1. Львов
Архиепископ Исакович доброй каменной улыбкой смотрел с хачкара на своих немногочисленных прихожан. Неспешный диатонический распев, похожий одновременно и на григорианский хорал и на кантилену восточного обряда лился отовсюду из-под сводов. С тех пор как патриарх-католикос Гарегин II в 2003 году осуществил обряд «открытия дверей», величественный кафедральный собор Успения Пресвятой Богородицы вновь, как и в 1363 году, дохнул на всякого входящего молчаливой древностью и духом тайн.
Львов. Армянский кафедральный Собор Успения Пресвятой Богородицы
Записав фрагмент этого дивного мужского пения на диктофон, аккуратно, как учили меня буддийские монахи – «не всколыхнув пространство», — я сделал несколько пробных снимков без вспышки. Но, очевидно, вуаль молитвы была настолько тонка, что нескольких щелчков затвора оказались достаточными для того, чтобы, остановив службу, с упреками, выговорами и порицаниями в мой адрес, ко мне, стремглав, направился дьякон, а за ним — и сам настоятель.
— Вы не имеете право нас фотографировать! – Мы частные лица и вы находитесь на нашей частной территории! – его резкий тембр был настолько диссонирующим на фоне того покоя, в котором собор находился еще минуту назад, что мне показалось — на нас недоброжелательно оглянулись монахи, несущие гроб святого Одеона со старинной фрески Розена.
— Во-первых, ответил я, — с каких это пор охранный объект ЮНЕСКО стал частной территорией?! Во-вторых – вы же не тайно служите, а публично – в этот момент вы являетесь публичными людьми, олицетворяющими соборное тело Церкви. Или я случайно зашел в Вашу квартиру?! Впрочем, раз вы так болезненно реагируете, очевидно, вас обидел кто-то в прошлом – поверьте мне: я пришел не со злом! Впрочем, если хотите, последние кадры из фотоаппарата удалю?
У городской ратуши. Львов
Но они не слушали меня и продолжали по пятому кругу повторять одно и то же, горячо жестикулируя, нисколько не смущаясь того, что вокруг стоят удивленные прихожане, и их глаза становятся все более и более квадратными. Буркнув, что ничего удалять не надо, настоятель указал, что во мне — гордыня.
Боже, как они скучны со своими затертыми архаическими штампами! Наверное, он пожалел о сказанном, когда я спокойно, глаза-в-глаза, ответил: «разве вы мой духовный наставник или вам открыт мой внутренний?!» После этих слов он развернулся и ушел, а вот дьякон схватил меня за руку и повел к табличке у входа в храм, где, по его словам, был прописан регламент фотосъемки. Действительно, на витрине свечной лавки я, по невнимательности, пропустил записку: «Фото в храме – 3 грн.»
Вид на город. Львов
Ах, пардон! Виноват! Я спешно полез в карман и достал три гривневые бумажки. Его, беднягу, аж перекосило. Он стал грудью поперек ларька, запретив Божией женщине брать в руки эти деньги.
— Положи эти деньги в ящичек для пожертвований, и тебя Бог простит! — шепнула справа сердобольная прихожанка. — Э-эээ… Нет уж! Пусть они со своим богом договариваются уже без меня, сами!...
… Откуда такая ранимость? Исповедуя «призрачность» человеческой природы Христа, "слитой воедино с Божественной" (особенность и отличие догматического учения ААЦ — прим. автора), очевидно, мимо некоторых из них прошли и Его лучшие человеческие качества?!
Впрочем, меня приглашали в Африке на богослужение копты, у которых также превалирует "Божественная природа", — а с коптским епископом Антонием Корбатом в Петербурге мы всегда поддерживали теплые отношения — ничего, кроме лучащейся доброты, простоты и человечности, от них не исходило…
Зарисовка. Львов
К несчастью, со мной был коллега, журналист из Крыма, армянин по происхождению. Мне долго пришлось его потом уговаривать не оправдываться и не огорчаться…
… Вообще, я как-то не задумывался, что впереди – Страстная неделя, которую мы в буквальном смысле проведем «галопом по Европам», и сборы нашей делегации в Львове – символический рубеж между откровенным фарсом, фальшью – и наоборот, вычурным истеблишментом, в котором нас не ждали и не ждут...
