Безупречную и многовековую репутацию замка Ла Ферте-Сент-Обен слегка подмачивают не только воды реки Коссон, но и тот факт, что замком он, по сути, никогда и не был.
Во всем остальном история Ла Ферте практически безукоризненна. В его стенах зацелованные многочисленными «дурами» и посвятившие себя единожды выбранному «молодцу» маршалы Франции вершили историю страны. По его крышам вальяжно и без присмотра разгуливал красных петух реформации; от хитроумных интриг, сплетенных в его подземельях, парижский бомонд вчистую (и, что характерно, в прямом смысле) терял головы, а над его славой вдосталь глумились униженные и оскорбленные. Словом, история как история. Да только при ближайшем рассмотрении выясняется, что вполне себе боевое шато на поверку оказывается смиренным, посвященным Господу аббатством.
Эта несуразица приключилась с Ла Ферте-Сент-Обен уже так давно, что даже не сохранилось никаких следов от первых монахов цистерцианцев, забредших в эти края помолиться на скорую руку, да так и не вспомнивших дорогу домой. Известно лишь, что в 1113 году Аббатство Ла-Ферте представляло собой комплекс из четырёх зданий, в которых усердно постились, не желали ближнего своего, тревожно спали и проводили черно-белый досуг в разговорах о Господе десяток-другой божьих людей.
Из всего вышесказанного настоятеля не устраивал лишь тревожный сон его немногочисленной братии, а потому в 1415 году обитель обнесли крепостной стеной, окопали глубоким рвом и оберегли проникновенной молитвой. Не известно, какая из этих ипостасей дала роковой сбой, только во время религиозных войн охочие до пожаров протестанты вломились в монастырь и сожгли его к чертовой бабушке.
Удивительно, но этот акт фашиствующего не по времени вандализма сослужил Ла Ферте самую добрую службу. У ордена не оказалось достаточно средств на восстановление своего детища, и монахи со скорбью в глазах смиренно подвинулись, ужались и уступили большую часть своих земель стремительно набирающей власть во Франции семье Сеннетер.
Начиная с 1590 года Анри де Сеннетер проводит масштабные работы по восстановлению заброшенного погорельца, и рядом с помещениями, на которые падал свет Божий, появляются Малый Дворец и два павильона. Злодейка-смерть оборвала трудовой порыв маркиза, отмерив ему на земле каких-то жалких 89 лет (напоминаю, что мы все еще в XVI веке!), а к борьбе за дело уже не помню какой партии оказался совершенно готов его сын Анри II.
В 40 лет он становится маршалом, затем из скромного маркиза превращается в герцога-пэра Франции, всегда и во всем поддерживает своего короля, ну и конечно же продолжает начатую родителем стройку. Военизированный по самые кончики шпор Анри считал, что все в человеке должно быть подчинено дисциплине, порядку и планированию на годы вперед, но однажды его хорошо обдуманная и лишенная сюрпризов жизнь наполнилась хаосом и окрасилась цветами, о существовании которых маршал мог только догадываться.
Дамы, эту фотографию я сделал специально для вас. Многие истинные француженки в те давние времена почитали за долг сообщить кавалеру о своем настроении. Просто подойти к благородному мужчине и известить его о том, что нонче сеньора готова пошалить, считалась моветоном, а потому за дам разговаривали мушки.
Мушка у левой брови намекала на то, что с мадемуазель сегодня лучше не спорить, потому как она, если что, может и прибить.
А вот обладательница мушки на носу, напротив, была готова исполнить многие сокровенные желания ухажера, потому как сегодня она примерила на себя образ бесстыдницы.
Прошу прощения за эту фотографию совсем не из французского окна, но по-моему именно так встречали подобные знаки внимания ополоумевшие счастливцы.
С удовольствием кокетничали девушки с мушками на губе, но никак не дамы с черной точкой на правой щеке, которые сообщали тем самым, что они замужем. Переезд мушки на левую щеку характеризовал даму как галантную, а под правый глаз — как страстную. Скромницы лепили псевдородинку на подбородок, а что хотели сообщить дамы, заявляющие о собственном величии, я так и не понял.
