На пути во Флоренцию мы поменялись местами: Андрей, которому не давала покоя уже две недели бушевавшая простуда, устроился в кресле правого пилота, а я переместилась за руль. Мишук погрузился в просмотр какого-то фильма, и мы трое двинулись в путь. Спустились с горы, на вершине которой блаженствовала Сиена и, слегка поплутав, выбрались на хорошую, хотя и узковатую дорогу, ведущую к Флоренции. Андрей благополучно задремал, а я, минут пятнадцать поерзав в кресле и освоившись, наконец, с машиной, погрузилась в приятнейшие раздумья: возможно ли осознать, что я за рулем быстрой машины спешу во Флоренцию, а мимо проплывают идеальные пейзажи Тосканы?
Ближе к Флоренции Андрей проснулся и с большим вниманием начал отслеживать наши передвижения по карте: мы устали, и очень хотелось прибыть во Флоренцию по кратчайшей возможной траектории. И вот, наконец, мы благополучно миновали дорожную табличку «FIRENZE» и въехали на длинную и прямую улицу, тянущуюся вдоль монастыря со звучным названием «Чертоза». Я беспокойно заерзала: перспектива плутать по узеньким средневековым улочкам незнакомого города меня не вдохновляла. В результате мы вновь поменялись местами, и задача доставки нас к отелю легла на услужливые плечи Андрея. С помощью карты мы довольно успешно двигались по вполне широким пока улицам той части города, которая располагалась на возвышенности, пока не оказались на очень красивой аллее из пиний. Я только на минуточку отвлеклась на элегантные зонтики пиний, как вдруг услышала взволнованный вопль Андрея:
- Дуомо!
- Где?! Куда смотреть?
Левую сторону дороги скрывали какие-то кусты, но когда мы вновь миновали их, я увидела то, что поразило Андрея: изумительная, великолепная панорама Флоренции, открывающая потрясенному взгляду сразу все сокровища города: дивный купол Дуомо, элегантную башню Синьории, Арно с его мостами и тысячи терракотовых крыш, между которых то здесь, то там, выныривали изящные башенки, ренессансные купола и беломраморные готические соборы.
Был ранний вечер, и огромный оранжевый диск солнца нависал над Арно и медленно опускался куда-то за тосканский горизонт.
- Андрей, вперед смотри, ради бога! Мы лучше сюда еще вернемся.
- Закат не хочешь сфотографировать?
- Хочу, но мы лучше приедем сюда специально.
Я очень пожалела потом о своей лени, потому что погода в начале мая оказалась, увы, неустойчивой, и ни разу больше вечером не было такого чистого неба, такого гигантского диска и такого сказочно прекрасного заката.
Мы спустились к Арно, миновали мост, по пути полюбовавшись на знаменитый соседний Понте Веккио, Андрей виртуозно проехал по узеньким улочкам центра Флоренции и ювелирно выехал на небольшую площадь, где мы и обнаружили вход в наш отель. Правда, на этой площади были очевидные проблемы с парковой. Пока мы выгружали свою поклажу и растерянно озирались в поисках места для машины, к нам резво подбежал служитель отеля.
- В приехали в «Бальони»? Давайте, я помогу вам с вещами!
- А куда бы нам пристроить машину?
- Не волнуйтесь, у нас есть парковка, давайте ключи – мы поставим машину.
Идиллия! Мы мгновенно оформляемся и отчаливаем в свой номер. Лифтов нет: какие могут быть лифты в отеле в самом сердце Флоренции? По широкой лестнице мы поднимаемся на второй этаж и оказываемся в номере, настолько точно воспроизводящем интерьер эпохи возрождения, что даже странно. Одно плохо в этом номере: два крооооохотных окошка, выходящих во внутренний двор-колодец, настолько мрачный, что можно считать, что окон нет вовсе. Зато роскошная старинная деревянная мебель, изысканные светильники, мощные деревянные балки, держащие потолок, и балдахин над кроватью мастерски путают ощущения, и мы перестаем осознавать, к какому веку принадлежим. Прямо в ногах огромной кровати стоит большой деревянный сундук с кованой фурнитурой. В этот сундук горничные запихивают на ночь объемистые покрывала и десятки подушек. За пять ночей в этом номере мне ни разу не удавалось дойти до кровати, не стукнувшись коленями о чрезвычайно твердый артефакт. В результате к концу пребывания во Флоренции мои ноги сильно смахивали на лапы леопарда, только пятна на них были не черные, а синие.
