Первая глава "Европа. Территория необыкновенных приключений" в сборнике “Путевые заметки. Из личного опыта путешествия за границей”
Наша жизнь и есть сплошное путешествие, а идея — её путеводитель по дорогам жизни. Найти свою дорогу, узнать своё место — в этом всё для человека. Это значит открыть для себя новые горизонты, познать окружающий мир, сделаться самим собою. Небо, охватывающее взором всю землю, ветер, не встречающий преград, океан, омывающий берега, — вот идеал, вот цель для тех людей, которые не терпят стен и загородок.
В октябре 2000 года я взял дорожный рюкзак, добрался до Бреста, пересёк белорусско-польскую границу, проехал Польшу с пересадкой в Варшаве, переплыл реку Одер (безо всякой визы), честно отсидел один месяц в немецкой тюрьме в Шпремберге за содеянное, после чего продолжил своё путешествие из Берлина в Париж и, в конце концов, оказался в Нидерландах. Это было только начало. Время от времени мною велись путевые заметки, послужившие первоначально основой блогов и впоследствии книги "Путевые заметки. Из личного опыта путешествия за границей" (2014), пока доступной широкой публике только в электронной версии в интернете. Они дают не только правдивую историю моих похождений и приключений по заморским странам, информацию об иммиграции в западноевропейские страны, адреса приёмных центров и условия проживания в них, но и объёмную картину впечатлений и восприятия тех мест, где мне довелось побывать, в целом. Без предварительных и вовремя сохранённых набросков публикация данной книги была бы невозможна.
Юрий Логинов,
путешественник, историк, фотограф
Краснодар, Россия, 13 августа 2013 года
Yuri Loginov channel
postworld@mail.ru
***
Для многих европейцев Россия всё ещё остаётся загадочной страной со своими непостижимыми для европейского разума особенностями и странностями, которые мы, русские, воспринимаем как само собой разумеющееся и удивляемся тому, что весь мир удивляется нам. Россия — это не только евроазиатское государство, сплетение европейской культуры и восточной деспотии, геополитический центр одной шестой части суши, но и немыслимое сочетание великих достижений и не менее великих всевозможных провалов, которые имели место в прошлом и имеют место в настоящем. Но память и язык мой русский — прочная нить связующая меня с этой страной — источник моего культурного и этнического патриотизма, ведь мы русские в душе, и никто и ничто не может превратить нас в англичан, немцев и прочих разных шведов. На том стояла, стоит и будет стоять Земля Русская. Оставаться навсегда в заморских странах я не собирался. Однако едва я пересёк границу зачастую непредсказуемые и порой удивительные обстоятельства определяли мой дальнейший маршрут, планы и сроки пребывания в той или иной стране по своей воле или против.
Спустя много лет я всё ещё помню так отчётливо, как будто это случилось вчера, тот солнечный и ещё немного тёплый ноябрьский день в немецком Шпремберге как главный узел потоков определивших мою дальнейшую судьбу. Позади уже был форсированный Одер, заточение в немецком лагере и неожиданная свобода, когда меня вывели за ворота лагеря и сказали “Lebewohl!” (нем. “Будь здоров!”). Если бы меня конвоировали обратно в Россию это только продлило бы, пожалуй, мою смутную неопределённость и внутреннюю нестабильность между прошлым с его милыми, но наивными унесёнными прочь в туманную мглу воспоминаний надеждами в новой России эпохи великих перемен, и неопределённым будущим, поэтому столь притягательным и соблазнительным. Как я упоминал в своих воспоминаниях по окончании учёбы в Харькове (Харькiв) — городе студенчества и юности моей, ”опять новый период. А прежние годы укатились в такую мглу, что ничего не разглядишь, очертания смылись... все эти повороты жизни, надежды. Сколько их уже было, и сколько ещё будет”. Но не по злому умыслу, а по случайной и несвойственной немцам небрежности, а может быть и в силу слухов, которые я преднамеренно распустил в тюремной обители, объявив о покаянии, тоске по Родине и невыносимом и невыразимом желании вернуться назад, и как можно скорее, я оказался в тот самый день на перепутье между странами, в буквальном смысле слова: если бы первый автобус из Берлина шёл бы не в Париж, а, скажем, в Стокгольм, я бы оказался в Швеции. Но совершенно случайно оказался во Франции, и впоследствии в Голландии и на Британских островах.
Покидая Россию, я не имел ни малейшего понятия, где окажусь и как долго буду пребывать за бугром. Однажды сделав свой выбор, мы бросаем всё и устремляемся навстречу неизвестности, которая кажется столь привлекательной и заманчивой, сколь безжалостной и жестокой. Мы отправляемся в путешествия, которые обнаруживают не только наше любопытство по отношению к тому, что собираемся смотреть, но и желание изменить однообразие, которое покидаем. И в этом случае абсолютно можно быть уверенным лишь только в том, что ни в чём нельзя быть уверенным.
Москва — крупнейший мегаполис Восточной Европы, который вероятно не знает себе равных в своём величии. Точно так же, как во Франции все дороги ведут в Париж, в России все дороги ведут в Москву, не только ведут, но и выводят. Именно здесь взяло своё начало моё несколько затянувшееся путешествие.
16 октября 2000 года в 15.45 я выехал поездом с Белорусского вокзала в Брест и, минуя это громадное пространство в 960 километров, безо всяких приключений мирно и тихо ранним утром в 5.30 следующего дня прибыл в Брест — западный форпост республики Беларусь (Рэспубліка Беларусь). Дальше начиналась заграница.
Брест (Брэст), до 1921 называвшийся Брест-Литовском, находится на реке Мухавец при впадении её в реку Западный Буг. Это обычный советский город с пятиэтажками ещё хрущёвской или брежневской эпохи. Брестский железнодорожный вокзал (Брэст-Цэнтральны) — главные ворота на Запад Российско-Белорусского Союза, а может быть, пожалуй, и всего постсоветского пространства, с его вечным столпотворением при входе в таможенный зал.
И это не удивительно. Жители Беларуси мотаются в Польшу, туда и обратно, каждый день, промышляя на провозе спиртной и сигаретной продукции. Время — деньги. Все торопятся. Их можно понять, но не позавидовать. В зависимости от смены польских пограничников иногда удаётся, иногда — нет, но этот бизнес, лишь слегка закамуфлированный верхней одеждой, процветает уже давно, и не прекратил своё существование даже с ведением виз польской стороной в 2003 году. Железнодорожным транспортом проехать здешнюю границу гораздо быстрее, чем автодорожным, терпеливо ожидающим своей очереди на контрольно-пропускном пункте несколько часов, а то и дней в летний сезон.
Помню, как в июле 2003 года мы простояли в очереди 12 часов, и это был ещё далеко не предел. В 2000 году для въезда в Польшу требовался лишь так называемый ваучер — разрешение на въезд, который можно было купить в Бресте, и очень дёшево, в конторе на привокзальной площади. Затем необходимо было приобрести билет на пригородный поезд в кассах в Главном зале вокзала, пройти таможенный досмотр с заполнением декларации и далее паспортный контроль, где предъявлялся заграничный паспорт, сесть в поезд (посадка в который прекращалась за 20 минут до его отправления) и тронуться в путь. А там, уже по ту сторону, польским пограничникам на чистом русском языке объяснить цель и мотивы своего прибытия на территорию Польского государства. Поляки делали вид, что верят, а вы делали вид, что говорите чистую правду.