2. Вена
Вальсы Штрауса и оперы Моцарта, — выгодный конек уличных зазывал, одетых, как и подобает, в одежды эпохи пышного классицизма. Правда, отведать легендарный торт «Захер» в самом кафе с одноименным названием не удалось – но ту же рецептуру предлагают сотни других уютных миловидных кафешек. Уже к десяти утра в них собирается почтенная публика, в основном, преклонного возраста, с тонкими чертами лица и изысканными манерами. Большой колокол северной башни кафедры св. Стефана, по имени Новый Пуммерин, возвестил о конце богослужения – а значит, вежливые секьюрити теперь начнут пропускать туристов не только в отгороженную часть базилики, но и ближе к алтарю и к Печской иконе.
На улицах Вены
Удивительное соседство на Штефансплатц ультрасовременных и ультрадорогих бутиков ничуть не смущает величественный готический ансамбль, 1511 года новой постройки, национальный символ Австрии — он гордо отражается в молоденьком и весьма приятном семиэтажном стеклянном фасаде своего соседа, как бы свысока, по-учительски, объясняя, что у того еще все впереди. В лавке собора мне не додали пару евро на сдачу за сувениры. Наверное — отработано.
На улицах Вены
Лифтер в колокольне был опрятен, но небрит, каждой хорошенькой девушке рассказывал байку, как бы невзначай прикоснувшись к ней рукой, остальное время он напевал что-то веселенькое. Хоть подниматься было и недолго, но и не скучно. Лифт был узенький, круглой формы, человек на шесть плотнячком, по 4,5 евро с каждого, двери ручные, по разные стороны — я про себя отметил, что вряд ли бы согласился на такую работу.
На улицах Вены
Такими маленькими и смешными сверху, из-под купола, казались кареты и коляски а ля эпоха князя Эстергази. Чуть начал моросить дождик – и заботливые кучера тут же укутывали лошадей в пледы, а из-под хвоста по подвешенному желобу навоз собирался в специальное кожаное ведро. Только сверху этого всего не разглядеть. Мимо мозаичного купола Южной башни базилики, где камешками мозаики выложены разные гербы, взгляд уходил вдаль – и казалось, вся Австрия, как игрушечная, лежит у тебя на ладони. И здесь, в небе, даже не верится, что прямо под тобой, в катакомбах, захоронено более 11 тысяч человек, потому что с 1732 по 1783 гг. их запрещено было хоронить на городских кладбищах, в виду переполненности.
На улицах Вены
Альбертина. В парадных залах самого большого жилого дворца Габсбургов в своё время жила любимая дочь императрицы Марии-Терезии, эрцгерцогиня Мари-Кристине, позже её приёмный сын эрцгерцог Карл, победитель в битве при Асперн против Наполеона. Здесь хранятся рисунки Дюрера и Климта, Микеланджело и Рафаэля, наброски Рубенса и картины Пикассо, французские импрессионисты и Шагал, с Малевичем и Лентуловым.
Вид с колокольни Св. Стефана. Вена
«Мост Ватерлоо» (1903 год) — одна из серийных работ Клода Моне. Я был приятно удивлен – одним из его «родных братьев» я недавно любовался в Эрмитаже. Камиль Писсаро, Поль Синьяк, Сислей, карандашные и пастельные рисунки Ренуара, — Париж через своих достойных граждан подготавливал меня к предстоящей встрече. Позже, на Монмартре я вглядывался в холсты и в лица местных художников и читал схожесть и гордость за своих великих предшественников. Вдруг я неожиданно вспомнил, что в последних фотосессиях, я стал чаще изображать девушек со спины, в легком полуобороте, слегка наклоненными, как бы подчеркивая, таким образом, и пластику их тел, и загадочность их натур. Теперь я потирал руки, видя те же ракурсы в рисунках Климта, Дега, Джорджа Сере, Эдварда Мюнха, — как я же благодарен своей первой учительнице по смежным искусствам, Татьяне Николаевне, выпускнице ГИТИСа, сумевшей мне уже в 14 лет привить любовь к живописи и натренировать глаз.
