От долгого хождения с промокшим от дождя рюкзаком моя карта, помогавшая ориентироваться в столице, расползлась и представляла собой уже жалкие ошмётки. Наткнувшись на вывеску на русском, обещавшей показать достопримечательности за пределами Праги во всей красе, я решила попросить другую. А для приличия поинтересоваться, по какой цене есть предложения, например, в Кутну Гору, один из раскрученных и, соответственно, посещаемых городов страны. Ответ не вдохновлял – что-то порядка 40 евро. «У нас русскоговорящий гид и автобус с кондиционером», — заманивал молодой человек приятной наружности. Обещав подумать и прихватив желаемую карту, я ретировалась с укоренившейся мыслью всё-таки добраться самой и значительно сэкономить.

Отрепетировав накануне поездки, за сколько времени можно добраться до автовокзала, с утра была первой, держа в руке билет в один конец стоимостью что-то порядка 80 крон. Кстати, обратно он стоил дешевле — 56 крон. Автобус, хоть и без кондиционера, миновав вскоре город, выкатил за его пределы в сторону Кутной Горы, и прибыл к конечному пункту почти пустым. Остатки народа быстро растворились, и на платформе остались только я да молодая пара, немного задержавшись, чтобы узнать обратный рейс.

Выяснив, что они из Питера и, прежде всего, заинтригованы седлецкими «сокровищами», присоседилась к ним, уже не напрягаясь в поисках костницы. Валентин и Светлана, как звали моих спутников, совершали самостоятельное недельное путешествие по Чехии и Польше. Двадцатиминутный путь от автовокзала до Седлеца, предместья Кутной Горы, где находится костница, пролетел за разговором незаметно.

Когда-то Седлец был сердцем цистерцианского монашества в Чехии. Прибывшие из Баварии монахи основали здесь в 1142 году монастырь, разбогатевший на добыче серебра. Но многочисленные военные конфликты на протяжении нескольких веков основательно разрушили его. Дожив более-менее до реформ Иосифа II, монастырь окончательно прекратил свое существование к концу 18 века. На обширной территории монастыря в Седлеце сохранилось всего два примечательных собора: монастырский — Вознесения девы Марии и кладбищенский костел Всех святых с костехранилищем (памятники всемирного культурного наследия ЮНЕСКО).

Вскоре перед нами вырос внушительный собор Вознесения девы Марии в форме латинского креста, считающийся самым крупным сооружением рубежа 13-14 веков в Чехии. Он практически был развален гуситами, но воссоздан и реконструирован в начале 18 века зодчими Байером и Сантини.

Здесь можно приобрести комплексный билет (130 крон) на осмотр достопримечательностей Седлеца и Кутной Горы, что намного дешевле, если покупать в отдельности в каждом месте. Что касается гида, то его вполне заменяет текст на русском с подробной историей и описанием. Нужно просто не забыть попросить на «ресепшин» внутри собора, а потом вернуть.

Огромное пространство величественного собора поглотило и растворило в себе.

Из него я уже вышла одна и уходящей влево улочкой дошла до кладбищенского костела с костехранилищем, того самого, где не протолкнуться. Именно сюда сразу привозят группы организованных туристов, наполняющих пространство гробницы своим многоязычным гвалтом. Но в перерывах между их появлением в костнице достаточно тихо и немноголюдно.

История возникновения костницы, в общем-то, многим известна, кто был здесь. По преданию в конце 13 века аббат седлецкого монастыря Йиндржих привез горсть земли из Иерусалима с Голгофы и распылил ее по кладбищу, ставшему частью святой земли. Поэтому здесь хоронили умерших не только из Чехии, но Баварии, Польши, Бельгии.

Не прошло бесследно и нашествие чумы в 14 веке. Количество захоронений значительно увеличилось с вихрем гуситских войн. Именно к этому времени относятся трагические для монастыря события: его сожжение и убийство гуситами 500 монахов. После этих событий и был построен костел с усыпальницей, куда стали складировать извлеченные из могил человеческие останки, выставленные на всеобщее обозрение сегодня в костнице.

Помещение просторней, чем скромная костница в Мелнике «Чем есть вы, были и мы…», да и отличается «пышным» интерьером, издали напоминающим серебро. Когда мне впервые довелось увидеть фотографии седлецкой костницы, так поначалу и подумалось.

Все по-разному описывают свои впечатления от увиденного, но во всех сквозит, что не избежали чувства ужаса или оторопи от того, как поступил мастер резьбы по дереву Франтишек Ринт с человеческими останками, оформив ими интерьер усыпальницы, приобретенной вместе с бывшим монастырским имуществом аристократическим семейством Шварценбергов.