Это был мой третий въезд в Польшу. Проездом через Брест с пересадкой в Варшаве год назад до того — в октябре 1999 года я побывал в Праге (Praha) и Карловых Варах (Karlovy Vary), потом вторично, в мае 2000 года, в Менджызец Подляски (Miedzyrzec Podlaski). Притом в этих поездках мне доводилось использовать не только железнодорожный транспорт, но и простой автостоп. Так, на участке Брест — Варшава, если торопишься, нет ничего проще, оказавшись на польской стороне, выйти на автотрассу и поймать какую-либо легковую машину, следующую в западном направлении. Чаще всего это оказываются наши сограждане, но меня подвозили и поляки. Точно так же, как чехи на автотрассе Прага — Карловы Вары и обратно. При этом естественно языком нашего общения становился русский язык, хотя, должен признаться, к сожалению, наши бывшие собратья по соцлагерю его уже забывают. Молодёжь, как водится, русский язык не знает совсем или почти не знает. При пересечении границы, особенно если в первый раз, самое необычное ощущение — это не смена культуры, архитектуры, уровня жизни, а иноязычная среда, к которой привыкаешь не сразу.
На сей раз я не воспользовался автостопом. Через четыре с половиной часа после своего прибытия в Брест в 9.54 я отбыл пригородным поездом в ближайший польский населённый пункт Тересполь (Terespol), до которого всего 15 минут езды. Как только вы минуете реку Буг — естественную границу между двумя государствами, по болотистым берегам которой с обеих сторон вдобавок возведены инженерные заграждения с контрольно-следовой полосой, — начинается территория Польши (Rzeczpospolita Polska), и старые ветхие белорусские деревенские домики сменяются двухэтажными из красного или белого кирпича коттеджами со спутниковыми антеннами на крышах и мерседесами, бээмвушками или фиатами у парадных подъездов с садовыми участками, разукрашенными резными фигурками животных — лис, зайцев, мышек и т.д. на фоне приветливых и живописных ухоженных окрестностей. Проверку багажа польские пограничники, солидные и подтянутые в чистых и свежих униформах, устраивают прямо в поезде, загнав его на второй путь. Если что-либо найдут недозволенное к ввозу — изымают. Но личный досмотр, как правило, не устраивают. Они всё знают и понимают.
Тересполь представляет собой маленький и аккуратный городок, единственной достопримечательностью которого является костёл — неотъемлемая и составная часть всех католических городов. Рядом с вокзалом здесь находится небольшая площадь, на которой я стал свидетелем бойкой и оживлённой торговли доставленной продукцией. Продав свои запасы, белорусы тут же скупали в магазинах мясо, колбасы, сало, что, как это ни странно, стоило в Польше дешевле, чем в Беларуси, и устремлялись обратно на поезда. Здесь же располагались обменные пункты валюты “Кантор” (Kantor) с более выгодным, чем в Варшаве, курсом. Обычно польские злотые приобретались именно здесь за доллары, дойчемарки или российские рубли. Чуть дальше, пройдя по дороге прямо и никуда не сворачивая, можно выйти на Варшавскую автостраду. Желающие путешествовать по железной дороге могут купить билет второго класса здесь же сразу до любого польского населённого пункта и ехать по нему на всех подвернувшихся поездах. Но я приобрёл билет пока только до Варшавы, куда выехал в 12.40 и которую достиг через два с половиной часа. Это время пролетело незаметно, потому что в пути я разговорился с одним поляком уже лет 45, возвращавшимся из очередной своей поездки в Россию. У него там бизнес, и он хорошо говорил по-русски. Впрочем, мы говорили не о бизнесе, а об истории наших государств и в частности о советско-польской войне 1920 года. Её основные события развернулись тогда именно на этом участке территории, который быстро проносился за окнами едва покачивающегося вагона. А за окнами тянулись нескончаемые пашни, чередующиеся с широколиственными или хвойными лесами, проносились одинокие домики или фермерские хутора с различного рода сельскохозяйственной техникой и кубами прессованного сена. Ближе к столице появились дорогостоящие двух — трёхэтажные особняки.
Варшава (Warszawa) — столица Польши, раскинувшаяся на реке Висла (Wisla). В Варшаве я высадился на Центральном вокзале (Warszawa Centralna). Всего их здесь три — Восточный, Центральный и Западный. Последний совмещён с главным автовокзалом. Варшавские вокзалы, впрочем, как и сам город, оставляют желать лучшего, особенно если сравнивать их с другими европейскими столицами, где я был. Здесь довольно беспокойно и неуютно. Есть бомжи, мусор и грязь. Я всегда стремился уехать отсюда как можно быстрее. Но в первый раз, когда довелось тут побывать, 17-18 октября 1999 года, мне пришлось провести ночь в здании вокзала в неуютной обстановке уже довольно холодной ночи, от которой не спасало даже здание вокзала, где вдобавок отсутствовали почему-то ещё и стулья, столь подчас необходимые уже не как роскошь, а как средство спасения, особенно для тех транзитных пассажиров, которые находятся в дороге несколько дней. Только в 6 часов утра тогда я покинул польскую столицу, выехав поездом-экспрессом “Евросити” (Eurocity) “Варшава — Прага” (Warszawa — Praha) в Чехию.
Здесь я позволю сделать себе небольшое отступление и вкратце поведать читателю свой первый опыт приключений в Европе. Думаю, что нижеизложенные откровения мои лишь только дополнят общую картину наших представлений об этой части света и придадут ещё больший колорит сочным мазкам, набросанным мною в воспоминаниях в часы досуга, о моих первых шагах по европейскому континенту.
Уже в тот же день, 18 октября 1999 года, в 15.00 я был в Праге. Напомню, что тогда въезд в Чехию был ещё безвизовым, не требовалось даже никакого ваучера. Проверка российских паспортов, насколько я мог тогда убедиться, выполнялась как польскими (едва минуешь Катовице — Katowice), так и чешскими пограничниками, совершенно формально и как-то вяло. По крайней мере мне так показалось. Ни к личности, ни к багажу никакого интереса. На формальный вопрос чехов (кстати, на русском языке) о цели визита и денежных средствах следует такой же формальный ответ, штампик в паспорт, и на этом всё, быстро и корректно.
Чехия (Česká republika) словно выплыла из рассеивающегося утреннего тумана в лучах восходящего солнца. Эта страна осенью, пожалуй, несравнима в своей уникальности ни с одной другой страной. Осенняя Прага превзошла все мои ожидания.
Прага (Praha) — столица Чехии, расположенная в самом центре Богемии на холмистой возвышенности примерно 200 -300 метров по обоим берегам реки Влтавы (Vltava) близ впадения её в Лабу — Ельбу (Labe — Elbe), один из крупнейших городов Европы. Старые районы города здесь скученны и поэтому ещё при приближении к Главному вокзалу (Hlavni nadrazi), следуя железнодорожным транспортом, можно увидеть практически всю центральную часть города. Облик города определяют сформировавшиеся ещё в средневековье готические постройки с величественными башнями, остроконечными костёлы, церкви с монументальными куполами и колокольнями, роскошные дворцы, окружёнными садами и парками со множеством скульптур.
