Вспоминая Ладакх, хочется сразу сказать о Ламаюру, первой из его дочек, встретившей меня цветением абрикосовых садов, лёгким утренним морозцем и бесконечно голубым, и таким близким, небом. О дочке Ладакха, легко влюбившей меня в себя, заставляющей теряться и терять слова, оставляя только ахи и только вздохи... И я знаю, она меня уже не отпустит. Никогда.
И вот я здесь, и снова становлюсь спокойным и размеренным, как день, проведённый на этих улочках.
Улочках с легкой тенью нераспустившихся ещё тополей.
Улочках, укутанных белой метелью белых цветов.
Улочках, где удивительные ладакские бабушки терпеливо дожидаются своих внуков на крылечках своих удивительных домов.
Ранним утром, с рассветом, когда в морозном, столь редком здесь воздухе настоен крепкий и горьковатый запах распускающихся почек ивы, перебраться на другую сторону звенящих между ростками ячменя ручейков, взобраться повыше, чтобы вся маленькая деревня Ламаюру получилась собранной в одну цельную уютную картинку. С золотом восходящего солнца и изумрудом всходов полей.
С круглыми нарядными шапками вербы и перьями ещё голых здесь тополей.
С гомпой, что выше деревни, но ниже синего-синего неба...
Неба, которого здесь хватит на всех.