Иерусалим христианский.
Для меня Израиль замыкается на Иерусалиме. Вот уже 15 лет пытаюсь я полюбить эту страну — получается плохо. Поэтому, никогда не даю никаких советов по поводу..., не зазываю сюда ни друзей, ни знакомых, вообще, стараюсь в разговоры об Израиле не вступать. Гражданский долг всё же выполняю — налоги плачу исправно, но на выборы не хожу — государство и власть — это зло, везде и в принципе. Участвовать в судьбе государства и помогать кому-то завоёвывать власть — никогда! Я придерживаюсь космополитизма, хотя и не люблю всевозможные «- измы». Чувство Родины утеряно, мой дом — весь Мир.
Устраивают меня в Израиле несколько вещей — отсутствие зимы, возможность свободного передвижения по другим странам и, конечно, Иерусалим. Никогда не говорю: «Я живу в Израиле», говорю: «Я живу в Иерусалиме», ибо редко выезжаю за его пределы, в основном — не дальше аэропорта им. Бен Гуриона.
И всё же — если я, не имеющая к этой стране никакого отношения, оказалась в ней, значит, так оно и должно было быть. Мы родились с моим мужем за тысячи километров друг от друга, нас разделяли девять часовых поясов, вероятность нашей встречи, практически, была равна нулю и, тем не менее, нам суждено было встретиться, и именно благодаря ему я оказалась на Земле Обетованной.
Иерусалим... На протяжении 15 — ти лет он, конечно, менялся. Тогда, в середине 90-х его просто утопили в крови. Теракт за терактом. Иногда, входя в автобус, меня охватывал панический ужас быть разнесённой в клочья, в каждом вошедшем я видела смертника — террориста, тогда я выскакивала и шла пешком. Особенно, когда родился ребёнок — по большей части, старались ходить пешком. Но, нет худа без добра — Иерусалим обошли вдоль и поперёк. И теперь оторваться от этого города я уже не в силах.
Описать чувства, охватывающие после первого посещения Храма Гроба Господня, словами очень трудно. Потрясение, стресс, транс, дикая головная боль... Я не причисляю себя к сильно верующим — православную церковь не люблю, всего этого целования рук священникам, лобызания икон, этих заунывных песнопений — не лежит душа, ничего с этим не поделаешь, хотя когда-то, перед отъездом на Святую Землю, поварилась в этой каше — поработала в двух монастырях, мужском и женском, преподавая певчим музыкальную грамоту. Монастырскую жизнь видела с «изнанки», и поняла, что всё это не для меня.
Окончательный разрыв с нашей русской православной церковью произошёл в 2000 году на Рождество. Русское подворье готовилось к приёму высоких гостей — ждали Патриарха Алексия Второго и бывшего Президента Ельцина (далее — Е.Б.Н.). Последние нас интересовали меньше всего, мы ждали особенного праздника — двухтысячилетия со дня великого Рождества. В Вифлеем самостоятельно попасть непросто, тем более на Рождество, а потому пошли к вечерней службе в Троицкий Собор, на Русское подворье.
У Собора толпился народ. Полиция выставила заграждения, оставив узкий проход. По разговорам людей в толпе, узнали, что пропускать будут по одному, обыскивая металлоискателями, проверяя сумки и т. д.
Пока стояли, кого только не увидели — и бывшего посла Бовина, и Михалкова, и писателя Кабакова, и поэта Дементьева, и российскую попсу в лице Владимира Кузьмина (он махонький такой оказывается, страшненький). Московская элита была тут как тут. При ней, конечно, куча журналистов.
Прошло полтора часа, между тем, народ изрядно закоченел и стал роптать. Наш ребёнок, которому едва исполнилось 2 года, сидя на плечах у мужа, заснул. Дабы его больше не мучить и не морозить (зима в тот год была очень холодной), отправила я их обоих домой, а сама решила всё же остаться, тем более, что в толпе встретила своих знакомых.
