыкшему к изыскам взгляду явилось такое зрелище, от которого многие тут же усомнились в правильности выбранного пути и крепости данных обетов.

Далее писано со слов непосредственного очевидца событий, который после первой же рюмки согласился поведать некоторые подробности случившегося ☺.

… Ох, и хороши же были чертовки! Боками пышны, грудьми весомы, телами изобильны да на порок охочи, аки кошки полунощные! Затрепетал, заугрюмил под одеждами и стар, и млад: кто зрит плотоядно на диво дивное, кто словом сальным тишину сквернит, будто нехристь поганая, а кто и вовсе в бесовых сетищах сгинуть алчет. Не сдюжило тогда стадо Божье перед искусом одолевшим! До дурмана истошного возжелало ближнего своего, и даже оплеуха увесная не способна была даяти сил христианину доброму на бой выйти в чисто полюшко супротив змия подколодного…

Не берусь предсказать, какой вакханалией закончилось бы это явление греха народу, кабы на соседнем холме не возник суровый, будто зимний провансальский ветер, отшельник Донат. Всю свою долгую жизнь он посвятил служению Господу и теперь, при виде происходящего, сердце старца обливалось кровью. Одним рассекающим пространство взглядом обратил он поддавшихся искусу монахов в бездушные каменные изваяния, и они на веки вечные застыли в недвижимой шеренге.

*эта легенда давно стала визитной карточкой деревушки Ле Ме, однако я, справедливости ради, должен внести ясность в некоторые ее аспекты. Искушенный и въедливый франколюб (а такой персонаж мне уже попадался) может спросить меня: как святой Донат (год смерти – 535) мог участвовать в истории с сарацинами, появившимися в Провансе этак в VII? Повторюсь, но сделаю некий акцент: эта история уже О-О-ОЧЕНЬ давно стала визитной карточкой деревушки Ле Ме, а потому век туда, век сюда ей уже совершенно не важно. В этих леденящих мозг цифрах путаются не только уже все давно «познавшие» пытливые умы, но даже камни, которые возможно были свидетелями тех самых событий.

Совсем другой вопрос кажется мне гораздо более животрепещущим и актуальным. Бог с ними с монахами и их окаменевшими душами, а вот судьба полуголенького гарема, мне до дрожи интересна. Может где-то неподалеку, в деревне Ле Гадюкино есть скульптурная композиция из затейливых, девоподных скал, заросшая глухим лесом сеть пещер или спрятанная от любопытного глаза плантация эротичных дикорастущих орхидей, дожидающихся меня, как избавителя от проклятия? Но сколько ни грыз я гранита знаний, сколько ни сверлил наметанным взглядом пожелтевшие страницы истории, ни одной подходящей буквы так и не обнаружил!

Ладно, от дел далеких и христианских теперь со спокойной совестью можно перейти к делам чуть менее далеким, но от этого не менее христианских. Всего в десяти минутах от Ле Ме находится романский монастырь Ганагоби. Впервые смерть отворила ворота обители Божьей в IX веке. И была это именно смерть, потому как от жизни того времени в этих местах не осталось никаких различимых следов. А вот тридцать неплохо сохранившихся надгробий приблизительно одного возраста спрятались от людского любопытства и рук вандалов, дотянув худо-бедно до наших дней.

По тому, как дружно и практически одномоментно слуги Божьи отправились на встречу со своим небесным Господином, можно судить, что в организации долгожданного свидания им была оказана «дружеская», но совсем не безвозмездная помощь. IX век прошел в этих местах под звон рыцарских и сарацинских мечей, а потому логично было бы предположить, что пришельцы с заморских югов как-то под вечер, устав от бесконечного рубилова, заглянули на приветливый огонек во тьме, перерезали беззащитных монахов, возрадовались тому, что послал им неизвестный Бог да и отправились дальше рыскать по округе в поисках чего-то еще более доступного и беспомощного.

Затем монастырь несколько раз перестраивался и в XII веке обрел свои нынешние размеры, а также фантастический мозаичный пол посмотреть на который, будто мотыльки слетаются немногочисленные туристы, знающие про это место.

Беда к Ганагоби не подкралась незаметно. Она извещала о своем приближении языками парижских пожаров во время Варфоломевской ночи, истеричным звоном перепуганных колоколов и истошными воплями невинно убиенных. Но подготовиться к ее приходу было невозможно. Здесь, как и по всей стране, обезумевшие от вкуса крови религиозные недоумки не пожалели ни старых стен, ни сотни лет человеческого труда, ни чужой хрупкой и совсем не огнеупорной веры. Монастырь был частично разрушен, полностью разграблен и безжалостно поруган.