Впрочем, всю информацию относительно достопримечательностей и ночлега можно получить ещё на вокзале при входе в метро. Но я недолго был в чешской столице. Прошёлся по Вацлавской площади (Vaclavske nameisti), куда можно добраться в метро до станции “Музейная” (Museum), затем вдоль Влтавы вплоть до знаменитого Карлова моста (Karlův most), по старым каменным мостовым мимо Пражского града (Prazcky hrad), Кафедрального собора святого Вита (Katedrala Sv.Vita), Старого Королевского дворца (Kralovsky letohradek) и прочих сооружений, которые здесь не стану упоминать в виду их многочисленности (не я первый и не я последний русский турист посетивший Прагу с детальным описанием всего увиденного) и которые казались ещё величественнее и наряднее в золотом блеске ясного солнечного дня на фоне изумительно чистого голубого неба. Именно такой осталась Прага в моих воспоминаниях, город, в котором я был всего несколько часов. Но тогдашнее моё путешествие, хотя и столь короткое, не ограничилось лишь осмотром пражских достопримечательностей.
В Праге существует своя система оплаты проезда в метро, автобусе или трамвае. Билеты на все виды транспорта продаются в киосках, в автоматах, на трамвайных и автобусных остановках, на станциях метро. В кассах предварительной продажи можно приобрести льготные проездные. При этом при входе в наземный транспорт или в метро, где нет турникетов, пассажир сам должен закомпостировать билет, который могут, но далеко не всегда, проверить изредка появляющиеся контролёры. Я же, должен признаться, в виду отсутствия чешских крон (которые не удосужился обменять в пункте обмена на вокзале) воспользовался общественным транспортом совершенно бесплатно, что, кстати, возможно далеко не во всех европейских странах. Сначала на метро до станции “Гражданская” (Hradcanska), а потом на городском автобусе 108 я выбрался на трассу Прага — Карловы Вары (Praha — Karlovy Vary) и начал автостопить, не очень, впрочем, надеясь на удачу. Но, к моему удивлению, через несколько часов всё-таки удалось поймать попутку — маленький грузовичок, следующий в нужном направлении. Действительно, в Чехии проблем с автостопом нет, и водители относятся к автостопщикам с пониманием, в чём я убедился в эти два дня. Мой новый знакомый — водитель Юра — чех лет 30, обычный работяга, добродушный, но увы, почти не говоривший ни на русском, ни на каком-либо другом иностранном языке. Всё же мы друг друга отлично поняли. Вскоре добрались до Карловых Вар. Но Юра ехал далее на запад — в Хеб (Cheb). Пользуясь случаем, я рискнул доехать с ним до конца. В Хеб мы прибыли в 21.00. Всего от Праги на это у нас ушло три часа.
Уже поздним вечером остановился в первом попавшемся на глаза отеле (к сожалению, уже не припомню в каком именно). Отель оказался далеко не самым лучшим, почти пустым, а в одноместном номере не оказалось даже телевизора, но зато был телефон, который не работал. Правда, в стоимость был включён лёгкий завтрак — салат, тонко нарезанные ломтики колбасы и сыра, булочки, джем, кофе с молоком — обычный европейский набор. Будь у меня кроны, этот набор обошёлся бы мне несколько дешевле. Здесь напомню любителям путешествий о необходимости иметь в кармане местную валюту, на всякий случай.
Хеб — самый западный населённый пункт Чехии, расположенный в богатых залежами бурого угля Рудных горах на реке Oгpже (Ohre), левом притоке Лабы. До Германии отсюда рукой подать, всего 5 километров. И я, хотя и не имел Шенгенской визы, не смог устоять от искушения побывать в Германии. Переночевав в отеле, на следующее утро, 19 октября, я вновь двинулся в путь, прямо на запад.
Чешско-германскую границу пересёк легко: через лес и поле, миновав единственное "препятствие" — мелкий ручеёк шириной в два метра. Сразу заметил, насколько опрятна, чиста и красива Бавария: словно игрушечные сельские домики, асфальтированные сельские дороги и даже тропинки, свёрнутое в рулоны и упакованное в водонепроницаемые мешки сено, порядок и разумность везде и во всём. Расспросив на ломаном немецком кого-то из местных жительниц, а это была преклонных лет фрау, не сразу сообразившая, что от неё хотят, я вышел на дорогу, пытаясь найти автобан. Изредка с лёгким шуршанием проносились автомашины, и, казалось, до меня нет никому никакого дела. Как вдруг внезапно в районе Вальдзасена (Waldsassen) — совсем небольшого населённого пункта близ границы, подскочил тёмно-синий ”Мерседес” из которого резво выскочили двое сотрудников федеральной пограничной службы, облачённые в зелёные полевые комбинезоны. Очевидно, что они уже были предупреждены о нагло вторгшемся в пределы Германии чужаке. Громко что-то обсуждая, они потребовали “Pas und Außweis” (нем. “Паспорт и удостоверение личности”). Помню, какой почти детский восторг вызвали у них мой советский красный серпасто-молоткастый паспорт и походная ещё из Советской Армии фляжка. После обыска как полагается на меня надели наручники, посадили к себе в авто и доставили прямо в Вальдзасен в полицейский участок, где я и провёл ночь. Никто из полицейских не говорил по-русски, я же почти не говорил по-немецки, поэтому языком нашего общения стал английский, благо, некоторые полицейские его знали. В общем, немцы отнеслись ко мне хорошо, но они выполняли свою работу, ставшую для них привычной.
На следующее утро меня передали в руки чешской полиции, и после выполнения некоторых формальностей я был отпущен на свободу. В тот же день автостопом добрался из Хеба в Карловы Вары, а затем и в Прагу. Моими попутчиками оказались вначале Иван — чех, водитель грузовика, доставлявший сельскохозяйственные продукты в Карловы Вары, затем Ирина — домохозяйка лет 25-27, возвращавшаяся на “Пежо” с трёхлетней дочкой из Карловых Вар в Прагу. С Ириной, не совсем хорошо, но всё-таки понимавшей русский язык, мы проболтали всю дорогу на самые разные темы. В Праге в 21.05 по местному времени я сел на поезд, следующий в столицу Польши. По дороге разговорился с Уильямом — чешским солдатом-контрактником, возвращавшимся из Боснии домой и живо интересовавшимся шедшей в то время войной в Чечне. Я рассказал ему, как мог, про войну и её поднаготную, то о чём на Западе умалчивали или умаляли, как обычно обвиняя во всём Россию и её руководство. Не знаю, правда, всё ли он понял. Его русский оставлял желать лучшего. На прощание мы обменялись фляжками.
Уже в 7 часов утра следующего дня, 21 октября, я был в Варшаве. Выехав 704-м автобусом за город на автотрассу в направлении Бреста, я довольно быстро поймал “БМВ”, водителем которого оказался белорус — парень лет 25, родом из Бреста, но “крутившийся” чаще в Польше, чем на родине. Он ехал в Тересполь и согласился подвезти меня до границы, где мы были уже через два с половиной часа. На автопереходе Тересполь — Брест нелегко было поймать машину, поскольку пешеходов, подобных мне, оказалось много. В конце концов удалось втиснуться в одну из легковушек. Миновали контрольно-пропускной пункт (на это ушло около часа), и вскоре я уже был на железнодорожном вокзале Бреста. В тот же день в 18.35 выехал в Москву.
В этот раз, 17 октября 2000 года, я задержался в Варшаве ненадолго, купив проездной билет на “Евросити”, следующий в Берлин (Berlin Zoo Garten) и проведя остаток времени в Центральном зале ожидания. Его найти нетрудно, ориентируясь по указателям. Он находится на втором этаже Центрального зала (Centralna hala). На первом этаже находятся пригородные и международные кассы. В противоположном от касс конце зала — междугородный телефонный переговорный пункт. “Кантор” находился в то время в переходе с платформ в Центральный зал.