Впрочем, окно и сундук были единственными дефектами этого замечательного отеля. А главным, и совершенно уникальным достоинством, оказалось его расположение: двести метров до галереи Уффици, сто метров до площади Синьории и пятьдесят метров до галереи Барджелло, с которой наш «Бальони» делил местечко на маленькой площади. Флоренция в наших руках!
Как оказалось, мы здорово устали за день, поэтому нас хватило только на то, чтобы символически поужинать в ресторане отеля: помпезном и невкусном. А затем мы погрузились в глубокий сон путешественников.
Бойкий трезвон будильника поднял нас утром: нам нужно было спешить на завтрак, проходивший в аристократичном полупустом ресторане, и отправляться к главной цели своего флорентийского путешествия – Галерее Уффици. Естественно, мы проковырялись дольше, чем планировали, но идеальное расположение гостиницы помогло нам вовремя прибыть к Уффици. Мамочки… Ну и очереди! Андрей с ваучером наперевес решительно подходит к служащему, который не менее решительно перенаправляет нас к другой двери, у которой тоже сформировалась солидная очередь, не сравнимая, впрочем, со змеюкой, стремящейся в главный вход. Минут через пятнадцать Андрей получил наши заранее оплаченные билеты, и мы переместились ко входу под названием «Reservations». После следующего пятнадцатиминутного ожидания нас, наконец, тщательно осматривая и просвечивая, запустили в святая святых Эпохи Возрождения. Как правило, такие драконовские меры безопасности не бывают случайными. Листая путеводитель, мы обнаружили, что где-то в начале девяностых в результате теракта в Уффици безвозвратно погибли два полотна. Что ж, это многое объясняет.
Но любое ожидание рано или поздно заканчивается, и мы, наконец, испытывая священный трепет и дрожь в коленках (за исключением Мишука, разумеется), вступаем в залы Раннего Возрождения: Чимабуе! Симоне Мартини! Джотто! Движемся дальше: Беато Анжелико! Филиппо Липпи! Филиппино Липпи! Гирландайо! Но самое главное еще впереди.
И вот, наконец, в состоянии, близком к обмороку, мы вплываем в просторный зал, процентов на девяносто посвященный моему любимцу – Сандро Боттичелли. «Рождение Венеры»… Даже не пытайтесь оттащить меня от нее раньше, чем через час! А впрочем, оттаскивать и некому: у соседней «Весны» намертво врос в пол Андрей. Один лишь Мишук беспокойно ерзал:
- Мама, а где «Паллада и кентавр»? Где кентавр?!
Да не знаю я, где они: сама первый раз в своем персональном раю. И, между прочим, тоже обожаю эту картину заочно. Но увы! «Паллада и кентавр» так и не обнаружились: видимо, в самое неподходящее время украсили собой какую-то выставку в другой стране. Боже, как жаль!
Мы с усилием липкого пластыря отклеиваемся от Боттичелли и движемся дальше. Рафаэль, Леонардо. Ааааа, вот это известная вещь: «Крещение» Андреа Вероккио, учителя гениального Леонардо. Прославленный Вероккио опрометчиво позволил одному из своих учеников, Леонардо да Винчи, написать голову одного из двух ангелов на картине. И вот, на классическом полотне Кватроченто вдруг возникло невероятное леонардовское сфумато Высокого Возрождения. Говорят, увидев этого ангела, Вероккио выставил Леонардо из своей мастерской: чему просто талантливый художник мог научить гения?
Мы движемся дальше, любуясь идеальными пропорциями фигур на полотнах Перуджино и странным свечением на картинах Пьеро ди Козимо. И, в конце концов, приходим к произведению, которое я обожаю с детства, заочно: знаменитейшему, великолепнейшему тондо Микеланджело. Я не берусь его описывать – его нужно видеть. Идеально сбалансированная картина, с сильными прекрасными телами, с одухотворенными лицами и духом свободы, пронизывающим все полотно – «Мадонна Дони». Вот тут-то мы и застряли. И смотрели, смотрели, смотрели, напитываясь неукротимым оптимизмом и жизнерадостностью, льющимися с картины.
