«Он вечен и вечно нов – вот секрет его совершенства», — писал о Кадакесе Федерико Гарсия Лорка. Иначе говоря, все дело – в белом. Белая пoстель, белое безмолвие, белый лист — всегда чист. А когда он не чист – то уже не белый. И несмотря на то, что история на белом листе Кадакеса пишется непрерывно, он будто остается нетронутым. А строки отпечатываются в одном лишь сердце.
Я его не видела, а уже любила – этот город. Как, наверное, любят не случившуюся в жизни родину. В чем магия Кадакеса? На этот вопрос даже не хочется отвечать. Лишь созерцать, щурить глаза от солнца и ветра. И обилия белого. И влюбляться крепче. В этот Белый лист, вырванный из тетради, с еще не написанными стихами. Но уже сочиненными. Вырванный лист — отрезанный от большой земли поэтический Кадакес... Он и теперь отрезан. И дело уже не в отсутствии дорог, а в невидимом сечении.
Мы приехали сюда из Плайи, где жили пару недель минувшим летом. На арендованной машине. По дороге заглянули в Фигерас «на полчасочка». Он отнял в итоге полдня, и в Кадакес мы заявились к 15.00, не раньше.
Этот Белый лебедь, Белая чайка, Белый кролик, Белый корабль – кому как угодно — был когда-то почти недосягаем. Не было туда дороги. Так, тропа – одолеть не всякому. И несмотря на то, что до Фигераса рукой подать, местным жителям больше были знакомы Африка и Южная Америка. Скрытый от равнинного мира плотной стеной изумительных гор, Кадакес жил сам по себе: его жители говорили на своем варианте каталонского языка, пели свои песни, хранили свои привычки. В 1908 году через перевал Перафита была проложена дорога – и в микромир просочился макро-. В город потянулся поток любопытных. Сначала потянулся, а затем хлынул. Сальвадор Дали, получивший любовь к городу с генами (отец – уроженец Кадакеса), говорил: «Я теперь и ванну не могу принять, не запустив туда спагетти по привычке». Это он злился на туристов, заполонявших летом Кадакес, в котором с детства привык проводить лето. Из-за них гению сюрреализма приходилось уходить на отдаленные пляжи, где водоросли цеплялись, как лапша за ноги, мешая плавать.
Именно в Кадакесе на пляже в августе 1929 Сальвадор впервые увидел свою Галу, приехавшую на отдых с мужем и дочерью. Как известно, художник был сражен страстью мгновенно, а Гала некоторое время не благоволила гению – ее раздражали его экстравагантные выходки. Но вскоре сдалась. К тому же муж через некоторое время уехал. Дали и его русская муза расстались в сентябре, а в ноябре встретились в Париже – художник приехал на выставку. Среди картин была одна работа под названием «Священное сердце» (1929) с фразой «приятно иногда плюнуть на портрет своей матери». Когда об этом узнала семья – Сальвадор был изгнан из ее лона. А отец вдобавок наказал сыну крепко подумать о том, что случилось летом в Кадакесе. Вероятно, Сальвадор был задет: в знак протеста он отрезал себе волосы и закопал их на городском пляже Льянера. Следом обрился и сфотографировался с ежом на голове.
…Приезжая куда либо, я робко ступаю по чужой земле, каждый раз как бы извиняясь, что посмела в и без того утомительную летнюю суету добавить еще и себя. В Кадакесе свою нежную поступь я чувствовала еще острей. Будто просила у города прощения за всех, кто вмешался в его микромир. И Сальвадору Дали посылала извинительные реверансы задним числом. Простите, маэстро.
В дом-музей Сальвадора Дали в Порт-Льигате мы не попали. Смеркалось. Ничего, в другой раз. Недосказанность, не-до-увиденность – это же как многоточие. Часто лучше точки. Книга странствий не закончена. Не-до-увиденность – это вовсе не недосмотр.
P.S. При подготовке материала использованы факты, приведенные в книге "Дали. Ампурданский треугольник", автор Себастья Роч.
С.Дали с ежом на голове (1929)