К вечеру, на Штефансплац и в окрестных улочках собирается молодежь. Байкеры, реперы, и просто — народные коллективы, — вполне цивилизованно, под аплодисменты зрелой публики, сменяя концертные номера, мирно развлекают народ. Особо запомнились ромале – дудели в трубы что есть мочи мимо кассы, но причудливые форшлаги привносили особую изюминку и скрашивали фальшь и огрехи самоучек.
На площади Фрайунг наш ждал сюрприз – самая крупная в Европе пасхальная ярмарка, количество разрисованных и нераскрашенных яиц на ней ежегодно достигает 40000 штук! Яйца большие и маленькие, узорные и проколотые, — их особо при мне никто не покупал, но народ проворно сновал между рядами.
Наутро, в Брюсселе, яйца – как и подобает в «столице шоколада» — были уже шоколадные.
3. Брюссель
Бережно складывая каждую конфетку ручной работы по евро семьдесят за штуку, продавец рассказывал, какие специи кладутся в тот или иной сорт шоколада. Запах в бутике в Пассаже к юго-востоку от Гран-плас стоял умопомрачительный! Что и говорить, за 150 лет существования торговой марки Neuhaus даже стены впитали в себя горькую смесь пряностей, какао и гордости за свое предприятие. В одном из ресторанов на самой площади, напротив Хлебного дома к моим друзьям подошел почтенный господин, поведав, что его семья владеет этим заведением со дня основания города. Он узнал своих гостей, посетивших Брюссель два года назад, и высказал осведомленность о тех блюдах, которые господа посетители заказывали в прошлый раз.
В переулках Брюсселя
А я вспомнил, что недавно был на семинаре по «доверительному маркетингу». Его вел известный маркетолог и мой друг, — собственно, он меня туда и пригласил. Когда вопрос зашел о том, что надо «любить» своих клиентов, помнить об их пожеланиях, — часть зала выказала откровенное недовольство. Очевидно, понятие «любовь» — как «продолженное настоящее» (the present continuous) в отношении бизнеса у нас еще не сложилось, в то время, как в отношении к Родине – атрофировалось.
Из серии "Дождь в Брюсселе". Без обработки. Мастеровой тилт-объектив
Впрочем, не в каждом брюссельском заведении встретишь подобное радушие. Например, юноша-продавец в книжном магазине «Библиополис» начал открывать ставни только в 10.20 утра, и на мой вопрос «во сколько открывается магазин» невозмутимо ответил «в десять». Затем он надел наушники и утонул в Фейсбуке, недовольно отвлекаясь на мои просьбы достать с витрины ту или иную книгу. Видя, что я намерен что-то купить, он дал мне полную свободу, разрешив даже вскрывать запечатанные экземпляры. А для меня этот магазинчик оказался кладом! Роскошные издания агентств Magnum, Getty, прекрасно иллюстрированные книги по истории фотографии, авторские альбомы невероятных размеров, — я оставил в бельгийской экономике половину привезенных средств, предпочел этому, вместо оставленных в ресторанах.
Из серии "Дождь в Брюсселе". Без обработки. Мастеровой тилт-объектив
Впрочем, мидии под чесночным соусом умеют готовить, наверное, только здесь. После Гонконга, гастрономическая карта которого изобилует морепродуктами, — в основном, сырыми или полусырыми, предполагая, что каждый окунет кусочек блюда в соус по своему вкусу, — европейская кухня рассчитана на гурманов – блюдо имеет вполне законченный гастрономический вид.
Из серии "Дождь в Брюсселе". Без обработки. Мастеровой тилт-объектив
Просматривая старые фотопленки, я с удивлением обнаружил, что все мои фотографии ночного Брюсселя пятнадцатилетней давности тоже были сделаны под проливным дождем! И сейчас я промок до нитки, пока останавливался со штативом через каждые два шага от статуи «Писающего мальчика» до королевского дворца на месте сгоревшего Кауденберга.