Так, пожалуй, достаточно! Наши головы отказываются воспринимать столько шедевров за такое короткое время. В расслабленном режиме досмотрев маньеристов 16-го века, мы, наконец, прощаемся с Уффици.
Нельзя так массированно атаковать свое сознание. Уффици относится к числу тех музеев, в которые нужно приходить раз за разом, чтобы посмотреть только на несколько полотен, а не пытаться объять необъятное. Но у нас нет столько времени, поэтому все недосмотренное и недочувствованное мы оставляем на следующий приезд.
Ошеломленные и уставшие, мы направляемся в отель, чтобы переодеться: на улице разливается дневная жара. От выхода из Уффици до входа в отель две минуты ходьбы. Класс! И вдруг, на ровном месте, на нашем слаженном и быстром корабле случается бунт: умученный простудой Андрей наотрез отказывается покидать номер, а здоровый, но ленивый Мишук, к моему ужасу, поддерживает его целиком и полностью. Да ну вас! Я тридцать лет мечтала о Флоренции и не буду сидеть в номере ни при каких обстоятельствах. Чао, ленивцы! Пулей выскочила из номера… и растерялась: а куда, собственно, идти дальше? Я прекрасно знала, ЧТО хочу увидеть, но понятия не имела, ГДЕ это находится. Впопыхах я, разумеется, забыла в отеле путеводитель. Решив купить карту где-нибудь по пути, я решительно направилась к единственному объекту, чье месторасположение кое-как представляла: собору Санта Мария дель Фьори. Дуомо.
Флоренция нахлынула на меня роскошью улиц, пространством площадей, величием своих многочисленных палаццо. Мой мозг упорно отказывался осознавать, что я брожу по тем самым улицам, о которых мечтала всю свою сознательную жизнь. Восторг зашкаливал, но все равно хотелось шока, землетрясения. Поэтому я с завидным упорством двигалась навстречу Дуомо. Наугад. В какой-то момент слева от меня показался узенький переулок, куда завернула плотная стайка туристов. Неужели туда? Устремившись вслед за туристами, я, в конце концов, оказалась в маленьком закутке, где мялись многочисленные толпы. Чем бы это могло быть?.. Подняв глаза на небольшой темно-серый дом, я обнаружила медную табличку: «Casa di Dante Alighieri». Ну вот! Еще один гений, запросто живший во Флоренции в тринадцатом веке.
Тихонько постояв возле дома Данте, я возобновила поиски главного здания Флоренции. Это оказалось совсем несложно. Еще пять минут, и в конце узкой улочки надо мной навис гигантский мраморный собор. Боже милостивый! Разве можно вырастать из-под земли вот так, без предупреждения?
К соборной площади я практически бежала. И выскочив на нее, исступленно заметалась между самим собором, изысканным баптистерием с воротами Гиберти и изумительной, кружевной Кампанилой Джотто. Монументальность и декоративное совершенство этих шедевров привело меня в полное смятение. Забыв про фотокамеру, я просто бегала туда-сюда, то замирая перед шедевром Гиберти, то нетерпеливо топчась в очереди в Собор.
И вдруг обнаружила, что можно подняться на Кампанилу. Нужно всего лишь преодолеть 414 ступенек. Какие пустяки! Заплатив положенную таксу, я практически без очереди начала свое восхождение. Первая часть пути далась мне абсолютно легко. Лестницы были широкими, а подъем не слишком крутым.
Однако по мере подъема коридоры становились все уже, лестницы все круче, и уже стало очень сложно разминуться с тем, кто двигался навстречу. Но цель оправдывала все усилия. А вознаграждением оказывались различные уровни кампанилы, на которых можно было постоять, пофотографировать и полюбоваться изумительными видами города. Я забиралась выше и выше, упорно игнорируя одышку и чувство жара. И вот, наконец, гигантский купол Дуомо оказался внизу, а передо мной открылась восхитительная панорам города с четкой геометричностью улиц. Москве бы такую планировку! Я долго рассматривала крыши, пытаясь разобраться, что именно я вижу: вот эта башня, без сомнения, - Палаццо Веккио. А вот те изящные здания на площади смахивают на Воспитательный дом Брунеллески. Небольшая башенка справа – вероятно, галерея Барджелоо. А это что? А это?