Спустя ещё час, наконец, раздался чей-то возглас: «Сначала проходит хор». Толпа расступилась, пропуская в Храм певчих. Главным певчим, изображая руководителя хора, оказался ни кто иной, как Никита Михалков. Глазом не моргнул, проныра, соврал, что он из хора и через минуту исчез за дверями Храма. Ну, а дальше — вся контрольно-пропускная процедура. Сначала пошла элита, потом журналисты, а после них уж простые смертные, в кои зачислили и Владимира Кузьмина — я проходила прямо следом за ним. Пропустив, таким образом, всех желающих, у кого хватило терпения выстоять, полиция заперла двери Храма с наружной стороны, дабы уже никто не мог выйти. Ждали самого Е.Б.Н. — тот где-то шарился по Иерусалиму. Патриарх уже давно был в Храме, но без Е.Б.Н. службу не начинал. Между тем, стрелки часов приближались к полуночи. Христос вот-вот родится... Нехотя как-то, потихоньку, запели певчие, может, уже толпы испугались — ропот становился всё сильнее. Вышел Патриарх, служба пошла своим чередом, вскоре, выстроилась очередь на помазание и на целование ручки Патриарху, как вдруг охрана резко сдвинула всю толпу к стенам. Всё произошло в считанные секунды: с середины Храма быстро всех вытолкнули, журналюги засуетились, забегали, как сумасшедшие — один своей камерой разбил лампаду, на него потекло масло, потом распахнулись двери и вошла, ведомая под руки с двух сторон, жёлтая мумия. Боже, и вот ЭТО было Президентом России? Но дальше действо развивалось ещё интересней. Патриарх, отшвырнув подальше кисточку, которой мазал до этого лбы молящихся, как колобок, от алтаря подкатился к дверям Храма и бросился в ноги Е.Б.Н., облобызав ему руки (по идее, всё должно было быть наоборот — обычно Патриарху лобызают руки?) Тут толпа уже взревела: «Выпустите нас... Я не хочу с НИМ в одном Храме стоять... Лучше бы мы пошли к Белым... ».
( примечание: к Белым — это в Храм Марии Магдалины, что на Масличной горе, принадлежавший тогда Белой Церкви). Двери, как не странно, приоткрыли, и из Храма вывалились те, кому был противен весь этот фарс. Я тоже вывалилась. Праздник был испорчен.
С каждым новым посещением Храма Гроба, я стала понимать, что не нуждаюсь в посредниках при общении с Богом. Вот Он здесь, прямо передо мной. Ему можно написать письмо и положить в «заветный почтовый ящик» на Голгофе, можно прикоснуться к камню, на который было опущено Его истерзанное тело — и неверующий уверует! Он здесь — Он видит, слышит, ощущает и всё про меня знает. Общение происходит напрямую, без всяких там, ритуалов.
Храм Гроба... Принадлежит и всем, и никому. Ключи от него уже много веков хранятся у арабской мусульманской семьи, дабы избежать конфликтов между шестью христианскими конфессиями. Но греки с армянами частенько устраивают мордобой за первенство служения у Гроба. И вот уже второй год Гроб охраняет израильская полиция. А этого противного монаха-грека, который много лет осуществлял пропуск к Гробу, разжаловали, такой драчун оказался. И поделом ему.
Во времена интифады, паломников на Пасху было, как правило, не много, и мы почти беспрепятственно проходили и к самому Гробу, и на Голгофу — ну, может, постоишь в очереди час туда, полчаса сюда. Но такой Пасхи, как в этом году я не припомню. Последние два-три года увеличилось число эфиопских богомольцев, причём ощущение такое, что с каждым годом их становится вдвое больше. Приезжают в Израиль они, как иудеи, получая автоматически гражданство. Когда-то давно некое эфиопское племя перешло в иудаизм, а поскольку жизнь в Эфиопии совсем уж не сахар, потянулись потомки племени в Эрец Исраэль. И так их оказалось много, что конца этой репатриации не предвидится. Что самое интересное — репатриируются они, как иудеи, а на деле оказываются христианами, что совсем не плохо, может когда-нибудь христианство и станет в Израиле второй государственной религией.