Из серии "Дождь в Брюсселе". Без обработки. Мастеровой тилт-объектив
На одной из площадей, переливающейся разноцветной подсветкой, звучала тишайшая мелодия флейты. Музыка лилась отовсюду, отражаясь в стеклянных стенах нового бизнес-центра. Я подумал — «вот молодцы, прививают классическую культуру», и динамики, интересно, куда их спрятали? Оказалось, на верхнем парапете, прямо под дождем стоял одинокий флейтист, а устройство площади многократно отражало звук его нежного инструмента. Какое-то время мы стояли рядом – я устанавливал фотоаппарат, а он не без любопытства за этим наблюдал. Потом я положил в ящичек перед ним монету-другую и ушел. И еще долго в след в переулках, наперебой с капелью дождя звучала его грустная одинокая мелодия
Из серии "Дождь в Брюсселе"
«А вы ноктюрн сыграть могли бы на флейте водосточных труб?» — спрашивал когда-то Маяковский.
Из серии "Дождь в Брюсселе"
И я улыбнулся в ответ, потому что в прошлый раз, пятнадцать лет назад, я увидел белый рояль в одном из заведений на Гран-Плас. С разрешения метрдотеля, я присел за прекрасный "Блютнер" и провел за ним часа два, заработав на то время прилично денег. Эту историю я рассказал нашим, приведя их на следующий вечер тоже послушать флейтиста. А он, в ответ, заиграл нам «Подмосковные вечера»…
Из серии "Дождь в Брюсселе"
На автобусной остановке к нам подошли маленькие арабские девочки и сообщили, что мы зря тут стоим – уже третий день городской транспорт не работает. Действительно, из-за небольшого ДТП с легковушкой, водитель трамвая умер в реанимации от побоев, и профсоюзы требовали от правительства признать, что величина зарплаты и опасность их профессии не соответствуют один другому.
Из серии "Дождь в Брюсселе"
Что касается самих арабских детей – здесь, в центре Брюсселя их дом – всюду уютные арабские магазинчики с пахнущими хлебными лепешками, фруктовые лавки, ломящиеся от мандаринов по 48 евроцентов за кило, сеть «кошерных» закусочных Халь-Аль, — всюду приветливые лица и отменное обслуживание.
Работа в Европарламенте была не пыльной, брифинг с евродепутатом Михалом Камински оставил только самые теплые радушные впечатления.
День был испорчен по-другому. Нас повели в музей. Уникальный интерактивный музей Европарламента очень напоминал «Яд Вашем» в Иерусалиме, — техника, в ее лучших проявлениях, и аудиовизуальное воздействие на зрителя, — действительно, все продумано было до мелочей.
Из серии "Дождь в Брюсселе"
Кроме одного. Из 27 языков, которые предлагалось выбрать на специальном сопровождающем устройстве, типа айфона, не оказалось… русского. Я был возмущен до глубины души, о чем в резкой форме высказался техническому персоналу.
— Но здесь только языки тех стран, что входят в еврозону, – они виновато пожимали плечами.
— А я сейчас не на заседание парламента пришел, а в музей, — парировал я, — и если у вас хватило средств запихнуть в эту коробочку 27 языков, кроме русского, я отказываюсь вообще брать ее в руки!
Из серии "Брюссель под дождем".
Все это мы обсуждали по-английски. Но я с горечью для себя отметил, что проблема отсутствия в Европе русского языка – великого и могучего – один из сильных рычагов условий угасания русской культуры, как таковой. А я принципиально не хочу говорить на английском – этом ограниченном языке товарно-денежных отношений, как метко подметил Задорнов.