На вершине задувал приличный ветрюга, в конце концов выживший меня с идеальной смотровой площадки. Я пустилась в обратный путь по узким крутым лесенкам. В какой-то момент на моем пути показался огромный боров англосаксонского, кажется, происхождения, занимавший собой весь узенький коридор. За плечами у борова возвышался рюкзак сопоставимых размеров. И что делать? Обойти борова у меня не было ни единого шанса. А если я чудом и проскользну где-то под ним, то меня тут же прикончит его рюкзачище. Ну на кой черт, спрашивается, он поперся на хрупкую кружевную Кампанилу со всем своим скарбом? Или это не весь?... Забившись в узкую бойницу окошка, которое, к счастью, обнаружилось несколькими ступеньками выше, я переждала нашествие борова, остро сочувствуя тем, кому еще только предстояло встретить его на своем пути. Постепенно коридор становился все шире, ступени – все ниже, и вот, наконец, я вышла под сияющее тосканское солнце.
Здесь же, на площади, я купила столь необходимую мне карту, и теперь уже со знанием дела направилась в сторону Арно, по пути миновав замечательный портик, под которым в Эпоху Возрождения находился рынок. Впрочем, и сейчас ничего не изменилось: рынок все также радовал глаз своей пестротой, только ассортимент, надо полагать стал совсем другим. Рядом с рынком я обнаружила знаменитую бронзовую статую дикого кабана. Она была темно-серого цвета, за исключением пятака, который сиял, как золотой слиток. Существует легенда, что если «накормить» кабана монеткой и потереть пятак, а потом отпустить монетку и дать ей упасть сквозь решетку под кабаном, то очень скоро вернешься во Флоренцию. И вся толпа туристов десятилетиями вдохновенно трет кабаний пятак. Я, разумеется, не стала исключением.
Начистив кабаний пятак, я направилась дальше. Впереди маячила очень симпатичная средневековая улочка, поднимавшаяся вверх. Ой… Никакая это не улочка! Это же Понте Веккио, единственный в Европе мост, на котором стоят дома, как это было принято в Средневековье. Именно поэтому сцены из «Парфюмера» снимали здесь – в Париже таких мостов попросту не осталось. На мосту было жуткое количество народа. Я попыталась пробиться к перилам моста слева, чтобы посмотреть на Уффици – безуспешно, попробовала справа – с тем же результатом. Ну и ладно! Пойду-ка я лучше на соседний мост и полюбуюсь на Понте Веккио с расстояния. Следующий час был сущим наслаждением: я бродила по берегам Арно, любовалась нависающими над рекой домами и на все лады фотографировала и реку, и дома, и мосты, и их отражения. На соседнем мосту обнаружилась любопытная особенность: гигантские опоры, на которых лежало полотно моста, довольно сильно выдавались вперед, формируя широкие уступы, на которые можно было слезть с моста и позагорать там, при желании. Преодолев здоровый страх высоты, я перекинула ногу через перила и уже совсем собралась прыгнуть на уступ, как вдруг обнаружила, что он уже занят каким-то хиппового вида молодым человеком. Я чуть было бесцеремонно не наступила ему на голову.
По мере утоления моей жажды Флоренции в голове развивались две мысли: первая – хочу есть; вторая – хочу поделиться всей этой красотой со своими несознательными мужчинами. А потому, сграбастав рюкзак и камеру, я решительно направилась в отель. Пять минут – и я в номере. Чудо, что за расположение у нашего «Бальони»! Когда я открыла дверь, моим глазам предстала идиллическая сценка: в правдоподобных декорациях Эпохи Возрождения Андрей вдохновенно вглядывался в монитор ноутбука, а Мишук молотил по клавишам своего гейм-боя. Тихий ужас… Стоило ехать во Флоренцию, чтобы сидеть в номере, уткнувшись в свои девайсы!