В 17.00 я покинул польскую столицу. Уже смерклось, и за окнами поезда проносились лишь только яркие огни, а меня всё несло вперёд безостановочно в прямом и переносном смысле: “Евросити” останавливаются очень редко и только на крупных станциях. Польша, безусловно, интересная и красивая страна. Старинные города Краков, Гданьск, Вроцлав и другие изобилуют памятниками готической средневековой архитектуры, a близость расположения привлекают как западноевропейцев, так и россиян. Сквозь дремоту, в которую на время погрузился, я едва только успел заметить, что мы уже в Познани (Poznan), и вновь поезд набирает ход, и вновь мы мчимся вперёд, и вновь проносятся огни в непроглядной и кромешной тьме. Но как мала Европа по сравнению с нашими бескрайними просторами. Необходимость преодоления огромных российских расстояний обусловила своего рода фатализм относительно возможности прибытия когда-либо и куда-либо. Русские всегда путешествуют, запасшись едой, питьём и чем-то, на чем можно было бы спать. Ничего этого нет в Европе. В большинстве поездов нет спальных вагонов: всего несколько часов — и страна позади, можно проехать её и не заметить. В диаметре с Востока на Запад Польша составляет 689 километров. Это расстояние с пересадками я проделал за один день и к вечеру 17 октября был уже в Западной Польше. Но я не мог ехать прямо в Берлин, поскольку не имел визы. Поздно вечером я сошёл с поезда на последней станции на польской территории — Жепине (Pzepin) с расчётом продолжить своё путешествие на каком-либо пoпутном транспорте до Слубице (Słubice), который расположен непосредственно на пограничной реке Одер (Oder). В тот момент, когда я выходил из поезда, польские пограничники уже начинали проверку паспортов. Дальше лежала Германия, следующей остановкой был Берлин (Berlin). До него оставалось всего 95 километров. Но я смог добраться до Берлина только через 34 дня. И эти дни показались мне целой вечностью.
Было около 22 часов, когда я вышел к автовокзалу. К досаде последний автобус “Жепин — Слубице” только что отошёл. Я мог его ещё видеть, но догнать было уже невозможно. Делать было нечего. Оставаться на ночь в Жепине мне так не хотелось, а до Слюбице всего 20 километров. И я вышел на автотрассу. Редкие автомобили шуршали в ночи по безлюдной дороге. Останавливать их было бессмысленно. Никакой здравомыслящий водитель ночью не остановит незнакомцу в глухой местности. И я тронулся в путь по скрывающейся где-то впереди в ночном мраке дороге. С обеих сторон вздымались высоко вверх тёмные сосновые массивы. Было удивительно тихо и спокойно. Несмотря на отсутствие ветра, было довольно холодно, но внутренний жар от непрерывного движения согревал меня. Через несколько часов заморосил слабый дождь, обдавший меня предутренней свежестью нового дня. Иногда показывались и исчезали какие-то населённые местечки, погружённые в глубокий сон, время от времени проносились быстрые авто. А я всё шёл вперёд и только вперёд...
К 4 часам утра я увидел, наконец, вдалеке огни большого города. Что это? Слубице? Или... На какое-то мгновение мелькнули мерцавшие в свете огня вóды, как показалось, тихой и полноводной реки. Без сомнения это был Одер. Твёрдой и уверенной поступью вошёл я в город. Прошёлся по его тихим улицам. Слубице, как оказалось, был небольшим городишком, державшимся в основном за счёт транзитной торговли. Через него лежит главный путь с Востока на Запад. Здесь рядом проходит автомагистраль, связывающая восточно-европейские страны с Германией и далее. Ничего особенного в Слубице вы не найдёте. Обычный аккуратный польский городок. Жилые постройки: частные домики и четырёх- и пятиэтажки. Очень много магазинов и бензозаправок. Бензин в Польше стоит дешевле, чем в соседней Германии, но дороже, чем в Белоруссии или России. Есть костёл, два торговых рынка и т.п. Уже через несколько минут я вышел к берегам реки Одер и ...
В 100 метрах от меня, на той стороне прямо передо мной вздымался Франкфурт-на-Одере (Frankfurt an der Oder) — город земли Бранденбург (Brandenburg). Озарённое в свете ярких огней, отблеск которых я увидел ещё при приближении к Слубице, причудливое сочетание старых традиционно немецких построек с новыми модернизированными многоэтажными громадинами из стекла и бетона. На одном из зданий можно было прочесть яркую электронную афишу: “Willkommen zur Frankfurt an der Oder” (нем. “Добро пожаловать во Франкфурт-на-Одере”). В центре, в наиболее узкой части реки, два города соединены широким и массивным мостом. В то время это был пешеходный переход через границу. Но можно было проехать и на машине. Им пользовались и пользуются преимущественно местные жители. На немецкой стороне были сооружены ангары, где производился паспортный контроль.
К югу, вниз по течению реки, примерно в трёх километрах перекинут другой мост с авто и железнодорожным переездом для транзитного транспорта. Там тянулись почти постоянные длиннющие очереди в ожидании проверки, притом в оба конца. Надо сказать, контроль здесь осуществлялся надлежащим образом. Немецкие пограничники бдительно охраняли свои восточные рубежи от вторжения извне. Нелегально проехать через границу, тем более в районе Франкфурта, было очень сложно, но возможно. Существовала отлаженная переброска нелегалов через границу. Достаточно было обратиться к одному из польских таксистов, коих здесь предостаточно. За 700 дойчемарок они готовы были доставить вас прямо в Берлин. Правда, мне они не внушили доверия. Контрабандой людей здесь занимались не только одиночки, но и целые группы людей. В пограничных городах Чехии и Польши многие семьи жили за счёт денег, получаемых от иммигрантов, которые платили за помощь в пересечении нелегальным путём границы — через реку или через лес. Многим транспортировщикам въезд в Германию на многие годы был запрещён. Но они знали своё дело: всю близлежащую местность назубок, каждый холм, каждое дерево или куст, каждый клочок земли и воды.
Не раз возвращался я к пешеходному мосту, связывавшему две страны, но как отчуждённый довольствовался только издали созерцанием немецких достопримечательностей. Берега реки Одер, в отличие от Буга, не болотистые, а песчаные и скреплены каменными валунами, образующими своего рода причалы, выходящие далеко в воду. Здесь постоянно сидели рыбаки, притом с обеих сторон, — польские и немецкие. Полная идиллия и неповторимая картина. Но так было не всегда. Может быть, не все знают, какая беда случилась здесь несколько лет тому назад, в июле 1997 года, когда Одер вышел из берегов в результате столкновения северного и южного циклонов и прорыва дамб в нижнем течении. Это было самое большое наводнение на Одере за всю его историю. Тогда во Франкфурте были предприняты отчаянные попытки укрепить береговые линии при помощи мешков с песком. Слубице был затоплен весь и превратился в город-призрак, все его жители спешно переехали вглубь страны. Полякам и чехам государство не помогло и им самим пришлось бороться со стихией, полагаясь только на собственные силы.