Из серии "Брюссель под дождем". Без обработки. Мастеровой тилт-объектив
200 миллионов евро, выбрасываемых ежемесячно на ветер, чтобы вся канцелярия с депутатами, помощниками, пишущими машинками и собачками на несколько заседаний в месяц переезжала во французский Страсбург у них есть, а на 28-й язык в музее — нет?! Однако, пройдясь по экспозиции, я перестал удивляться, когда взглянул, как преподнесена Европа во времена и после второй мировой войны, и какое место в тех же фотографиях и газетных статьях отведено роли Советского Союза.
Впрочем, в Брюсселе есть проспект, а в Париже – площадь и даже станция метро, под названием «Сталинград». Иногда приятно вспомнить свою историю за рубежом, если дома уже другие времена.
Вечные ценности Брюсселя — шоколад
Штаб-квартира НАТО. Колючая проволока, никакая техника: ни фотоаппараты, ни диктофоны не могут быть пронесены через блокпост. Даже в конце, когда мне одному разрешили принести камеру и сделать несколько снимком – я с места не пошевельнулся, и только по просьбе коллег я передумал таким образом высказывать свой протест.
Вечные ценности Брюсселя — шоколад
Я был горд и счастлив за украинскую журналистику – сливки общества, когда с директоров департаментов НАТО сходил десятый пот, и они то и дело поглядывали на часы! Однако надо отдать им должное: один выступал по-русски, а один – даже по-украински. Мы все прекрасно понимаем по-английски, и настроены были на диалог без переводчика, но тем легче нашим было сформулировать вопросы – «выстраданные», «за державу» — и чувствовалось, как не хватает спикерам своего дипломатического языка дать прямые конструктивные ответы.
Вечные ценности Брюсселя — шоколад
Впрочем, в Париже, в ЮНЕСКО нас ждал не менее интересный собеседник, и ждал давно, очень давно, еще со времен Советской власти.
4.Париж
В фойе здания ЮНЕСКО Даша, известный журналист из Харькова, попросила сфотографировать ее на фоне огромной, сборной из частей, картины Пикассо. Я часто молча прохожу мимо живописи XX века, скромно помалкивая, понимая, что мне не хватает знаний, опыта и вкуса оценить эти величайшие творения. (Один мой друг, педагог, увидев мою фотографию в Русском музее С-Петербурга на фоне триптиха Малевича «Черный квадрат», «Черный крест» и «Черный круг», — высказал неожиданную идею (впрочем, весьма характерную для XXI века), что все эти иконы супрематизма, может быть, создавались, как элементы декора интерьера?)
Вид на Эйфелеву башню. Париж. Без обработки. Инфракрасный фотоаппарат
Однако Даша начала мне довольно живописно и наглядно, проводя параллели и сравнивая цветовые пространства, описывать, что, все-таки художник имел в виду. Я смотрел на нее большими круглыми глазами – а ей это нравилось и только придавало азарта.
Зарисовка в Париже. Площадь перед собором Нотр-Дам
Милейший советский атташе – словно и не было этих двадцати лет – в таком же не реставрированном, с пятипиновыми штекерами наушников, допотопном конференц-зале между кабинетами представительств Уганды и Азербайджана, рассказывал нам, что весь годовой бюджет ЮНЕСКО еле дотягивает до бюджета среднего американского университета. И это не удивительно – ведь развитие образования, науки и культуры не являются приоритетными в современном мироустройстве, и мало кого волнует, что лет через пятьдесят, у всех 195 государств-членов организации уровень развития поднимется до универсального «бла-бла-бла».
Зарисовка в Париже
Впрочем, в коридоре на стенде, мое внимание привлекло одно скромное объявление: «Индийский дипломат снимет апартаменты не меньше 120 кв метров, не меньше трех спален, не меньше трех парковочных мест, от 2800 евро в месяц». И я про себя подумал: может не так уж все и плохо в «датском королевстве»?!
Собор Парижской Богоматери. Без обработки. Монокль на инфракрасном фотоаппарате
В трех кварталах в стороне находится Эйфелева башня. В прошлые приезды в Париж я так и не смог на нее попасть, — поэтому, отпросившись на полчасика раньше с заседания, я бросился в переулки соседних кварталов. Вроде бы – и рукой подать – но я долго шел окольными путями, наблюдая, как металлическая громадина то появится, то исчезнет между домами и в ветвях деревьев. Игра в прятки закончилась на аллеях в парке Champ De Mars, где вершина инженерной мысли Густава Александра Эйфеля предстала во всей красе. Минут десять я простоял поодаль, ожидая, пока облака создадут мне удачную схему освещения для инфракрасного кадра, и потом, довольный, направился к ней.
