В Индор пришло лето. Как сообщают дети на линейке, +35- +38. В школе удивительно терпимо, утром даже прохладно, хотя кондиционеров нет. Местный способ охлаждения – вентилятор на всю катушку. Слава цивилизации, есть еще холодная вода в неограниченных количествах. Выходишь из школы после двух, когда уроки окончены и дети разъехались по домам, – в нос ударяет иссушающий жар. Два дня я вынужденно оставалась до четырех, и похоже, себе же во благо. Вчера, не выспавшаяся опять же из-за жары, решила вернуться домой на школьном автобусе и залезла туда раньше всех. Пока дети в него набились, пока всех посчитали и перепосчитали, прошло полчаса. Я чувствовала себя бабой-ягой, которую смекалистый Иванушка сунул в печку…
Жара не дает ни читать, ни спать. Мозг превращается в кашу и выдает нескладные склизские мысли. И так до семи вечера, пока не наступает темнота и некоторое облегчение. Тогда и стар и млад выползают из своих убежищ, и городок, днем удушающий сухой горячей пылью, меняет свое обличье. Теперь это милая провинция, где по узеньким улочкам меж двухэтажных домишек, в которых уютно светятся окна и курится на мини-алтарях дхуба (аромапалочки), вразвалочку прогуливаются пожилые пары, плывут широкие индийские матроны, перетирая косточки соседям, тренькают велосипедными звоночками мальчишки и бегают звонкоголосые девчонки.
Поначалу, запасшись услышанными в Ришикеше страстями-мордастями об Индоре, я, оглядываясь по сторонам, гуляла по главной дороге, по которой бесшабашно носятся, зачастую по встречке, скутеры. В восемь как штык – домой. Но в один из вечеров я поневоле вышла позже и решила забрести в более «удаленные» районы. В переулках, куда не заглядывал чужеземец, на меня с любопытством косились мужчины и коровы, а заботливые бабушки спрашивали на хинди, не потерялась ли я. С тех пор я спокойно гуляю до 10 вечера по петляющим улочкам, где почти не водятся машины и идет своим чередом патриархальная жизнь.
А патриархальна она донельзя. Культ семьи у индусов необычаен. Аканша, моя приятельница в школе, называет себя свободной и современной, потому что в ее загашниках лежат платья вше колен (думается, ни разу не надеванные), она любит шопинг, бывала в клубах и даже как-то раз отравилась текилой. Все это она сообщила заговорщицким тоном, когда в прошлую субботу мы сидели в футкорте торгового центра. Притом разрешения пойти туда она испросила едва ли не у всех родственников, а вдобавок и у моей директрисы. А свое замужество, для коего она как раз поспела, перепоручила родителям. Как это происходит, описано в предыдущей заметке.
Вчера Аканша завела со мной легкий разговор, интимность которого я поняла спустя час… Заодно возникло ощущение, будто я попала в самый разгар съемок индийской мыльной оперы. Ибо разговор был на тему «любит-не любит» и исключительно в стиле болливудских мелодрам. Историю пересказывать не буду, не суть, да и нехорошо это. Скажу только, что, погрузившись на два часа в перипетии с участием братьев-сестер, друзей и родителей, я вдруг осознала, что индийское кино, которое мне казалось самой бесстыдной пошлой выдумкой, реалистично. И что индусы на пустом месте умеют сплести такие сложные санта-барбары, какие ни одному западному режиссеру даже в бреду не сочинить… В общем, моя голова шла кругом, когда Аканша наконец выдала обычную девичью дилемму: звонить или не звонить парню, в которого она, что следовало из истории и чего она, конечно, не признает, влюблена… Я припрятала свой скепсис поглубже и как могла изобразила участие. Эта 23-летняя девушка внезапно представилась мне наивной провинциалочкой, которой хочется выдумать свою личную тайну – любовь, которую она будет лелеять и растить под прикрытием рассуждений о «разумном» браке по родительскому расчету.
Добавлю одно. Главное достоинство объекта ее страданий – тот факт, что за все время их многолетнего знакомства он никогда не пытался тронуть ее, только раз ненароком задел руку. А загвоздка — он принадлежит другой касте, и если уж дойдет до женитьбы, Аканше придется сменить религиозную традицию. Ее родители, люди широких взглядов, не будут против. А вот самой ей уж больно дороги ее махараштри обычаи…
Шивани, школьная ресепшионистка, — девушка другого склада. Она уехала из родительского дома в 17, поступив в делийский колледж. Пока училась, жила в общаге, и, естественно, столица и обстоятельства ее пообтесали. Сейчас она живет в Индоре у родственников, но отнюдь не по своему желанию: сюда ее «распределило» школьное начальство. Ей набил оскомину этот город, где документы на загранник принимают с пятого раза, где мамы-папы предъявляют ей претензии, что ненаглядное дите потеряло бутылочку для воды, и где о вежливости никто не слыхивал. Шивани успокаивает одно: в ноябре у нее свадьба в любимом Дели, и потом с женихом-пилотом она отправляется строить новую жизнь в Индонезии. Родители для нее по-прежнему авторитет, но она не отчитывается перед ними о каждом шаге. «Цензор» в вопросах того, с кем и куда она идет, – жених.
Директриса мне тоже рассказала свою историю, после того как наша с ней «берлинская стена» рухнула. Как и Шивани, она попала в Индор не по своей воле, а была послана школьными верхами год назад. Миссия моей миссис Шветы – вытащить индорскую школу из болота, куда ее загнала предыдущая нерадивая директриса. И на выполнение этой миссии она готова пожертвовать еще год. После – возвращение в Дели, где остались респектабельный муж, собственный дом и бабушки-тети, которые могут присмотреть за дочкой. Сейчас же, пока мама разгребает дела, семилетней Манче приходится после уроков болтаться в школе, придумывая себе одинокие игры.