Я мобилизовала народ на прогулку отчасти бурным возмущением, отчасти перспективой вкусного обеда. Поскольку теперь, по сравнению с моими мужчинами, я стала знатоком Флоренции, мы отправились тем путем, которым я двигалась до этого. Я с любопытством наблюдала, как перед восхищенными взглядами Андрея и Мишука в конце узенькой улочки, словно бы ниоткуда, возник великолепный Дуомо. Точно такое же восхищение испытала и я несколько часов назад. Затем мы торжественно прошествовали к кабану, и Мишук долго, и с видимым удовольствием, начищал и без того уже сияющий пятак, пытаясь забросить монетки в решетку. Монетки же почему-то упорно отказывались падать куда надо. Мишук, испуганный перспективой надолго расстаться с понравившейся Флоренцией, не сдавался, и в конце концов ему удалось закатить свое евро внутрь решетки. Дело было сделано, и мы направились дальше, на Понте Веккио.
Гуляя в одиночестве по берегу Арно, я присмотрела на противоположной стороне реки ресторан, широкие окна которого распахивались над Арно. Он располагался в одном из тех домов, которые растут прямо из воды. Пройдя по Понте Веккио, мы решительно свернули направо и тут же увидели вход в ресторан. Выбор оказался очень удачным: еда вкуснейшая, виды восхитительные, официанты веселые и приветливые. Мишук уплетал свою пиццу и с любопытством созерцал берега Арно и лодочку с рыбаками, расположившуюся недалеко от нас.
Андрей по-прежнему чувствовал себя неважно (вот же невезение с этой простудой!), поэтому после обеда он понуро побрел в отель, а мы с Мишуком продолжили осматривать блистательную Флоренцию, начав с расположенного неподалеку Палаццо Питти. Палаццо было построено в пятнадцатом веке одним из флорентийских банкиров, конкурентов дома Медичи. Поскольку в жизни всегда есть место иронии, то наследники банкира-строителя разорились, пытаясь расплатиться за долги от строительства Палаццо, и продали его именно семейству Медичи. Вообще Флоренция умудрялась быть не только культурным, но и финансовым центром своего времени. Удивительно: такие разные вещи не часто сочетаются. Но Ренессанс есть Ренессанс, в то время было возможно и такое.
Поглядывая на карту, мы с Мишуком уверенно двигались по узкой и суетливой улочке, изобилующей заманчивыми магазинчиками и кафешками. Вот где-то здесь должно быть искомое Палаццо. Ой!.. Вот это гигантское здание теплого горчичного цвета – это оно??? Опять же, я знала, как выглядят палаццо эпохи Возрождения, но как можно по фотографии понять их размер? Палаццо Питти занимало своей громадой, кажется, полквартала, а поскольку стояло на небольшом пологом холмике, то уверенно возвышалось над окрестностями. Не удивительно, что почтенное банкирское семейство благополучно разорилось, не в силах тянуть расходы на строительство этого циклопа.
Мало того, перед палаццо раскинулась такая же просторная наклонная площадь, какая поразила нас в Сиене. И так же, как в Сиене, то здесь, то там на ней сидели, греясь в лучах предзакатного солнца, стайки молодежи, мамаши прогуливались с колясками, а дети постарше гоняли голубей. Мишук с восторгом присоединился к этому занятию и долго носился по площади, не давая покоя несчастным птицам.
Насладившись простором, мы отправились дальше. На этот раз нашей целью стала еще одна готическая церковь, знаменитая Санта Кроче, прославившаяся изумительными фресками Джотто и тем, что в ней похоронены многие великие флорентийцы, включая Макиавелли и Микеланджело. Однако, к тому времени, как мы до нее добрались, вход в церковь уже был закрыт. Увы, но мы непременно вернемся сюда, прихватив Андрея. А пока мы просто насладились ее четкой геометричностью и изящным декором.
Напоследок мы решили вернуться на Понте Веккио, чтобы встретить там восхитительный закат, и к большому сожалению обнаружили, что еще пара сотен туристов встречает тот же закат в том же самом месте. Но чего не сделаешь ради ребенка: я бестрепетно растолкала туристов и втиснула Мишука к самым перилам, где он и любовался оранжевыми красками вечера, пока я пыталась сделать несколько снимков, без особого, впрочем, успеха.