Пройдя в Старый город через Яфские ворота в предпасхальную ночь, мы, как всегда свернули на безлюдную улочку, ведущую к Храму. Вскоре дорогу нам преградила процессия, состоящая из арабов-христиан, несущая Благодатный Огонь. Улицы в Старом городе очень узкие — образовалась пробка. Арабы не скрывали своей радости — били в барабаны, скандировали: «Dio !Dio! Dio....» дальше что-то по-арабски, и толпа им вторила, они прыгали, скакали вокруг пылающего Огня, забирались друг к другу на плечи и, сидя верхом, скандировали над толпой, размахивая мечом и ножнами. Ну, просто рок-концерт. Мы влились в эту толпу, и я готова уже была кричать вместе с ними, если бы знала хоть слово по-арабски. Людской поток вынес нас на перпендикулярную улицу. Арабы свернули влево, унося за собой толпу, а мы влились в новый поток. На сей раз эфиопский. Эфиопы направлялись к лестнице, ведущей на крышу Храма. Там они тоже всегда устраивают празднование Пасхи — пляски под улюлюканье и бой барабанов. На этот раз мы хотели непременно забраться к ним на крышу. Но вход на лестницу был очень узок, а желающих много. Началась натуральная давка. Мы схватились за руки, боясь потерять друг друга. Насилу нам удалось пробраться на крыльцо арабской лавки, торгующей всякими христианскими атрибутами. Эфиопы уже заполонили всю улицу. Стало ясно, что ни на какую крышу нам уже не попасть. Выбраться бы вообще отсюда. Вдруг, часть толпы повернула в обратном направлении — видно те, кто так же, как мы, отчаялся пройти по лестнице. Нам пришлось снова влиться в чёрный людской поток, хорошо поработать локтями и вырваться, наконец, на свободу.
Однако площадь перед Храмом так же была полностью заполнена людьми. Войти в Храм стоило большого труда, не говоря уже про то, чтобы приложиться к Святому Камню. Да что ж такое? Ну вот, у Камня, наконец, образовался просвет. Людские руки жадно стирали с него остатки розового масла. Я тоже достала заранее приготовленные салфетки. Камень был уже почти сухой, но этот неподражаемый запах, присущий только Храму Гроба, такой до боли знакомый, не исчезает никогда. Эти салфетки я кладу потом в наволочки, под подушки, до новой Пасхи.
Теперь на Голгофу, опустить письмо. На Голгофе было совсем темно — ни одной лампады не горело, ни одной свечи. Письмо опущено. Дальше — к Гробу, зажечь свечи от Благодатного огня. Пять связок свечей будет отправлено в Страну Басков моей крестнице, одну всегда оставляю себе, часть передаю в Россию. Потом, делаю круг вокруг кувуклии, ставя свечки за родных и друзей. Так из года в год.
Приложиться к Гробу Господню на этот раз не удалось — в него просто никого не пускали. Возможно, было не совсем подходящее время — греки начали вечернюю молитву на Голгофе, а во время молитвы паломников от святынь отгоняют. Раздались звуки колотушек с Голгофы. Колоколов в Храме нет, в колокола запретили бить мусульмане ещё в 7-м веке. Толпа заворожено уставилась вверх. Народ всё прибывал и прибывал. А мы двинулись к выходу. На ночную службу не остались.
В этом году было редкое совпадение — православная Пасха пришлась на окончание еврейского Пейсаха, а стало быть, впервые за всё наше пребывание на Святой Земле пасхальное воскресенье выдалось не рабочим днём. И мы отправились на вечернюю пасхальную службу в русский Горний (или Горненский) монастырь, что неподалёку от нашего дома.