Я бродила в сумраке подвала, не испытывая чувства ужаса или чего-то подобного, больше обращая внимания на реакцию людей. Неожиданно, откуда-то из закоулков памяти, всплыла одна история тридцатилетней давности…

…Скрип автомобильных колес за окном ничего хорошего не предвещал. В селе, небольшом районном центре Вологодчины, машины можно было сосчитать по пальцам. Недостатка в них не испытывал разве что райком партии. «У нас тут труп» — лицо молодого сержанта-водителя радостно светилось медным пятаком, словно он неожиданно узнал, что выиграл в лотерею. Конечно, лучше с ветерком прокатиться, чем сидеть в душной дежурной части, пропахшей многолетними наслоениями человеческого пота. «В общем-то, уже не труп, слышал…», — немного замявшись, уточнил он. «Ангел, что ли, или воскрес?», — вырвалось у молодой следовательши, немного сожалевшей, что книжку придется отложить и выходной провести где-то на задворках затерянной в лесу деревеньки в описании нехитрого скарба покосившейся халупки и ее былого обитателя …

Оторвав взгляд от очередных глазниц, я встретилась с встревоженным взглядом неожиданно появившейся передо мною Светланы. Она явно кого-то искала, не обращая внимания на окружавший ее самобытный интерьер. «Вы не видели здесь моего мужа?» — обратилась она растеряно. Но обрадовать ее было нечем. Потеряться в Седлеце можно только в двух местах. Так оно и оказалось. Поглощенный интерьером Собора девы Марии, Валентин даже перестал замечать жену.
«Так вы пока посмотрите, может, подойдет…народу сейчас немного», — посоветовала я, но, сославшись, что входной билет у мужа, она направилась наверх к выходу. Она прошла незамеченной, и билета у нее никто не спросил.
Впрочем, я, имея билет на три объекта, тоже прошмыгнула в костницу безо всяких проблем. не догадавшись, что стоящий за прилавком продавец и есть контролер, который может «погасить» (проштамповать) билет.

…Группа собиралась лениво, обсуждая по ходу предстоящий маршрут. Никто никуда не торопился. А куда спешить, «труп» уже не сбежит. «Далеко придется ехать», — начальник милиции в звании майора, оторванный от воскресной рыбалки, пребывал в задумчивости. Он редко составлял компанию следователю и операм, но в этот раз решил, что без него никак не обойдутся, и изменил своим правилам. «Трупы» встречались не то, чтобы часто, но бывали с определенной регулярностью, особенно после получек. «Уходили», в основном, мужики, в большинстве по собственной воле, не выдержав то ли женского домашнего гнета, то ли тягот деревенской жизни, то ли и того, и другого вместе. На такие начальство не ездило. Значит, другой случай.

Послышавшийся за спиной русский говор отвлек от блуждавших мыслей и заставил прислушаться к гиду, заученно повторявшему, наверное, в сотый раз историю появления костницы на территории кладбища бывшего седлецкого монастыря. «…в 1278 году король отправил аббата с дипломатической миссией на Святую Землю в Иерусалим, откуда тот привез горсть земли и рассеял на кладбище, окружавшем монастырь…». Держась компактной группкой, соотечественники, слушали вполуха, больше таращась на свисающие отовсюду черепа.

…«Бабушка пошла по грибы и наткнулась в лесу на человеческие останки, больше никакой информации» — по-деловому разъяснил майор суть происшествия следователю. «Черт ее с утра понес, лучше бы прошла мимо…» — буркнул он в сторону, ему явно не хотелось терять воскресный день. Но для молодых оперов, не обремененных семьями, это было маленькое путешествие и развлечение, и они стали развивать эту тему: «И не побоялась ведь медведей! Там их столько, как в базарный день… ну, да, закопала бы поглубже…» наперебой затараторили опера, желая произвести впечатление на молодую следовательшу….

Группы сменяли одну за другой. В какой-то момент тишина повисла в почти безлюдном зале. Всего несколько человек бродили по нему. Какой-то ужас витал в глазах одной из посетительниц, чем и обратила на себя внимание, на минуту вернув из воспоминаний о будущем.