На следующий день у нас был перерыв в плотной музейной программе: я специально предусмотрела паузу для того, чтобы съездить в еще один любопытный тосканский городочек – Пизу. Но для начала нужно было закрыть вчерашний гештальт и посетить Санта Кроче. Спустившись на улицу, мы с большим огорчением обнаружили, что погода испортилась: капал противный дождик и похолодало. Пришлось вернуться за ветровками и лишь потом продолжить свой путь. Санта Кроче нам очень понравилась. И фресками Джотто, немногочисленными, но очень выразительными, и соприкосновением с историей Флоренции в виде гробниц прославивших ее людей. Мишук с энтузиазмом бросился ставить свечи перед гробницами, начав с какого-то ученого. Тоже хорошо, но я решительно подтолкнула его к гробнице, которую отыскала глазами уже давно: Микеланджело.
- Мишук, ты же любишь Микеланджело, зажги в его честь свечку.
Мишука не пришлось долго уговаривать: он осторожно поставил свечу в подсвечники и необычно долго для ребенка простоял перед гробницей, вглядываясь в скульптурный портрет своего любимца. Затем мы вышли во внутренний двор церкви, полюбовались изящными пропорциями капеллы, построенной Брунеллески, еще одним архитектором, перед которым Флоренция преклоняется. Во внутреннем дворике царил безмятежный покой, воздух был насыщен запахом роз. Идиллия.
Расставшись с Санта Кроче, мы погрузились в машину и направились в Пизу. И благополучно заблудились в накорябанных от руки указателях, заменявших нормальные в связи с ремонтом дорог. В результате около часа мы просто пытались выбраться из Флоренции, а когда, наконец, выбрались, то обнаружили, что оказались не на той дороге: в Пизу ведет хорошая скоростная автострада и узенькая извилистая горная дорожка. К своему немалому огорчению, мы оказались на второй. А когда, в дополнение ко всему, вдруг начался полноценный ливень, я решила, что мне достаточно и, откинув спинку сидения, погрузилась в глубокий сон минут на сорок. Выспавшись, я открыла глаза и принялась озираться по сторонам в попытках оценить статус кво: дождь кончился, мы были уже получасе езды от Пизы, Мишук вдохновенно резался в гейм-бой, Андрей на здоровье не жаловался. Все было в порядке.
Наконец мы въехали в город, миновали живописную набережную Арно и начали крутиться по узеньким улочкам, прилегающим к Пизанскому комплексу. Парковаться было негде. Низкие тучи обещали дождь, а потому отъезжать далеко нам не хотелось. На свой страх и риск мы запарковали машину в неположенном месте и отправились в сторону знаменитой Пизанской башни. Пизанский комплекс оказался довольно большим. Собор, башня, баптистерий и еще какое-то здоровенное готическое здание, название которого я успела забыть, располагались на широком открытом пространстве. Впрочем, мы потихоньку начали привыкать к размеру итальянских средневековых площадей. Оказалось, что на башню можно подниматься, однако количество посетителей строго дозировалось, подъемы совершались по часам. До нашего времени оставалось два с половиной часа. Как раз хватит на то, чтобы все осмотреть.
Купив билеты на посещение сразу всех музеев и зданий, мы решили начать с баптистерия. Это изящное, очень готическое строение возвышается прямо напротив собора. Внутри него было свободно и просторно, а кроме того, можно было подняться на балкон, который формировал второй этаж внутри здания. Мы с Мишуком тут же бросились наверх, а Андрей предпочел подождать нас внизу. Преодолев неожиданно большое количество ступенек, мы подошли к перилам и стали высматривать внизу Андрея. И вдруг услышали, как приведший какую-то группу гид громко шипит на посетителей, пытаясь их успокоить. Наконец, ему удалось кое-как угомонить своих подопечных. Зачем это? – недоумевали мы. А потом произошло неожиданное: гид запел. Это была не песня, а набор звуков, очень мелодичный, напоминающий музыку для церковных католических хоров. И тогда мы поняли, зачем это надо: архитектура баптистерия обеспечила ему невероятную акустику, и пение гида, действительно, звучало, как дивный хор. Мощный звук раздавался под сводами и наполнял собой все пространство. Мы с Мишуком в изумлении разинули рты. Концерт, к сожалению, продолжался не больше пяти минут. Когда гид умолк, все посетители разразились бурными, и совершенно искренними аплодисментами.