Кто же мог знать в те далекие, кровавые годы, что это была лишь генеральная репетиция перед настоящей оглушительной премьерой под названием «Революция»! Еще более униженное и еще более оскорбленное стадо прошлось по Ганагоби как смерч, оставив после себя лишь едва теплящуюся в сердце камней жизнь. В беспробудной коме монастырь провел 200 следующих лет и очнулся от спячки лишь в 1992 году. В новой проснувшейся жизни под его стенами уже не было ни разъяренной толпы с кирками и динамитом, ни сжигающей все на своем кровавом пути клыкастой ненависти. Вокруг, на сколько хватало монастырского ока, расстилалась благоуханная, напоенная человеческой любовью Франция.

На восток уползала в бесконечность взъерошенная простыня лавандового безумия, с запада сторожил этих мест — Авиньон приветствовал пробудившегося брата бравурным перезвоном уже давно ничего не боящихся колоколов, а c юга красавец Экс желал ему вечного здравия и Божьей милости. Долгожданная благодать окружила Ганагоби со всех сторон и только с севера окаменевший строй единожды давших слабину монахов не давал забыть о том, что в жизни за все рано или поздно приходиться платить по счетам.
Дай Бог, чтобы об этом уроке помнили не только кастрированные монастыри и разрушенные города, но и такие забывчивые люди!

Во времена своего расцвета все эти края были вотчиной могущественных графов Форкалькье, и вместе со столицей всегда были за любой кипеж, кроме чумы и голодухи. А в 1222 году они со всеми междусобойчиками, мелкими передрягами и заварухами достались полыхающему страстями Провансу. Вот тут-то и завертелась настоящая жизнь! Помните я рассказывал вам о веселых сестричках из замка Бурдозьер, чьими услугами с удовольствием, без зазрения совести и ущерба для здоровья пользовалась добрая половина Франциии? Так вот, с владелицами Форкалькье все было с точностью до наоборот. Их достопочтенный батюшка, так же на досуге, приторговывал дочерьми, но цену за свой весьма ходовой товар ломил лютую, а порой и просто несусветную.

Его старшенькая – Маргарита, — уже в 13 лет примерила самую привлекательную корону Европы, став супругой короля Людовика Святого. Насколько богоугодным был этот монарх для Франции, история имеет весьма противоречивые мнения, а вот в том, что половина его головы была полностью отморожена, я лично не сомневаюсь ни секунды. Доведенный матушкой до крайней степени послушания, он уделял молитвам и богослужениям гораздо больше внимания, чем стране и собственной жене. Он умудрился изгадить два крестовых похода, а с Маргаритой, уже будучи королем великой державы, прятался от матери под лестницей, потому как занятие любовью больше пяти минут в понимании набожной мегеры было смертным грехом.

По настоянию все той же бдительной свекрови Маргарита вскоре и вовсе превратилась для Франции и короля в безотказный автомат по производству потомства, родив короне в период с 1240 по 1256 годы аж 10 детей.
Вторая дочь графа Прованса и Форкалькье Элеонора была передана в безвременное пользование английскому королю Генриху III и вошла в историю тем, что путем неимоверных усилий добилась ненависти всей Англии. Тратя государственную казну на нужды столь любимого, но покинутого Прованса, она удостоилась чести быть забросанной тухлыми яйцами, что в повседневной королевской жизни, согласитесь, происходит совсем не часто.

Третья дочь – Санча, после длительных торгов ушла к богатейшему человеку все той же Англии, графу Корнуэльскому. Ей по нехорошей семейной традиции досталась ненависть всего еврейского населения Туманного Альбиона, потому как брат правящего монарха хоть и был человеком далеко не бедным, предпочел оплатить свою свадьбу за их счет. При двух сестрах — королевах Санче не гоже было оставаться «простенькой» графиней, а потому ее муж через год после свадьбы сделался королем Германии и кривая успеха вновь торопливо поползла вверх.

Королевства Европы кончались на глазах, а младшенькая дочь владетеля Прованса – Беатрис, все еще была не замужем! Покончить с этой вопиющей нелепицей взялся Карл Анжуйский, который сначала взял бедолажку замуж, а потом, дабы не портить статистику, в одночасье обернулся королем Сицилии и Неаполя.
Таким образом все четыре Великие Дочери Прованса стали королевами и, умерший за год до последней свадьбы папенька, мог спать спокойным сном праведника. Там наверху кто-то из добродушных ангелов шепнул старику на ушко, что отныне его кровь будет течь не только в венах лучших домов ЛондОна и Парижа, но и практически во всех дворцах старого континента.

Спи спокойно, достойный граф Раймунд Беренгер! Ты потратил свое время в опочивальне не на пустяшные развлечения. Но будь ты хотя бы чуточку прозорливей, даже в далекой заснеженной Москве могли бы на восемь веков раньше узнать, насколько все-таки хорош твой Прованс!

Мой рейтинг маршрута – 8,5/10 (если кто-то собирается ехать по лаванду, то это идеальное продолжение путешествия).