В Слубице я провёл шесть дней. Вначале остановился в гостинице “Марион” (Marion). Это совсем маленькая частная гостиница, затерянная среди жилых кварталов, в которой, как принято, предлагают двух местные номера с телевизором и душем, и не совсем дорого. И всё же я был заинтересован покинуть это место, и как можно скорее. Но попытка переправиться через Одер вплавь не увенчалась бы успехом. Сильное течение и холодная вода были тому препятствием. Вода оказалась не просто холодной, — ледяной, а течение гораздо сильнее, чем я предполагал. В сочетании с холодной ночью преодолеть такое препятствие в такое время года уже невозможно. К тому, же по реке один за другим с интервалом в 15-20 минут курсировали сторожевые катера, освещая водную поверхность и берега бортовыми прожекторами. На ночь с 20 на 21 октября, за неимением мест в “Марионе”, остановился в отеле “Корона” (Korona). Этот отель находится на окраине Слубице по левую сторону при въезде в город. Здесь роскошная обстановка, в стоимость включён лёгкий завтрак, но несколько дорого. Поэтому на следующий день я сменил его на более дешёвое место. В городе при желании нетрудно найти какой-либо постоялый двор с вывешенной табличкой, на которой изображена кровать. Конечно, такие номера без каких-либо удобств, могут быть грязными и неубранными, с бельём не первой свежести, но стоят очень дёшево и здесь можно жить довольно долго, при этом не регистрируясь, как это принято в гостиницах. В таком вот месте я и познакомился с поляками, с которыми сумел договориться о переправе.
В ночь на 24 октября мы выехали на старой и обтрёпанной, видавшей виды, малолитражке за пределы Слубице в южном направлении и примерно в 30 километрах от города остановились в одной хижине скрытой от людских взоров в лесной чаще. Это был наш перевалочный пункт. Здесь мы ждали часа “Икс”. Час “Икс” — это время, когда окончательно затихнет, когда весь мир погрузится в сон, когда наступят полный покой и безмолвная тишина. Тогда наступит наше время. Мы выйдем из укрытия к реке в наиболее безопасном, по мнению поляков, месте, переплывём на надувной резиновой лодке реку и там на другом берегу пройдём ещё 3 — 4 километра до условленного места, где будет ждать машина, которая должна доставить меня в Берлин. Но это будет потом. А пока мы сидели шумной компанией, согретые теплом и уютом, пили чай и болтали. Болтали, сказано, правда, слишком громко. Болтали в основном поляки. Я, хотя и знал несколько слов по-польски, абсолютно ничего не понимал, о чем они говорят. Наше общение происходило, главным образом, на смеси русского, украинского и польского языков. Врочем, догадаться, о чем они говорили, было несложно. Они обсуждали детали предстоящей переправы, понося на чем свет стоит немецких и польских пограничников, чаще всего, используя знакомое каждому славянину cловo “Kurwa”, чтo выдавало их общее напряжённое состояние. Что же касается меня, то я был спокоен и хладнокровен как всегда.
Через несколько часов мы продолжили свой путь и, проехав ещё несколько километров, остановились у прибрежной полосы. Вышли из машины. Не было уже прежней тишины и безмолвия. Дул сильный ветер. Прибрежная полоса шириной километра два представляла собой открытую ровную местность с высокой густой травянистой растительностью, редкими кустарниками и деревьями. Кое-где виднелись болотистые участки, окружённые камышовыми зарослями. Всё пространство, простиравшееся перед нами, было подобно взволновавшемуся морю: как морские волны под натиском бури извивались под ветром травы и камыши. В чёрном густо затянутом мрачными облаками небе не было видно ни единой звезды. Погода как нельзя более соответствовала нашим чаяниям и стремлениям. Один из провожатых остался у машины, с другим я двинулся в путь. Медленно и осторожно мы продвигались по направлению к реке. В какой-то момент мой провожатый вышел вперёд. Тяжёлое и смутное сомнение охватило его. Едва лишь скрылся он во мраке ночи, как его же силуэт выскочил обратно, но так быстро и поспешно, что не оставалось никаких сомнений: там кто-то есть. Кто-то — это были польские пограничники, группками расположившиеся по всей реке, возможно, от самих её истоков. Раздался лай собак и людские голоса. Молниеносно я схватил провожатого за руку и бросился с ним бежать что было сил. Мы пробежали несколько километров по бездорожью и рытвинам, пока, наконец, совсем не стало тихо, и кроме заунывного ветра ничего нельзя было услышать. Теперь мы оказались в местности, напоминавшей больше поле сражения времён Второй мировой войны. Красный глинозём, никакой растительности, окопы и рвы. Повсюду была натянута колючая проволока. Её мы без труда преодолели, и короткими перебежками и перепрыжками, точно как диверсанты, метров через пятьсот вышли к самому побережью Одера. Место было удачное. В 50 — 70 метрах от нас на той стороне оканчивалась выдававшаяся вглубь реки коса. Надули лодку, и безо всяких колебаний быстро и энергично, работая вёслами, изо всех сил принялись грести на ту сторону. В какой-то момент нас подхватило течение, но преодолев его, мы оказались в небольшом омуте, где течения почти не было. Подплыли к косе и высадились. Провожатый спрятал лодку и весла, а мы, стараясь ни о чем не говорить, бесшумно, ни на минутку не останавливаясь, удалились в сосновый лес. Затем прошли лесополосу и вышли на дорогу, ведущую в северном направлении. По ней мы продолжили наше шествие. Эта дорога была неширокой, освещённой лишь в некоторых местах. Вдоль нее изредка попадались какие-то промышленные строения и склады, ещё реже жилые сельские домики. Ветер утих, стояла мёртвая тишина, но мы шли бесшумно, стараясь держаться совсем скрытой во мраке обочины. Ни единого движения вокруг. Так, никем не замеченные, по крайней мере, мне так тогда казалось, мы преодолели расстояние в 4 километра и оказались, как я успел заметить по указателю, в населённом местечке Фогелсанх (Vogelsang). Там на автостоянке среди легковушек я сразу же увидел ожидавший меня далеко не новый тёмно-синий транспортер марки “Фольксваген” (Volkswagen), к моему досадному изумлению, с украинским номером на борту, что, по моему мнению, было крайне неосмотрительно. Водителем машины оказался молодой парень лет 23, выходец из Западной Украины, не соблазнившийся перспективой остаться на своей исторической родине и крутившийся ныне в Берлине.
Здесь, в Фогелсанхе, я расстался со своим польским проводником. Своё дело он сделал. Я же сел в машину, и мы выехали в направлении на Берлин. Я расположился в кабине как можно более удобно и смотрел на проносившиеся мимо окрестности, насколько что-либо можно было увидеть в свете ярко освещённой Юбригштрассе (нем. Ubrigstraβe — “побочная дорога”). Дорожные указатели и разметки, фосфорическим отблеском отражавшие огни дальних фар машины, подсказывали нам маршрут. Казалось, что удача мне сопутствует. Но немецкая полиция, надо отдать ей должное, и в этот раз сработала чётко и безукоризненно. Не прошло ещё и 20 минут с момента отъезда, и мы приближались уже к Франкфурту, как вдруг, откуда ни возьмись, словно с неба свалился на нашу голову автопатруль. Два чёрных джипа выскочили внезапно из-за поворота и почти бесшумно приближались к нам на бешеной скорости, пульсируя разноцветными огнями световой сирены. Её отблески заплясали в нашей кабине. Уже через несколько секунд они обложили нас со всех сторон. Пришлось остановиться. Пограничники в темно-серой униформе, экипированные табельным оружием и дубинками, осветили нас и кабину фонариками. “Ihre Passe, Außweise, Fahrzeugpapiere” (нем. “Ваши паспорта, удостоверения личности, проездные документы”), — последовал приказ. Мы, подчиняясь насилию, вышли из машины, к которой, как и положено, нас поставили прямо лицом, руки на капот, ноги на ширину плеч. Произвели обыск и, убедившись, что в моём паспорте нет визы, надели на меня наручники, как я потом рассмотрел английского производства (ещё пять лет назад восточные немцы использовали советские) и посадили к себе в джип. Водителю же было приказано следовать за ними, точнее, между ними. С таким вот почётным эскортом мы, будучи под арестом, были доставлены в полицейский участок, прямо во Франкфурт.