Расставшись с баптистерием, мы честно отстояли очередь в Пизанский собор. Он значительно меньше и сиенского, и флорентийского Дуомо. Фасад его выглядит изящным, но немного игрушечным. Поэтому, входя внутрь, мы не питали особых надежд. Напрасно. Внутри собор оказался изумительно хорош. Вот так-то. Ничего нельзя знать заранее!
Вслед за собором мы направились в гигантское здание с забытым названием. Внутри оно выглядело еще более готическим, и там, к моей радости, обнаружилась известнейшая фреска четырнадцатого века под милым названием «Триумф смерти». Разобравшись, наконец, со всеми достопримечательностями, за исключением башни, мы провели оставшиеся до подъема полчаса в маленьком кафе на площади, попивая горячий шоколад и любуясь капризными готическими силуэтами.
Ровно в пять мы встроились в небольшую плотную очередь, предварительно сдав в камеру хранения свой рюкзак: с вещами на башню не пускают. Служитель сверился с часами – и подъем начался. Подниматься на Пизанскую башню было намного проще, чем на флорентийскую кампанилу, о чем я поспешно известила Мишку с Андреем, избежавших флорентийского восхождения. Зато у башни обнаружилась своя изюминка: из всех высоток, на которые позволяют взбираться туристам (включая соборы, кампанилы и Эйфелеву башню), здесь меньше всего заботятся о потенциальных самоубийцах. Вообще никак не заботятся. На ней нет ни стальных сеток, ни высоких перил. Как раз напротив: перила были легкими и низкими. Видимо, никому до сих пор не приходило в голову сводить счеты с жизнью с помощью Пизанской башни. У нее, кстати, чудовищный наклон. Чем выше мы поднимались, тем нам становилось страшнее: ее кружевная легкость совершенно не давала чувства безопасности. Когда же мы выбрались на предпоследний уровень, с которого Галилей и бросал на землю свои предметы, то уже большинство туристов начали двигаться с повышенной осторожностью. Скользкие мраморные ступени, ведущие к центру башни, наклон и хлипкие перила не будили желания двигаться быстро. Мишук перешел на полусогнутое состояние и плюхнулся бы на четвереньки, если бы не поймал мой укоризненный взгляд.
- Кажется, отсюда видно улицу, где мы припарковали машину, - оживился Андрей. И мы втроем, вместо того, чтобы любоваться видами на Пизу и горы, принялись вдохновенно высматривать свое транспортное средство, но так и не поняли, на месте оно или уже нет.
И вот, наконец, остался последний этап: подъем по совсем узенькой лесенке на самый верх башни, на венчающую ее «корону». Поднявшись туда, мы поняли, что по сравнению с этим местом уровень Галилея смотрится абсолютно безопасно. Здесь была возможность шлепнуться сразу в две стороны: либо наружу, на уровень Галилея, либо внутрь – на колокола. Не успели мы толком испугаться, как на наши головы обрушился дикий ливень. Черт побери, дождя не было несколько часов до этого, но именно в тот момент, когда мы были на самом верху, небеса разверзлись. И совершенно некуда спрятаться, и нет никаких зонтов! Дождь, однако, продолжался недолго. А уйти мы тоже не могли, так как на каждом уровне туристы, чтобы не сталкиваться с другими группами, должны были проводить строго определенное время. Дождь, впрочем, длился недолго и закончился в ту же минуту, как мы нырнули в узенькую лестницу. Бывает же такое…
Спуск был несложным и недолгим. Распрощавшись с пизанским комплексом, мы поспешили на поиски своей машины, которая оказалась на месте. Все-таки я очень люблю Южную Европу! Будь мы где-нибудь в Голландии, добропорядочные граждане уже давно настучали бы, куда следует. На радостях мы со вкусом пообедали в соседнем ресторанчике и отправились в обратный путь. У нас была еще мысль завернуть в Ливорно, на побережье Тирренского моря, однако погода к не располагала к прогулкам по набережным, а потому мы предпочли свою Флоренцию. Я устроилась за рулем и быстро доставила уставших туристов к отелю по более прямой и широкой дороге, на которую нам не удалось выехать утром. И даже не заблудилась в центре Флоренции.