Располагается он в долине Эйн Карем, живописные склоны которой покрыты сосновыми, кипарисовыми, миндальными и мимозовыми зарослями. Лес, впрочем, вырос не сам — его, конечно, посадили. Само здесь вообще ничего не растёт. Эйн Карем — наше любимое место, благо живём мы совсем рядом, то захаживаем сюда частенько. Когда-то, в 90-х, мы были чуть ли не единственными прихожанами Горнего монастыря, а сам монастырь был унылым и запущенным, впрочем, как и сама российская жизнь тех лет. Тянуло нас туда первое время просто по инерции.
Вход в монастырь со стороны Эйн Карем окончательно закрыли уже несколько лет назад, и мы стали бывать там всё реже и реже. Теперь, чтобы туда попасть, надо ехать на автобусе до иерусалимской больницы Хадасса, минут десять идти пешком до главных ворот, с недавнего времени они новые, автоматические, позвонить в звонок, ответить в переговорное устройство на вопрос: « Кто таков и чего тебе надобно?», тогда автоматически откроют калитку. Вот так всё сложно.
За последние несколько лет монастырь разбогател. Наконец-то достроили Храм Всех Святых, который был много десятилетий просто руиной, отстроили новые гостевые дома для паломников, матушки обзавелись электромобилями, построили новую иконную лавку — прогресс налицо. Кто-то их хорошо спонсирует. Территория монастыря огромная, склон очень живописный, с него открывается потрясающий вид на Эйн Карем. Несколько лет назад, одна паломница из Казахстана, которой я, сидя на скамеечке перед Казанской церковью, рассказывала о долине Эйн Карем, спросила меня, откуда я про всё это знаю, «живём здесь» — говорю, на что она воскликнула с доброй завистью: «Какие вы счастливые, что здесь живёте!». Вот как люди-то думают.
Эйн Карем — виноградный источник или источник в винограде...
Он совсем не похож на обычные иерусалимские жилые районы. Многоэтажных домов здесь нет, только виллы, некоторые в мавританском стиле, утопающие в зелени. Место, с какой-то особой аурой. Впрочем, понятно, почему эта аура особая. Именно здесь произошла встреча беременной Девы Марии с беременной Елизаветой, матерью Иоанна Крестителя, родившегося здесь же, в долине Эйн Карем.
Мы спускаемся в долину обычно по тропинке, переходящей в старую римскую дорогу. В Римской сосновой роще имеется у нас любимое бревно. Мы садимся и слушаем звон монастырских колоколов. Ровно в 12 часов пополудни. Звонят поочерёдно — в Горнем, в церкви Посещения (она названа так в честь встречи Марии и Елизаветы, на 42-х языках запечатлены у входа в Храм слова: «Благословенна ты в женах, и благословен плод чрева твоего»), в монастыре Иоанна Крестителя (St. John ba Harim -Иоанн на Горах), там перезвон особый, мелодичный — «чижик-пыжик », как мы его называем. Иногда делаем «монастырский обход», включая ещё и монастырь Сестёр Сиона (Notre Dame de Zion) — поистине райский уголок. Кроме Горнего, все монастыри католические. Войти в них может любой желающий, правда, не во время мессы.
В монастыре Бейт Джамаль, километров в 30-ти от Иерусалима, в возрасте двух с половиной месяцев, 14 февраля года 97-го, был крещён наш ребёнок. В день католических святых Кирилла и Мефодия (а заодно и Валентина). Его крёстные — поляк-католик и чистокровная еврейка из Львова, принявшая православие. Крещён он четырьмя монахами: испанцем-иезуитом, французом-францисканцем, поляком -салезианцем и православным отцом Серафимом из Горнего монастыря. Вот такой христианский букет. А собрала нас всех в этот букет Святая Земля.
Эйн Карем особенно хорош весной, когда цветёт мимоза, да и зимой тоже ничего — склоны, как снегом, покрыты цветущим миндалём. Спускаясь вниз по тропинке, нередко натыкаешься на медитирующих йогов-одиночек в позе «лотос».
Вот тогда-то и приходишь к мысли о том, какие мы счастливые, что здесь живём...