Тюрем в Германии невероятно много. В этой стране сажают за малейшую провинность, если ты не можешь или не хочешь заплатить штраф. Самое страшное наказание у немцев, — это лишение свободы. Но старые тюрьмы с глухими казематами и узкими решётками уже не отвечали стандартам нового времени и подлежали сносу. Их насчитывалось несколько сотен, и большинство находилось в восточных землях. Замечено, чем лучше содержатся заключённые, тем ниже уровень преступности. В 1990-х годах началось строительство казённых домов нового типа. Они отличались повышенной комфортностью, удобствами и более гуманным режимом содержания, в чём я лично убедился на собственном опыте, и спешу поделиться впечатлениями от увиденного.
После тщательного допроса (с привлечением переводчика, которые служат здесь по вызову) и обязательного завтрака, состоявшего из нескольких пачек различных соков, бутербродов с сыром и колбасой, бананов и апельсинов, во второй половине 24 октября я был транспортирован во Франкфуртскую тюрьму, которая находится где-то на окраине города (Justizvollzugsanstalt, Robert-Havemann-Straße, 11, Frankfurt an der Oder). Там же прямо за стенами тюрьмы покоится городское кладбище.
В качестве наказания мне вменялся арест на 28 дней в связи с нелегальным въездом в страну. В 2000 году тюрьма на Роберт-Хавеман-Штрассе являлась (и возможно ещё является) образцово-показательной, лучшей из всех тюрем, по крайней мере, в Восточной Германии. Это огромный многоэтажный бастион с мощными двадцатиметровыми стенами, окаймляющими весь периметр тюремной зоны, которая включает также обширный двор и участки для прогулок, куда ежедневно выводят арестантов на один час. Такие участки заграждены высокой стальной сеткой. На внешних стенах расположены сторожевые будки, представляющие собой довольно большие из затемнённого стекла кабины, с прекрасным со всех сторон обзором. Повсюду установлены кинокамеры. В чистых и уютных камерах сидят по два человека. Кровать двухъярусная. Здесь же металлический шкаф с двумя продольными отсеками, стол, стулья, умывальник и унитаз. У двери с глазком прямо в стену встроен мегафон, по которому можно связаться с дежурным. Доставка продуктов точно по расписанию три раза в день. Дежурный развозит по камерам ещё горячие завтрак, обед и ужин, которые аккуратно разложены в специальных металлических подносах. Последние потом забирает. В меню входят каши с мясным или овощным гарниром, колбасы и сыр, нарезанные тонкими ломтиками, хлеб, овощи и фрукты, молоко, шоколад, чай или кофе. Три раза в неделю обязательно душ. Заключённому в первый же день выдаётся все необходимое для повседневных нужд: тапочки, мыло, зубная паста и щётка, туалетная бумага, мочалка, несколько одноразовых станков, два полотенца и постельные принадлежности. Обязательно медицинское обследование: если ты болен, из тюрьмы не выпустят, пока не вылечат. Раз в две недели имеешь право купить что-либо в тюремном магазине, но цены здесь обычно в полтора-два раза выше, чем на гражданке. Имеется библиотека, в которой среди прочих книг я обнаружил несколько русских — Булганина, Достоевского, Толстого. Такова общая характеристика всей пенитенциарной системы Германии, как одной из составляющих совершенного государственного механизма. Несмотря на то, что у немцев есть свои отдельные недостатки, их порядок, прилежание и пунктуальность не могут не вызывать уважения, восхищения и восторга.
Во Франкфуртской тюрьме я оставался до 1 ноября. Большая часть заключённых здесь — это поляки, которые наказаны главным образом, за нелегальную торговлю, и немецкие подростки, которые содержаться отдельно. Молодёжный контингент здесь в тюрьме, конечно, далеко не самый лучший. А несовершеннолетними в Германии считаются лица, не достигшие 21 года. С утра они начинают кукарекать (в прямом смысле этого слова), кто кого громче. Так они развлекаются. Свой завтрак, часто обед и ужин они выбрасывают на улицу. Из камер вниз летят хлеб, колбаса, сосиски. Голуби, грачи и галки большими стаями кружат над тюрьмой в радостном предвкушении предстоящего пиршества. Ну не устраивает тинэйджеров подобный рацион. Они любят деликатесы и сладости, кои в изобилии покупают в магазине. Весь газон у подножия тюрьмы усеян продуктами. Каждое утро около 9-10 часов дежурные из того же контингента со всеми необходимыми приспособлениями обходят весь двор и собирают мусор. Таковы здесь правила. Но через несколько часов все повторяется заново.
1 ноября я был переведён в Шпремберг (Spremberg). Перевод осуществляется таким образом. Собирают группу из 10-15 человек и перевозят в специальном тюремном автобусе, который внутри разделён на отсеки для изоляции арестованных друг от друга. Отсеки, конечно, закрываются. Вместо окон узкие разрезы. Мы двигались в основном по сельской местности и передо мной простирались широко раскинувшиеся поля и пашни, на которых виднелись двух- или трёхлопастные белые ветродвигатели, проносились мимо небольшие населённые пункты с аккуратными и опрятными одно-, реже двухэтажными домиками вдоль гладких и ровных дорог. Часто попадались закрытые на ремонт старые участки дороги ещё прежней эпохи, выложенные из бетонных плит. Такие дороги в Восточной Германии не ремонтировали. Их просто меняли на новые. В пути мы находились три часа, так как заезжали в другие тюрьмы. Последней была тюрьма в Шпремберге. Шпремберг — это небольшой промышленный город примерно в 90 километрах к югу от Франкфурта-на-Одере. Тюрьма находилась за пределами города (Neudorfen Weg, 1, Spremberg). Там же совсем рядом возвышался заводской комплекс по производству тепловой энергии. Этот комплекс постоянно дымил, поэтому здешний воздух, мягко говоря, был не совсем чистый. Большинство людей, которые содержались в Шпрембергской тюрьме, — немцы и поляки, в меньшинстве — русские и русскоязычные.