Пусть будет как-то так
Однако вернемся к нашему вояке, тем паче что он, как никто иной испытал на себе все перепады женского настроения. Жуткий хаос, сумятицу, а заодно и позор, ворвавшиеся в его жизнь, звали Мадлен. Уже отнюдь не девочкой она вошла в дом Анри де Сеннетера и в качестве приданого притащила с собой целый ворох проблем и скандалов. Для начала она громко осрамилась на весь Париж своей интрижкой с герцогом Карлом Орлеанским Лонгвилем, а затем и вовсе ославила маршала на всю страну.
В 1676 году была арестована некая мадам Монвуазен, которая под пытками показала, что официальная фаворитка Людовика XIV является злостной отравительницей и посему — особой для покоев монарха весьма опасной. Королевскую любовницу звали Франсуаза де Монтеспан, и в вину ей вменялись страшные преступления, включая убийство младенцев во время так называемых «черных месс», а также отравления многочисленных соперниц да и всего живого, что мешало ей в повседневной жизни.
По этому делу проходило более 400 человек, 30 из которых весьма скоро встретили свою смерть на кострах Гревской площади. Мадам де Сеннетер вначале заглядывала в здание суда в качестве весьма любопытной особы, затем к вящему неудовольствию мужа превратилась в свидетеля по делу, а в итоге и вовсе пересела на скамью подсудимых.
На ее счастье истинной причиной столь обширного барбекю на Гревской площади была попытка спихнуть с поста суперинтенданта Кольбера, и когда она увенчалась успехом, заниматься такой оравой ведьм стало в одночасье и скучно, и грустно, и нерентабельно. К тому же шлейфы, оставленные прекрасными дамами, зачастую приводили в такие опочивальни, что безопаснее было закончить разнюхивания и преследования. Уже обвиненных колдуний торопливо рассовали по топкам, а оставшихся возвратили на руки мужьям и любовникам для внутрисемейных разборок.
Главная обвиняемая по делу также получила то, чего заслуживала. Она была выселена из своего роскошного крыла в Версале, а ее место под бравурный марш и при большом стечении восторженной публики заняла «Мона Лиза». Более того, теперь мать семерых внебрачных детей Людовика новым ордером на жилье была расквартирована так, что к своей следующей фаворитке король проходил буквально через покои предыдущей.
По примеру Людовика герцог Сеннетер со своей супругой лютовать тоже не стал. Слегка пожурив плутовку, он пустил ее обратно в уже практически завершенный дворец и принялся наживать с ней добра и детишек.
Закончил ансамбль Ла Ферте-Сент-Обен уже другой маршал Лавендаль, который выстроил правую часть дворца и роскошные конюшни. Причем последние были в те времена огромной редкостью, потому как являлись в основном привилегией королевских замков.
Только в 1791 году монастырь Ла-Ферте был упразднен, и как легко догадаться, произошло это по воле сбросившего свои рабские цепи трудового народа. Новый, уже освобожденный народ, выгнал на улицу четырнадцать последних монахов, для верности надавал им оплеух, раскурочил все культовые строения согласно требованиям революционного времени и начал алчно пускать ядовитые слюни на прилегающие к замку владения.
Каким образом тогдашнему управляющему удалось получить охранную грамоту знает лишь тот, кто эту грамоту подписывал. Однако парадокс заключается в том, что в то время, когда вокруг рушилась целая страна, Ла-Ферте не отдал Богу свою старинную душу и даже практически не пострадал.
Главные проблемы для него начались значительно позже, уже в наше цивилизованное время. Семья, владеющая комплексом, отказывалась проводить в зданиях хоть какой-то ремонт и при этом ни о какой продаже речи вести не хотела.
Наконец в 1987 году хозяева соизволили продать Ла-Ферте по-настоящему больному стариной и готовому положить свою жизнь за благополучие замка человеку. Жак Гийо всего себя посвятил возрождению этого памятника архитектуры, профинансировал капитальный ремонт и открыл замок для публики. Сегодня он приглашает посетить шато всех желающих и с гордостью добавляет, что каждый купленный билет дарит его детищу четыре новые черепицы.
Замок Ла Ферте-Сент-Обен Château de La Ferté-Saint-Aubin
Мой рейтинг — 8.5/10