…Машина, трясясь и подпрыгивая, отчего переворачивалось всё внутри, неслась по бездорожью, распугивая лопоухих зайцев по сторонам. «Смотрите, медведь». Вдалеке, на опушке, маячило что-то темное и неясное. «Вы, наверное, никогда медведя не видели», — с каким-то превосходством, обращаясь к следовательше, бывшей горожанке, предположил майор. «Ну, почему же,.. в кино…зоопарке», — подтверждать превосходство майора, пусть даже по медвежьей части, ей не очень-то хотелось в силу врожденного чувства противоречия, присущего в разной степени любой женщине.

Подземелье снова наполнилось голосами, приехали японцы (или корейцы? все они на одно лицо). Жизнерадостный юноша пристроился рядом с черепом, чуть ли не припав к нему с объятиями, и уставился с улыбкой в объектив, с очевидностью дополнив свой фотографический архив новым восхитительным снимком с вариацией на тему: «Я и череп».

…Все вывалились из уазика и, разминая от долгого сидения затекшие ноги, нарезали круги вокруг бабульки, всполошившей районное начальство. «Ну, что, мамаша, показывай, где свои грибочки искала…» — майор сразу взял управление группой в свои руки. «Так, милок, это с километра два будеть отселе, тудыть твоя машина не пройдёть, лесом надо будеть иттить», — запричитала бабуля. «Так, все в сборе, понятые тут, не растягиваться», — скомандовал майор, и процессия цепочкой потянулась в лес. «Ты чего в лес-то пошла с ранья такого, — не унимался майор, — чего не спалось-то?». «Так грибков шибко захотелось», — бабушка чувствовала себя явно виноватой. Она немного поплутала, словно не узнавая местности, но наконец вывела группу к ельнику. «Вон там, — показала на ёлки бабка, — я уже туда не пойду».

«Намного хуже было полуслепому монаху, жившему в 16 веке, извлекавшему, по легенде, из могил костные останки, чтобы очистить кладбище, коих набралось на 6 больших пирамид», — донеслось до меня откуда-то сбоку. Очередная русскоязычная группа наведалась в костницу.

...Все молча уставились на то, что когда-то ходило на двух ногах. Одежда давно истлела, обнажив позеленевший от времени человеческий остов. «Ну, что, Петровна, берись за дело», — по-отечески прервал затянувшееся молчание майор. Это означало рутинное описание того, что предстало перед взором присутствующих. …Пока следовательша старательно сочиняла протокол, описывая, где какая лежит кость, майор уже озвучивал версии. «Похоже, стало ему плохо, а медведи завершили дело…», — размышлял он вслух. Опера молча внимали. «Да, да, медведи тут бродят», — робко вставил один из понятых, получив в ответ одобрительный отеческий взгляд.

«Экспертиза покажет, — следовательша поставила точку и, привстав с корточек, повернулась к майору, — надо бы упаковать». Но желающих помочь не нашлось. Майор протянул большой, предусмотрительно прихваченный полиэтиленовый мешок. «Меня немного мутит, — ответил он на немой взгляд следователя, — …и ребят тоже». Побледневшие «ребята», поредев в рядах, опровергать начальство не стали.

Собрав останки под пристальными взглядами притихших «свидетелей», она протянула мешок майору, но тот отступил назад. Ничего не оставалось, как нести мешок самой, придерживая его под мышкой рукой и ощущая через пленку округлость твёрдого черепа. Назад процессия возвращалась уже молча, в раздумьях о превратностях судьбы, что будет потом, после… представляя, возможно, что и его останки будет нести девчушка, бережно прижимая к себе…

Уходя, я остановилась на лестнице, ведущей в склеп. Стаей саранчи залетела новая группа, оказавшаяся¸ конечно же, соотечественниками. Гид, сверкая глазами, радостно вопрошал с подсказками, какие чувства должен испытать человек при виде костно-черепного великолепия: «Ну, что как первые впечатления? Ужасно? Шокирует? Не правда ли?... Так, у нас времени немного, прошу держаться группой…». Я вышла из склепа на свежий воздух…Навстречу шли воссоединившиеся Светлана и Валентин, так мечтавшие увидеть костницу.

…С наступлением сумерек просторный кабинет следователя превращался в склеп. На полке, тускло поблескивая лобной частью, еще долго лежал череп, который все принимали за муляж…

В общем-то, на мой взгляд, седлецкая Костница — это инсталяция о жизни. О потусторонней жизни тех, кто безучастно взирает сверху, напоминая, что она не бесконечна, но продолжается и потом, в другой ипостаси, и этой жизни других, кто пока смотрит на тех, и кому еще предстоит пройти многотрудный и такой разный путь до своего, безвозвратного бессмертия.