В Шпремберге можно было пользоваться гораздо большей свободой передвижения, чем во Франкфурте. Тюрьма представляла собой только огороженный высокими стенами лагерь. На территории лагеря находились одноэтажные соединённые в единые модули строения из двойного утеплённого пластика. Модули состояли из хозяйственных и жилых отсеков. Жилые отсеки, правильнее сказать, номера, одно- или двухместные, были обустроены одноярусными кроватями, умывальником с горячей и холодной водой, центральным отоплением. Раздача пищи производилась в специальном отсеке два раза в день. Во время обеда выдавали и вечерний рацион. Вдобавок можно было готовить и самому. На кухне были электроплитки и холодильники с отсеками для каждого человека. В отдельных отсеках — душевые и туалеты. Имелся спортивный зал с тренажёрами, бильярдная, библиотека, платные телефоны с внутренними и международными линиями. Телевизор — в специальной телевизионной комнате. Смотреть телевизор можно было неограниченное время, за исключением ночи. Но телепередачи транслировались только на немецком языке. Обычно мы — немцы, поляки, русские (в этом модуле нас было всего двое русских) собирались здесь по вечерам, пили чай или кофе и смотрели художественные фильмы, чаще всего американские боевики. Но многие заключённые немцы с продолжительным сроком предпочитали смотреть собственный телевизор и слушать собственную аудиоаппаратуру у себя в номере. Рядом с такими номерами снаружи на крыше или прямо на земле были установлены спутниковые антенны. В первый день прибытия новичков обеспечивали всем — одеждой, начиная с нижнего белья и обуви и заканчивая тёплой зимней курткой, посудой, туалетными и постельными принадлежностями, которые можно было менять практически каждый рабочий день. По желанию можно даже было работать несколько часов в день: убирать, красить, ремонтировать и т.д. Но платили очень мало по немецким меркам. Тем не менее, желающих было довольно много. Существовала даже очередь на запись. Работали с охотой все, даже немцы. Это было все же лучше, чем вообще ничего не делать. Свобода передвижения была полная, разумеется, в пределах лагеря. Вечером в 22.00 — обязательная проверка. В этом случае каждый должен был находиться у двери или внутри своего номера, который не закрывался изнутри на ночь, так как и ночью производилась проверка по количеству спящих. Справедливости ради отмечу, что рядом с нашим лагерем за ограждением из металлической сетки и колючей проволоки находился другой лагерь с более строгим режимом, в котором заключённые содержались в многоэтажном мрачном из тёмного кирпича здании. Как и во Франкфурте, им разрешали выходить на прогулку на 1-2 часа в день, не более. В Шпремберге я провёл 20 дней. Изучал немецкий язык, читал книги, занимался на тренажёрах или просто бегал по периметру лагеря, чтобы сохранить физическую форму. Это вошло у меня в привычку: где-бы я ни находился, стараюсь по возможности заниматься спортом. Спорт активизирует работу организма, укрепляет дух и моральный облик.
Так истекли 28 дней, которые я провёл в немецкой тюрьме. Я ожидал, что немцы так просто меня не отпустят, а любезно сопроводят до польской границы, чтобы убедиться, что назад я уже не вернусь. Но все произошло совершенно иначе. Утром 20 ноября меня вывели за ворота тюрьмы, мы тепло и сердечно попрощались, и я был отпущен на все четыре стороны. Мне вернули все изъятые у меня вещи, документы и деньги. Теперь в течение суток я должен был покинуть территорию Германии. На руках у меня имелся документ, согласно которому я мог легально находиться в стране ещё 24 часа. Почти целый день я провёл в Шпремберге, слоняясь по городу в ожидании поезда, следующего на Берлин. И только в 17 часов смог выехать с пересадкой в Котбусе (Сottbus). Билет я не взял, поскольку у меня не было в наличии марок, и на требование кондуктора предъявить билет попросил его выписать штраф, представив тюремный документ и паспорт, что кондуктор охотно и сделал. Штраф я, естественно, так и и не оплатил, предоставив это дело на рассмотрение организации, где оказался против своей воли.
Поздним вечером того же дня я, наконец, прибыл в Берлин на Восточный вокзал (Ostbahnhof). Мы въехали в город по эстакаде, по которой проложены железнодорожные пути, и мне удалось увидеть панораму практически всего города, залитого ночными огнями на фоне совершенно чёрного неба. В столице Германии я оказался впервые. И как оказалось позже, далеко не в последний. Город расположен при впадении реки Шпреe (Spree) в реку Хафель (Havel) на судоходных каналах, связывающих его с реками Эльбе (Elbe) и Одер (Oder). После объединения Германии (Bundesrepublik Deutschland) в 1990 году, вследствие многомиллиардных капиталовложений со стороны Западной Германии в развитие Восточной, Берлин неузнаваемо преобразился в лучшую сторону.
В Берлине я провёл почти сутки. Первое впечатление, когда выходишь из поезда на вокзал, как все это напоминает московские вокзалы: такие же терминалы, кассы, табло с расписанием поездов, кафешки с полненькими и распухшими буфетчицами, толпы вечно снующего туда-сюда народа.
Первым делом я поменял валюту в обменном пункте (Geldwechsel), который нетрудно найти в центральном зале, заказал чёрный кофе, котлеты и бутерброды. Затем, узнав каким образом можно добраться до Центрального автовокзала, двинулся пешком по улицам ночного мегаполиса, с интересом рассматривая окружавший меня архитектурный ландшафт.
Бурная вечерняя жизнь уже затихла, и город погрузился в покой, изредка нарушаемый лёгким шуршанием и светом разноцветных мигалок ночных полицейских патрулей, которых в Берлине предостаточное количество. Такое впечатление, что на каждого жителя Берлина по одному полицейскому. Патруль редко обходится одной машиной. Они следуют друг за другом в упряжке по 3-5 машин, но без воя сирен в ночное время, и бдительно рассматривают подозрительных прохожих или группы людей. Не спеша, ориентируясь по картам, выставленным повсюду на стендах во всех концах города, я добрался до центрального автовокзала (Zentraler Omnibusbahnhof am Funkturm, Masurenalleestraße, 4-6, Berlin), который находится вблизи метро Кайзердам (U-Bahnhof Kaiserdamm). Отсюда автобусами “Евролайнс” (Eurolines) можно добраться до любой точки Западной Европы. И это наиболее дешёвый вид транспорта в странах Западной Европы.
До сих пор у меня не было определённого маршрута, и я выбрал то, что было раньше в расписании по графику движения. В 19.30 следовал автобус в Париж (Paris). Я взял билет (а билеты, как в железнодорожных, так и в автобусных кассах, продаются в Европе только по предъявлению паспорта), сдал багаж в камеру хранения и вновь отправился на прогулку по улицам Берлина.
Уже наступило утро. Город пришёл в движение. Его улицы уже заполнились народом, машинами и велосипедами. В тот день было пасмурно и сыро, почти беспрерывно шёл дождь, то морося, то вновь усиливаясь и превращаясь в ливень, то наоборот, стихая, но не переставая ни на минуту. Я вымок весь, но, тем не менее, бродил по Берлину почти весь день, исходив всю его центральную часть. Есть много общих черт, объединяющих крупнейшие мегаполисы планеты, но здесь нигде я не увидел ни нищих, ни бомжей, мусор на улицах, что-то где-то разбитое, исковерканное или разломанное. Город блестел и светился, как блестит и светится новенькая игрушка, омытая в прозрачной ключевой воде. Я побывал у Бранденбургских ворот (Brandenburger Tor) и Рейхстага (Reichstag), в Ботаническом саду (Koning Luise). Так прошёл день. Затем вернулся на вокзал несколько ранее и прождал ещё три часа. За это время смог убедиться, что русскоязычных транзитных пассажиров здесь не менее, а может быть даже и более, чем немцев. Сплошная русская, иногда немецкая речь, кругом и повсюду.
Точно по расписанию подкатил белоснежный автолайнер. Это двухэтажная махина дальнего следования марки “Мерседес” (Mercedes), первый этаж которой предназначен для багажа. В автобусе два входа (или выхода), два пассажирских отсека и в каждом по телевизору, туалет посередине автобуса у второго выхода. Когда я вошёл в автобус, водитель вежливо предупредил меня держать наготове паспорт, который может потребоваться для предъявления при выезде за границу. Наш маршрут пролегал через Бельгию. Пассажиров оказалось достаточно много, почти все места были заняты. Ровно в 19.30, 21 ноября, мы тронулись в путь. Постепенно исчезли городские огни, и мы выехали на скоростную автостраду — aвтобан (autobahn). Мало-помалу, разговоры стихли, и наступила тишина.