Вид на Париж с Эйфелевой башни и базилика Сакре-Кёр на Монмартре на фоне. Париж
Очередь из желающих на нее подняться – часов на пять. В ограждениях я увидел разрыв – в него охранники пропускали людей по непонятному мне признаку. Жаль, я не говорю по-французски – а на английскую речь в Париже явно выраженная аллергия. Впрочем, когда на улице твой собеседник понимает, что тебе английский тоже не родной – сразу включается и на том же прекрасном английском рассказывает тебе все, что нужно. Охранники отправили меня в администрацию, находящуюся в одной из опор. За магнитными замками невозмутимая дама неопределенного возраста мне также отказала.
Отражение в пирамиде. Лувр, Париж
— Что вам стоит?! Я журналист, вот мое удостоверение IFJ, вот бизнес-виза, я приехал на встречу в ЮНЕСКО с официальной делегацией, через несколько часов я вынужден покинуть Париж, а мне бы хотелось сделать сверху несколько зарисовок города! Я готов заплатить за вход, я прошу вас только о том, чтоб не стоять в очереди!
Зарисовка в Париже
— Это невозможно. Вы должны были за два дня подготовить официальное письмо, мы бы его рассмотрели и тогда, возможно, приняли бы решение в вашу пользу.
— За два дня?! Так ведь проще в очереди простоять!
— Ничем помочь не могу.
— Знаете, что, — вспылил я, — раз так: я приеду в свою страну и подробно опишу, как приветливо меня встретили в администрации Эйфелевой башни!
— А я сейчас вызову полицию, — ее лицо осталось таким же нетронуто-вежливым.
В саду Тюильри
Плюнув на дурацкий бюрократизм, я развернулся и направился к выходу. Она до последнего не решалась нажать кнопку магнитного замка.
Базилика Сакре-Кёр на Монмартре. Париж
"Как же на тебя залезть, самая фотографируемая достопримечательность мира по версии какого-то исследования от 2009 года?!" – я ходил вокруг башни кругами.
Базилика Сакре-Кёр на Монмартре. Париж. Без обработки. Инфракрасный фотоаппарат
И тут я заметил, что из трех очередей – каждая к своей опоре – одна – самая маленькая, всего, навскидку, минут на сорок. Я не ошибся, однако простояв эти сорок минут и приблизившись к заветной двери, я понял, что меня ожидало. Оказывается, те огромные очереди стояли к лифтам, или вернее, к чему-то похожему на огромные фуникулеры, поднимающиеся по наклонной вверх на уровень первой или даже второй террасы. А все люди, стоящие вместе со мной, дали согласие проделать этот путь пешком, преодолев ни много не мало – семьсот ступеней.
Монмартр, Париж. Площадь Тертр
Несмотря на тридцатидвухкилограммовый рюкзак с аппаратурой, я не помню как, но добрался до второго уровня. Дальше – увольте, ни за что. Правда, я узнал уже позже, покинув Париж, что дальше ступеней все равно не было – и на самую верхушку башни туристы добираются только лифтами, так сказать, с пересадкой. Но тот Париж, который открылся моему взору, уже не мог не пленить моего взгляда.
Монмартр, Париж. Площадь Тертр
Особенно, если посмотреть на север — там, вдали, на Горе мучеников, Монмартре, роскошная, выложенная из белого камня в пышном византийском стиле, базилика «Святого Сердца» Сакре-Кёр – словно воздушный «горний Иерусалим» «парит» над всем городом, над его суетой, над бесконечными кафешками с двумя-тремя столиками, стоящими прямо на тротуаре – и мало кого смущает, что ты то и дело наступаешь кому-то на ноги, пытаясь пройти мимо. Там, внизу – знаменитая «Красная мельница», «Мулен Руж» со жгучими очаровательными парижанками (впрочем, на улице тоже попадаются очень красивые девушки, и даже иногда – с томиком Шарля Бодлера в руках).