На следующий день у нас в планах были два музея: Галерея Академия и Museo delle Opere при Дуомо. У каждого уважающего себя собора есть такой музей, иногда в них встречаются прямо-таки шедевры, но что означает это название, мы так и не поняли.
В Галерею Академия ходят ради Микеланджело. Как, впрочем, и в большинство флорентийских музеев, за исключением Уффици. В Уффици дикая концентрация шедевров, в остальных же флорентийских музеях и работ, и, тем более, шедевров, значительно меньше. Но зато почти каждая галерея может похвастаться творением гения скульптуры. Главная гордость Академии – Давид. Там есть еще несколько очень хороших его работ, поздних, которые он создавал для гробницы Папы Юлия II. Многие остались незаконченными, да и законченные выглядят необычно: поздний стиль Микеланджело сильно отличается от Пьеты и Давида. Следы резца и неубранный «лишний» мрамор оставлены совершенно сознательно. Это знаменитый цикл рабов, символизирующих рабство души в бренном теле. Но тела этих рабов, как и большинство тел у скульптур Микеланджело, так красивы, что желания освободиться от земной суеты они как-то не пробуждают.
И все же ничто в Академии не могло сравниться с Давидом. Он действительно совершенен: я обошла вокруг него раз пятьдесят, поэтому я знаю, о чем говорю. Мы рассматривали и рассматривали этого изумительного гиганта, это скульптурное воплощение Человека Эпохи Возрождения. Честное слово, многочисленные копии, даже очень хорошие, не передают его совершенства. И когда мы вернемся во Флоренцию, то опять побежим смотреть на Давида, как каждый раз, когда приезжаем в Рим, бегаем смотреть на Пьету. Мишкин вывод, кстати, тоже дышал однозначностью: «Давид – это лучшая скульптура из всех, которые я видел».
Андрей, как мне показалось, покинул галерею с едва уловимым чувством разочарования: после Ватиканского музея и Уффици он настолько привык к масштабу великих музеев, что Академия показалась ему недостаточно богатой шедеврами. И только вернувшись в Москву, мы полностью осознали, как все относительно в этом мире: Пушкинский музей недавно привез одну (!) картину Пармиджанино, «Антею», и страшно гордится этой выставкой. Во Флоренции у нас на Пармиджанино и сил-то не хватало, да и желания: после великих гениев Возрождения капризный маньерист как-то не смотрелся. А здесь за счастье…
В музее делле Опере мы долго смотрели на очень трагичную, последнюю Пьету Микеланджело, которую, как говорят, он ваял для собственной гробницы. А еще мы обнаружили там двух пророков Донателло, первого по-настоящему возрожденческого скульптора. Считается, что классическое Возрождение, Кватроченто, началось с трех флорентийцев: архитектора Бруннелески, художника Мазаччо и скульптора Донателло. Поэтому мы с трепетом уставились на его пророков, по-готически изможденных и удлиненных, но, в тоже время, уже совсем-совсем живых.
В наших планах был еще один пункт, для меня непременный: дом Буонаротти. Этот музей, в других городах ставший бы, наверное, объектом поклонения, во Флоренции не слишком переполнен: сказывается, опять же, невероятная концентрация великих произведений, великих людей и знаменательных исторических событий. Конечно, в этом доме не сохранилась та обстановка, в которой он жил, только стены и лестницы. Но зато в нем есть две самых ранних скульптурных работы Микеланджело: Мадонна с младенцем и Битва кентавров. Мы пристально всматривались в эти рельефы, в которых уже угадывалась мощь стоявшего за ними гения, и проводили нелестные параллели: Мадонну Микеланджело изваял, когда ему было пятнадцать лет. А что мы сделали, когда нам было по пятнадцать? А что мы сделали с тех пор? Очень опасно для чувства собственного достоинства пытаться соотносить себя с Человеком Эпохи Возрождения.