Широко улыбнуться, скинуть легкую гавайскую рубашку, и там пугающий шрам на правой стороне торса, на ребрах, а когда она, проведя пальчиками по бугристости затянувшейся кожи, спросит: "Откуда?", притянуть за талию близко-близко, так, что почувствуешь запах ее волос, и сказать: "Да так, одна мужская история". Затем задуматься, мотнуть головой, встряхнув непослушными пуэрториканскими кудрями и, схватив "Че Гевару", увлеченно заработать ладонями, выбивая сначала ленивый, а потом все ускоряющийся ритм...
Или сидеть в летний солнечный день где-нибудь в тенёчке в центре города с "Че Геварой" и неспешно выстукивать мелодию перед спешащими по своим делам людьми и петь вслед Бобу Марли, прикрыв глаза: "...I said, everythings gonna be all right-a!"* Многие будут улыбаться, поглядывая на тебя. Ведь это так поднимает настроение, когда кто-то самозабвенно что-то делает — не важно — играет или танцует, или просто рисует мелками на асфальте, высунув кончик языка.
..."Че Гевара" был приобретен в последнюю поездку на Кубу. Это барабан, окрашенный в переливы красного и зеленого, с вырезанным на боку портретом Че Гевары и моим именем на обратной стороне.
Официально такой тип барабанов называется "кОнга" (сonga) или кубинский, происходит он от африканских прародителей. Конги бывают от маленьких до гигантских — в пол человеческого роста. Это его можно слышать практически в любой кубинской музыкальной композиции и во многих латиноамериканских. Играют на нем пальцами и ладонями, сидя, зажав между икрами или коленями. Ударной поверхностью является натянутый кусок коровьей шкуры, на моем в двух местах на ней даже сохранилась шерсть.
"Че Гевара" стоил мне всего около 10 долларов, но сколько удовольствия я приобрел за эти деньги — трудно передать. Как музыкант музыканту должен тебе сказать, что до сих пор не удается извлечь ничего гармоничного и стройного из "Че Гевары". Брат смеется, говоря, что медведей, наступавших мне на ухо, было несколько и, похоже, с садистскими наклонностями. Но я все равно играю, даже, наверное, не играю, а разговариваю с ним.
Сажусь и начинаю тарабанить с одним только мне понятным удовольствием. Успокаивает и как-то выстраивает мысли в правильном направлении. Когда стучишь по нему минут 20-30 без остановки, а потом замираешь — внутри еще бьется твои ритм и приятно ноют пальцы. Удивительно, но даже серьезные жизненные проблемы отходят на второй план, а будущее становится немножечко ближе.
Я разговаривал с "Че Геварой" на песчаном берегу, когда в темечко светила луна, а босые ступни лизали редко добегающие всплески Мексиканского залива. Было тепло и дул освежающий морской бриз. Все казалось таким же маленьким, как звезды в иссиня-черном Кубинском небе. Все выглядело таким же маленьким, только ее глаза со слезинками в уголках — бездонными.
Был и закат в Скалистых горах Канады, который почти мгновенен. Яркое красное солнце, казалось, только что висело совсем рядом, слушая стук барабана, мгновение — и оно зашло за одну из заснеженных вершин. Сразу ночь вокруг и такая спокойная тишина, которая накапливается в этих местах столетиями. Тишина, разрываемая пальцами о коровью шкуру. Тишина, которую необходимо было разорвать, потому что уже не в силах было просто думать о том, когда наступит Завтра.
И та крыша, на которой многие и к краю боятся подойти, а твоя работа начинается с того, чтобы проверить веревки, карабины и уверенно шагнуть с нее. Но перед началом рабочего дня есть несколько минут, пока солнце еще ласковое, как ладонь матери. В эти несколько минут некоторые курят и молчат, а ты вытянул из рюкзака барабан и мысли твои были о том, как непредсказуема жизнь. 10 лет, как ты закончил школу, и покажи тебе ранним июньским утром 1998-го описание тебя сегодняшнего — ты бы покрутил у виска.
Март 2009, Куба
* — I said, everythings gonna be all right-a — Я сказал: "Все будет в порядке".