Зарисовка у Мулен Руж. Париж
С левой стороны, в конце Елисейских полей, на площади де Голля, виднеться Триумфальная арка – жаль, я не увижу ее вечером в огнях. Впрочем, ее младшая сестра на площади Каррузель перед дворцом Тюильри – освещается ночью не менее изыскано, а на фоне новой, окруженной бассейнами, стеклянной пирамиды Лувра, — вообще смотрится величественно и загадочно.
Зарисовка у Мулен Руж. Париж
По вечерней Сене каждые несколько минут плывут прогулочные катера. В основном, их маршрут проходит от башни Эйфеля до Собора Нотр-Дам. Мощные судовые прожектора освещают берега так сильно, что слепят прохожих, обрисовывая силуэты случайных влюбленных парочек, спрятавшихся в листве у самой воды с бутылкой портвейна, иногда — буквально под мостом Сан-Мишель. Отойдя чуть поодаль – вдруг увидишь — остров Сите с Собором Парижской Богоматери весь лежит как на ладони.
Вид на вечернюю Сену. Париж
Наша гостиница на Монмартре оказалась весьма специфичной. Мы удивлялись, как за год до этого она прошла комиссию на подтверждение статуса трехзвездочного отеля, когда стены были оклеены дешевыми цветастыми бумажными обоями, а двери наспех покрашены простой масляной краской?! Но самое пикантное – в этом, очевидно, особая суто французская фишка – сквозь фанерные стены оханья были слышны не только из соседних номеров, но и из противоположного конца коридора.
Париж для двоих
Все те же огромные французские хот-доги в багете с двумя сосисками, зеленью и сливочным маслом, — пятнадцать лет назад они стоили пять франков. Теперь – пять евро
Париж для двоих
На малюсенькой площади Тертр, буквально, на пятачке, — одни художники. Среди них есть очень колоритной внешности. Но все они, как один, против, чтоб их фотографировали. Всего их 298 человек, каждый из которых арендует у мэрии один квадратный метр земли за 554 евро в год. Чтобы попасть в это число, все художники проходят строгий отбор, — таким образом, мэрия и администрация 18-го округа борются с засильем китайских подделок у нечистоплотных торговцев искусством.
Нотр-Дам де Пари. Собор Парижской Богоматери вечером
Один из них вырезал мой профиль. Денег не взял, но и профиль был на меня не похож.
С друзьями разошлись разными дорогами. Уж никак я не мог себе позволить ждать сорок минут, пока подадут луковый суп, памятуя, что у французов на обеденный перерыв отводится целых два часа. Через сад Тюильри я направился в Лувр.
Париж для двоих
У «Мона Лизы» невероятных размеров толпа щелкала фотоаппарами, отбивая блики вспышек в защищавшем ее пуленепробиваемом стекле. Я прошел мимо. Грубые охранницы отпихивали желающих зайти с тыла, создавая круговорот движения человекопотока. Меня привлек зал древних культовых статуй – там я провел большую часть времени. Приятно, что журналистское удостоверение IFJ, как и в венской Альбертине, позволило миновать очереди и бесплатно по особому коридору попасть в залы экспозиции.
Триумфальная арка у дворца Тюильри
Парижское метро заставило призадуматься. Оно оказалось сложнее и запутанней московского. Но самое неудобное в том, что пути проходят посередине станции, а значит в ту или иную сторону ведут разные тоннели. Станции простенькие, неколоритные, поезда узкие, чтобы открыть дверь в некоторых нужно дернуть за рычаг, а в некоторых – нажать кнопку.
Зарисовка в Париже
Позже, обмениваясь впечатлениями в автобусе, я с завистью смотрел на Дашу – она еще умудрилась прогуляться по некоторым знаковым парижским кладбищам, а я кроме гордой и прекрасной Далиды ничего больше не видел.
