Первые жилища начали появляться на земле тогда, когда самая разумная из обезьян, выбросив к чертям собачим надоевшую ей палку-копалку, взяла в одну руку свою озябшую подругу, а в другую увесистый булыжник. Уже давным-давно нет на свете ни той сладкой парочки, ни убогой хибары, которую они на пару себе состругали, а вот стремление возводить стены и накрывать их крышами не только живо по сей день, но и превратилось в настоящую страсть.
Города у людей прямоходящих и большей частью разумных испокон веков выходили разные. Рим, к примеру, почему-то получился Вечным, Париж, в итоге, – черным, Москва – сперва белокаменной, а потом грязно-серой, и только в вездесущих Больших и Малых Свинорьях ни черта не меняется вот уже многие сотни лет. Используя для описания городов только цветовые характеристики, можно с уверенностью сказать, что Фуншал вышел у его созидателей серо-буро-малиновым в веселую крапинку всех известных человечеству оттенков.
Эта самая крапинка и стала визитной карточкой города, а создает ее какое-то неповторимое цветочное сумасшествие, которое струится по стенам домов, укрывает землю бархатным одеялом или яркими вспышками разрывает мозг на миллионы Ахов и Охов.
Фуншал – город садов. И главный из них, подобно альпинисту-безумцу, взобрался на самую высокую из во множестве разбросанных здесь гор и врос корнями в ее каменную лысину. Чтобы местная публика и гости столицы могли живыми и довольными добраться до этой сказки, к ним прямо с горной вершины стекла канатная дорога. После каких-то жалких 7 минут подъема вы видите, как огромный океанический лайнер, стоящий на пристани, уменьшается до размеров едва различимой на простыне океана крошки, а пейзаж вокруг превращается в настоящее тропическое чудо.
Когда-то этот сад был частным владением, но видимо бывшие хозяева посчитали его непозволительной роскошью, слишком дорогой забавой для себя. А может быть им просто осточертело разыскивать в дремучих зарослях своих доверчивых, вечно влюбленных дочурок, которым на восьми гектарах кустов и полянок было так сладко взрослеть в объятиях пылких ухажеров.
Так или иначе, ухоженные джунгли были отданы на попечение государства, переданы в заботливые руки садовников, заселены разноцветными попугаями и вскоре превратились в любимое место отдыха горожан.
Однако, прежде чем спеть этому саду вполне заслуженную Осанну, все же не могу удержаться от соблазна метнуть чем-то увесистым и малоприятным в людей, его обустраивавших. Среди бесконечного буйства жизни, цвета, света, звуков и красок каким-то уродливым пасынком XXI века отовсюду прет столь полюбившийся ландшафтному дизайнеру бетон. «Бетон и джунгли, вид чудесный!» — воскликнуло бы наверное Солнце Русской Поэзии, а я, напрочь лишенный в этот день рифмы, окрестил его на французский манер- «жардан бетоник», помятуя о прекрасных садах «ботаник», виденных мною в любимой стране.
Ну да Бог с ним, в конце концов есть в этом месте вещи гораздо более приятные для глаза, чем свидетельство глупости и бедности государственной заботы. Вот например трогательный домик, оставшийся от тех недалеких времен, когда сад был частным владением, а его окрестности еще не стали предметом разгулявшейся фантазии модернистов.
А вот, прямо на территории сада, довольно забавный музей, в котором помимо всего прочего представлена коллекция минералов в основном колониального, бразильского происхождения.
Особенной ценности эта груда аметистов, цитринов и хрусталя не представляет, но зато устроители лихо использовали фантастическую возможность поместить камень фактически в естественную среду его обитания. Теперь я точно знаю, в каком обрамлении хочу видеть свою домашнюю коллекцию, и надеюсь, что все увиденное не останется просто мечтой.
Однако, главной ценностью сада является конечно не музей, не усадьба и даже не канатная дорога. В каждом его закоулке растет все, что может расти, цветет все, что было воткнуто в землю и пахнет все, что из этой земли пробилось на свет.
И хватит на этом..
Пора спускаться с небес на землю, потому как там, внизу, дела с буйством красок и сумасшествием экзотики обстоят ничуть не хуже, чем наверху.
Фуншал, скорее по традиции, нежели веря глазам своим, можно назвать истошно-зеленым. На самом деле, зелень — это лишь малая толика тех разноцветий, что получили здесь постоянную прописку и не желают выезжать из него ни под каким предлогом.
То тут, то там расшалившимся пожаром вспыхивают вдруг перед самым носом ослепительные и до одури яркие солнышки…
…растекается под ногами умывшийся синевой океан…
…брызжет в глаза чем-то переспело-малиновым закат….
А иногда и вовсе полный радужный набор собирается в единое целое, превращая небо над городом в яркую, добрую и светлую сказку.
Помимо этого, хаотично растущего из всех щелей безумия, в Фуншале есть несколько организованных парков, в которых при желании можно провести час, день, неделю или, постелив под попу газетку, остаться в них навсегда.
Я не буду перечислять бесконечные сорта орхидей, гибискусов и прочих лепестковых, произрастающих здесь на вольном выпасе. Наверное, правильнее будет просто попытаться нарисовать картинку здешнего, вполне сурового по местным понятиям февраля, чтобы стало понятно, каким бывает счастье и стоит ли разменивать его по мелочам.
Итак, стоял ФЕВРАЛЬ! Ласковое, теплое солнце, с самого утра вольготно слоняющееся по небу, беспечно рассказывало какие-то дурацкие небылицы про зиму, лютую стужу и бесконечную слякоть. Совсем еще недоспелые девчушки-подснежники наскоро сбрасывали с себя заснеженные русские шубки, обветренные немецкие куртки и промокшие насквозь английские капюшоны. Словно ранние, совсем еще робкие первоцветы, они пробовали своими нежными лепестками воздух и понимали, что наступило их время. Сидя на скамейке в парке и глядя на этот праздник всеобщего раздевания, я нестерпимо хотел мороженого, ледяного пива и прохладного ветерка.
— До чего же хороши чертовки! – сказала мудрая и все понимающая супруга.
— Дааааа… – многозначительно промолчал я, и получил увесистый подзатыльник от мудрой все понимающей супруги.
Вокруг, насколько хватало глаз, билась в безумном танце красавица-весна. Ее было так много, что в фотоаппарате стремительно иссякала батарейка, а растаявшая на солнце душа вдруг застучала по асфальту веселой, жизнерадостной капелью.
На соседней скамейке, скрюченный всеми вопросительными знаками мира дедушка, взял свою казалось бы вечную подругу за руку и что-то вкрадчиво прошептал ей на ухо. В этих двух так и не уставших от жизни сердцах снова распустилось красивое и проверенное десятилетиями чувство.
— Мы вернемся сюда, когда нам будет столько же, – очень громко подумала жена.
— Обязательно вернемся! — вслух ответил я, глядя куда-то в бесконечную, цветущую даль.
И мы снова молчали и были вместе наедине с этой весной, с этой жизнью и с этой распускающейся повсюду любовью!