Каждые 2-3 часа автобус останавливался у придорожного кафе, которое вместе с магазином, забитым бесчисленными продовольственными и промышленными товарами, в сочетании со стоянкой и часто бензоколонкой составляет неотъемлемую часть дорожной инфраструктуры в западном мире. Толпа бурно и радостно высыпала наружу, и все направлялись в кафе. В распоряжении имелось 15-20 минут. На одной из таких остановок я едва не опоздал на автобус. Я подробно рассматривал содержимое придорожной лавки и когда выскочил на улицу, автобус уже трогался в путь. Водители “Евролайнcа” не всегда проверяют отсутствующих пассажиров и не останавливают где-либо в непредусмотренном сверх графика месте. Но я быстро догнал автобус и энергичными ударами кулаков о переднюю дверь потребовал остановиться. Напарник водителя попросил предъявить билет, что я и сделал, объяснив по-немецки, что я пассажир этого автобуса и что следую вместе с ними из самого Берлина. Только тогда меня впустили в автобус. После этого я уже не выходил на улицу. Действительно, подобно лайнеру, на огромной скорости мчался по автобану наш экспресс, разряжая огнями фар ночной мрак, иногда обгоняемый или обгоняя другой транспорт, следующий в том же направлении. Я какое-то время ещё держался, но уже глубоко за полночь, утомлённый бессонницей последних суток и общим напряжением последних нескольких недель, тихо и незаметно впал в состояние наконец-то одолевшего меня сна. А автобус все продолжал свой полёт, унося меня все дальше и дальше на Запад. Сколько времени я уже в пути и как долго предстоит мне ещё скитаться по бескрайним нескончаемым дорогам?
“Where are we?” (англ. “Где мы?”), — таков был мой первый вопрос, направленный соседу, едва я открыл глаза и увидел за окнами автобуса проносившиеся мимо нас ярко освещённые городские улицы. “In Antwerpen” (“В Антверпене”), — последовал ответ. Итак, Германия осталась позади. Здесь замечу, автобус не был проверен на границе лишь по чистой случайности. Обычно все маршруты в направлении на Бельгию, Францию и Испанию идут через южную нидерландскую провинцию Лимбург (Limburg). И в чём я убедился позже, нидерландский пограничный контроль осуществляет проверку паспортов на всех видах общественного транспорта — автобусах, поездах и такси, следующих в западном направлении. Но в тот раз мне повезло. Мы мчались теперь по дорогам Бельгии, точнее той её части, которую называют Фландрия.
Быстро миновали Антверпен с короткой остановкой, затем Брюссель, Валлонию, и дальше лежала Франция (République française). Она предстала во всей своей красе перед моим восхищённым взором в лучах озарившего утро 22 ноября солнца. Радостное чувство охватило меня. Кто из нас не знает Францию по романам Александра Дюма, Оноре де Бальзака, Виктора Гюго. Страна моей мечты и детских грёз, столь знакомая и близкая. Мы неслись по авторуту (autoroute), а по его обеим сторонам, насколько глаз хватало, распростёрлись уходящие за горизонт луга вперемежку с распаханными под пар чуть красноватыми участками земли, редкими зеленеющими лиственными лесами, одинокими коттеджами или целыми особняками придорожных отелей. Ближе к французской столице въехали на платную дорогу, которую легко опознать ещё издали, заметив турникеты со шлагбаумами, и минуя аэропорт “Шарль де Голль” уже в 10 часов прибыли на конечный пункт, оставив позади с момента отъезда из Берлина 930 километров. Мне предстояло провести здесь всего лишь один день. В октябре 2002 года, во время своего вторичного посещения Парижа, я остановился в гостинице на несколько дней и увидел куда больше достопримечательностей. Но больший восторг всегда вызывает первый визит, пусть даже на один день.
“Париж, — как много в этом звуке для сердца русского слилось, как много в нём отозвалось”, — так можно перефразировать известные стихи. Знакомый до боли по кинофильмам, романам и мемуарам Париж предстал, к моему глубокому разочарованию, далеко не столь праздничным и нарядным, каким мы его представляем. Довольно серый и замусоренный город, особенно его окраины с бесчисленными слепленными, где попало, многоэтажными жилыми и промышленными нагромождениями. Мусор валяется кучами на улицах, его едва успевают убирать. Мусорных корзин в Париже почти нет. Большая часть их была убрана в своё время, когда последовал ряд взрывов, устроенные арабскими экстремистами. Впрочем, Париж — город контрастов. Здесь есть тихие и шумные, элитные и бедные районы. Как и в Москве или в Киеве, здесь можно увидеть уличных торговцев, назойливо предлагающих свой товар не только на улицах, но и в метро и пригородных поездах. Полно бомжей и нищих, стекающихся сюда в надежде подзаработать со всех концов Европы. Французская полиция их не трогает. Они стали такими же неотъемлемыми атрибутами французской столицы, как Эйфелева башня.
Автовокзал в Париже находится в местечке Гайени (Gallieni) на окраине города. Здесь довольно большой автобусный терминал, кафе, кассы, справочное бюро (bureau de renseignements), обменный пункт валюты (bureau de change). Отсюда посредством метро я направился в исторический центр города к всемирно известным берегам реки Сены (Seine). Парижское метро, к слову, выглядит гораздо хуже московского. Это какие-то длинные переходы, узкие вагоны с откидными сидениями, запутанные лабиринты направлений и маршрутных линий. Заблудиться здесь очень легко. Стоимость проезда, как и в других столицах, где мне приходилось бывать, колеблется в зависимости от расстояния, которое необходимо проехать. Это расстояние поделено на зоны. Для прохода через турникет используются зелёные магнитные карточки, приобретаемые в кассах.
Несколько часов гулял я по набережным Сены, с любопытством рассматривая местные достопримечательности — Пале-Рояль (Palais-Royal), Лувр (Louvre), Бурбонский дворец (Palais Bourbon), Дом инвалидов (Hotel National des Invalides), Марсово поле (Champ-de-Mars) и Эйфелеву башню (Tour Eiffel). Посетил остров Сите (Île de la Cité), который находится посреди Сены и соединён с берегами восемью мостами. На нём находится Собор Парижской Богоматери (Notre-Dame de Paris), как мне показалось, не очень высокое старое местами заплесневевшее строение с каменными кружевами и башнями. Повсюду великое множество туристов всех национальностей и вероисповеданий, заполонивших собой Центр. Натолкнулся на автобус из Москвы с русскими туристами. Поделились общими впечатлениями от увиденного. Перекусил в одном из многочисленных кафе, столики которого расположены прямо на тротуаре.
Но как бы ни были хороши Париж и Франция со всеми их достоинствами и недостатками, оставаться я здесь не собирался, и не воспользовался известными мне временными ночными пристанищами в Толстовском фонде на улице Шарль Фуарье (Rue de Charles Fourier, 18, Paris) или в Церкви Протестантов Симаде на улице Батиньоль (Simade, Rue des Batignolles, 44, Paris). Путь мой лежал теперь в Нидерланды. В 23.00 я выехал автобусом из Гайени и, опять миновав Бельгию, рано утром следующего дня высадился в Амстердаме (Amsterdam).
***
"Travel Notes. From private experience of travelling abroad" аннотация на английском языке