Зарисовка в Париже
Сегодняшние посетители Мулен Руж
На площади Тертр, Монмартр
Зарисовка в Париже
5. Прага
Сказочный город на берегу Влтавы каждым закоулком рассказывает историю или напевает песню. Критикуя мещанское фотографирование себя на фоне памятников, я все же не удержался и сфотографировался с великим Антонином Дворжаком. Другой великий чешский композитор, идейный вдохновитель того же Дворжака и многих других более поздних создателей национальной чешской культуры, Бедржих Сметана написал в свое время цикл «Моя Родина», одной из его известных частей является симфоническая поэма «Влтава». После вступления деревянных духовых на фоне пиццикато струнных, вдруг, как пролившееся молоко, выливается наружу свободная неспешная кантилена на фоне неспокойного арпеджио второго плана, словно легкий катер колышется над неспокойной рябью волн. Но что-то вдруг защемило в душе, и тогда меня осенило, что я точно слышал эту мелодию где-то совершенно в другом месте. Я потом еще долго не мог успокоиться от мысли, что этот бесхитростный напев как нельзя точно выражает мои внутренние целеустремления: еврейская по происхождению душа нашла себя и расцвела исключительно в славянской культуре.
Прага. Вид на Пражский град
Сомнений быть не могло – на мотив старинной песенки Ла Мантована была написана не только «Влтава» Дворжака. Мой соотечественник, родом из Золочева (ныне — город в Львовской области – прим. автора), поэт Нафтали Герц Имбер также на нее написал текст для известного гимна «Атиква» («Надежда»), впоследствии ставшего национальным гимном Государства Израиль.
На улицах Праги
Органичными, поэтому, звучат слова выдающегося русского композитора Михаила Ивановича Глинки: «Музыку создает народ. А мы ее только аранжируем».
Вход в Королевский дворец. Градчаны, Прага
Не удивительно, что в Праге так много еврейских памяток: еврейская ратуша, старо-новая синагога, Пинкасова, Майзелова, Клаусова синагоги, еврейское кладбище в центре города, в районе Йозефов. (Насколько я смог разобрать по-чешски, вход на это кладбище разрешен всего несколько дней в месяц). С десятого века евреи жили у подножия Градчан, прочно утвердив Прагу, как город «трех народов». От главенствующего здесь из политико-экономических соображений немецкого языка произошел производный идиш, — и такая схема просуществовала вплоть до начала XX века.
На улицах Праги
Сегодня здесь все торговцы говорят по-русски, по булыжной мостовой разъезжают респектабельные кабриолеты выпуска 1910-20-хх годов, а на каждом углу вам отрежут кусочек жареного вепрева колена.
Зарисовка в Праге
Над Карловым мостом в средневековой башне расположен музей алхимии, а в королевском дворце хранятся лыковые башмаки и сума, принадлежавшие легендарному пахарю Пржемыслу, первому чешскому князю, и короли поздних династий всегда должны были помнить о простом происхождении их далекого предка.
Прага. Вид на Карлов мост из Башни алхимиков
Эпилог.
Так прошла у нас Страстная неделя. В Европе, крашенной на неделю раньше…
И я вспоминаю то трепетное чувство, когда в солнечную, чуть холодную раннюю рань Светлого Христова Воскресения, наш автобус оставил позади колючую проволоку со звездами на голубых щитах, и мы впервые услышали на нашем родном языке: «Христос Воскресе!» Хотелось зажмуриться – и маленькие приземистые хатенки – чистенькие и побеленные, несущиеся по обе стороны от автобуса, как бы вторили: «Воистину Воскресе!» И не было больше замков, аккуратно расчерченных полей, — нас уносило все дальше вглубь этой родной, близкой-близкой земли, и каждый знал, что еще немного, и он приедет домой.
P.S. Представленные здесь фотографии — только маленькая часть отснятого материала, по которому планируется выпустить четыре полноценных фотофильма — по одному на каждую европейскую столицу. Фильмы будут опубликованы на моей странице Ютуба.
